Однажды в СССР

Аркадий и Пашка выбрались другой тропкой, которая выходила на аллею, идущую полукольцом через парк.

На стадионе заиграл Футбольный марш, знаменуя окончание матча. Понурые игроки двух команд шли в раздевалку. Награды им не светили, и дабы придать хоть какую-то интригу матчу, играли они сегодня на ящик пива. Но игра не заладилась сразу у двух команд, и приз не достался никому.

Также разочарованные болельщики брели через парк к поселку.

Пропуская толпу, друзья остановились, а затем двинулись к главной аллее, дабы попить из фонтанчика воду. Рядом с ним стояла лавка – на тяжелых литых ногах, с сиденьями из деревянного бруса, крашеного столько раз, что зеленая краска уже жила своей собственной жизнью.

В этот час на главной аллее не было ни одной свободной лавки. Эта не была исключением. Дальнюю часть занимала парочка. Ближе к фонтанчику сидел подросток – к нему как раз подошел приятель.

И, напиваясь, Аркадий услышал обрывок разговора.

– Стерву видели у эстрады… Фидель за ними наблюдает.

Аркадий скосил взгляд. В самом деле – на футболках у разговаривавших был значок клуба книголюбов.

– Ищи наших. Собираемся и пойдем, – ответил сидящий.

Аркадий и Пашка отошли от фонтанчика.

– Айда девчат спасать? – сказал Аркадий.

– Таких спасать – себе дороже, – ответил Пашка, но друга не оставил.

Девчат действительно нашли около эстрады. Они ели мороженое, купленное с ларька возле шахматного клуба. В самом клубе немногочисленные шахматисты на огромных досках двигали фигуры размером со среднюю куклу и морщились от звуков, доносящихся с эстрады.

Подойдя со спины, Аркадий доверительно взял псевдо-Машу за локоток:

– Уходим.

– Куда? – возмутилась вторая, Валентина. – Кто вы вообще такие?

– Вы там парня прооперировали без наркоза, – ответил Пашка. – Его родственники хотят отблагодарить. Алаверды, так сказать.

– А откуда нам знать, что вы не из них?.. – спросила Вика.

– Хитрость – слишком сложно для тех, – сказала Валентина. – Уходим.

Они двинулись через площадь перед эстрадой. Стоящий около клумбы парень занервничал, стал оглядываться. Действительно – далеко на главной аллее появились его дружки.

Беглецы скрылись по грунтовке к стадиону, затем – по дорожке, параллельной центральной аллее. Двигались быстро, оглядываясь. И было то не лишним – пару раз будто кто-то мелькал вдалеке.

Свернули в узкий проход, который шел мимо борцовского зала к колоннаде, украшающей вход в парк. Дорожка была выложена из плит, слева и справа шла живая ограда, разросшаяся до такой степени, что на пути могли разойтись лишь два не очень толстых человека.

Вдруг Валька остановилась.

– Так, нам и туда нельзя…

На лавочке в конце аллеи сидели ребята в панамках, бренчали на гитаре, пели под нее дрянными голосами. Под лавочкой стояли упакованные в сумки-авоськи две трехлитровые банки с пивом.

– Аэродромовские… – отметил зачем-то Аркадий.

– Ты и этим чем-то насолила?.. – предположила Вика.

– Да что этим дуракам солить?

Меж тем, в другом конце аллеи появилась иная компания – со значками на футболках. И все, что оставалось – это отступить на небольшую площадку перед входом в спортивный зал.

– Мы, если что, ни при чем, – напомнил Пашка.

– Уже причем, – мрачно сообщила Валентина.

Тогда Аркадий стал стучать по стеклу двери спорткомплекса. И из полумрака фойе появилась немолодая женщина в синем форменном халате.

– Теть Варь, откройте, откройте… – заспешил Аркадий.

Та, узнав Аркашу, действительно открыла дверь.

– Нам бы через черный ход выйти! – пояснил юноша, когда они вошли внутрь. – Я потом зайду, все расскажу, вы не поверите!

Дверь закрылась, и тетя Варя повела беглецов через полумрак спящего спорткомлекса.

– Это наши подшефные, – сообщил Аркадий, хотя никто не спрашивал. – Я тут чинил водопровод.

Прошли по коридорам, через пустой борцовский зал, спустились к раздевалкам, где стоят застарелый запах пота. И вот женщина открыла дверь наружу.

– Спасибо, теть Варь, я загляну на днях, – вместо прощания бросил Аркадий.

Из парка вышли на шоссе по съезду, через который к спорткомплексу в дни соревнований прибывали автобусы со спортсменами. Как раз вдоль заводского забора катил похожий на избушку трамвайчик. Он остановился точно на остановке, но вагоновожатый терпеливо ожидал, пока потенциальные пассажиры достигнут дверей и займут места в салоне.

Трамвай был за номером семь, и это значило – идет в город. Но планы пассажиров не распространялись так далеко.

Глава 12

Гастроном имел какой-то скучный номер, но в народе именовался «Зеркальным» из-за множества зеркал, кои были вделаны в стены. Разноцветные стекла и осколки зеркал слагали многочисленные мозаики. И хотя типовой по проекту магазин находился в заурядной пятиэтажке, отражения и отражения отражений визуально расширяли торговый зал, но и будто множили толпу.

Но не отнять: этот магазин в Ильичевском районе был самым значительным. И что существенно – находился почти по дороге Карпеко.

Уйдя со службы, Сергей заглянул в магазин. Потратив два гривенника, купил буханку хлеба, зашел в молочный – там как раз из подсобки грузчики крюками тянули сваренные из стальной проволоки ящики. В них звенели молочные бутылки. Каким-то образом молоко ускользало из них, и путь из подсобки был залит белесой жидкостью. То был настоящий Млечный путь по базальтовой крошке.

В отдел была очередь: две пары молодых людей купивших мороженое, за ними три старушки и усталая женщина, которая, видимо, зашла в магазин по дороге с работы.

Продавщица отоваривала споро. И свои две бутылки кефира Сергей получил быстро, погрузив их в авоську со странным запахом. После – дворами вышел на Блажевича. Прошел мимо будки часовщика. Напротив «Золушки» и галантерейного магазина стоял киоск «Союзпечати», в котором для детей имелись надувные шарики, значки, марки, переводные картинки. Лежали шариковые ручки и прочая канцелярская дребедень. Но основным предметом продажи была продукция печатная: газеты, журналы. Иногда стояли книги, которые годами не находили своего читателя. Со страниц толстых литературных журналов молодежь зазывали, прельщая романтикой и немного деньгами, на север и в Сибирь – строить, скажем, БАМ, тянуть газопроводы. Молодежь ехала неохотно, ибо известно уже было, что заработанные деньги в тех краях можно разве что пропить от окружающей тоски и неустроенности.

Здесь напрасно было искать «Технику – молодежи» или «Юный техник» – те расходились по подписке, да и вообще, нечто популярное из киосков обычно разметали за день, редко – за два.

Но этот киоск был провинциальным по городским меркам, и порой там можно было купить что-то стоящее. В тот день Карпеко приметил апрельский номер «Вокруг света» – печатали его безумным тиражом в два с половиной миллиона, и граждане не успевали раскупить все экземпляры. Журнал продавали уже со скидкой в пять копеек, и Сергей достал из бумажника два двугривенника, гривенник и пятак, ссыпал на пластмассовое блюдце. Киоскерша, было, протянула пальцы к мелочи, но гривенник отбросила.

– Мужчина, не хулиганьте.

Сергей монету заменил, забрал журнал и пошел прочь, задумчиво вращая в руках монету в десять болгарских стотинок, как две капли воды похожих на советский гривенник.

Допустим, такая монета в коллекционном смысле представляла интерес только для мальчишек. И к украденной на заводе коллекции, могла не иметь никакого отношения. А могла и иметь. Ясно, что стотинки Сергею получил на сдачу в молочном отделе «Зеркального» – до него последнюю мелочь Карпеко потратил на хлеб. Продавщица рассчитывалась тем, что у нее было сверху, тем, чем расплачивались предыдущие покупатели. Нельзя было исключать подслеповатых старушек – они могли подхватить монетку где угодно и не заметить, что на ней. Но вероятней всего, ей расплатился какой-то из парней, покупавших мороженое. А может, это был и вовсе неизвестный Карпеко человек.

Что это меняло? Да ничего. Номер телефона выброшен, молодых людей он видел только со спины, и повода не было их запоминать.

–

Мороженое ели в небольшом скверике меж домами. Рядом стояла будка сапожника, от которой изрядно пахло резиновым клеем. Сейчас мастерская была закрыта, но из нее слышался звон стаканов и тоскливое пение. Сапожник пил с часовщиком. Завтра у них работа будет буквально валиться из рук. Сапожник еще как-то сможет работать, но часовщик с дрожащими руками будет профнепригоден.

– А вот знаете, – стал рассказывать анекдот Аркадий.– На таджике всегда три халата. Когда нижний истлевает, он осыпается, а сверху таджик новый халат накидывает.

Анекдот был старым, противоречил духу интернационализма и дружбы народов, не то чтоб смешным, но девушки из вежливости улыбнулись.

Дневной свет мутнел. Солнце уходило на запад, но до темноты было далеко.

– Девчата, дайте номер телефона? – спросил Пашка.

– Номер телефона? Это можно. Он у нас короткий и запоминается легко. Звони «Ноль-Два», – ответила Валька, перебирая простенькое пластмассовое ожерелье у себя на шее.

Бежевое платье девушки тоже было простым, без украшений и карманов, словно скроенным из одного куска плотной ткани. Аркадий вдруг подумал, что кровь на этой светлой ткани смотрелась бы хорошо.

Он даже осмотрел Валентину, ожидая увидать на материи карминовые пятна, но их не было. Однако, в вырезе на обнаженном плече девушки юноша заметил родимое пятно, напоминающее Францию.

– Ну дайте телефончик, – продолжал Пашка. – Вам что, жалко?.. А мы вам свой номер дадим.

– А нам он на кой?..

– А вдруг пригодимся?.. Раз уже пригодились. Вдруг надо будет вас спасать от дружков… прооперированного.

– Дружков я его не боюсь. С двумя-тремя я справлюсь, а шайками им постоянно ходить неудобно.

– Он может пожаловаться в милицию, – заговорил молчавший доселе Аркадий.

– И признает, что его отделала баба? Да ни в жизнь! Ничего страшного, рана неглубокая. Залатают, будет шрамом еще хвастаться.

– А как вы смогли бросить раненого? – спросил Аркадий. – Ваш Гиппократ, верно, в гробу перевернулся.

– Да вот, выходит, что смогли, – парировала Валентина. – Вы же тоже ему не поспешили помогать, я так думаю…

Валентина поглядывала на Аркадия, но тот внимания не обращал, разглядывая асфальт.

Наконец, над головами загудели и зажглись лампы, озарив чрезмерно ярким светом аллею. Свет этот разрушил какое-то уединение, и девчата словно очнулись, засобирались. Парни, конечно, вызвались проводить.

К тому времени Пашке удалось выудить телефоны. Он узнал, что девчата работают медсестрами в Куйбышевской больнице. Ответно он рассказал, что Аркадия со дня на день назначат начальником цеха. Аркаша отнекивался и смущался.

Вика жила на Кварталах, в доме, построенном пленными немцами после войны. Валентина обитала немного дальше, где-то на поселке Аэродром. Но от проводов до дома она отказалась:

– Чего вы будете ходить, собак дразнить?

– Да ведь темно, кто-то напасть может, – ответил Пашка.

– После парка ты серьезно думаешь, что я тут кого-то боюсь?

Они расстались около Детского городка. Еще светило солнце, но как-то вскользь, по вершинам деревьев, а в улицах поселка уже сгущались сумерки. Над домами висели тучи, напоминавшие перевернутые горы.

– А почему поселок называется Аэродромом? – спросил Пашка, провожая девушку взглядом. – Самолетов я не вижу.

– Тут во время войны был аэродром. Косая полоса где-то от угла 24-го квартала до знака «Счастливого пути». Где-то между Гастелло и Покрышкина стояли ангары, а зенитки стояли почти там, где сейчас памятник на кладбище. Мне мама рассказывала.

Глава 13

– Мне звонили из тира, – сообщил Легушев Аркадию после утренней цеховой планерки, прозванной «дураковкой». – Я пообещал им три литра краски.

Именно так: он обещал, звонили ему. И теперь Владлен тут командир, а Аркадий – исполнитель. Лефтеров кивнул, зашел на лакокрасочный участок и налил краску в трехлитровую банку с немного сколотым горлышком.

Наполненную банку можно было вынести через многочисленные дыры в заборе, попросить вывезти кого-то из автотранспортного цеха. Это было бы проще, хотя и немного рискованно. Но в бухгалтерии Аркадий вытребовал материальный пропуск, который подписал Легушев. И, отпросившись после обеда, Лефтеров отправился в тир.

День был знойным – только что по городу пронесся дождь, но жару не сбил. И теперь душно парило, пахло травой.

В тире царила абсолютная тишина – секции не работали ввиду каникулярного времени. Вахтер спросил, к кому идет Аркадий, тот ответно уточнил: на месте ли директор. Оказалось: тот ожидает Лефтерова у себя в кабинете. Дорога была известна юноше – направо за угол и до конца коридора. Из-за жары дверь была распахнутой.

– Разрешите?..

– А, Аркаша! Заходи!

Поздоровались, обменявшись рукопожатиями.

– Куда краску поставить, Михаил Андреевич? – спросил Аркадий.

Директор ожидаемо указал на дальний угол кабинета.

– Как семья, как дети?..

– Растут, – ответил директор.

– Уже не верят в Деда Мороза, но еще верят в коммунизм, – пошутил Аркадий шуткой Саньки Ханина.

Михаил Андреевич остался серьезен:

– Это мы не доросли до коммунизма. Вот когда мы будем к нему готовы – вот он и настанет… А ты сам как? Своими не обзавелся?

– Никак нет… Куда там.

При этом Аркадий сначала подумал о Маше, а потом вспомнил о Вике. Он взглянул за окно, туда, где было видно футбольное поле общеобразовательной школы, в которой трудилась Мария Александровна. Нынче она была, наверное, в отпуске, который летом полагался учителям.

– Желаешь пострелять?.. – спросил директор.

– Было бы неплохо, – кивнул Аркаша.

Две двери оружейной комнаты были закрыты, но не поставлены на сигнализацию. Взяв ключи из ящика стола, директор и Лефтеров отправились за оружием.

– Из чего постреляем?.. Из пневматички?.. – спросил Михаил Андреевич, открывая оружейку.

– Из пневматички я и в уличном тире постреляю, – ответил Аркадий. – Давай с мелкашки.

– Тогда из пистолетов?.. Мне лень маты выкладывать.

Из сейфа, стоящего в глубине комнаты, директор достал два пистолета системы Марголина.

Педантично закрыв комнату, Михаил Андреевич отправился в стрелковый зал. Аркадий последовал за ним. В зале хозяин щелкнул пакетником. Под потолком загудели дросселя ламп дневного света, по коробам вентиляции загрохотал воздух.

В длинном гулком зале размещалось две стрелковые дистанции, так, чтоб стрелки стояли на них спина к спине. На длинной обычно стреляли из винтовок, и там мишени подавались из-под пола. На короткой упражнялись из пистолетов, и мишени меняли сами стрелки, прерывая занятия.

На рубеже короткой дистанции стоял обыкновенный стол, куда и положили два пистолета, две пачки патронов и связку ключей. Первый ключ был от английского замка, на который запирали внешнюю дверь оружейки. Внутренняя, сваренная из прутов, закрывалась большим ключом с одной бородкой. А два стандартных номерных двухбородчатых ключа открывали ячейки сейфа.

Было видно их номера – «86» и «45». Цифры запомнились.

– Ну что, мишень четыре, дистанция – двадцать пять метров, – сообщил Михаил Андреевич. – Айда менять листы.

Мишени лежали тут же, изрядно припавшие пылью. Откуда в зале, который не имел окон, бралось столько пыли, Аркадий не понимал.

– Как работа? Как учеба? – спросил Михаил Андреевич.

– Да я отучился в институте на заочном. А работа… Что-то черные полосы зачастили.

– Ну, еще все будет. Ты еще молод, здоров. Мне бы твое здоровье. Вот в мои годы тело напоминает взбесившийся барометр. В ушах шумит – к дождю. Суставы крутит – погода меняться будет.

Вернулись к рубежу, и, взяв пистолеты, приступили к стрельбе.

Звуки выстрелов гулко катились по тиру, затихая в дальнем конце зала.

Отстреляв обойму по всем правилам, Аркадий крутанул на пальце пистолет, словно Стив Макквин в каком-то вестерне.

– Пижон, – сказал Михаил Андреевич. – Ты в курсе, сколько сейчас правил обращения с оружием нарушил?

– В курсе. Пронос ствола через контур тела, палец на спусковом крючке, разбитие угла безопасности…

И, зарядив новую обойму, Аркадий выстрелил ее от бедра. Естественно, в мишень не попал и близко. Латунные гильзы звякали по бетонному полу.

– Дважды пижон. Тебе бы меньше азарта и больше тренировок – получил бы ка-мэ-эс-а.

– Да причем тут азарт. Я просто проверяю – правду ли в кино показывают?..

И патроны были самого мелкого калибра, и работала вытяжка, но к концу первой пачки в горле у стрелков стоял кисло-сладкий ком, глаза слезились. Без вытяжки в тире было бы вовсе горько.

–

Патроны Страна Советов штамповала в избытке, но качество тех было неважным: гильзы дуло, капсюли давали осечку, порох оставлял нагар, коксовал смазку. И после стрельб, оружие, как и станок после работы, требовалось почистить, смазать.

У ружейного масла был свой, особый аромат, не похожий на запах индустриальной смазки.

Чистка оружия – дело нудное, долгое. Но одно дело – чистить почти невесомый пистолет, а другое дело – как в армии, гонять по танковому стволу громадный банник.

Беседа скрадывала время, и Аркадий сам не заметил, как разговорился. Он жаловался на то, что на работе лишился своей начальственной должности, на то, что в тот же день его оставила девушка…

– А-ну, прекрати мне, – сказал Михаил Андреевич. – Еще зарыдай тут. Если кто-то твою должность занял, значит, он более достойный!

– Чем же он более достоин? Тем, что сын секретаря обкома?..

– А, может, и этим. Тем, что с младенчества впитал партийность. Я с ним разговаривал по телефону, так чувствуется – товарищ с хваткой, деловой… Стрелков на завод вызывает, живность прорядить. А что у тебя с ним отношения не сложились… Неважно, как он к тебе относится. Не это определяет – хороший он человек или нет.

Аркадий опешил. Он смотрел на своего учителя, ожидая и желая увидать признаки сарказма. Но их не имелось.

– Вот этого тебе и не хватало. Хватки-то… Без обид, но мягковат ты…

– Стало быть, нет тут ошибки?..

– Стало быть, нет. Когда такое было, чтоб советская власть ошибалась? Тем более – извинялась? Так что – волю в кулак. Всякий человек – кузнец своего сам понимаешь.

– И с девушкой – сам? Но для этой игры нужны двое?..

– А ты сам припомни. Ты вот сказал, что бросила после того, как тебя из должности извергли. Ты, верно, ей жаловался. А девушки не любят нытиков. Им победителей подавай.

Разговор приобретал легкость чугунной гири.

– Ты же советский человек. Взбодрись! Соберись! Добейся сам, и девушка к тебе вернется. А страна, друзья помогут.

– Страна поможет… – эхом повторил Аркадий.

– А как же! Родина тебя выучила… Я ведь сам тебя учил. Затем страна доверила тебе два года водить танк – драгоценную боевую технику. После – дала возможность учиться на вечернем факультете. Думаешь, на западе есть вечерние факультеты? А если ты нашей страной недоволен – так что ты в ней делаешь?

Аркадий служил и знал: граница на замке, причем преимущественно на выход.

Но спорить не хотелось.

Наскоро вытерев детали пистолета от смазки, Аркадий собрал оружие. Взвел, спустил курок, проверяя работоспособность механики. Затем поднялся, попрощался.

– Ну, ты заходи, – сказал Михаил Андреевич, протягивая руку.

– Обязательно, – проговорил Аркадий, отвечая на рукопожатие.

В своем учителе он, похоже, разочаровался. Мелькнула мысль: количество вещей и людей, в которых мы разочаровались – мера возраста.

Про себя Аркадий подумал, что более никогда не переступит порог этого заведения. Он ошибался.

Глава 14

На Пятом микрорайоне стоит поныне три девятиэтажки, на которых по праздникам зажигалось три слова– «КОММУНИЗМ НАШЕ БУДУЩЕЕ». Получалось по слову на дом. Надпись хорошо было видно от Кировского жилмассива или из транспорта, что шел из Жовтневого района в Ильичевский по Карпинского и Металлургов.

Ханин жил в той девятиэтажке, на которой светилось «НАШЕ». От заводских проходных до дома было, пожалуй, полчаса ходьбы, и если погода и время позволяла, Саня ходил пешком.

Маршруты можно было варьировать: пройти по Восьмой улице, выйти на проспект около «Зеркального» или двигаться дворами до улицы Покрышкина. Если шагать проспектом, то в распоряжении пешехода было две стороны – восточная малолюдная и западная – оживленная. Когда некуда было торопиться, можно было сделать крюк и вовсе пойти по Карпинского.

Это весьма нравилось Сане. Он полагал, что ходить единственным маршрутом – скверно для воображения. Человек, живущий на месте, ходящий по одной дороге становится суеверным. У него, видимо, нет иных развлечений, кроме как разглядывать мелкие изменения. И, если подумать, все приметы – наследие косматой старины. Ведь неизвестно, что предвещает встреченный зеленый «Жигули» или что значит мотоциклист, переехавший вам дорогу.

Путь на работу Ханин всегда проделывал один, и преимущественно в одиночку шел домой. Порой компанию на часть пути составляли сослуживцы, которым было относительно по дороге – скажем, Аркадий. Но в тот день они отправились к Ханину домой.

Недавно из Москвы Сане привезли книгу – «Обитаемый остров» братьев Стругацких. В конце романа значился тираж – сто тысяч экземпляров, что по меркам СССР было вполне прилично. Но в свободной продаже книгу было не достать. Некоторые грешили на спекулянтов, иные утверждали со знанием дела, будто часть тиража была без огласки изъята и уничтожена. Якобы неким верховным читателям очень не понравились некие параллели, и тысячи томов пошли под нож, а критики, пропустившие этакую антисоветчину, схлопотали по шапке.

В пользу этой теории говорило и то, что Стругацких почти перестали печатать.

Привезенную книгу Саня прочитал сам, а теперь давал ее читать знакомым – на ночь, а хорошим друзьям – на двое суток. Аркадию книга была обещана на выходные.

Лефтеров подумывал перефотографировать книгу, а после понемногу отпечатать ее в машбюро на машинке. Впрочем, затея казалась громоздкой – пришлось бы раскошелиться на пленку и фотобумагу, а сшитая из фотографий книжка была бы толщиной сантиметров пять. На обратном пути Аркадий подумывал зайти в «Волну», что торговала культтоварами, прицениться к фототоварам.

Шли, пожалуй, по любимой дороге Ханина – по улице Сеченова, на которой не было магазинов, мимо трех школ, мимо детских садиков и тира.

Дорогу, как водится, коротали беседой. Хотя та все более сводилась к монологу Ханина, который фантастику просто обожал. У него была собраны почти все тома зарубежной фантастики издательства «Мир», что было результатом титанических усилий, ибо подобная литература жила на окраинах книжных полок. Ибо Санька уважал именно закордонных авторов, а советских писателей-фантастов считал нудными и неинтересными.

Те предрекали торжество коммунизма в космических масштабах. Но, по мнению язвительного Ханина, СССР и в космосе лишь масштабирует свои проблемы и недостатки. И где-то на Альматее будут выстраиваться очереди за подгнившей картошкой, в цене будут итальянские скафандры, а советские космические корабли, низведенные до ранга ширпотреба, превратятся в аналог советских автомобилей – то есть будут ненадежными и громыхающими ведрами с гайками.

Но к братьям Стругацким имел Ханин совсем другое отношение:

– Их марксизм – хуже антимарксизма. Удивительно, как цензура такое пропустила. У нас ведь как считается: восставшие трудовые массы, вооруженные советским оружием и передовым коммунистическим учением побеждают и устанавливают сперва социализм, а после – строят коммунизм. Ан нет, не тут-то было, говорят нам Братья. Если в стране феодализм, то восставший народ приведет страну опять в феодализм. Потому что прежде должна сформироваться буржуазия, которая проведет свою буржуазную и промышленную революцию. Должен появиться пролетариат, выучиться…

Вышли на проспект возле долгостроя будущего Дворца культуры Металлургов, прошлись мимо пятиэтажек-общаг, тесно набитых потной и горячей плотью рабочих, затем добрались до девятиэтажек.

Многоэтажки были не республиками, а вертикальными конфедерациями. Из одного окна пахнет жареной картошкой, из другого – стиркой. Из третьего слышно музыку – будто кто-то электрогитарой укрощает ядовитую змею, из четвертого – ругань. И каждый мешает соседу, и хочется разъехаться, но нет такой возможности.

Вызвали лифт, тот прибыл с самого верха, прихватив по пути с пятого этажа запах вкуснейшего супа. Затем лифт повлек друзей на восьмой этаж. Кабина громыхала. Блекло светила лампа, спрятанная от воров и хулиганов за стальной пластиной с круглыми отверстиями.

Лифт наводил тоску, и, видимо, для развлечения пассажиров, на одной стене кабинки была намертво приклеена фотография какой-то девушки. Та была показана со спины, и одежда, мягко говоря, не стесняла ее рельефную фигуру. Картинку пытались содрать – царапали ногтями и монетками, но приклеена вырезка была капитально. Да и времени у пассажиров вечно не хватало.