Нечестивым покоя не будет

Ткнув пальцем в кнопку, Глеб с размаху запустил плюгавого в услужливо раздвинувшиеся створки лифт. Зашёл следом.

Мужик елозил по грязному полу кабины, что-то хрипя, но подняться на ноги не пытался. На первом этаже Глеб пинком выкинул плюгавого из кабины, вновь ухватил за ворот и подтащил к выходу.

Домофон пикнул, дверь открылась, и Глеб тычком отправил мужика в промозглую ночь. Тот, запутавшись в собственных ногах, плашмя брякнулся на тротуар, приложившись расквашенным лицом о растрескавшийся асфальт. Зашипев от боли, плюгавый развернулся к Глебу и, шмыгая сломанным носом и сплёвывая кровь, зашептал невнятно.

– Ну, мля, сучара, я тебя на ремни…

Глеб, не стал слушать, шагнул и с силой припечатал ему колено в грудь. Показал отобранный нож, упёр лезвие в асфальт и надавил. Нож изогнулся и, дзинькнув, сломался пополам. Зазубренный остаток Глеб прижал к нижнему веку, мгновенно заткнувшегося мужика, и зашептал.

– Слушай сюда, тварь. В глаза смотри! В глаза – я сказал!

Он поймал белёсый, наполненный болью и яростью взгляд плюгавого.

– Ещё, раз, тебя рядом с Соней увижу, яйца отрежу, и остатки паяльной лампой прижгу, чтобы обратно не пришили. Понял?

Плюгавый, скривив узкие, покрытые слюной и кровью губы, согласно кивнул, опасно при этом сузив глаза.

– Не веришь? – Глеб с сожалением покачал головой. – А, зря.

Он резко провёл остатком лезвия над глазом, зажав готовый разразиться криком рот. Кожа под сталью разошлась насмешливым клоунским ртом и залила густой, почти чёрной в ночи кровью, левый глаз. Глеб не остановился, быстро ткнул ножом в бедро, неглубоко – на сантиметр и резко дёрнув рукой, вспорол плоть.

– Я, таких как ты – тех, что хер свой в штанах удержать не могут, там, – он неопределённо мотнул головой, – к стенке ставил, без суда и следствия. Пых, и всё. Всосал? Только я на тебя «маслину»4 тратить не буду, я тебя под молотки пущу, а после в помойку запихну. Думаешь, за такого обсоса как ты, кто-нибудь впишется?

По тому, как сначала сжался почти в точку, а потом почти мгновенно расползся на всю радужку зрачок, а ярость, плескавшаяся в неповреждённом глазу, утонула в ужасе и панике, Глеб понял – до плюгавого дошло, что он совсем не шутит и вполне на такое способен.

Глеб отпустил его, встал и, зашвырнув остатки ножа куда-то вглубь двора, сказал скучным, бесцветным, и этого ещё более страшным голосом.

– Увижу ещё раз, убью.

И не оглядываясь, пошёл к подъезду.

Соня продолжала сидеть на пороге, сжавшись в комок и уткнувшись лицом в живот. Глеб погладил её по плечу и легонько потянул вверх.

– Вставай, ребёнка застудишь.

– С… с… спасибо… – к её заторможенной, разваливающейся на слова речи прибавилось заикание.

Глеб, вздохнул, подхватил Соню подмышки и помог подняться.

– Кто это был? Муж?

– Н… н… нет. О… о… он с… с… сидит.

Она покачнулась, но, привалившись к стене, устояла.

– А кто? – спрашивать Соню, за что сидит её благоверный, Глеб не стал, по большому счёту ему было на это плевать.

– Б… б… брат, – соседка, нервно перебирая складки на подоле толстого махрового халата, продолжала смотреть на грязные плитки пола.

– Его?

– М… м… мой.

– Б..ть! – внутри у Глеба всё опустилось, а от тоски, смытой было адреналином конфликта, с новой силой, навалившейся на плечи, захотелось напиться.

– Д… д… двоюродный.

Она, наконец, посмотрела на него. Странные асимметрично расположенные глаза – правый чуть выше и больше левого – были сухи и ничего, кроме, такой же, как у Глеба тоски не выражали.

– Ты… убил… его…

– Ф-у-у-х. – Глеб тяжело выдохнул и покачал головой. – А, что надо было?

Соседка безразлично пожала плечами.

– Нет… не знаю…

– Не придёт он больше.

Соня кивнула, прошелестела еле слышно.

– Хорошо.

И ушла к себе.

3

– Мля! Сука! Тварь! – бормотал Вован Пошехонов по кличке «Плешак», изредка хлюпая разбитым носом.

Своё неблагозвучное прозвище он получил за раннюю лысину, проклюнувшуюся у него на макушке ещё в девятом классе. Сначала маленькая, незаметная, размером с десятикопеечную монету, она стремительно, буквально за год, разрослась до размера чайного блюдца.

– Урод! Козёл!

Матом Вован не ругался. От мата и блатной фени его отучил отчим. Неродной папаша резко и больно бил мальчика по макушке гибкой стальной линейкой за любой неосторожно вырвавшийся матерок. Возможно, именно это обстоятельство и проредило некогда густую шевелюру Вовы, и сделало его более тупым и ограниченным, чем задумывала природа. С тех пор Вован привык заменять нецензурную брань всем, чем можно и чем нельзя, и над этим частенько посмеивались его собутыльники.

– Бычара конченый, весь ливер мне размолотил! – «Плешак» шёл, скособочившись и прихрамывая – нога, порезанная Сонькиным хахалем, жутко болела. Болели сломанный нос и отшибленные о стену лоб и пальцы правой руки, тянули отбитые почки, а в боку – там, где находилась пропитая Вовина печень, словно кто ковырялся тупой иглой – старательно и упорно.

– Ну, ничего, погоди, с-с-с-у-ка! – нога «Плешака» подвернулась, он чуть не упал и зашипел, когда тот, кто ковырялся в его печени, засунул свою иглу особенно глубоко. – Ничего, ничего, отольются тебе мои слёзки, щас пацанов в кабаке соберу, мы отрихтуем твою рыжую морду!

«Плешак» брёл по тёмным улицам в сторону безымянной рюмочной, в которой он проводил вместе с такими же маргиналами всё свободное от работы время.

Мысли Вована такие же куцые и бесцветные, как его жизнь, перескочили на двоюродную сестру.

– И тебе, сучка, не поздоровится! – вновь забормотал он, сплюнув в темноту красным. – Не успел муж в «козлятник» попасть, а она на хер другому мужику кидается.

В правом боку кольнуло сильней, в левом что-то ёкнуло, от боли дыхание перехватило, и «Плешак», добредя до еле светившего фонаря, остановился передохнуть. Тяжело навалившись плечом на столб, он зашарил по карманам в поисках курева и зажигалки.

Интересно, кто сейчас в рыгаловке? Мысленно продолжал составлять план мести Вован. Хорошо бы Гошан «Сапёр» был, он когда-то боксом занимался, а то этот урод уж больно горазд кулаками махать. «Плешак» машинально потрогал свой сломанный нос, и тут же вспомнил взгляд нового Сонькиного хахаля, и его передёрнуло от страха. Может на хер с ним связываться? Ещё и взаправду кончит, как обещал?

Но тут его мысли, юркие как блохи, вновь перепрыгнули на Соньку. А, как же эта прошмандовка? Чё ему опять без бабы в одиночку лысого гонять? Вован давно, как только Сонькиного мужа посадили, этим не баловался, и снова начинать не хотел. Он вспомнил мягкие Сонькины сиськи, её горячее, покрытое курчавыми волосами лоно, и у него встал.

Нет, нет, нет, нет, надо этого рыжего урода валить. Главное – троих-четверых пациков набрать. Чтобы уж наверняка этого бычару запинать. А лучше, обрезком трубы по затылку и в подвал. Мусорщики приедут и заберут тело. Всё шито-крыто, никто не узнает. А, чё, он слышал – парняги в тошниловке рассказывали – многие так делали. Главное, чтобы номер дома чётный был, из нечётных Уборщики почему-то трупы не забирали.

Дружбаны, конечно, попросят заплатить за дело. Но, в конце концов, чем пасть, манда или очко Соньки не оплата, даст каждому по разу – от неё не убудет.

От этой мысли «Плешак» приободрился и, найдя, наконец, пачку «Астры», сунул раскрошенную сигарету в рот, и тут же тихо выругался – прикурить было нечем. Видно, дешёвая одноразовая зажигалка вывалилась, когда его возил по асфальту этот урод.

Вован заозирался – у кого бы стрельнуть огня. Его мысли словно услышал кто-то находившийся высоко на небесах и давно на него забивший. В зыбкий желтовато-молочный свет фонаря шагнула фигура.

– О! – обрадовался «Плешак», близоруко щурясь. – Братан! Дружище! Дай прикурить, а то я жигу посе…

Он осёкся, увидев подошедшего к нему прохожего. Это был не обычный припозднившийся работяга, даже не челдабон вроде него и его друзей, это был пацан с района.

Широкие штаны, кожаная куртка, коротко стриженные белобрысые волосы, сломанный нос и равнодушно-бесцеремонный взгляд блёкло-серых глаз.

По спине Вована пробежали ледяные мурашки страха. Ещё больше он испугался, когда в круг света шагнули, окружая его, ещё две фигуры.

– Прикурить? – с непонятной интонацией проговорил пацан, и вдруг криво усмехнувшись, сунул руку в карман штанов.

«Плешак» испуганно отпрянул назад – кто знает, чего он сейчас вытянет из кармана. Кастет? Нож?

– Да, не вопрос, – белобрысый достал из кармана прямоугольник «Zippo» и, хрустнув колёсиком по кремню, поднёс дрожащий огонёк к носу «Плешака». – Держи, братан.

Показное дружелюбие не успокоило Вована, наоборот – он лишь сильнее испугался. Сейчас он отдал бы все сигареты мира и манду Соньки в придачу, чтобы оказаться где-нибудь далеко, но только не здесь – на ночной улице под тусклым светом фонаря.

Огонёк плясал перед его носом, требуя чего-нибудь поджечь, так пусть это будет мятая сигаретина, а не он – Вова. С этих борзых пациков станется подпалить его.

«Плешак» шумно сглотнул, и, напряжённо ожидая удара, потянулся ходящей ходуном сигаретой к зажигалке. Это ведь их излюбленная фишка – дать прикурить, а пока жертва занята, вырубить её одним ударом.

Но удара не последовало, и Вован слегка успокоился.

– О, братан, чё у тебя с харей! – разглядев его лицо, протянул пацан. – Кто это тебя так знатно отмудохал.

– Да, блин! – «Плешак» совсем расслабился. – Понимаешь, к тёлке моей хрен какой-то яйца подкатил. Ну, я хотел объяснить ему, чё здесь почём, да он, сука, боксёром оказался. Отхерачил меня только в путь.

– А, ты чего? – белобрысый продолжал держать зажигалку в вытянутой руке.

– Ха! – усмехнулся «Плешак» разбитыми губами и расправил узкие плечи. – Паца… – Он осёкся, быстро стрельнул испуганным взглядом на пацана и закончил. – Дружбанам шепну, мы этого урода подкараулим и…

Вован задумался над тем, что он сделает с залётным на районе, а после уверенно закончил.

– Трубой по затылку – херакс, и тело в подвал, Уборщикам на радость.

– Справитесь? – насмешливо произнёс пацан. Слева и справа от Лёхи глумливо загоготали его приятели.

Белобрысый щёлкнул крышкой зажигалки, гася огонёк и явно собираясь уходить, чем очень обрадовал Лёху.

– Ну… – приободрившейся «Плешак» задорно и как ему показалось – круто, произнёс. – А, чё, в подъезде лампочку выкрутим, в темноте и отоварим, вариант отработанный. Он хоть и рыжий, но не бессмертный.

– Рыжий, говоришь? – пацан, почти отвернувшийся от Вована, вновь развернулся и вперил в него ставший внезапно внимательным взгляд карих глаз.

Какая-то неправильность была в его взгляде, но какая Вован, куцым своим мозгом, способным думать только о бабах и бухле, понять не мог, и это его испугало. Он лихорадочно затянулся пересохшим от страха ртом и закивал.

– А, баба твоя, где живёт? – пацан вновь сунул руку в карман.

– На… на… Стачек… – «Плешак» вдруг осознал, что не понравилось ему в глазах пацана – их цвет. Ещё несколько секунд назад они были серыми, равнодушными и бессмысленными, словно лужа на асфальте. Сейчас же на него смотрели карие, умные и предельно внимательные глаза.

И это знание заставило его начать заикаться от страха.

– Дом пять? – пацан сузил глаза.

«Плешаку» вдруг показалось, что лицо пацана покрылось мелкой рябью, потекло и на мгновенье изменилось. Вместо плоского лица и поломанной переносицы Вован увидел острые скулы, длинный прямой нос и подбородок с ямочкой.

А потом, что-то мелькнуло перед его глазами, больно ударив по уже подбитому глазу, и свет в глазах «Плешака» погас.

4

Глеб осторожно выглянул в коридор, тот был пуст.

– Да, Сонь. Что случилось? Опять этот приходил?

Та замотала головой и после паузы разродилась длинной, почти без пауз фразой.

– Нет, я готовить начала… Сунулась, соль кончилась… В магазин идти – денег нет… пособие только через неделю. А, без соли никак…

– Тебе соли одолжить?

Соседка быстро словно курица, клюющая крошки, закивала.

– Да не вопрос, Сонь, сейчас. Ты подожди здесь, а то у нас там такой бардак… – Глеб подмигнул. – Сама понимаешь двое мужиков в съёмной хате. Хорошо?

И не дожидаясь ответа, прикрыл дверь.

Глеб рванул на кухню, грохнул кухонным шкафом, схватил полупустой пакет соли, помедлив, уцепил за край початую пачку муки, сложил всё аккуратно в пакет.

На шум выглянул Степан, вытирая катившийся по лицу пот.

– Ты, чего здесь гремишь?

Не ответив, Глеб открыл холодильник, заполненный ячейками с яйцами, оставшиеся им от предыдущих жильцов, присоединил к муке и соли два десятка яиц. Подумав, скрежетнул примёрзшей дверцей морозилки, кинул в пакет твёрдую до окаменелости пачку масла.

– Соседке гуманитарку оказываешь? – ухмыльнулся подельник.

– Типа того.

– Зачем? Она же страшная, дурочка, да ещё и беременная? Даже не присунешь.

Глеб ожог товарища взглядом.

– Поэтому и помогаю.

– А-а, грехи отмаливаешь?

Слова сослуживца заставили Глеба на миг замереть. Память нехорошо ворохнулась, подкинула перед мысленный взор его первое предательство – похожую на Соню русскую девушку, закинутую неизвестно каким ветром в глухую приднестровскую деревушку. Вышедшую замуж за местного и счастливо жившую, пока в её жизнь не пришла братоубийственная война. А вместе с лихой годиной на порог её хутора занесло Глеба с бойцами. Он уже не помнил её лица, только узкие, всегда улыбающиеся губы и чуть неровные, белые, как сахар-рафинад, зубы. Помнил её большой живот огурцом. Он тогда, помнится, пошутил – мол, такое пузо, верный признак, что пацан будет, и это правильно – сейчас стране нужны воины. Помнил, как от неё вкусно пахло свежим хлебом и молоком.

Не помнил имени.

Помнил только…

Как она висела, прибитая гвоздями сотками за ладони и лодыжки к неструганому створу ворот, помнил выколотые глаза и вспоротый живот, под которым на куче влажно ещё блестевших внутренностей лежал обезглавленный трупик младенца.

Помнил…

Как клялся найти уродов.

И помнил, как не выполнил клятву.

Глеб привычно отбросил от себя воспоминание и, молча отодвинув плечом Степана, вышел в коридор. Он сам не знал, почему заботится о соседке и её детях. Может, потому, что в своё время не смог отомстить за ту беременную девчонку, хотя и торжественно клялся. Чёрт их тогда дёрнул завернуть на этот хутор. Возможно, ничего бы с ней и не случилось, не реши они тогда отдохнуть. И сейчас, испытывая стыд от невыполненного зарока, он откупался подачками от гложущей нутро совести. А, может, просто хотел бросить хоть один камушек добра на чашу весов, в противовес той тонне грехов, что скопилась на противоположной чаше.

– Держи, Сонь, – он сунул пакет ей в руки.

– Зачем? – соседка заглянула в пакет. – Я… только… соли…

– Да бери. Детям блинов сделаешь. У нас всё равно заваляется, мушки заведутся.

– Спасибо… – Соня прижала пакет к животу.

– Да, ладно. Так что насчёт брата – не появлялся?

– Нет… Его избили… Сильно…

– Что? Где?

– Около кафе… на выезде… с района… В больничке лежит…

– Кто?

Соня пожала плечами.

– Не знаю… Кто угодно… Он постоянно… нарывался.

– Ясно. Ладно, Вовке с Люсей привет передавай.

Соседка кивнула.

5

Глеб стоял, привалившись плечом к раме окна. Крутя в пальцах последнюю сигарету, он бессмысленно таращился на уныло-безрадостный двор. За прошедший час в нём ровным счётом ничего не изменилось.

Обшарпанная дверь, обрамлённая серым бетоном стен, ржавые контейнеры, переполненные мерзотным мусором, погнутые ограждения палисадника и не менее серые голые кусты и чахлые стволы тополей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Железо – здесь оружие.

2

Ксива – документ, удостоверяющий личность; служебное удостоверение (жаргон).

3

Пекаль – пистолет (жаргон).

4

Маслина – пуля (жаргон).