Чистый дом

– Это черное пятно в истории Америки, – согласился доктор Пристон.

– Джек, – спросил его Юрий Георгиевич, – а что вы подразумеваете под «черным пятном» – Луизианское восстание или Луизианское побоище?

– Само событие. Это было ужасно. Сколько людей понапрасну погибло, – посетовал доктор Аллон.

– Бил, говорите все как есть. Не просто погибло, а было безжалостно убито. Луизианское восстание две тысячи сорок первого года – не просто митинг, а крупнейший бунт афроамериканцев против несправедливости и неравенства, установившегося в Америке. Это был настоящий вызов сложившейся системе. И чем все закончилось? Вместо того, чтобы прислушаться к таким простым и понятным требованиям, как равенство, человеческое отношение, решение социальных проблем, и искать компромиссы, что сделали власти в Америке?

– Прибегли к помощи армии, чтобы разогнать демонстрантов…

– Собственных граждан, имеющих право говорить и быть услышанными. И их не просто разогнали, а уничтожили. Сколько человек тогда было убито, Бил?

– По данным, озвученным в СМИ, около трех тысяч.

– Три тысячи! – повторил Юрий Георгиевич. – Хотя я уверен, что число жертв гораздо больше. Так вот, за одну ночь расстреляли три тысячи афроамериканцев, которые просто хотели, чтобы с ними считались как с равными, что, как вы говорите, и так предусмотрено Конституцией США. И ответьте на вопрос: сколько представителей силовых структур были привлечены к ответственности и понесли наказание?

– Ни один, – сказал доктор Пристон.

– Ни один, – медленно повторил Юрий Георгиевич. – Видите, за убийство трех тысяч мирно митингующих афроамериканцев никто к ответственности привлечен не был. Уголовное дело было развалено. Насколько я помню, в Америке в рабовладельческий период убивать невольников тоже можно было безнаказанно. Вот вам еще одна параллель. И вы продолжаете утверждать, что в Америке нет рабства. А что же это тогда?

– Вы сгущаете краски. Подобным образом можно описать любую страну.

– Ну опишите Россию. Только у вас не получится. Можете и не стараться. В России совершенно по-иному устроена пенитенциарная система. У нас более толерантно относятся к преступникам. Увы, чаще даже более снисходительно, чем к пострадавшим. Вы ни в одной картотеке дел не найдете, чтоб кому-нибудь дали сорок или более лет заключения. Труд заключенных оплачивается. И все доходы от их труда идут в государственную казну. В этом огромная разница, которую невозможно отрицать.

– Но ведь есть и более толерантные страны, та же Норвегия.

– Мы сейчас не сравниваем разные государства, не ищем, кто лучше, а кто хуже. Мы говорим про рабство в Америке. И отрицать его наличие в Штатах – это то же самое, что признаться в собственной слепоте. Рабство там есть, и в промышленных масштабах, – закончил Юрий Георгиевич.

– Что ж, Юрий. Не могу согласиться полностью с вашей позицией, – пожал плечами доктор Аллон. – Но бутылка коньяка с меня. Это пари за вами, но я жажду реванша.

– Вы поймите, дорогой друг, – поддержал коллегу доктор Пристон, – мы не хотим сказать, что Америка – идеальная страна. В ней есть много такого, чем гордиться нельзя. И там существует немало людей, которых хотелось бы забросить на какую-нибудь далекую необитаемую планету. Но в ней есть и много хорошо.

– Джек, вы мне тут уже час говорите, что в Америке много хорошего, но не привели ни одного примера.

– А природа? В Америке есть чудесные места.

– Природа и география стоят в стороне, так как не от человека зависит, где что окажется. Чудеса окружающего мира можно найти даже в самом варварском государстве, но прекраснее оно от этого не станет. Главный показатель – именно отношение власти к людям и людей к власти. Но оставим споры, это может продолжаться часами. Лучше объясните мне, если там так хорошо, как вы описываете, то почему вы работаете здесь, а не там, на благо Америке?

– Здесь больше платят, – улыбнулся доктор Пристон после секундного молчания.

Глава 28

Как только Юрий Георгиевич пришел к себе в офис, к нему тут же подошел молодой человек лет двадцати, одетый в черные костюм и сорочку. Профессор сразу понял, что это от Андрея Ивановича.

– Юрий Георгиевич, – сказал пришедший, – вас желает видеть Андрей Иванович.

– Конечно, я к нему сейчас зайду, только разберу кое-какие бумаги…

– Андрей Иванович желает видеть вас немедленно, – сказал молодой человек тоном, не оставляющим выбора. – Следуйте за мной.

«Их этому с юности учат. Сказал – как убил, – подумал про себя Юрий Георгиевич. – Да уж, разговорчик будет не из приятных. Не стоило мне отключать телефон на все выходные».

С этими мыслями профессор вслед за сотрудником аппарата администрации президента отправился на верхний этаж, где его ждал Котов Андрей Иванович.

– Садитесь, Юрий Георгиевич, – с порога приказал ему первый советник президента.

– Здравствуйте, я… – профессор хотел все объяснить, но Андрей Иванович оборвал его жестом. Наступила непродолжительная пауза, в течение которой советник президента пристально смотрел на профессора.

– Вы знаете, Юрий Георгиевич, сколько людей мне поручилось за вас? – начал он. – И кто они?

– Могу представить, – ответил Юрий Георгиевич, словно провинившийся ученик на приеме у директора.

– Можете. А что же вы тогда всех этих добропорядочных господ и дам подставляете? Или вам все равно, что по вашей вине этим людям могут меньше доверять в будущем?

– Конечно нет, Андрей Иванович… – снова жест оборвал речь профессора.

– Тогда объясните, по какой причине вы отсутствовали на сегодняшнем совещании?

– Сегодня было совещание? – удивился Юрий Георгиевич. – Я не знал, я бы ни за что его не пропустил.

– Разумеется, вы не знали. Вам об этом не сообщили. А все из-за того, что не смогли с вами связаться. Все выходные ваш телефон был отключен, а почту, видимо, вы не проверяете.

– Я отключил телефон. Мы с семьей ездили за город, – оправдывался Юрий Георгиевич.

– Как мило. Особенно это было бы мило, если бы тут выпускали плюшевые игрушки или подстилки для пикников. А я что-то подобного тут не вижу. А вы?

– Нет, но…

– Никаких но! – Андрей Иванович повысил голос. – Мы здесь не в игрушки играем. Это самый засекреченный объект на всей планете. Мы выполняем государственный приказ строжайшей конфиденциальности, от которого зависит будущее всех: мое, ваше, президента, да всех людей Земли. После того, как вы дали согласие на участие в проекте, всецело принадлежите государству, а не себе. И должны быть готовы по первому же звонку в любое время дня и ночи явиться куда вам скажут и делать то, что велят.

– Я не на это подписывался! – вспылил Юрий Георгиевич. – У меня есть семья!

– Тихо! – тем же повышенным металлическим тоном оборвал его Андрей Иванович. – В сложившейся ситуации семья вторична. Главное, что имеет значение, – это проект. Все остальное не должно мешать выполнению вашей задачи – построению корабля по заданным параметрам. Вы даже не представляете, что от этого зависит!

– Я так не могу. Мне нужно уделять время и семье. Я и так вынужден от жены все скрывать. Не заставляйте меня делать выбор.

– Юрий Георгиевич, – тон Андрея Ивановича смягчился, – а выбора уже никакого нет. Он был. И вы его сделали. Два месяца назад, в институте, когда открыли желтую папку. Именно в тот момент вы решили свою судьбу. Вы могли отказаться, но научное любопытство и живой интерес взяли верх. И папку вы открыли, будучи предупрежденным обо всех последствиях этого шага. И я что-то не помню, чтобы вы просили время для того, чтобы посоветоваться с семьей. Теперь выбора у вас никакого нет. Только одно – подчинение и исполнение своих обязанностей. До победного конца. А после этого вы сможете вдоволь проводить время со своей семьей. Сейчас же для вас должна существовать только работа.

– А если я откажусь?

– Откажетесь? – удивленно спросил Андрей Иванович. – Вы не сделаете этого, потому что не из тех, кто вот так берет и выкидывает свое будущее на помойку. Вам нравится то, что делаете. Вы любите творить, создавать. А где найдете больше возможностей для этого, чем здесь? И вы прекрасно понимаете, что данный проект – самое важное событие в карьере. Люди вашей натуры держатся даже за самую тонкую соломинку, пусть даже и с острыми шипами, если она соединяет их с мечтами, идеалами, устоями. При этом вы не обращаете внимания на окружающих людей. Для вас главное – это воплощение идей и идеалов в жизнь.

– Неправда, я не такой.

– Такой, Юрий Георгиевич, просто вы этого еще не поняли. Но на всякий случай я вам все же разъясню последствия шага, на который вы хотите решиться сгоряча. Из этого проекта можно устраниться двумя способами. Первый – выполнить все поставленные перед вами задачи.

– А второй?

– Сомневаюсь, что вы хотите о нем узнать.

– Позвольте это решать мне.

– Будь по-вашему. Второй способ – потеря трудоспособности. Поскольку вы работаете интеллектуально, то в вашем случае – это лишение головы. Вам все понятно?

– Яснее некуда, – сказал Юрий Георгиевич. Он только сейчас начал понимать, во что ввязался. И если до этой поры профессор видел во всем проекте только научный интерес, то сейчас он предстал перед ним в новых красках – окрашенный в темные тона. Он понял, что просто так его не отпустят, о чем ему только что убедительно дал понять Андрей Иванович. – Я могу идти?

– Да, вы можете вернуться к своим обязанностям. Поскольку вас не было сегодня на совещании, довожу до вашего сведения, что завтра вы со мной и профессором Зельциным уезжаете на два дня.

– Как на пару дней? У моего сына будет игра. Я обещал, что приду.

– Значит, скажите, что не получится. Не стоит начинать наш разговор сначала.

– Опять секреты от семьи? Сколько так можно?! Мне все запрещено! Что, по-вашему, мне говорить жене?

– Скажите, что вас отправляют в другой город для обмена опытом между институтами. Или что-либо иное. Все, что угодно, кроме правды, – спокойным голосом ответил Андрей Иванович, словно речь шла о каком-то пустяке.

– А куда мы едем?

– Вы все узнаете в свое время. А теперь можете идти. И последнее, Юрий Георгиевич, так сказать, совет на будущее. Не разочаруйте меня. Не стоит этого делать.

Юрий Георгиевич в бешенстве вышел из кабинета Андрея Ивановича. Все внутри у него горело огнем. Он хотел тут же пойти к себе, собрать все вещи и бежать как можно дальше отсюда. И в сущее негодование его приводило то, что сделать этого он не мог.

Профессор всегда старался быть независимым от работы человеком. Он любил то, чем занимается, его деятельность доставляла ему удовольствие. Но Юрий Георгиевич всегда предпочитал думать, что стоит ему только захотеть, он сможет взять отпуск и уехать куда-нибудь с семьей или просто провести время дома. Он считал, что в отношениях с работой занимает главенствующую позицию.

Сейчас же Андрей Иванович недвусмысленно дал ему понять, что профессор сам себе не хозяин, что над ним есть работодатель, который волен распоряжаться его судьбой. А Юрию Георгиевичу остается только слепо подчиняться. Даже если из-за этого пострадают его отношения с женой.

Профессор зашел в кафетерий и попросил стакан холодной воды – от негодования его бросило в жар. Юрий Георгиевич пытался понять, когда же все так изменилось. Вот он студент, практикант, аспирант, наконец, доктор. После работает в институте, всегда веселый, жизнерадостный. Изобретает, преподает, становится профессором. И тут он – подневольный работник, беспрекословно выполняющий приказы сверху. Когда он из свободного молодого человека превратился в невольника средних лет? В какой момент работа взяла верх над ним?

Раньше ему все удавалось совмещать. Теперь же страдает либо семья, либо его научная деятельность. Неужели Михаил Петрович был прав, говоря о том, что истинному ученому невозможно совмещать работу и дом, брак? Неужели нужно делать выбор?

Профессор был так поглощен своими размышлениями, что не заметил, как к нему подошла Елизавета Денисовна.

Этой женщине, инженеру космостроения и доктору физических наук, недавно исполнилось тридцать два года. Она так же, как и Юрий Георгиевич, входила в группу профессора Зельцина. В последнее время между ними сложились теплые дружеские отношения.

– Привет, Юра. Неприятный разговор с Котовым? – поинтересовалась она, кладя руку на его плечо.

Юрий Георгиевич не сразу ощутил касание и не сразу понял, что обращались именно к нему. Словно пробуждаясь ото сна, он ответил:

– Привет. Даже не представляешь, насколько неприятный. Отчитал меня, как провинившегося мальчишку.

– Я сама Котова как огня боюсь. Стороной обхожу его, если в коридоре замечу. Такое ощущение, что он прямо в душу смотрит и знает все, о чем я думаю. От одного взгляда мурашки по коже. Зря ты пропустил сегодняшнее совещание. Котов был зол. Хотя по нему практически невозможно сказать, что он чувствует и способен ли на это вообще. А почему ты не пришел?

– Я с Мариной и детьми уезжал на выходные за город. Чтобы никто не беспокоил, отключил телефон.

– Это ты, конечно, зря. Всех в субботу оповестили о совещании. Что тебе Котов сказал?

– Сообщил, что завтра я с ним и Зельциным уезжаю куда-то на несколько дней. Он на совещании про это не говорил?

– Про поездку ничего. Интересно, куда это?

– Надеюсь, не в тюрьму, – иронично улыбнулся Юрий Георгиевич.

– Не переживай, Юра, все обойдется, – успокаивающе погладила его по руке Елизавета Денисовна. – Может, к начальству поедете. Он на совещании говорил, что руководство требует отчета о ходе строительства и подготовке корабля к старту.

– Уж лучше в тюрьму, чем к начальству Котова, – усмехнулся профессор.

– Ну вот, ты уже улыбаешься. Ко всему нужно относиться с позитивом.

– Не на все можно смотреть через розовые очки, Лиза. Не во всех вещах есть позитивные стороны. И кому как не тебе это знать. Что-то тут творится странное, нехорошее. Нутром чувствую что-то неладное. Сегодня у меня как пелена с глаз спала.

– Что ты имеешь в виду?

– Пока и сам не знаю. Поживем – увидим. Просто будь аккуратней.

– Обещаю, буду смотреть в оба, – улыбнулась Елизавета Денисовна. – Теперь расскажи, как отдохнул на выходных.

– Время провели великолепно. Но сегодняшнее утро все перечеркнуло. До сих пор отойти не могу.

– Выброси это из головы. Как бы ты ни переживал, все равно уже не изменишь факт, что сегодня не пришел на совещание. Так что зачем переживать о том, что уже изменить нельзя. Просто не думай об этом.

– Тебе легко говорить, а мне вот завтра с ним ехать непонятно куда. А я даже в глаза не могу ему смотреть.

– А ты очки солнечные надень. С зеркальными стеклами. Пусть сам на себя смотрит. Может, окаменеет, как Медуза Горгона.

– Спасибо тебе, – обнял Юрий Георгиевич Елизавету Денисовну. – Разговор с тобой меня всегда успокаивает. Ладно, пойду я. Надо наверстывать упущенное время. Дел много.

Глава 29

– Доложите генералу Париосту, что прибыл гонец из крепости Розенборг, – крикнул Максим на подходе к проходной военной администрации города Тарнара.

После получения приказа от Капитана он сразу же отправился в город за подкреплением. Максим пытался добраться до Тарнары как можно быстрее, в связи с чем не жалел ни себя, ни свою лошадь. Весь в пыли, с взлохмаченными волосами и потрескавшимися от жажды губами, после безостановочной езды он наконец прибыл в город.

– Куда прешь, солдат? – огрызнулся на Максима постовой. – В таком виде тебе только под мостом наргон пить, а не на прием к генералу идти. А ну пошел вон отсюда.

– Ты как со старшим по званию разговариваешь?! – вспылил Максим. – Быстро доложи о моем прибытии генералу! Иначе дорого заплатишь за нарушение воинской дисциплины.

В этот момент к проходной подошел начальник караула:

– Что тут происходит?

– Да вот, сержант пытается к генералу пройти, – доложил постовой. – Еще угрожает.

– Боец, это что за вид? Ты представляешь отечественную гвардию или притон пьяниц?

– Лейтенант, – обратился к нему Максим, – я только что прибыл из крепости Розенборг с посланием для генерала Париоста. У меня приказ от Капитана. И я должен лично донести его до генерала. Любое промедление грозит огромной бедой и, как следствие, большими проблемами для тех, кто препятствовал мне передать послание.

– Генерал Париост сейчас на совещании, так что приходи позже, тогда, может, тебя и примут, – невозмутимо ответил лейтенант. – Можешь подождать вон там часа два-три, – он указал на трактир, стоящий неподалеку. – А пока приведи себя в порядок.

– Слушай меня внимательно, баран, – Максим бросился на лейтенанта и, схватив его за шиворот, прижал к стене, – речь идет о национальной безопасности. И если ты настолько тупой, обойдусь без твоей помощи. А если попытаешься мне помешать, пристрелю тебя как бешеного зверя.

С этими словами Максим откинул обмякшее тело лейтенанта в сторону, оттолкнул постового и побежал внутрь военной администрации. Крайне удивленный караул бросился за ним, вызывая по рации подкрепление.

Не успел Максим добраться до лестницы, ведущей на верхние этажи, как навстречу ему выбежали четверо солдат с оружием.

– Стоять! Немедленно лечь на пол лицом вниз, руки за голову! – крикнул один из них.

Подоспевший лейтенант ударил Максима кулаком в спину и повалил на пол.

– Ну попал ты, боец. За нападение на офицера минимум месяц исправительных работ получишь.

– Что здесь происходит? – вдруг раздался голос.

– Отец Петри! – радостно воскликнул Максим, узнав старейшину. – Помогите мне!

– Максим? Это ты? – удивился отец Петри. – Что с тобой произошло? А ну-ка, быстро его отпустили и помогли подняться.

– Уважаемый старейшина, – обратился к нему лейтенант, – этот человек грубым образом нарушил воинскую дисциплину. Он пришел в неопрятном виде, напал на караул и попытался прорваться к генералу Париосту. Его надо на исправительные работы отправить.

– Сейчас мы разберемся, – спокойно ответил отец Петри. – Максима я знаю. Это один из храбрейших защитников Бенгалии. Что произошло, сержант?

– Уважаемый отец Петри, дело очень серьезное, – начал Максим. – У меня приказ от Капитана. Он мне велел передать послание лично генералу Париосту. Вам, разумеется, я тоже могу обо всем поведать, но только наедине.

– О чем это послание? О Дмитрии? – насторожился старейшина.

– Нет, хотя и его это может затронуть. Речь идет о национальной безопасности.

– Лейтенант, – обратился к офицеру отец Петри, – тебе сержант говорил, что у него приказ от Капитана?

– Да, сказал, но…

– И он предупреждал тебя, что речь идет о национальной безопасности?

– Да, но…

– И ты немедленно не уведомил об этом генерала?

– Нет, но…

– Две недели ареста, – тем же невозмутимым голосом произнес старейшина. – Думаю, за это время ты сможешь восполнить пробелы в знании основ службы. Сержант, – обратился отец Петри к одному из солдат, – возглавишь караул, проследи, чтобы лейтенанта проводили в арестный дом, но сначала немедленно доложи о нас генералу.

* * *

В кабинете генерала Париоста собралось пять человек: Максим, отец Петри со своим помощником Константином, сам генерал и его первый заместитель полковник Варнавар.

– Положение очень серьезное, – говорил Максим. – У Чертовой поляны замечены геты. Войско они собрали не просто для набега. Там целая армия. К тому же есть таранное оборудование. Поэтому Капитан посчитал, что они собираются атаковать Розенборг.

– С чего бы это? – удивился полковник Варнавар. – Они давно не осмеливались на подобные шаги. Да и почему на Розенборг? Там нет ничего ценного, чем геты могли бы поживиться.

– Все это неспроста, – задумчиво произнес Константин. – Через Розенборг проходит дорога на Тарнару.

– Нападать на Тарнару – это самоубийство, – заявил полковник. – Геты ни за что на это не решатся. Им и всей армии не хватит, чтобы добраться хотя бы до центра города.

– Значит, в Розенборге есть что-то другое, что привлекло гетов именно сейчас, – сказал Константин.

– Я тоже об этом подумал, – согласился отец Петри. – Но откуда им знать про Дмитрия и корабль? И какой интерес у этих варваров может быть к ним? Все же тут должно быть что-то другое.

– Какая бы ни была причина, – нарушил молчание генерал Париост, – мы должны защитить крепость, а также разбить гетов. Потом уже можно будет выяснять цели их прихода к нашим границам. Сколько их, Максим?

– Полков пять или шесть. Точно сказать невозможно. У них действует передовой отряд, который выслеживает наших разведчиков. Потому и не удалось о них узнать раньше. Четверо разведчиков, патрулировавших земли с юга, были убиты. О приближении гетов сообщили Марк и Денис.

– Значит, у гетов преимущество в один день, – проговорил полковник Варнавар. – Даже если мы соберем войско в максимально сжатые сроки, то все равно не успеем в Розенборг раньше врагов.

– Что с обороной крепости, сержант? – поинтересовался генерал.

– Не все так идеально, как хотелось бы. Около двухсот солдат будут защищать Розенборг. Остальные отправятся сопровождать гражданских в город. Стрелкового оружия и боеприпасов достаточно. А вот тяжелой оборонительной техники практически нет.

– Почему? Кто отвечал за снабжение крепости?

– Василий. Но в последнее время были поступления только атакующего снаряжения. В течение уже нескольких лет геты даже не помышляли о нападении на крепости или города.

– Пусть этот Василий пойдет и скажет врагам, что они не могут нападать на Розенборг, так как не делали этого уже несколько лет. Черт возьми, – ударил кулаком по столу генерал. – Как все закончится, отстраню его от должности.

– Капитан отказался покидать крепость? – спросил отец Петри.

– Он сказал, что будет оборонять Розенборг до последнего патрона.

– Это на него похоже. А что с Дмитрием?

– Капитан приказал доставить его в город вместе с гражданскими. Правда, есть одна проблема.

– Какая?

– Отряд врагов человек в сто пытается зайти с севера через западные тропы и отрезать путь к отступлению.

– Что-то не так с этими гетами. Они словно поумнели, – произнес Константин.

– Капитан то же самое сказал.

– Надо немедленно отправлять передовой отряд для помощи гражданским, – сказал генерал Париост. – Варнавар, ты его возглавишь. Возьми человек двести. Дай им легкое оружие и немедленно выдвигайся в путь. Как встретите гражданских, сопровождайте их до города. Я же подготовлю основное войско и выдвинусь с ним в Розенборг.

– Будем надеяться, Капитан сможет продержаться до нашего прибытия. Константин, – обратился к помощнику отец Петри, – ты отправишься вместе с полковником. Твоя непосредственная задача – найти Дмитрия и целым и невредимым доставить его в город. Максим тебе в этом поможет.

Глава 30

– Стоять! – скомандовал полковник Варнавар.

Его взгляду предстала ужасающая картина: небольшая поляна среди густых лесов, освещенная лучами солнца, где весело щебетали птицы, была вся залита кровью. С немой мольбой в стеклянных глазах повсюду лежали растерзанные тела бенгальцев. Женщины, старики, дети были беспорядочно разбросаны по дороге, кустам, глубине леса.

Полковник Варнавар издал непроизвольный вопль. Его лицо перекосилось от злости, в то время как в глазах читались боль и отчаяние. Зрелище было настолько устрашающим среди чистоты и невинности природы, что даже бывалые солдаты отворачивали головы в стороны.

– Не успели, – сказал один из помощников Варнавара.

– Как же так? Неужели все погибли? – прошептал другой.

– Может, кто-нибудь остался в живых, надо проверить, – обратился словно сам к себе полковник Варнавар. – Солдаты, слушайте приказ. Немедленно обойти всех. Посмотрите, может кто-то еще жив.

– Максим, ты же знаешь, как выглядит Дмитрий? – побледневший Константин спросил дрожащим голосом.

– Конечно.

– Тогда иди ищи и скажи мне, что тут его нет.

Солдаты спешились и начали обходить поляну с надеждой найти хоть кого-то живым. Солнце поднималось все выше над горизонтом, посылая все более разгоряченные лучи. Легкий ветерок слегка колыхал листья деревьев. Птичий хор не умолкал в гуще леса. И среди всей этой красоты воины отечественной гвардии были вынуждены ступать по земле, побагровевшей от крови, лавируя между множеством безжизненных тел.

К каждому бенгальцу солдаты подходили затаив дыхание, пытаясь прощупать пульс или заметить дыхание. Когда же попадалось тело убитого гета, его просто отшвыривали в сторону. Некоторые особо впечатлительные солдаты вонзали по несколько раз ножи в трупы врагов, пытаясь выместить таким образом негодование и злость.

Понемногу тела бенгальцев относили к краю леса и аккуратно складывали вдоль дороги. Выживших не было.

Максим переходил от одного убитого к другому. Но Дмитрия в них он не узнавал.