скачать книгу бесплатно
От неожиданности он отшатнулся, но боксерские инстинкты взяли свое: кулаки сжались, руки взлетели к подбородку, правая ступня двинулась назад, принимая боевую стойку. Майор Азаркин рассмеялся.
– Ты смотри, Шаман, полоснет тебя во сне, а мне потом раскрывать преступление века.
Леха, с чьего лица давно сошла улыбка, рявкнул на брата:
– В машину сел!
Саша сдулся и полез на пассажирское сиденье. Раздосадованный Шаман Большой злобно сказал волку:
– Отдыхайте, товарищ майор. Здравия желаю.
Он дернул дверцу, упал на сиденье и резко рванул «девятку» с места.
Азаркин вынул из кармана пачку сигарет, закурил, провожая машину взглядом, и сказал, словно продолжая разговор с Лехой Шамановым:
– Если, конечно, тебя Фармацевт раньше в землю не положит.
18
Урок литературы обошелся без происшествий – роман «История одного города» Салтыкова-Щедрина, главы из которого нараспев зачитывал учитель Олег Федорович по прозвищу Аллигатор, словно высасывал из 8-го «А» жизненные соки. Пух аккуратно огляделся, высматривая друзей, но сразу же наткнулся на взгляд Питона – тут буравил Пуха глазами и лыбился, как будто ему рассказали очень смешную шутку. Аркаша быстро отвернулся, успев заметить, что Чупров подмигнул ему сразу обоими глазами.
Прозвенел звонок. Перемена была короткой – только чтобы собрать вещички, пересечь коридор и снова всё разложить на партах в кабинете истории. В процессе Крюгер бесконечно говнился: никакого смысла в изучении древних черепков он не видел, потому что прошлое изменить было невозможно. Да кому вообще в жизни могут пригодиться знания о событиях тысячелетней давности!.. Пух, в принципе, с таким взглядом на исторический процесс был согласен, но из вредности решил поспорить.
– Никогда не знаешь, что в жизни пригодится, Витя! Вот представь себя через десять лет…
– А что тут представлять? – искренне удивился Крюгер. – Через десять лет я буду, понял, самым лютым бригадиром, весь город, короче, держать буду. И женюсь еще! На блондинке, понял, как типа Аллочка. Иначе не варик!
Пуха вдруг захлестнуло необъяснимое бешенство.
– Да нужен ты ей! Алла на тебя и не посмотрит даже!
– И почему это, интересно, а? – угрожающе поинтересовался Витя.
Аркаша уже набрал воздуха в грудь, чтобы сказать какую-нибудь гадость, как в класс вошла Ольга Васильевна. Историчку явно распирало какое-то новое знание – впалые щеки горели, из прически выбилась прядь.
– Внимание, мальчики и девочки! У меня для вас есть важная информация!
– Истории не будет? – крикнул Костя Каратист.
– Не дождешься, Ким. История очень даже будет – а вот после урока я расскажу вам кое-что крайне интересное!
Снова началась бесконечная сага о Танаисе – на взгляд Пуха, даже по меркам древней истории чрезмерно запутанная и нелогичная.
– Как мы знаем, ребята, в 237 году нашей эры Танаис был разрушен племенами готов. Однако сарматы заново отстроили это поселение, быстро вернув ему статус торговой и сельскохозяйственной столицы Приазовья. Такое положение вещей сохранялось до середины IV века, когда Танаис снова опустел…
– Почему? – вдруг перебил Пух.
– А теперь, Худородов, задай вопрос учителю как положено.
Аркаша закатил глаза и поднял руку. Историчка секунд десять безучастно его разглядывала, закрепляя педагогический эффект, после чего кивнула.
– Да, Аркадий?
– Почему Танаис снова опустел? Никаких варваров ведь в это время уже не было? А вы говорите, что город был то столицей, то центром… Значит, там всё было хорошо? Почему каждый раз такая ерунда?
Ольга Васильевна назидательно ответила:
– Истории не важны незначительные детали, Худородов! Никто не может в точности знать, почему полторы тысячи лет назад произошло то или иное событие. Нам с вами, ребята, достаточно знать, что произошло, – она выделила голосом слово «что».
Вечно какие-то отмазки, недовольно подумал Пух, и открыл было рот, чтобы продолжить распросы. Крюгер с неудовольствием покосился на друга: он рисовал в тетради кровавое батальное полотно с участием ниндзя, фашистов и огромного пиратского корабля со скелетами, – внимание исторички ему нужно было меньше всего.
– Но даже тогда история Танаиса только начиналась, – продолжила Ольга Васильевна. – Через пять сотен лет на его руинах (опять руины, мысленно заметил Пух) выстроили свою крепость эмиссары венецианских дожей; их, в свою очередь, прогнали генуэзцы. В 1395 году город был полностью уничтожен Тамерланом: он приказал перемолоть все камни, из которых был построен Танаис, в пыль.
«Нихрена себе», – выпучил глаза Аркаша; оказывается, неподалеку от места, где они сейчас сидели, несколько тысяч лет продолжалась какая-то бесконечная мясорубка.
– В 1475 году османы возвели крепость ровно на том же самом месте, где стоял античный Танаис. Эту крепость последовательно захватывали донские и запорожские казаки, снова отбивали турки, после кровопролитных боев ее занимали войска Российской империи.
«Нихрена себе», – повторил про себя Пух. Вместо скучной истории пыльного городка в Ростовской области перед его мысленным взором разворачивалось натуральное темное фэнтези, словно бы написанное вторым по степени величия писателем современности – Гленом Куком. Оба романа Кука, принесенные папой с книжного рынка у бассейна «Волна», Аркаша перечитал раз по шесть – приключения лекаря Каркуна, война Черного отряда со злейшей колдуньей Леди, происки мага Доминатора с каждым разом становились только интереснее.
Впечатлился историей родного края, впрочем, только он. Крюгер рисовал своих ниндзя, остальные ерзали, шептались и пытались понять, сколько времени осталось до звонка – наручные часы в классе были только у Аллочки, а спрашивать ее было бесполезно. Зато на свои часы взглянула Ольга Васильевна.
– Так, восьмой «А»! – историчка снова приободрилась. – Как я и обещала, важное объявление! Послезавтра, в пятницу, мы с вами отправляемся на выездной урок истории – незабываемую экскурсию в Танаис! Прошу всех предупредить родителей и иметь в виду, что мы с вами, ребята, едем не на курорт – к прогулам и опозданиям отношение будет соответствующее.
– Ага, конечно, – саркастическая ремарка Крюгера потонула в радостных воплях и галдеже.
Историчка не закончила.
– Ти-ши-на! Тихо! Восьмой «А»! В Танаис нас доставит речное судно, поэтому запишите на листочках: сбор состоится в восемь утра на набережной, у гостиницы «Якорь». Всё поняли?
– Да ну, короче, в такую рань, – ныл Крюгер, в последние месяцы спавший по три-четыре часа и просыпавшийся затемно. – Еще на корыте этом, проблюемся там все, понял. Не поеду я никуда.
Пух не выдержал и хихикнул.
– Витя, что ты несешь! Ничего мы не проблюемся! Давай, хоть на катере покатаемся. Поедешь?
– Ладно, понял, хрен с ним, – дернул плечом Крюгер. – Надо ж за вами, дебилами, присматривать. Уболтал, короче, поеду.
Танаис
350 год
Оно тяжело ворочалось, пытаясь очнуться от непривычно долгого сна. После его движений земля снова напитывалась кровью на десятки метров в глубину.
Оно чувствовало всполохи разумов наверху.
Оно не могло проснуться.
Наверху его присутствие тоже ощущали. Дети рождались, смеясь. Слабые разумы угасали, погружаясь во тьму. Сильные разумы слабели, отравленные его подземным сном.
Снова полилась кровь, неспособная его пробудить. Последовала долгая тишина. Потом – стук молотков по камням, звуки строительства. Голоса, радостные выкрики. Осторожные, с оглядкой, шепоты у костров.
Цикл начался снова.
Оно спало.
19
Этой ночью у Шварца были личные дела.
В бригаде творились непонятки, в которые он решил не лезть – да ему, отморозку, и не позволили бы; не его ума дело. Свободных вечеров в результате стало много; он не знал, чем себя занять, от скуки ввязался в пионерские мутки, которые закончились хер знает чем. Никто ничему не научился. Уважения у недоделков не прибавилось.
Ну, ничего. Ничего. Никуда не денутся. Толя Шварценеггер славился своей настойчивостью в достижении цели.
Под ногами шуршали первые опавшие листья, но ночь была теплой, жаркой даже; Шварц успел пожалеть, что перед выходом из дома напялил кожан. С другой стороны, в таком деле, как свидание, без кожана было никак нельзя – Толина невеста ни на минуту не должна была забывать, что он нормальный пацан при делах, а не какой-нибудь чухнарь. Он хмыкнул и непроизвольно облизнул губы, предвкушая встречу.
Невеста жила неподалеку, на улице Семашко. С этим делом Шварц подгадал специально: он предпочитал не покидать район в одиночку и без крайней необходимости; переться в потемках куда-нибудь на Северный или тем более в Нахичевань вариков не было – членов бригады Фармацевта там не любили, плюс многие ненавидели конкретно его. Им было, за что.
Он пересек освещенный двумя желтыми фонарями двор, выбросил сигарету и дернул дверь подъезда. Пальцы непривычно подрагивали, низ живота подкручивало от скорого свидания с невестой. По спине тек ручеек пота. Он поднялся на два пролета и властно позвонил в нужную дверь.
– Кто? – донесся из квартиры мужской голос.
– Аня дома? – отозвался Шварц.
Послышалась какая-то возня. Обладатель голоса ушел вглубь квартиры и глухо там забубнил – в ответ донесся недовольный девичий голос. Невеста была дома! Где ж ей еще быть, одернул себя Шварц. Не шкура ведь какая-то, чтобы по ночам шляться.
Аня Устинова, десятиклассница из близлежащей пятидесятой школы, раздраженно открыла дверь.
Вместо тоже Ани, но Карамовой, которая должна была принести ей списать домашку по тригонометрии, из проема щерился незнакомый мужчина c раскрошенным носом.
– Па… – начала было невеста, захлопывая дверь.
Свидание начиналось. Шварц привычным движением просунул в проем ногу и ухватился за дверь, не позволяя ей закрыться. Хватка у него была железная – спасибо качалке. Четырнадцатилетняя девочка отскочила в коридор, инстинктивно запахиваясь в халат. Шварц чмокнул в ее сторону губами.
Из глубины квартиры выскочил папаша, но волноваться было не о чем: проследив за идущей из школы невестой, Шварц подолгу тусил в ее дворе, выясняя важные нюансы. Был ли у невесты старший брат? Не было – или он не жил на районе. Не работает ли папаша в мусарне? Нет – Анин отец возвращался домой в одно и то же время, в шестом часу вечера, и носил лоховскую шляпу и перемазанные чернилами нарукавники. Бухгалтер или еще какая-то мышь. («Мыша», с ударением на первый слог, как про себя произносил это слово Толя Шварценеггер.) Не жили ли в квартире невесты еще какие-нибудь люди, способные помешать свиданию? Нет – только жирная медузообразная мамаша, которой уже несколько дней не было видно: наверное, уехала к родственникам в какие-нибудь ебеня. Всё было продумано и отработано – Аня была далеко не первой его невестой.
– Че ты, слышишь, пойдем погуляем? – сказал он девочке, не обращая внимания на бухтение бухгалтера, нервно подтягивавшего свои треники в разумном отдалении.
– Я не… Вы кто?
Низ живота снова свело: Шварц обожал момент, когда невеста умом еще не понимает, что? ее ждет, но уже начинает об этом догадываться на каком-то глубинном, животном уровне.
– Да нормально всё, слышишь, не выебывайся!
Он шагнул в квартиру и схватил парализованную шоком Аню за руку.
– Позвольте! Что вы о себе возомни!..
Папаше хватило одного короткого прямого – он упал на спину, размазывая кровищу по сломанному носу. Невеста завизжала.
– Рот закрой, – рыкнул Шварц.
Аня в ужасе замолчала.
– Ща пойдем, – успокоил гость. Не отпуская ее руки, он пнул бухгалтера в рёбра, нагнулся к нему и прошипел: – Будешь рыпаться – я завтра не один приду, пацанов возьму. А если в мусарню стукнешь, то пиздец тебе вообще. Тихо будь. Не ссы, Капустин, поебем и отпустим!
Аня задергалась в его железной хватке, но Шварц влепил ей легкую пощечину и толкнул обмякшую девочку в сторону открытой двери.
20
– Я люблю его как мужчину! Ты понял, Натан? Борис Николаевич Ельцин – спаситель России! Не перебивай меня! Только он способен вытащить страну из болота. И если для этого нужно растоптать последние гнилые корешки Софьи Власьевны, то так тому и быть!
Пух поморщился – мамин монолог слышал весь подъезд. Кто такая Софья Власьевна и кому помешали ее корешки, было понятно не очень, но общий контекст родительских перепалок не менялся уже вторую неделю. Мама была на стороне Ельцина, «поправшего Конституцию» (так это называл профессор Худородов в те редкие моменты, когда ему удавалось вставить слово); папа симпатизировал Руцкому – последний шевелил на телеэкране аккуратными усами и кричал, что антинародный режим вот-вот ввергнет Россию в гражданскую войну. Грызня по этому поводу прекращалась только тогда, когда по телевизору показывали съезд народных депутатов или экстренные выпуски новостей, но вскоре после их окончания вспыхивала с новой силой. Пух начинал понимать Крюгера – возвращаться домой из школы становилось всё невыносимее.
Он скрежетнул ключом в замке и вошел в прихожую под аккомпанемент маминого ора:
– Так что да, Натан, я люблю его как мужчину!
Воспользовавшись паузой, папа сказал нехарактерным для себя брюзгливым голосом:
– Софа, я прекрасно отдаю себе отчет, почему ты считаешь нужным говорить со мной о своих политических заблуждениях именно в таких в-выражениях. Тем не менее, для меня загадка, почему твоя затянувшаяся менопауза означает, что какому-то алкашу позволено вытирать з-задницу Конституцией!
Только легкое заикание давало понять, в каком бешенстве находился профессор.
– Кхм-кхм, – раздельно сказал Аркаша, преувеличенно громко выковыриваясь из кроссовок.
– А-а-адну минуточку! – пошла мама на новый заход. То, что никто не обратил внимания на возвращение Пуха из школы, было делом неслыханным. – Это вот так мы теперь позволяем себе разговаривать в этом доме, да, Натан?!
– Привет, мам! Привет, пап! – фальшиво чирикнул Аркаша, заходя в комнату.
Но нет, и это не сработало. Ни «как твой день в школе?». Ни «что нового ты сегодня узнал на уроках?». Ни, в конце концов, «сегодня на обед твои любимые сосиски». Никаким обедом, к слову сказать, дома вовсе не пахло – в последние несколько дней Софья Николаевна была, по ее собственным словам, «слишком взволнована, чтобы готовить», поэтому Худородовы питались бутербродами, консервированной баклажанной икрой и не менее консервированной килькой в томатном соусе.
Натан Борисович сидел на диване с прямой спиной – безупречный седой пробор, отглаженная домашняя пижама, стёкла овальных очков отражают заглядывающее в окно закатное солнце. Пальцы профессора едва заметно подрагивали, лоб прорезала вертикальная мимическая морщина, правая ступня отбивала по паркету едва слышный ритм. Папа был в абсолютной, бескрайней ярости.
– По существу тебе, конечно, нечего возразить? – продолжала мама. – Эту, с позволения сказать, Конституцию писали сталинские мясники! Долг каждого демократа, нет, каждого разумного человека – приложить максимум усилий к тому, чтобы разобрать ее на части и вышвырнуть на свалку истории! Иначе эта страна не выживет, ты понимаешь, Натан?! Нет, ты не понимаешь! И пока ты не поймешь, я буду продолжать объяснять это тебе в тех выражениях, которые сочту необходимыми!
Натан Борисович молча закатил глаза, на что мама театрально рассмеялась.
– Конечно-конечно! Продолжай демонстрировать свое ослиное упрямство! Интересно даже, куда оно тебя заведет. Не удивлюсь, Натан, если ты начнешь поднимать на меня руку!
– Софа! Да что ты такое говоришь! – папа в гневе вскочил с дивана.
Мама, будто только этого и ждавшая, отшатнулась и закричала:
– Вот! Во-о-от! Об этом я и говорю! Посмотри на себя, Натан! Ты превращаешься в быдло, в отбросы общества вроде этих ужасных Сухомлиных!
Сухомлин была фамилия Крюгера.
Всё, хватит.
