Вершины западых гор

Спустя час я нашёл то, что искал: почти стёртый бураном, но всё же различимый, виднелся след волокуш. Пройдя некоторое расстояние, я увидел и сам транспорт. Несколько саней, укрытые наносами так, что превратились в сугробы, сиротливо стояли посреди маленькой рощи. Подойдя ближе, я увидел и самих хозяев. Не дойдя до первых волокуш, я почувствовал, как лыжа упёрлась во что-то твёрдое. Сделав шаг назад и смахнув снег, я увидел человеческое тело. Рядом, облокотившись о карликовую сосну, застыл в вечном покое ещё один человек. Далее, один за другим, обнаружились одиннадцать трупов. «Караван смерти» – так я про себя окрестил увиденную картину – представлял собой мрачное и одновременно трагическое зрелище. Некоторые люди лежали на спине, и их бледные лица, словно, смотрели в небо. Особенно меня поразил труп человека, идущего с первыми волокушами. Смерть пришла, когда, устав окончательно, он присел на свёрток из одеял, да так и замер. Его лицо, белое как мел, казалось, расслабленно улыбалось, осевший иней на подбородке был свидетелем его последних минут, когда слабое дыхание кристаллизовалось и осело на лице ледяными крупицами. Ещё несколько тел лежали поодаль, но на их изучение у меня не было ни времени, ни желания. Нужно скорей возвращаться к избушке.

Дорога назад заняла гораздо меньше времени. Зная теперь хорошо местность, я пошёл напрямик через скалистое плато, срезая таким образом порядочное расстояние. У самых отрогов, преодолевая болото, я увидел крупную стаю белых куропаток, кормившуюся почками кустарника. Перебравшись на южную сторону водораздельной гряды скал, я смог наконец рассмотреть вдали очертания избы. А спустя совсем немного времени, дёрнув за деревянную ручку, открыл скрипящую дверь.

Пока мои глаза привыкали к сумраку помещения, я вспомнил, что видел при входе следы человека, ведущие в обратную сторону. Значит, кто-то из моих гостей покинул в моё отсутствие избу. Так и есть. Место под стенкой, где спал мужчина, пустовало. Тут я встретился взглядом с девушкой: она внимательно меня изучала и, казалось, хотела о чём-то спросить. Также я обратил внимание на гул пламени в печи и сопение воды в котелке, отметив про себя, что люди, с которыми столкнула меня судьба, пусть и неизвестные, даже немного загадочные, но хозяйственные и знают, с чего начинать северный день.

Пока я так думал, девушка продолжала внимательно за мною следить. Никто не нарушал молчание.

– Скажите, как Вас зовут? – начал я первым, стараясь припомнить, как вежливо говорить с незнакомыми людьми. За месяц лесной жизни я немного одичал, и теперь вынужден был возвращаться к поведению цивилизованного человека, с которым так долго и трудно расставался.

Девушка ответила просто и даже с какой-то лёгкостью.

– Меня зовут Амелия, а Вы, наверное, полицейский?

– Нет, с чего Вы взяли?

Теперь она посмотрела на меня с некоторым удивлением.

– Я хочу сказать, с чего Вы взяли, что я именно полицейский? Ведь много и других профессий встречается на Севере!

– Вы правы! – Она на несколько секунд задумалась. – Но кем Вам быть ещё? Золотоискатели работают только в тёплое время, да и их инвентаря у Вас не видно. Капканов и силков в избушке так же нет, следовательно, Вы и не охотник. Учёные работают только большими экспедициями, в окружении помощников, охраны и проводников. Остаётся только одно – вы полицейский. Или… – Тут она замолчала, не решаясь продолжить.

– Или тот, кого полицейские разыскивают, – Вы это хотели сказать? – ответил я, давясь смехом.

– Не совсем! – девушка, казалось, немного смущена как своим неожиданным предположением, так и моей внезапной весёлостью. Но я ей не дал закончить.

– Ваша наблюдательность, Амелия, замечательна! Выводы логичны и совершенно обоснованны, но всё-таки Вы ошиблись. А теперь давайте перейдём к делу! Сначала скажите, как Вы себя чувствуете?

– Уже гораздо лучше! Кажется, даже могу встать. – Она с заметным усилием поднялась и села на лежаке.

Я тем временем подошёл к закипевшему котелку и, сняв с огня, бросил в воду горсть сушёных ягод и ветку пихты. Подкинув в печь несколько поленьев, я вернулся к разговору, отметив про себя отдалённые звуки, похожие на удары топора. Это разъяснило отсутствие мужчины.

– Ужасная ночь! – услышал я голос девушки.

– Это Вы о метели? Она продолжалась вовсе не ночь, а почти двое суток!

– Двое суток! – изумлённый крик заставил меня обернуться. – И всё это время мой брат вёз меня на волокушах!

– Да, Ваш брат – стальной человек! – заметил я. – Сейчас я его приведу, и у нас будет долгий и серьёзный разговор! Подождите несколько минут. Кстати, как зовут вашего брата?

– Филипп, – ответила девушка. – А вот и он!

Заскрипел снег под шагами, и в распахнувшейся двери появился человек с огромной охапкой дров. Вместе с ним в помещение ворвался свежий морозный воздух, потревожив пламя в печи.

Филипп бросил дрова в угол и почти упал на берёзовый пень, заменявший в суровом северном обиходе кресло. Но затем, увидев меня, поднялся и протянул руку, сделав это с такой простотой и душевностью, что я сразу почувствовал к нему симпатию.

В избушке воцарилась полная тишина. Мужчина и девушка внимательно смотрели на меня, ожидая, что я первым должен заговорить, и я начал.

– Вы заметили моё утреннее отсутствие? – не дожидаясь ответа, продолжил: – Сегодня утром, в нескольких километрах к югу от нашей избушки, я обнаружил крупный караван, состоящий из пяти или шести волокуш и тринадцати человек…

– Это наши товарищи! – вскричал Филипп. – Где они? Нам нужно срочно в их лагерь.

– Увы! – оборвал я его. – Им повезло гораздо меньше, чем вам с сестрой. Все люди и ездовые собаки погибли. И во всей окрестности, на многие сотни километров ледяной пустыни, скорее всего, мы одни живые люди. Амелия! – обратился я к девушке. – Вы строили догадки, кто я такой? Я путешественник-одиночка. Цель, по вине которой я нахожусь здесь и сейчас, – исследование неизученных горных хребтов западного нагорья. Но это мало имеет значения. Главное, теперь я отказываюсь от этой идеи, потому как не могу вас бросить посреди этой ледяной пустыни, это будет равносильно убийству. Однако, – добавил я, обращаясь теперь только к Филиппу, – если Вы уверены в своих силах, уверены, что сможете доставить сестру и сами благополучно добраться до ближайшего поселения, я с радостью продолжу свой путь, потому как вершины таинственных гор уже виднеются на горизонте! – с этими словами я подошёл к окошку и, подозвав брата и сестру, указал им на скалистые громады Западного хребта, гордо возвышающиеся над облаками.

– Я Вас очень прошу, помочь нам! – сказал Филипп. – Сам я ни за что не справлюсь.

Я кивнул, другого ответа ожидать было трудно. Скрестив руки на груди, задумчиво провожая взглядом стремительно несущегося пернатого хищника, я прощался с Западным нагорьем, отметив, впрочем, про себя, что птица летит, не иначе как к незамерзающему водоёму. Значит, где-то там, в горах, есть реки, богатые рыбой! В сознании у меня промелькнула мысль задетого эгоизма. Выходит, целый месяц потрачен зря. Когда до цели остаётся всего сотня километров, а это неизмеримо меньше пройденного, я должен отступиться. Север сделал из меня почти дикаря, теперь я не мог представить себя иначе, как частью этого таинственного мира, частью этих снегов, хилых рощ и неприступных скал!

Короткий день едва начался, а уже столько произошло разных событий. Важно было в кратчайшие сроки пополнить запасы продовольствия и других необходимых вещей. Всё это мог нам дать караван. Нужно было торопиться, пока хищные звери не обнаружили припасов. Также стоило позаботиться о телах погибших людей и хотя бы на время спрятать их от тех же хищников.

Всё это я изложил Филиппу, и мы тотчас же решили идти. Амелию по понятным причинам не взяли: картина смерти приводила меня в содрогание, что же говорить о девушке. Но тут выяснилось ещё одно пренеприятнейшее обстоятельство. Филипп с огромным трудом стоял на ногах, то и дело опираясь на что-то. Хотя он и скрывал своё состояние, вернее, старался скрыть. Лишь мы отошли от лагеря, как он в изнеможении опустился на кочку и, тяжело дыша, запрокинул голову. Что мне оставалось делать? Пришлось отправить Филиппа назад, несмотря на его горячие протесты. Следует признаться, я поначалу заподозрил его в трусости, в чём в будущем не раз раскаивался.

Одним словом, Филипп ушёл, и я остался один на один с предстоящей задачей. Зная хорошо дорогу, спустя полчаса я уже был на месте. За время, прошедшее с утреннего посещения, в лагере мертвецов не произошло ничего примечательного. Всё так же стояли, укрытые снегом, цепочкой, сани. Всё так же на ворохе одеял сидел человек, подставив белое лицо солнцу. Казалось, сейчас он встанет и крикнет на ездовых собак, и караван тронется. Лишь мутный взгляд из-под сощуренных век открывал жуткую тайну его покоя. Даже борода из инея слегка оттаяла, возможно, от слабого, но уже тепла февральского солнца.

Пока я рассматривал мрачную картину, по спине то и дело ходили мерзкие мурашки – нет, не от страха, а от какого-то трепета перед этим чудным феноменом, именуемым нами смертью. Но пора приниматься за работу. До заката остаётся слишком мало времени!

Лютый мороз заставил меня разжечь огонь, и, согревая через каждые несколько минут руки, я высвободил одни волокуши. Набив их всем, что могло быть нам полезным, оттащил немного в сторону. Продукты, одеяло, шерстяные тулупы и даже карабин. Всё это добро я словно бы украл у мёртвых людей. Но ведь оно им уж точно теперь ни к чему, а живым ещё сослужит добрую службу.

Теперь бы похоронить. Но как это сделать, я не мог представить. Мороз крепчал с каждой минутой, солнце быстро клонилось к закату. Стоя один у затухающего костра, в окружении мертвецов и сгущающемся вечернем сумраке, я принял единственно правильное решение. Наломав огромную кучу еловых веток, я укрыл ими тела, придавив сверху оставшимися санями, что послужило бы защитой от зверей. Один лишь труп, обнявший берёзу, остался на месте. У меня не хватило сил разжать хватку окоченевших рук.

Нагрузив таким образом волокуши, я с большим трудом сдвинул их с места. Закат догорел. В небе ещё сверкали краски уходящего солнца, но в долинах и ущельях сгустился сумрак.

Перевалив через цепочку скалистых холмов, я вышел к руслу ручья. По льду волокуши тащить было легче. До избушки оставалось несколько километров. Когда я почувствовал, что устал, мороз крепчал с каждой минутой. Проносились порывы ветра. Тьма безраздельно завладела окружающим миром.

Порывы ветра усилились. Начиналась низовая метель.

Присев на волокуши, я постарался отогреть дыханием руки. Костёр разжечь не было ни малейшей возможности. Колючий снег с тихим шуршанием опускался кругом. Всё! Сани, снаряжение, мешок с продуктами, и я сам – всё скрылось под белой пеленой.

До конца метели продолжать дорогу было опасно. Трудно ли потеряться в ледяной пустыне, да ещё в такую погоду? Укутавшись посильнее в одеяло, я погрузился в сон. Ветер трепал снежные шапки холмов. Вокруг саней выросли сугробы. Долгая ночь пронеслась для меня в одно мгновение. А колыбельная в исполнении ветра, снега и холода послужила прекрасным аккомпанементом моему отдыху!

Проснувшись, я обнаружил, что погребён под толстым слоем снега. Метель не утихла. В этом я удостоверился, лишь откинув полог одеяла. Ветер надрывно выл. Мороз по ощущениям давно перевалил за тридцать. Неохотно вылезая из тепла, я раздумывал о создавшемся положении. Такая погода на Севере могла продолжаться сутками. Что же мне делать? До избушки расстояние было невелико, даже незначительно. Но из-за нулевой видимости даже несколько метров превращались в таинственную перспективу. Небо же при этом оставалось чистым. Солнце весело сверкало, окрашивая миллионы беснующихся снежинок в волшебные краски. А ветер поднимал всё новые и новые тучи снега, меняя бесконечно ландшафт.

Пока я над этим думал, голод проснулся и стал настойчиво о себе напоминать. В мешке нашлась ветчина и сухари. Что же! Это прекрасное блюдо для такого момента. Даже, можно сказать, праздничное! Отрезав себе толстый кусок мяса, я принялся есть. Жаль, огня не развести. Чай с пихтовыми ветками был бы замечательным напитком к столу.

Метель всё не утихала. От скуки я принялся ходить вокруг волокуш, стараясь согреться. К обеду небо затянуло тучами, и пошёл густой снег, окончательно похоронив надежды добраться сегодня до избы. Чтобы чем-то себя занять, наломал хвойных веток и построил из них нечто вроде изгороди, защищавшей меня от ветра. В конце концов, после долгих и неудачных попыток удалось разжечь крохотный костерок. Попивая чай и укутываясь по самый нос в одеяло, я не спеша, с приобретённой на Севере флегматичностью, то ли о чём-то думал, то ли просто ждал.

К вечеру ветер стал утихать. Надев лыжи, я отправился на разведку. Снег ещё шёл. Но был таким редким, что не мешал рассмотреть тёмное пятно еловой рощи в километре от лагеря. Взобравшись на холм, я постарался сориентироваться. Нужно было хоть приблизительно определить направление. Однако всё, что видели мои глаза, – монотонный северный пейзаж: рощи хилых лиственниц, как две капли воды похожие друг на друга, белые зеркала болот. Снег опять разошёлся, скрыв отдалённые перспективы. Не найдя ответа, я спустился с холма и побрёл назад к волокушам. Нашёл их не сразу. Вечерний сумрак скрыл под собой долины. Сани, почти занесённые снегом, одиноко стояли у покосившейся изгороди.

Поужинав куском ветчины, я вновь укутался в одеяло. Сон не шёл. Несмотря на непростое положение, я всё-таки с огромным удовольствием предавался ощущению тепла и защиты, которое давало нехитрое убежище. Тепло разливалось по телу. Давно перестали гудеть уставшие ноги. В тысячный раз я поблагодарил судьбу, что метель застала на обратном пути. Под рукой были продукты, инструменты, тёплое одеяло. И даже сами волокуши служили мне удобной кроватью. А что бы я делал без всего этого? И, не успев подумать над вопросом, провалился в сон.

Однако следующий день принёс одни разочарования. Выбираясь из-под одеяла и снежных наносов, я уже определил по звукам, что кругом происходило нечто знаменательное. Ветер выл с такой свирепостью, как, пожалуй, выли бы несколько сотен очень злых и голодных волков. Снежная пелена скрывала всё. Холод начал проникать под одежду. Нужно что-то срочно делать. Задыхаясь от ветра, ослеплённый колючим снегом, я пополз к сломанной изгороди. С огромным трудом наломав веток, принялся мастерить из них косой навес. Но злые порывы вьюги раз за разом вырывали их из рук. Волокуши скрылись в сугробах. Теперь у меня остался последний шанс на спасение. Укутавшись посильнее в одеяло, проваливаясь по колено в рыхлый снег, я пошёл. Пошёл к той еловой роще, которую лишь мельком видел с холма. Это была последняя надежда!

К счастью, вчера я отметил: ельник находится по направлению немного правее от того, куда смотрел нос волокуш. Это знание оказалось решающим фактором успеха. Спустя какое-то время я рассмотрел в снежной пелене тёмные кроны деревьев. Забравшись в самую глубину крохотного массива, разорвав при этом кожу и одежду об острые ветви, я укрылся от прямого удара стихии. В глубине рощи, под сенью густых еловых крон, царил таинственный сумрак. Лишь особенно сильные порывы ветра нарушали покой этого места.

Немного отдышавшись, я разжёг костёр. Языки пламени жадно стали хватать смолистые ветки. Огонь весело затрещал, разгоняя окружавшую тишину. Наломав огромную кучу лапника, я постелил себе постель. Рядом, облокотившись о ствол дерева, лежало трухлявое бревно. Оно послужит мне дровами на всю ночь. Есть было нечего, оставалось спать. Развалившись на мягкой постели, устроившись поудобнее меж сучков, я постарался хоть немного забыться. В момент, когда ветер утих, пламя костра взметнулось ввысь. Тихо шурша, опускался на лагерь снег. Роща состояла из нескольких сотен больших деревьев. Словно колонны в древних храмах, стволы уходили вверх, подпирая низкое небо. Загадочный сумрак окутал меня, лагерь. Костёр горел слабо. Дрожащие блики играли на снегу, подчёркивая таинственность этого места. Туманные образы появлялись и пропадали, теснились кругом. А я, согретый, уставший от пережитых волнений, провалился в царство сонного покоя.

Ночью меня тревожили странные шорохи и звуки. Проснувшись до рассвета, я обнаружил, что метель кончилась, ветер утих, а в просветах крон сверкали звёзды. Встав и отряхнув одеяло от налипшего снега, я отправился на поиски волокуш. Снег звонко захрустел под лыжами. Покинув ельник, я вновь вышел к голой тундре. Северное сияние обожгло край горизонта, рассыпалось множеством цветов по ночному небосклону.

Долго я бродил в тщетных поисках. Метель всё скрыла, всё выровняла и сгладила. В голове был полный беспорядок. Куда идти? Где искать вещи? Всё вокруг выглядело по-новому, незнакомо. Даже лыжи не спасали от рыхлого снега. Каждый шаг давался с трудом. Наст был смётён ветром, разбит и распушён.

Давно рассвело. А я всё ходил кругами в тщетных поисках. Летели часы. Наконец пришло осознание бесполезности продолжать поиски. Волокуши пропали, и, скорее всего, погребены под многометровым слоем снега. Оставалось только одно – скорее возвращаться к избушке.

Мой путь пролегал по обширной долине. Часто её пересекали лиственничные рощи, серьёзно затрудняя движение. Погода, наконец, совершенно успокоилась. Настал ясный и солнечный день. Добравшись до водораздельной гряды скал, я поднялся по косогору. Скалистый гребень должен был рано или поздно вывести меня к избе. Свежий снег сверкал и искрился, слепя глаза. Из-за этого я едва не скатился в расщелину, зацепившись за ветку ветровального дерева. Сугробы после метели потучнели, как свежее тесто. Повсюду лежали обломанные ветви.

Вот и изба. Несколько чахлых лиственниц не дают полностью увидеть строение. Я ускорил шаги. Ударом лыжной палки смахнул с ветвей снег. Путь свободен.

Но что это? Дверь почти скрыта за сугробом. На всём жилище вид какой-то оставленности, забытости. Подхожу ближе. На снегу замечаю след небольших лыж, почти смазанный ветром.

Берусь за ручку, дверь распахивается с тоскливым скрипом. В лицо бьёт волна тёплого воздуха, внутри темно! Протираю глаза: как непривычен после ослепительного солнечного света этот мрак. Но вот начинает вырисовываться определённая картина. Печь давно потухла и даже остыла. На кровати, запрокинув голову, лежит Филипп. Тяжёлое дыхание со свистом вырывается из приоткрытых губ. На шубе, служившей ему одеялом, безвольно покоится его рука.

Подойдя ближе, я понимаю, что он умирает. Болезненный взгляд, не лишённый, впрочем, сознания, провожает меня. Лишь приблизился к постели, больной сделал слабый жест, приглашая меня наклониться и приготовиться слушать. Так я и сделал. Филипп постарался собрать силы и мысли. Кратко и сбивчиво он начал свой рассказ, прерываясь каждые несколько минут, чтобы отдышаться. Из его слов я понял не всё, но то, что понял, было достаточно.

Лишь я их покинул, разыгралась метель. С каждым часом состояние Филиппа ухудшалось. Жар и лихорадка помутили рассудок. Сколько прошло времени, он не знал, думал, что несколько недель. И вот в момент кратковременного облегчения Филипп увидел, как его сестра, взяв лыжи, покинула избу.

Спустя несколько мгновений я нёсся по следам девушки, позабыв усталость. Колея от её лыж часто пропадала. Ветер утих на рассвете, следовательно, от момента, когда Амелия покинула избу, прошло несколько часов. Взлетев по косогору, на лету я определил, что следы вели к лагерю мертвецов.