Власть искусителя. Повесть-сказка

Они переглянулись и поняли, что хотят помолчать. Каждый утонул в океане своих мыслей. Андрей, впрочем, быстро переключился на Юлю. Он наблюдал за тем, как мило она думает. В ней он находил свое спасение, в маленькой глупой принцессе, которая стремится стать взрослой.

К вечеру вернулась Овсянка. Они перекусили. Повалялись вместе. Посмотрели на небо. Поговорили и посмеялись. Заботливый питомец заметил изменения в окружающем мире. Овсянка видела, как их тянуло друг к другу. И это нечто загадочное могло помешать хозяйке. Смирившись, ушла.

– Куда она? – смеясь спросила Юля, когда Овсянка побежала в лес.

– Понятия не имею, – улыбнулся Андрей, схватив принцессу за руку.

В их глазах блеснул огонь. Сердца одновременно сжались. Юноша оставил инициативу за собой.

Он повалил девушку на плед, присел на колени, расположив ее тело между своих ног и прижав нежные руки над головой. Медленно он опускался к шее, кончиком носа водил по гладкой коже, вызывая приятные мурашки, не спеша поднимаясь к ушку, он возбужденно дышал, постанывал. От легких играющих движений перешел к поцелуям. Кусал мочки ушей, возвращался к шеи, оставляя следы от укусов и прикосновений губ.

Подразнив, Андрей посмотрел в ее полные желания глаза. Отпустил девушку, снял с себя футболку и ремень. Связал руки. Коснулся губами ее сладких и влажных губ. Кусал. Целовал. Издевался. Он был переполнен страстью, как и она. В насмешку ослабил, а затем и вовсе снял ремень с ее ручек. Девушка почувствовала свободу – резко обхватил шею. Слегка надавил, перекрывая доступ кислорода. Юля вздрогнула. Андрей обвязал сдавливаемую часть юного тела, потащил к себе, откинувшись в вертикальное положение.

– Целуй! – указал глазами на свою шею.

Девушка послушно начала касаться дрожащими губами его горячей кожи.

– Умница, – подбадривал он, своеобразной плетью поглаживая пленницу.

Ремнем направлял движения языка.

– Целуй! Кусай! Снова целуй! – помогал он.

Поднявшись, парень оставил ученицу на коленях. Сорвал платье и лифчик. Ее соски так и манили к себе. Он гладил грудь, возбуждаясь от смущения девушки. Касался тела ремнем, слегка шлепая и наблюдая за тем, как резко она вздрагивает. Ему нравилось раздевать ее, следить за реакцией. Он хотел адское желание быть с ним, а не просто тело, которое можно получить и грубой силой.

Андрей рукой провел по ее трусикам. Мокрые… Завелся.

– Целуй! – приказал он, указывая на возбужденный член.

– Умница. Сними с меня штаны! – потребовал вновь.

Наблюдал за неловкими движениями, сходя с ума еще больше. Пульс участился. Сердце не могло более спокойно биться. Огненное желание разрывало тело парня.

– Целуй! – постепенно уменьшал он барьер между ее губами и членом. – Стащи зубами трусы!

Она смогла сделать и это.

– Целуй, сучка, – употребил парень грубое слово, возбуждающее их. – Молодец, – похвалил следом.

Не имея более возможности сдерживать себя, Андрей повалил Юлю на плед, снял ремень, сорвал трусики, навис над ней и нежно вошел. Тихие стоны двоих. Парень почувствовал дрожь и ее, и своего тел. Сердце забилось по-иному, мурашки побежали, словно внутри. Вновь и вновь он входил в нее, увеличивая темп. Вскоре перешел к жесткому такту. Растворялся в ней. Хотелось быть полностью внутри нее. Слушал дикие стоны, сводившие с ума. Каждая минута этого удовольствия только увеличивала желание в тысячи раз. Впервые Андрей ощутил ту сторону секса, которую мгновенно полюбил. Он смотрел в ее глаза, прижимался ближе, слушал крики, стонал сам, ласкал тело руками, закрывал рот, входил с бешеной силой максимально глубоко… Обезумел вмиг.

– Дааа… – протянули они.

Парень лег рядом. Девушка взобралась на его грудь. Они переводили дыхание. Руками вытирали пот со своих тел.

– Боже… – шепнула она.

– Я тоже опечален тем, что наш дождик длился всего 10 минут.

– Ого, – удивилась она. – Ничего себе 10 минут. Часа два прошло…

– Да ну, – улыбнулся он.

Так они и заснули, проводя ночь вместе.

На следующее утро впервые в ее мире пошел дождь. Юля удивлялась всему, что показывал Андрей. И сейчас она резвилась под дождем, промокая в этом изящном платье, просвечивающим все прелести фигуры.

Юноша наблюдал за ней издалека. Он не подходил. Чувствовал, что появление в ее мире приведет к неизвестным последствиям. Он смотрел на нее не так, как на других людей. Не видел промокшего тела – пред ним мелькал свет, лицо, зависшее в памяти навечно. Ее глаза, боже… Как они бездонны. В них всегда хотелось смотреть с восхищением. Но Андрей боялся. Пугал тот факт, что она увидит не такого человека, которого он рассмотрел в ней.

Под этим дождем впервые стояли они вместе. Она, укутанная в плед, и он, увлеченный ею. Тогда осознал, что можно быть прекрасным всегда.

– Ты же поняла, что олицетворяешь собой все эти поля с ромашками, леса, реки, единорогов, птичек, рисунки, удивления, пошлости… Список бесконечный. Ты красива и твой мир красив, – тихо прошептал гость, боясь разочаровать.

С этого дня все в ее мире началось впервые.

Прошел дождь.

Расцвели розы.

Появились мандаринки.

Развелись змеи, влекущие пошлость и страх.

Царившее вечно лето померкло с его приходом. Похолодало. Выцвели краски деревьев. О шипы цеплялись многие зверьки. От дождей простужались. Змеи пугали. И даже светлячки прожгли травы…

Мир стал другим. И она тоже.

Теперь Юля смотрела на него по-другому. Ненавидела. Не понимала. Ждала момент, чтобы его проводить. А он не уходил. Ему казалось, что все по-прежнему хорошо. Он любил ее. И этот мир.

Спустя пару месяцев, в разгар осени, она смотрела на пожелтевшие рисунки у поврежденного дерева, исписанного всякими мыслями Андрея.

– Держи, – подкрался он сзади и протянул несколько роз.

Она обернулась, вся хмурая, уставшая, злая. Он не видел изменений в худшую сторону. Не обращал внимание на слова. Улыбался сквозь боль. А она не могла…

Заговорил про время, понимая, что только оно спасет.

– Вот, – подал юноша девушке те песочные часы. – Возьми, – с жалостью взглянул на прекрасные руки, которых никогда более не коснется.

Юля едва прислонилась – часы растворились. Люди, бывшие внутри, преобразовались в призраков, поблагодарили девушку, зло посмотрели на Андрея, который склонил голову, и улетели.

– Почему они рассыпались? – задала она вопрос.

– Они же принадлежали мне. И я был богом для них. Я сделал такой выбор в насмешку, сковав их. Но не смог его исправить. Когда они стали твоими – ты сделала свой выбор. Правильный, в отличие от моего.

После молчания он добавил:

– Иногда людям так лучше. Уйти от одних, чтобы быть счастливыми с другими. Зря я их держал у себя, – загрустил юноша. – Я, понимая это, не хочу так жить.

Дрожащей рукой протянул ей записку. Она приняла, как должное, без естественного желания, которое так любил Андрей. Начал что-то говорить – убежала.

Обернулся. Увидел тень, которую Юля обняла и поцеловала. Она спряталась за нее.

Тогда юноша осознал все. В его лицо девушка бросила цветы, выращенные и подаренные с любовью, записку, что не хотела более читать. Его она встретила с ненавистью, а к тени побежала с радостью. Казалось, будто на его лице она увидела ту грязь, что Андрей замечал на Насте. От него Юля спряталась за спиной, как от человека, желающего ей зла. Ему она не отвечала ни слова, хотя так недавно они мило беседовали.

И Андрей ушел в самый страшный для него день, который все-таки наступил в жизни.

С годами она, возможно, поймет, как повлиял он на ее мир, не сделав ничего плохого.

Светлячки освещали тьму. Дожди увлажняли землю. Шипы роз защищали от врагов. Вечное лето не может быть таким – зима придет рано или поздно. Даже змеи, скользкие твари, на самом деле поедали тех крыс, которыми люди травили ее мир. Пошлость дана, чтобы уметь ею распоряжаться и не отдавать свое тело чужим.

«Ты выучила все уроки, солнышко. Надеюсь, когда-нибудь ты вспомнишь своего учителя и скажешь, что он был неплохим человеком. Спасибо тебе. Я любил тебя учить, открывая впервые все для себя.

После ухода тяжело всегда. Я потерял себя и долго не мог восстановиться. Суть в том, что мой внутренний мир – твой. Нет ничего плохого в том, что с небольшими изменениями я принял твой мир и стал им жить. Он спас меня, когда я встретил тебя. Мне хорошо. Проблема в том, что мои изменения не прижились в твоем мире. Твой мир стал ужасен для тебя. Я не смог, как бы ни старался, сделать так, чтобы я стал нужен.

Спасибо, что наполнила мой внутренний мир своим. И прости, что повредил твой своим.

Теперь, смело рассуждая о любви, я должен решить: положительна она или нет. Многие твердят, что чувства – слабость. Нет. Ты мне их показала. Я люблю тебя. Поэтому любовь в моем понимании прекрасное чувство, как и ты, моя принцесска.

Можно ли будет что-то исправить? Выбор есть всегда. Мой выбор – ты.

Мой эгоизм работает и сейчас, если я оставляю надежду на то, что стану когда-нибудь тебе нужен? Или это любовь? Покажет только время.

Удачи тебе. Помни, я никогда не знал, что мне нравится больше – рассвет или закат. Однако я всегда любил солнце.

P.S. Моя главная ложь в том, что я не могу принять твое счастье с кем-то другим, хотя желал тебе быть такой. Твоя – в том, что ты счастлива».

Данное послание Андрей оставил у загадочного древа. В последний раз осмотрел все то, что любил, и растворился в мире, ставшим родным.

Вместо эпилога

«Ты сказала, что я понял – лучше тебя не видеть.

Ты идиотка.

Я только этим и живу. Ты когда-нибудь просыпалась с мыслью о том, что хочешь увидеть человека. Просто увидеть. Не потому, что долго не видишь, а потому, что тянет. Были моменты, когда тебе хотелось опустить руки, но ты вспоминала о том, что делаешь все, чтобы увидеть кого-то.

Мой оптимизм сейчас лишь в этом.

Быть может в этом плюс нашей любви. Ты мне не отвечаешь. Ты – моя мечта, которую я буду хотеть исполнить, а потому – становиться лучше. Спасибо.

Знаешь… Ты всегда ставила передо мной цели. Говорила, что я не смогу полюбить – я полюбил. Говорила, что не смогу приехать – приезжал. Говорила, что не выпью ту полторашку залпом – я выпил.

Ты многое говорила – и я все это с радостью делал.

Я любил это. Любил дарить тебе улыбку. До тех пор, пока все это не превратилось в упреки и обвинения.

Ты винила меня во лжи – я говорил правду. Винила в том, что не смогу понять – понимал. Винила в том, что не смогу простить – прощал. Я понял, что ты винила меня во всем, в моем появлении, в моей любви, в моей привязанности лишь потому, что ненавидела меня. Пыталась сказать: «Все вокруг лучше, чем ты!»

Это даже приятно. Почему? Только так я понял, что ты меня полюбила. Я не услышал эти слова, но чувствовал каждый день твою любовь.

Сейчас ты винишь меня в эгоизме. Я попытаюсь избавиться и от него. Но это тяжелее всего, ведь надо перестать тебя любить. Возможно ли?!

Я всегда говорил тебе все. Не скрывал свои мысли. Доверял больше, чем себе. Ты все оценила. Я понял это летом, когда ты убила свой внутренний мир.

Прости за все… Я думал стать твоей мечтой, а стал куском дерьма, испачкавшим жизнь.

Я верю твоим обещаниям. Всегда верил. Я знал, что, полюбив тебя, придется быть готовым ко всему. Я полюбил тебя совсем молодой, неопытной. Знал, что будут ошибки, будет плохо. Но до сих пор не могу смириться с тем, что ошибкой стал я.

Не знаю, как закончить наш странный роман? Забыть тебя или стремиться к тебе. Мой выбор очевиден – твой противоположен моему.

Давай сыграем в ничью?

Кто сказал, что это конец? Впереди вся жизнь…»

Только нам решать, рассвет или закат мы наблюдаем…

Глава 2. Блуждание во тьме и свете

Жизнь ее миром сводилась к уникальным открытиям собственных возможностей. Постоянно приходилось думать о том или ином действии, которое не причинило бы вреда любимому человеку в условиях его мира. Однако непомерное стремление заботы, возникшее в первую же их встречу, не давало Андрею ни минуты спокойствия. Он постоянно что-либо делал, пытаясь помочь Юле подготовиться к другим мирам, что ждали ее в будущем.

Их общение происходило магическим образом при отсутствии собеседников и временных ограничений. Некое блуждание мыслей в отдаленности от них самих породило множество интересных диалогов…

– Кто здесь? – поинтересовался запертый в клетку сгусток темной энергии, обладающий уникальным даром речи.

Он внимательно осмотрел окружающее его пустынное пространство, лишенное всяких светлых красок, руками еще сильнее сжал стальные прутья, которые ни на минуту не отпускал из-за страха потеряться в «нигде».