скачать книгу бесплатно
– Мы сотрем улики. Мы же слышал Пылаева.
– Но, всё-таки, мы должны…
Я покачал головой, не отрываясь от монитора. Коля весь горел. Нервный огонёк иссушал его изнутри. Таким возбужденный и дерганным я его еще никогда не видел. Будто в подтверждение этого наблюдения он вдруг бросил:
– Ты просто ссышь.
– Да. Боюсь найти там что-нибудь неоспоримое. Что тогда мы будем делать? Задержим того, кто это сделал? Убъем? Или будем весь полет смотреть на него и улыбаться? Ты-то сможешь?
Коля вдруг изменился. Губы поджал и вяло улыбнулся.
– Прости. Пойми, я уже спать не могу. Всё думаю и думаю об этом.
«Думаю о том, что карьера вот-вот встанет.» – подумал я и улыбнулся ему в ответ.
– Мир?
– Мир. Но может быть ты что-то ещё видел? Подумай. Ты дольше не спишь.
– Ничего необычного. Когда проснулся – увидел, что ее капсула пуста. Пошел искать. – неожиданно для меня самого на этих словах к горлу подступил ком. – Нашел.
– Должна быть хоть какая-то зацепка, или что-то вроде того. Давай все же аккуратно всех расспросим. Может быть, что-то прояснится.
На это я устало кивнул. Работать уже не хотелось. От света экранов болели глаза. Корабль в тот день, все время трясло. Кормчий Когитатор постоянно перебрасывал курс. Как я понял с разговора с Пылаевым, мы проходи что-то вроде порогов в горной реке. Постоянно маневрируя между гравитационный вихрей. Или тем, из чего впоследствии они появятся.
– Частое явление в скольжении… – добродушно уверял меня Пылаев, со своей не сходящей с лица хитрой улыбкой. – Ничего страшного. Просто делаем крюк.
Когда Коля ушел под сопровождение фотосферы, я на какое-то время еще остался в библиотеке. Продолжая рассматривать людей-заводи. Мне хотелось что-то тут же найти. Только по слепку их лиц, деталей костюмов, архитектуры, позам, гримасам, быту…
От того Митридата, что был семьсот лет назад ничего не осталось. Сейчас мы летели на планету, что была не более чем семечко. Из которого когда-нибудь сможет вырасти что-то похожее на старый Митридат.
Я искал в незнакомых лицах, поблекшего человеческого существования, вынужденного быть в ином экзистенциальном горизонте подсказу. Нащупать ту незримую границу между ними и нами.
Под иной атмосферой, в ином вызове быть. Быть может, в их лицах, мне, наконец улыбнется удача.
Но что-то подсказывало мне, что эту границу, можно обнаружить, только ее перейдя. А исследовать – вернувшись. Для этого нужно было выбросить свой АК-бокс, поселиться с ними и потом вновь найти в себе силы вернуться к людям.
От перспективы такого пути даже дышалось тяжко. Мучительное чувство пустоты и меланхолии вновь укатало меня. Впервые, после отлета с Персеполиса. Не развеянное темнотой, но свернушееся под светом других людей. Ставь вновь моим. Разливаясь в воздухе, которым я дышал, как некогда на Дубовой Теснине.
Вновь хлопают крылья, или это подол моего плаща на ветру?
Захотелось бежать прочь. Бежать было некуда. Некуда теперь даже было бросить себя в свободный полет сквозь анфиладу отсеков. Пока не врежусь во что-нибудь. Всюду теперь сновали люди. Всюду теперь они предложат помощь, расскажут о потере, об опыте. О том что все наладится, что это просто стресс, что его нужно пережить. И я не смогу сказать, что мне, в сущности, наплевать на неё. Всегда было наплевать.
Что им нужно залезть в свои капсулы и замолчать. А потом мы с треском и праздничным фейерверком разлетимся шипящими искрами в космической безмятежности.
Почему-то я вскочил. Обуреваемый злостью. Сжал кулаки и глаза закрыв долго стоял пытаясь равномерно дышать. Но это не помогло. Жгучее чувство росло во мне все сильнее, разрывая грудь жуткой потусторонней тревогой.
Попытался заплакать – не получилось. В отражении монитора показалась моя мерзкая кривая рожа. Оскалился на неё, показал белые зубы и с силой ударил в переборку отсека. Разодрав себе руку в кровь.
Библиотека наполнилась гулким эхом.
У выхода тут же замаячило пятно фотосферы. Затем появился удивленный Коля.
– Ты чего?
Я показал ему руку.
– Все равно они будут Омуты – сказал он.
– Ударился. Пойду забинтую.
Коля понимающе кивнул и ушел прочь.
***
Спичка мог перевозить несколько сотен пассажиров, но на этом рейсе была только наша группа. От этого корабль выглядел заброшенным, гулким и чрезвычайно одиноким. Создавалось впечатление, что мы пришли сюда либо ранним утром, и когда еще никого нет, и вот-вот палубы заполонят, гул голосов гоня перед собой, сонные пассажиры. Помятые, ничего не понимающие, с барахлом на руках. Либо, мы оказались здесь поздним вечером, когда все уже ушли, по ошибке, забыв нас на корабле.
Обычно не задумываешься, сколько таких искорок, как Спичка, скользит по водам Великого Океана, словно рассыпанные бисер между планетарных систем.
Сто человек сюда, сто туда.
Десятки тысяч подобных нашему кораблей. Одинокие. Пилигримы в неведомой пустыне.
Мне вспомнилось, как на Персеполисе, в одном из искусственных морей, оседлав тяжелые волны по морю шли одновременно десятки парусных яхт. Пока над ними кружили блестящие гайдары и громоздкие корветы.
Помню блеск полуденного солнца в зеленых волнах. Теплый ветер. Реют радостные флаги. А с набережной, с пляжей, наблюдают за регатой множество людей. Пестрая флотилия неслась вперед, разрезая носами волны, море взбивая жемчужной пеной.
Вроде бы так отмечали какой-то местный праздник. Наверное, сейчас за бортом происходить нечто подобное. Десятки кораблей повинуясь неведомому ветру мчаться вперед, раскрыв паруса своих плавников. Несутся невесомыми водомерками к блестящим жемчужинам планет, омываемых звездным приливом.
А меж них, малых и юркий кораблей, несутся тяжелые фрегаты или крутобокие лайнеры. Несутся сами по себе или, повинуясь течению гипертрасс. Он несли с собой сотни тысяч тонн грузов или десятки тысяч пассажиров.
Наверное, стоило отправиться таким путем. Было бы дольше… До Митридата, вдоль рукава галактике, по дуге, с заходом в Медею. Теперь в любом случае, все равно получится дольше.
После того, как я забинтовал руку – отпрвился в кафе.
В пустом зале было темно. Вокруг столиков стояли глубокие кресла-сферы, утопленные в пол. В центре зала, недалеко от барной стойки, из-за которой смотрели восемь дружелюбных глаз робота бармена, над единственным столиком горел свет.
Казалось, что потолка не было. Из пустоты на тонкой ножке спускался к самому столику одуванчик из фотокристаллов. Где-то там, в вышине, в темноте их колосилось целое поле. Чуть слышно переливались чудной мелодий дрожащие кристаллы, когда Спичку трясло.
Спрятавшись в тени хромированной сферы своего кресла, сидел Фадин.
Игорь Семенович, сидел под белым мягким светом. Вся остальная иллюминация в кафе была выключена. Когда я подошел к нему, корабль затрясся будто на полном ходу спускался с горки, посыпанной щебнем и грунтом, взбивая пыль.
– Не возражаете? – спросил я, указывая на соседнее кресло, через столик.
– Прошу, конечно.
Старик добродушно улыбнулся.
Кресло напротив, легко поднялось из пола, развернулось ко мне. Стило мне сесть как свет стал чуть ярче. Фадин, под куполом кресла читал что-то на своем планшете, попивая чай из глубокой чашки. На нем был все тот же твидовый костюм и темно-синяя рубашка. Из-под манжетов, выглядывала серая хромированная чешуя, облепившая его руки выше кистей.
Судя по всему, под одеждой он носил какой-то вариант АК-костюма, которые автоматически регулировал химию тема, вместо АК-бокса.
– Одиноко, тут. Не находите?
Игорь Семенович пожал плечами.
– Мне напоминает ночное кафе. Где-нибудь на Гагаринской. – он поймал мой взгляд и улыбнулся. – На любой Гагаринской. Редкие посетители, за окном ночь. Желательно, чтобы была прохлада, после дождя. Когда вся жизнь Персеполиса уже на другой стороне планеты, где-то там вдали скачет навстречу рассвету. Сразу дышится легко.
Фадин отложил планшет и показался на свет, выбравшись из своего кресле. Мечтательно посмотрел куда-то вдаль.
– Мне нравилось просиживать там часами. Это место похоже.
– Только вид не тот.
Он огляделся.
– Почему?
– Не хватает простора. Куда не повернись всюду стены.
– А-а-а… Это. – он согласился. – Нужно было брать лайнер.
– Тоже об этом думаю.
– Может быть, тогда бы ничего этого не случилось.
– Не нужно об этом. Прошу. Но да, на лайнере было бы просторнее.
Повисла тишина. В появившемся меню я выбрал чай и пару сэндвичей. Что-то пиликнуло в ответ. Затем на кухне, позади бармена-паука, зашевелились машины. Кресло мое, легко подстроилось под высоту стола.
– С другой стороны, так меньше пересадок. – говорю я, растворяясь в кресле. Внутри тут же включились массажеры и стали разминать мне спину. – Сразу на Митридат.
Спичка вновь недовольно загудел. Над нами под потолком тихонько зазвенели одуванчики.
– Игорь Семенович, Вы давно занимаетесь почти-такими-же-людьми. Как думаете, они сильно отличаются от нас?
– Пятнадцать-восемьдесят девять. – сухо он поправил меня. – Давайте, придерживать каталога, пока у них нет названия.
Я согласился.
– Ну… – потянул Фадин удовлетворенно. – Не сильно. Но тут, как посмотреть. Они живут в горах, В техногенных руинах старого Митридата. Отчасти в катакомбах. В довольно странной среде. Странной по отношению к нашей биологии. Они очень привязаны к своим группам… А какой был вопрос?
– Смотрите. Понятно, что им присуще все то же, что и нам. Но вот другая среда, заставляет их действовать иначе. По-новому смотреть на все те противоречия, которыми полны мы сами и которые двигают нас вперед. Неспроста же у них нет культов, по-видимому, отсутствует и религиозное чувство…
– Хотите знать, смогут ли они быть более эффективными чем мы в решении этих противоречий? Быть лучшей версией нас?
Он с интересом подался вперед, следуя за своим вопросом.
– Наверное, наверное, да. – сказал я.
– В рамках Митридата – да. Думаю да. – Фадин сцепил свои неестественно длинные пальцы в замок. – Но в этом и прелесть человечества. Выйдя за его границы, они столкнутся с тем же с чем столкнулись и мы. Им придется искать пути сохранения своей формы вне Митридата. Даже если там она успешна. И применять все те же антропокатехонные технологии что и нам.
– А если у них когда-нибудь получится?
– Не думаю. Инерция, страшная вещь. Мы набрали слишком большую историческую инерцию. Куда затягивает всех встреченных нами на пути. – он отпил чай из кружки, что-то разглядывая на дне. – Только если организм человечества слишком ослабнет. То да. – Фадин поставил кружку на стол и пожал плечами. – Это, поймите, и будет их слабое место: баланс среды, который потребуется удерживать. Стандарт среды. Понимаете?
– Угу. – ответил я. – Только если мы найдем помимо Митридата некую универсальную землю. Универсальную в плане универсальной среды для большинства миров. Вид, выращенный на ней, будет лишен такой слабости.
– Интересно предположение. Но неверное. Помимо среды, которую дает тот или иной мир, он в первую очередь дает разум. А это уже совсем другая история. Мы же сами не живем в среде планет. Мы живет в искусственно созданной сфере. На кораблях, станциях, среди когитаторов и машин, среди искусственных биомов. Мы сами и создали эту универсальную землю. И пока она торжествует.
Робот официант принес мой чай и на тарелке разогретые сэндвичи. Его поблагодарив, я принялся есть. Мы какое-то время просидели каждый в своих мыслях.
– А как думаете, от нас многое зависит?
Фадин непонимающе посмотрел на меня. Из-под купола кресла. Затем потянулся за сигаретой в карман, его длинные руки и ноги никак не могли уместиться в сфере кресла, так что ему пришлось сильно податься вперед, из этого кокона, чтобы достать пачку. Слабый разряд вспыхнул в тишине. Когда он наконец уселся обратно. Сигарета задымилась. Чуть слышно загудела вытяжка вентиляции, встроенная в кресло.
– От нас вообще? Или от нашего заключения для пятнадцать-восемьдесят девять?
– Второе.
– Не думаю. Глобально ничего не поменяется. Определенные круги хотят вложиться в Митридат, чтобы восстановить его. Некогда это был красивый мир. Важный узел.
– А что, если мы скажем нет? Что их нужно законсервировать и не трогать?
Фадин пожал плечами, выпустив облако дыма, которое тут же растворилось. Так что до меня не долетела и тень запаха. Почему-то я даже расстроился, так как уже готов был почувствовать этот горький терпкий запах.
– Местные олигархи всё равно найдут способ отчистить мир от пятнадцать-восемьдесят девять. Это, в первую очередь в их интересах.
– Неужели геноцид?
– Никто не даст. Особенно после последней войны. Мы любим себе частенько напоминать о том, что такое настоящее зло. – улыбнулся Фадин. – Но и инвестиций не будет. Всё так или иначе завязано через имперский бюджет. Хотя это же не единственный путь…
Я отложил надкушенный сэндвич. Попросил у него сигарету и прежде, чем закурить допил чай. Тут же официант принес еще.
– Знаете, Игорь Семенович, я летел сюда с одной мыслью, что никак не давала мне покоя. Надеялся, что может быть здесь, у пятнадцать-восемьдесят девять, появившихся случайно, в результате противоречий имманентных нам. Получится, как-то более разумно распорядится этим наследием человечества. Найти чуть другой путь. Другую цель. Понимаете? Может быть, в своих постоянных ошибках мы породили что-то новое. Что-то иное нам самим.
– Боюсь, что нет. – сходу ответил Фадин. – В итоге, эта ветвь людей, точно такой же разум, брошенный перед необходимостью быть. Быть в нашей необъятной вселенной. И совершит он все то же самое, что и мы. Чуть более эффективно, чуть менее. Но всё то же самое.
На столе появилась пепельница. Он покрутил ее в руках. Стряхнул в нее пепел, а затем, будто бы ему надоело курить, смяв, затушил об нее сигарету. На меня посмотрел и продолжил:
– Тут другое, понимаете, мой друг. – Фадин сильно подался вперед, так что впервые в круге света я мог рассмотреть его лицо: белое, меловое, сильно вытянутое, с крупными красными родинками, короткой густой седой бородой и венцом взъерошенных жидких волос. – Они также бросают вызов смерти, как и мы. А это все расставляет по своим местам. Действительно, по настоящему иной разум будет тот, кто сможет быть и по ту, и по сю сторону смерти, и от нее не зависеть. И уже совсем другой разум, иной даже последнему, будет тот, что никак не связан с нашей вселенной. Но между ними тремя лежат пропасти. Пропасти тотального непонимания и безразличия. А всё остальное – решаемо.
Когда он говорил, я заметил, что из-под ворота его рубашки торчит металлический ошейник-ворот АК-костюма.
– По-вашему, мы обречены вот так сидеть на краю пропасти и смотреть в бездну?
Он покачал головой.
