История чудовища

Его зрение было острее, чем у любого человека, и нос мог почувствовать запах за добрую сотню метров. Потому он знал о ней многое, а она о нем – ничего. Мария пахла травами, а больше всего мелиссой. Этот запах источала ее светлая кожа. Виктор привык к этому легкому аромату свежести и ждал каждый раз, чтобы ощутить всю его прелесть своим нечеловечески острым обонянием. А ярко карими глазами он смотрел на нее сквозь заросли кустарников, когда она выпрямлялась, отправляя очередной гриб в корзину, и откидывала каштановые волосы со своего округлого лица с маленьким, подернутым вверх носом. Наверняка, многие бы сказали, что Мария не обладала и долей той красоты, что воспевали поэты в любовных поэмах. А Тишка и вовсе ее считал отвратительной лишь потому, что она была человеком. Но Виктор, глядя на ее лицо, пусть и с заметными рытвинками от оспы, пусть чуть округлое, пусть не идеал красоты, все же наслаждался ею. Он любовался ее стройным станом, небольшой округлостью груди и в эти моменты чувствовал себя невероятно погано. Счастье от одного только присутствия рядом с ней делало его счастливее. Но в другой момент он осознавал, что пока не нашел рецепта от своего отвратительного облика, ему не представится счастливой возможности даже заговорить с ней.

Тихо прокрадываясь и прячась за могучими стволами деревьев или в густой траве, чудище рассуждало о том, не влюбился ли он. Ответа он дать не мог. Любовь казалась чем-то обоюдным, быть может, более осязаемым, нежели его чувства. Но он точно мог сказать, что испытывает радость при виде ее, собирающей грибы и не догадывающейся, что за ней наблюдает пара горящих глаз, что затерялась в густой листве кустарника в доброй сотне шагов от нее.

Вот и сегодня Мария вновь пришла собирать коренья и травы для продажи на расположенном в центре Медова рынке. Недолго раздумывая, она вновь вытащила из корзинки ножик и наклонилась к траве, срезая пару грибов. Она была весьма внимательна, и сбор грибов и ягод шел у нее довольно хорошо. Один раз она остановилась около дикой малины, сорвала пару ягод, отправила их в рот, но собирать в корзину не стала. Видимо, малины на рынке было предостаточно.

Виктор беззвучно, стоя на четырех конечностях, точно он уже стал зверем, ловко перебирался от укрытия к укрытию, не привлекая внимания девушки. Но сегодня его движения были какими-то ватными, словно каждая из лап была налита свинцом. Чудище перестало об этом думать, когда до уха донесся тонкий голосок едва слышимой песни, тихо спархивающей с уст Марии:

Таит лес в себе загадку,Разгадать ее попробуй,Кто живет в той буйной чаще?Кто ночами вой заводит?Сколько странных в нем животных,Сколько раз они убили?Может, волк ночами воет?А может, проклятый в могиле?Но не стоит лес бояться,Он тебя от бед укроет,Уважай лесную чащу,И никто тебя не тронет.Если волка ты боишьсяИль чудовище какое,То от страха не укрыться,Не сбежать в чистое поле.Лес тебя везде настигнет,Ну а страх – его помощник,Ледяной своей рукоюВ могилу путь тебе проложит.Только смелый в лес без страха,Без сомнений и тревогиВступит, словно в дом родимый,Что от бед его укроет.Сколько странных в нем животных,Сколько раз они убили?Может, волк ночами воет?А может, проклятый в могиле?

Голос ее был тонок и чист, а слова песни Виктор узнал. Еще давно, когда он был не похож на волосатое чудовище, эту песню слышал в Листвице. Ее пела выступающая в городе артистка под аккомпанемент скрипача. Еще тогда песня показалась Виктору какой-то мрачной и темной.

– Кто ты?

Тонкий голосок раздался совсем рядом и застал Виктора врасплох. Встрепенувшись, он увидел стоящую в десятке шагов от себя Марию, внимательно рассматривающую его карими глазами. В руке ее был зажат нож для сбора грибов, но она явно не хотела им воспользоваться, ведь ее лицо выражало нечто иное, нежели агрессию.

– Ты следишь за мной? – задала она вопрос, глядя в горящие глаза Виктора.

– А ты меня не боишься? – спросил он первое, что пришло ему в голову, своим грубым голосом зверя.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Все вокруг словно исчезло, и остались только он и она. Молчание прервала Мария.

– Мертвые ничего не боятся.

– Мертвые? – прохрипел удивленно Виктор и в нос ему вдруг ударил приторно-сладкий и омерзительно-гадкий запах гниения. – Причем тут мертвые?

Мария едва заметно улыбнулась и сделала робкий шаг к Виктору. Затем еще один. Она смотрела на него карими глазами и с каждым шагом вонь гниения становилась все сильнее. Больше не было свежего запаха мелиссы, лишь трупный смрад. Ее губы чуть открывались и с них срывались слова:

– Мертвые придут и те, кто когда-то убивал, станут убиенными. Расплата близка. Кровавая дань будет выплачена. Рано или поздно нужно нести ответ за содеянное. И время ответа пришло.

Последний шаг совпал с последним произнесенным ею словом. Виктор едва сдерживал себя, чтобы не отстраниться и не оттолкнуть Марию из-за ужасной вони, исходящей от нее и вползающей в ноздри. Перед ним стояла девушка, за которой он тайно наблюдал уже более месяца и мечтал лишь вот так стоять рядом с ней. Но сейчас по его коже бежали мурашки ужаса и он не мог двинуться с мета. Он лишь смотрел на нее, не отрывая взгляда, а все тело стало каким-то обессиленным, словно из него вытянули всю энергию.

– Все заплатят за свои прегрешения, – проговорила Мария, переведя взгляд карих глаз на нож, по-прежнему крепко сидящий в маленькой ладони.

Виктор не мог говорить, но его могучее тело сотрясалось от дрожи. Мария же подняла руку с ножом и, направив лезвие себе точно в грудь, коснулась острием грубо сшитой рубахи, заправленной за высокий пояс серых штанов и вздымающейся на местах упругой груди. Одно легкое движение – и лезвие по рукоятку вонзилось в грудь девушки. Она никак не отреагировала, лишь едва сотряслось стройное тело и по груди начало расползаться темное пятно.

– Все заплатят за свои прегрешения! – вдруг вскрикнула Мария, выдергивая нож из плоти и занося кровавое лезвие над грудью Виктора.

Раздался громкий, глухой звук где-то в стороне и гнилая вонь охватила тело чудища. Она вдруг стала материальной и в это же мгновение Виктор открыл глаза…

***

Лежа в пещере на куче сухой травы, он явственно ощущал боль в груди, словно Мария сумела-таки ранить его во сне. Примочка из трав покоилась на груди и пропиталась кровью, а боль бесновалась в незажившей ране.

– Это был всего лишь сон, – тяжело дыша, прохрипел Виктор в надежде себя успокоить. – Всего лишь сон…

Он вновь откинулся на травяную кровать, стараясь не двигаться, чтобы рана не кровоточила и боль хоть на миг утихла. Лишь косматая голова зверя коснулась травы, как пришло осознание того, что сладковатая вонь гниющего мяса по-прежнему окружает его. Сзади раздался шорох, затем еще один и еще. Словно кто-то старался подняться на ноги.

Позабыв о боли, Виктор вскочил на ноги и едва не упал от бессилия. Его ноги подкосились, а из-за раны на груди боль пронзила все тело до мозга. Не в силах сдержаться, он зарычал. Но в следующее мгновение боль отошла на второй план, и ее место занял ужас.

На каменном полу, точно под разломом, шевелилось какое-то тело, пытаясь подняться на ноги. Отдаленно оно могло бы напоминать человека, если бы не кишащие на нем белые, жирные опарыши, поедающие его плоть, и вокруг не летал бы рой мух. Существо же этого словно не замечало, оно лишь отреагировало на рык боли чудовища и подняло ту часть тела, которая могла бы называться головой. Разбитое вдребезги лицо с сожранной до кости какими-то зверями кожей. На остатках плоти уютно чувствовали себя личинки мух, которые валились с лохмотьев кожи, как снег с тронутой ветром ветви елки после снегопада. Свернутая набок челюсть злобно щелкнула и пустые глазницы, заполненные мухами и муравьями, зыркнули на Виктора, застывшего от накатившей волны ужаса, приковавшей его к месту.

Это был оживший труп, и каким-то образом он видел и слышал Виктора. И как только уловил рык боли чудовища, то сразу же бросился к источнику звука, перебираясь за счет одной руки и двух ног, чудом не раскрошившихся в труху от падения в грот через дыру в каменном потолке. Грудь твари была расплющена от падения и сломанные кости без труда пронзили истончившуюся и прогрызенную мухами кожу, приобретшую серый цвет. Левой руки, как и части груди, у трупа не было.

Тварь продолжала приближаться, нелепо, но все же отталкиваясь от каменного основания грота. Ее челюсти жадно щелкали, а пустые глазницы смотрели сотней жужжащих мух. Оцепенение Виктора прошло в тот момент, когда твари оставалось сделать всего пару рывков до него. Ноги сами попятились, и он отстранился, шаркая ими по камням. Глаза его были широко открыты от ужаса и лишь потеря равновесия и падение вернули ему чувства.

Удар заставил боль в груди встрепенуться и выйти на первый план. Рана стала усиленно кровоточить, и Виктор вновь взвыл, но на этот раз от того, что в его ногу вцепилась лапа твари костлявыми, пожираемыми личинками и мухами пальцами. Может, это и был оживший труп, но сила в нем была. Ногу у щиколотки словно обхватил мерзкий, шевелящийся, но крепкий капкан. Не имея второй лапы, тварь начала подтягиваться, устремляя свои свернутые челюсти к живой плоти. Не желая быть сожранным заживо, Виктор попытался отползти и вырвать ногу из пальцев трупа, но те не разжались, а пасть уже раскрылась, чтобы вонзить в плоть неровные ряды желтых, местами сколотых зубов. Виктор взревел так, что по гроту разошлось ужасное эхо, и несколько раз ударил тварь свободной ногой в череп. Сила не подвела чудовище, и голова трупа буквально треснула. Трещина прошла, начиная от правой глазницы и уходя вверх к части держащихся на гнилой коже черных волос. Из разлома в то же мгновение потекла какая-то темная жидкость, наполненная опарышами, извивающимися и явно недовольными тем, что им пришлось покинуть теплое местечко, наполненное гниющими мозгами. Вонь затмила все.

Чудом сдержав рвотный позыв, Виктор еще раз дернул схваченную трупом ногу и наконец-то высвободил ее. От страха ему удалось вскочить на ноги за пару секунд, забыв о боли в ране на груди и текущей по покрытому шерстью торсу крови. Сейчас он хотел лишь избавиться от этого чертового создания, что вновь начало ползти к чудовищу, отталкиваясь от камней тремя конечностями.

Пошатываясь, Виктор поспешил к каменной стене, поросшей плющом. Тварь поползла за ним, но ее замедлило то, что нужно было разворачиваться, а с одной рукой и переломанными от падения костями сделать это было трудно дажеей. Подойдя к стене, Виктор упал на колени около скелета, облаченного в стальной доспех, и дрожащей от слабости и ужаса рукой схватил полуторный меч с красивой витиеватой гардой. К этому моменту тварь уже развернулась и запрыгала к нему. Вся ее голова теперь была залита темной жидкостью с личинками. Из пустых глазниц текли превратившиеся в жижу мозги и мухи спешили покинуть излюбленное место. Череп трупа перекосило на бок, но челюсти по-прежнему щелкали зубами.

Виктор поднялся, занес меч над головой, ожидая наилучшего момента для удара. Он осознавал, что превратиться в медведя ему сейчас, с такой-то слабостью, будет очень сложно и… В голове промелькнула мысль: «Придется рвать пастью зловонный труп». От этого Виктора скрутило так, что новый рвотный позыв отдался горечью в горле и болью в затылке. Потому он решил убить тварь, не обращаясь в зверя. И вот мертвец был около него.

В удар была вложена вся сила. Полуторный меч блеснул в солнечных лучах, пробивающихся сквозь ветви сосны, растущей на краю разлома в потолке грота, и опустился на треснувший череп с ощерившейся пастью. Верхняя часть головы разлетелась на части, словно спелая тыква, по которой заехали палкой. В руках чудовища была сконцентрирована огромная сила и от удара челюсть и шейные позвонки сорвались с плеч трупа. Вместо головы остались пара серых кожаных ошметков, растекшаяся по полу смердящая субстанция и разлетевшиеся осколки костей. Но труп был жив!

Не веря собственным глазам, Виктор отстранился, когда изуродованная падением и насекомыми рука вновь к нему потянулась. Этого просто не могло быть! Но на рассуждения не было времени. Обойдя тварь со спины и, прижав ногой ее сильно брыкающееся тело к камням, Виктор занес меч и нанес колющий удар. Затем еще один и еще.

– Сдохни же ты наконец! – проревел он, вонзив меч в очередной раз и почувствовав, что сопротивления под ногой больше нет.

Тварь наконец-то сдохла.

Виктор выдохнул и с уходящим из груди воздухом его покинули и силы, на место которых заступила разгорающаяся боль. Ноги подкосились, и Виктор рухнул на колени. Перед глазами все поплыло и чудовище, превозмогая слабость, выжимало из себя последние силы, чтобы добраться до вороха сухой травы, где на плоском камне лежала тряпица с кашицей из лечебных трав. Из-за сильной пульсирующей боли сознание на мгновение отключалось. Придя в себя, Виктор стиснул крепкие, выросшие за последнее время и зубы и добрался до лежанки, после чего с облегчением лег на нее спиной и схватил с плоского камня тряпку с кашицей из лечебной травы.

– Ох, ч-е-ерт, – едва слышно прошипел он сквозь зубы, после чего резким движением прислонил густую кашицу из трав к ране.

Тело выгнуло от пульсирующей боли, а ярко карие глаза бешено уставились в потолок. Но через мгновение он уже потерял сознание, наплевав даже на то, что в грот могла свалиться еще одна тварь… Сил сопротивляться не было.

***

Мертвые придут и те, кто когда-то убивал, станут убиенными. Расплата близка. Кровавая дань будет выплачена. Рано или поздно нужно нести ответ за содеянное. И время ответа пришло.

Глава 4

Ингредиент

Потеря сознания плавно перешла в болезненный сон без сновидений, а тот перетек в маслянистое пробуждение и возвращение к реальности. Кто-то шумел в гроте и чуткий слух чудовища это уловил, заставив все тело встрепенуться. Раскрыв глаза, он повел носом, улавливая отчетливую, но менее резкую вонь твари, свалившейся ранее в грот. Также пахло пылью, птицей и теплом – это был Тишка.

– Давно не виделись, Тишка, – поздоровался Виктор, проверяя пальцами примочку на груди.

– Здорово, – небрежно ответил домовой. – Я смотрю, без меня ты опять попал в неприятности. Это оживший труп, верно?

– Догадаться несложно, – убедившись в том, что примочка как следует, держится на груди, ответило чудовище. – Такая вонь может идти только от гнилого мяса. Но мне кажется, ты что-то знаешь, не так ли?

– Хм… Потому и прилетел, – прочистив горло, пробурчал Тишка. Затем раздался характерный звук удара кремня об огниво. – В городе произошло нечто странное… Как видно, и у тебя тоже.

– Да, – произнес Виктор, усаживаясь на травяной кровати. – Это тот богатырь, которого я убил дней десять назад. Видишь, у него руки нет…

Тишка даже не посмотрел на распластавшееся тело с тучей мух над ним и мечом в спине. Ударив еще раз кремнем по огниву, он принялся раздувать сухую солому, зашедшуюся от выбитых искр. Вскоре солома разгорелась, и домовой уселся около костра и начал подбрасывать тонкие веточки на съедение пламени.

– Ты не поверишь, – опираясь спиной на скалу, проговорил Виктор, смотря на смердящее тело, – но он испустил дух лишь после того, как я снес ему башку, а потом несколько раз ткнул мечом в спину. Что это такое, приятель?

Подбросив в окрепшее пламя еще пару веток, Тишка развернулся к безголовому телу и с силой почесал когтистой лапой подбородок, о чем-то раздумывая. Как всегда в моменты задумчивости, его лоб сильно морщился.

– Понятия не имею, – наконец-то высказал он, разведя сильные лапы в стороны.

– Ну, а в городе чего случилось?

– Три мертвых стражника, – ответил Тишка. – Сегодня поутру их сожрали крысы…

– Крысы? – не поверил в услышанное Виктор. – Крысы сожрали трех стражников?

– Да, крысы! – рыкнул домовой, явно недовольный тем, что его перебили. – Как судачат люди, утром, когда на рынке еще не было покупателей, а только торговцы, раскладывали товар, тогда-то и случилось нападение. Трое стражников стояли на площади, когда отовсюду полезли крысы. Говорят, что было их не менее сотни, а то и больше. И не обращая ни на что внимания, они бросились на стражников серой волной. Вонь, говорят, стояла чудовищная. Точно как здесь, полагаю. Да, тебе стоит убрать этот кусок го…

– Чего со стражей? – вернул чудище домового в нужное русло.

– Чего? – невесело усмехнулся тот в ответ на вопрос. – Налетели крысы на стражников и начали грызть их за те места, которые не защищены сталью доспехов. Под колено, на внутренней стороне руки, за голову, но это тех, кто шлем не успел напялить… Если верить слухам, то крысы буквально за пару минут превратили закованных в сталь вояк в изуродованные трупы. Двоим буквально сожрали лица, так как шлемы они на головы не надели. Третий попытался убежать… Но, как известно, с перегрызенными сухожилиями далеко не удрапаешь. Вот и он не убег. Стражник оказался в шлеме, но истек кровью от укусов. И знаешь что?

– Ну? – не без труда поднялся с подстилки Виктор, придерживая примочку на груди.

– Крысы сдохли, как только растеклась кровавая лужа под последним стражником, и он испустил дух. И крысы, как молвят людишки, воняли потому, что сгнили в тот же момент, как издохли.

Чудище подошло к костру и кряхтя село около потрескивающего пламени.

– Или они уже были мертвы, – предположил он, указывая на тело.

– Да уж, – вздохнул Тишка, отправляя в пламя более толстые ветки, от чего вверх взметнулся столп искр. – Ты знаешь, как я отношусь к людям, но такой смерти, от крыс, черт бы их побрал, и врагу не пожелаешь… Быть сожранным заживо. Чушь какая-то… Тут этот в грот свалился, хотя уже давно служит едой для червей и мух. В городе крысы убивают стражу и гниют в тот же миг… Может, проклятие какое?

Виктор грустно усмехнулся, поднимаясь на ноги и направляясь к смердящему телу богатыря, коего он убил уже второй раз за последние десять дней.

– Чего ты зубы скалишь-то? – выпятил Тишка нижнюю беззубую челюсть. – Может, есть мысли получше, чего это такое, ежели не проклятие, а?

Виктор же, отбросив в сторону примочку, что уже была бесполезна, одной рукой прикрыл морду с чувствительным носом, а второй схватился за рукоять полуторного меча. Раздался звук соприкосновения кости с металлом, и тело черноволосого богатыря чуть колыхнулось от высвобожденной из гниющей плоти стали. За лезвием протянулась густая субстанция, похожая на смесь гноя, крови и личинок мух. Встряхнув мечом, Виктор отделался от большей ее части и поспешил к костру, чтобы жадно схватить менее смердящего воздуха.

– Я знать не знаю, что это такое, – ответил Виктор, усаживаясь подле Тишки на бревнышко и беря из кучи солому для растопки. – Надеюсь не проклятие, потому как мне и одного хватает.

– Опять ты начал, – поднял Тишка очи горе. – Если бы не проклятие, как ты любишь повторять, то сейчас был бы ты мертв после тычка кинжалом в грудь, вон того, воняющего, точно сральня за трактиром, богатыря.

– Перестань говорить глупости! – прорычало своим грубым голосом чудище, оттирая соломой меч. – Меня бы никто не ткнул, не будь я тем, кем сейчас являюсь. Никто бы не объявил на меня охоту и никто бы не упал ко мне в грот, где мне приходится зализывать раны и скрываться от глаз нормальных людей, будь я обычным человеком.

– Глупости говоришь, – ответил домовой, поводив беззубой челюстью из стороны в сторону и сплюнув в сторону трупа. – Ты уже тот, кто ты есть. Ты для людей – чудовище. И я не устану тебе это повторять раз за разом, пока в твоей косматой башке это не усвоится. Если не поймешь, что ты не такой, как люди, то рано или поздно загонишь себя в могилу, пытаясь объяснить им, кем являешься на самом деле. Усвой, что ты монстр для них, и живи с этим.

Тишка наблюдал за тем, как яростно давит чудище на меч сжатой в кулаке соломой, слушая его высказывания. Его звериная морда ничего не выражала и он, как обычно, молча слушал, пока его рука не соскользнула с лезвия и сталь не впилась между большим и указательным пальцем. Через секунду из раны начала капать темно-красная кровь, но Виктор не обратил на это ни какого внимания. Казалось, он даже не заметил, как глубока рана.

– А я не хочу, – заговорил он наконец, бросив пучок соломы в костер. – Не хочу быть чудовищем. Я не хочу, чтобы на меня охотились, не желаю быть мишенью для стрел. Мне опротивело жить в пещере и жрать, что попало. Знаешь, Тишка, я хочу взять и искупаться в горячей баньке, хочу выйти из нее и всю ночь куражиться с девкой в постели. Хочу гулять на праздниках. Хочу смеяться и напиваться до потери сознания…

– Хочу просыпаться не от какого-то шороха, – продолжил он, безразлично рассматривая стекающую по руке кровь, – а оттого, что выспался. Хочу быть человеком, а не чудовищем.

– Попомни мои слова, – помолчав, сказал Тишка, переведя взгляд на приятеля. – Когда-нибудь стремление стать человеком убьет тебя. Я надеюсь, что не увижу этого.

Встряхнув рукой и отправляя капли крови на раскаленные головешки, от чего те недовольно зашипели, Виктор поднялся на ноги и подошел к бочонку с самогоном, выдергивая из него пробку здоровой рукой. Порез он подставил под выплеснувшуюся жидкость и зашипел от боли, но руки не отнял. Промыв рану, Виктор подставил две кружки и наполнил одну доверху, а другую – до половины.

– Не откажусь, – принял Тишка свою наполовину заполненную кружку. – Сегодня день богат на события, а ведь еще даже не вечер. Надеюсь, боле ничего необычного не будет.

– За умерших стражников, – подняло чудовище кружку, произнеся слова негромко своим звериным голосом.

Домовой ничего не сказал, но кружку едва заметно приподнял, после чего осушил в несколько глотков и громко выдохнул, вытирая тыльной стороной запястья выступившие от крепости самогона слезы.

– У тебя перекусить-то есть чего? – через какое-то время спросил Тишка, оглядываясь по сторонам в поисках чего съестного.

– Около подстилки лежит ворона, – ответило чудовище, возвращая меч в руку скелета, который безразлично сидел у стены уже долгие годы, направив свои пустые глазницы в темную часть грота, где выход был завален дубовыми бревнами. – Можно зажарить.

– Гм… откажусь, пожалуй, – поспешил с ответом домовой, переведя взгляд к травяной кровати Виктора, где, и правда, лежала тушка вороны. – Не дело есть того, в чьем облачении летаешь.

– Как хочешь, – пожал плечами Виктор, отходя от скелета и идя к бочонку с самогоном.

Взяв бочонок, он поднес его к телу, кишащему всякого рода насекомыми и личинками, и, откупорив, поднял над останками богатыря и густо полил его. Рой мух тут же взмыл над гнилой массой, громко жужжа от недовольства. Чудовище же, отмахнувшись от них здоровой рукой, поставило деревянный бочонок и взял из рук Тишки раскаленную докрасна головешку, после чего поднесло ее к облитому самогоном трупу и бросило на тело. Пойло было крепким и вспыхнуло быстро, спалив в момент большую часть кружащих над телом насекомых взрывным воспламенением.

– Вони не оберешься, – заключил домовой, глядя на разгорающийся неподалеку костер, топливом для которого служило гнилое мясо, кожаная броня и волосы.

– Зато теперь есть не так сильно хочется. Ворону приберегу на завтра.

Оба вновь уселись на бревно, глядя в горящий костер. Через минуту вонь от сгорающего богатыря стала ужасно тошнотворной, и домовой предложил подождать, пока все не прогорит, на свежем воздухе. Виктор согласился. Несмотря на рану, открывшуюся сегодня при стычке с ожившим трупом, Виктор быстро восстанавливался благодаря звериному здоровью и используемым для заживления травам. Оба дубовых бревна он с гримасой сильного напряжения все же убрал из прохода, и они покинули смердящий грот, выбравшись навстречу зеленому лесу.

– Надо бы тебе провизией запастись, – предложил Тишка, вновь запрыгнув на каменную глыбу, чтобы вести разговор наравне. – Можно овец поворовать, которых пасут перед лесом, или ловушку какую придумать, чтоб зайцев ловить или лосей… Как, кстати, – заинтересовался Тишка, наморщив лоб, – ты ворону поймал? Это довольно умные птицы.

– Камнем подбил, – ответил Виктор, явно раздумывая над чем-то другим. – Залетела в грот, а у меня рефлексы и меткость хорошие.

– Ага, – согласился домовой, прихлопнув когтистой лапой муху, которая уселась ему на плечо, – но провиант тебе нужен, а то так голодать станешь.

– Нет, – произнес Виктор, смотря в чащу леса своими ярко карими глазами.

– Что значит «нет»? – усмехнулся Тишка, оскалив беззубую от клыка до клыка нижнюю челюсть. – Друиды, вроде как, колдовать еду пока не умеют, или я ошибаюсь? А ворон, уж извини, ты не насбиваешь, чтобы прокормиться… Ах ты ж, мать твою! – встрепенулся домовой, округлив свои и без того крупные черные глаза. – А ежели в грот я бы залетел и ты меня как ту ворону… камнем, а?

– Ты ворон, – пояснил Виктор. – И глаз у меня острый, я тебя вмиг от другой птицы отличу. А ежели боишься, то превращайся в кота или в кого там вы, домовые, трансмутируете?