Вот и всё. Полное собрание сочинений

– Придётся составить протокол о направлении вас на медицинское освидетельствование.

Водитель зарычал и вдул алкотестеру, тот запищал от удовольствия.

– Ну, теперь я могу ехать?

– Странно, показывает нули.

– Права мне верни.

– У меня есть основания считать этот результат ошибочным, придётся доставить вас в медучреждение для медосви…

– Ты охуел?! Верни права! Ты!..

– Пройдёмте к машине, – сказал двуликий, взявшись за ручку заблокированной двери.

Водитель, исступлённо, раскрыв глаза, наблюдал, как гаишник два раза качнул машину на себя.

– Вы отказываетесь подчиниться сотруднику полиции?

Водитель недоумённо уставился на гаишника.

– Представься! – только это и смог он выговорить от злости и странности сложившейся ситуации.

– Покиньте автомобиль. Если вы не выйдете из машины, мне придётся применить физическую силу.

– Ты хоть понимаешь, что с тобой будет?! Ты… урод!

– Я считаю до трёх. Раз… два…

Водитель в гневе открыл дверь и со второго захода вышел в дождь.

– Пройдёмте за мной.

– А машина?

– Эвакуатор заберёт её на штрафстоянку.

– Я должен убедиться, что с ней всё будет в порядке! – прокричал водитель, дрожа от холода, за это время он уже успел промокнуть до нитки.

– Не волнуйтесь, эвакуатор будет с ней осторожен.

– Я буду дожидаться его в своей машине!

Гаишник вытащил из кобуры пистолет.

– Пройдёмте к патрульному автомобилю.

– Тттты охуел?!

– Раз…

– Ттт…

– …два… три.

Прозвучал выстрел. Не отводя взгляд от водителя, двуликий прострелил переднее колесо.

– Пошёл. Живо, – произнёс двуликий и, повернувшись, направился к своей машине.

Водитель в остолбенении смотрел на спущенное колесо, потом он повернул голову в сторону инспектора, тот уже подошёл к машине и, открыв дверь, устремил на него свой одинокий взгляд. Водитель пошёл к нему.

Он не успел ещё закрыть дверь, как двуликий сразу же тронулся с места. Вода стекала с них ручьём.

– Да не волнуйтесь вы, – говорил двуликий, держа руль обеими руками, на которые были натянуты чёрные кожаные перчатки, – это не займёт много времени: приедем в больницу – я проведу вас без очереди – у вас возьмут мочу или кровь – это как вы пожелаете, – и всё, а потом я вас лично отвезу на штрафстоянку. Это, правда, если вы окажетесь не пьяны…

Задержанный не сводил глаз с двуликого, благо тот был повёрнут к нему человеческим профилем. Вода струилась с его чёрных волос.

– Правда, сначала нам придётся заехать в участок, – продолжал звучать тот же хриплый голос, – оформить вас, а то я протоколы забыл.

В этот момент пассажир принялся рыться у себя в карманах.

– Где мой телефон?.. Я его, кажется, в машине забыл.

– Да не волнуйтесь вы. Если всё будет в порядке, вы его оттуда скоро заберёте.

– Остановите машину! Слышите?!

– Успокойтесь, ничего страшного не случится. Через два часа вы сможете поговорить со своей женой, не переживайте.

Пассажир ненадолго замолчал.

– Дайте мне позвонить. Я имею право на один звонок.

– Ну что вы… вы же не преступник какой-нибудь, чтобы иметь право на один звонок. Вы можете звонить столько, сколько вам заблагорассудится.

– Тогда дайте мне ваш телефон.

– Телефон? А откуда он у меня. Я не пользуюсь телефонами. От них исходит опасное излучение. Вот раньше я пользовался им… помню: еду за рулём, так всегда у меня в левой руке телефон, всю дорогу разговариваю, или на работе: правая бумаги пишет, а левая у уха. Да и дома тоже не без него. Но потом, к счастью, я от него вовремя избавился, а то бы того – погиб. Ведь это из-за него у меня такое лицо. – Двуликий повернул голову на пассажира и улыбнулся изуродованным ртом. Водитель был без фуражки, поэтому задержанный впервые увидел его лысую и такую же изуродованную с большой вмятиной половину черепа. – Да и рука, глядите, тоже пострадала, – добавил он и, укусив левую укороченную на четырёх пальцах перчатку (пассажир впервые обратил на это внимание), стащил её с кисти. На ней имелся только большой палец, от остальных остались лишь половины первой фаланги костей. Водитель пошевелил ими. – Так что сами видите: телефоны – зло.

Водитель бросил на задние сиденья перчатку и прижал левую ладонь к рулю. Дальше они ехали молча. Дождь в свою очередь не утихал.

Задержанный ещё раньше заметил, что двуликий везёт его всё дальше от центра города. Подозрения подтвердились, когда машина остановилась у какого-то небольшого заброшенного здания с примыкающим к нему длинным производственным цехом.

– Вот и наш участок, – произнёс гаишник, ставя автомобиль на ручник. – Добро пожаловать!

Двуликий вышел из машины, задержанный не очень-то рвался идти за ним, только когда послышался стук по его стеклу, он вылез наружу и последовал за провожатым в участок, оставляя в грязи свои следы от обуви, которые тут же скрывались под водой. Двуликий подошёл к двери небольшого здания и открыл её одним из многих висевших у него на связке ключей.

– Меры предосторожности, – проговорил он и, держа дверь открытой, кивком головы пригласил задержанного пройти внутрь, тот долго стоял под дождём, не решаясь войти в помещение, но, пистолет, висевший на поясе швейцара, ничего не оставлял ему, кроме как принять предложение.

Внутри всё было похоже на полицейский участок (без полицейских): комнатка дежурного напротив входа, далее за ним тянулся коридор, по стенам стояли стулья для посетителей, а рядом находилась клетка для задержанных, сваренная из стальных вертикальных прутьев. В ней лежали двое человек. Воздух был наполнен гнилью.

– Просыпайтесь, сони! – прокричал гаишник, стуча жезлом по клетке, задержанные не шелохнулись, они продолжали лежать на своих местах: один на скамье, лицом к стене, а второй под ним, на полу, также пряча свою физиономию от полицейского и его гостя. По одежде нельзя было сказать, что они бомжи. – Никакого уважения к гостю, – покачивая головой в стороны, проговорил изуродованный и с улыбкой обратился к неизуродованному: – Прошу.

– Зачем это? – трусливо спросил задержанный. – Вы же сказали, что меня просто оформят и всё.

– Да, так и есть, но я должен быть спокоен, что вы не убежите.

– Я не убегу, – слегка заикаясь.

– Я вам верю, но я ничего не могу поделать – меры предосторожности.

Задержанный стоял, брезгливо косясь на лежебок. Гаишник кивком головы снова пригласил его вступить внутрь, он сдался. Он шагнул в клетку и услышал, как позади него закрылась дверь и ключ в скважине перевернул всё вверх дном. Двуликий, присвистывая (по-своему) какой-то мотив и позвякивая ключами, ушёл дальше по коридору, заключённый стоял в углу клетки, со страхом глядя ему вслед.

Двуликий не появлялся часа два. Задержанный сидел в углу и наблюдал за двумя соседями – те ни разу не шелохнулись. Задержанный встал и подошёл к ним, в надежде найти у них телефон, хотя в то же время понимал, что он у них не найдётся, а если и обнаружится, то будет в нерабочем состоянии. Он медленно приблизился к лежащему на скамье и похлопал его по плечу. Запах здесь был совсем невыносим. Заключённый просто взял и перевернул лежащего на себя, тот свалился на пол, на второго соседа. Заключённый хоть и ожидал этого, но всё равно вскрикнул от ужаса. Его соседи были почти одни скелеты. Он смотрел на них и не знал, что делать. Он хотел выбраться отсюда.

– Что ты сделал? – спросил двуликий, подходя к клетке и жуя бутерброд.

– Я? Я, я, я ничего.

– Зачем ты их убил?

– Убил?! Вы же сами видите, что они давно умерли!

– Ай-яй-яй-яй-яй, а я уже протокол оформил, думал тебя обрадовать, а ты… Придётся тебя задержать.

– Выпустите меня! – крикнул заключённый и кинулся к двуликому, обхватив руками прутья. – Дайте мне позвонить! Я имею право на звонок!

Двуликий смотрел ему в лицо. Он молча орудовал челюстями и улыбался. Прикончив бутерброд, он повернулся и спокойно ушёл к себе. После него на полу остались солидные объедки, спасшиеся из прорехи во рту.

– Это ты их убил! – кричал заключённый ему в спину. – Ты! Ты!..

Он опустился на колени и зарыдал.

Глава 2

– На, поешь, дружище.

Задержанный почувствовал, как кто-то тормошит его за плечо.

– Ммм… что? – произнёс он, открывая глаза.

– Ты, наверное, голодный, – сказал двуликий. На полу перед ним лежал поднос с едой и стаканом воды.

Задержанный обнаружил себя сидящим на коленях, на голове болели следы от прутьев.

– На, подкрепись, ты, наверное, устал за сегодня.

– Выпустите меня, – жалобно произнёс заключённый, по-детски скривив рот.

– Ну как же я тебя выпущу? А вдруг ты меня тоже убьёшь. Как этих.

Заключённый повернул голову к скелетам и вздрогнул от испуга: за время сна он успел про них забыть.

– Что ты собираешься со мной делать?

– Поддерживать в тебе силы, пока не прибудет следователь и не заключит тебя под стражу. Правда, при такой погоде… – Двуликий повернул голову к окну. Оттуда с трудом прорывался мрачный дневной свет. Буря, похоже, не собиралась останавливаться. – Я думаю, мы здесь с тобой надолго. Так что давай жить дружно. Зови меня Саймоном, – сказал двуликий, протянув вперёд руку, но, не встретив расположения, та грустно опустилась на пол.

– Выпусти меня.

– А тебя я буду звать…

– У меня есть деньги.

– Гарфунклом.

– Выпусти меня!

– Не люблю обычные имена.

Гарфункл принялся орать во весь голос и колотить руками по клетке.

– Я думаю, мы с тобой подружимся. Мне кажется, наше знакомство станет началом прекрасной дружбы.

Гарфункл перевернул поднос на ноги Саймона.

– Я убью тебя! – крикнул он и попытался ухватиться за воротник двуликого, но тот вовремя встал на ноги. – Убью! Убью!..

– Ты меня обидел, – сказал Саймон, отведя взгляд и закусив нижнюю губу. – Но я на тебя не обижаюсь, – добавил он через секунду и широко улыбнулся Гарфунклу.

Он продолжал всё также в течение нескольких секунд, улыбаясь, смотреть на Гарфункла, после чего направился в свою сторону, напевая:

…Трололололо-ооо-ооо-трололололоАыыыыыыыыыыыыыыы-ыыы-лалала-ла-лалаОооооооо-папарара-роророророЛололо-ло-лоло…

А Гарфункл продолжал безостановочно посыпать его проклятиями.

Был уже вечер. Гарфункл, прислонившись спиной к стене, лежал на полу и прижимал руки к ушам, пытаясь заглушить непрекращавшуюся по окну барабанную дробь от дождя. Он перерыл все карманы мертвецов, но ничего в них не обнаружил, кроме паспортов и ключей. Один из них был… а, не суть, это не имеет никакого отношения к рассказу, с Гарфунклом у них нет ничего общего кроме мужского пола и наличия при себе тех же принадлежностей в карманах.[10]

Саймон появился в коридоре с подносом в руках.

– Пора ужинать, дружище, – сказал он, аккуратно ставя на пол, напротив заключённого, дымившееся жареное мясо в соусе, шоколадный торт и стакан воды.

Гарфункл продолжал лежать у стены, но когда он почувствовал запах от еды, дух Павлова восстал из-под земли и взял у него взаймы глоток слюны.[11]

– Почему ты ничего не ешь, а? Ты что, не хочешь вернуться к жене здоровым? Если ты так продолжишь, то заработаешь гастрит и язву. Я ведь переживаю за тебя, я желаю тебе только добра. Гарфункл?

Гарфункл медленно прикрыл глаза, ощущая, как работает его слюнная железа.[12]

– Ты что, боишься, что я тебе туда что-то подмешал? Хочешь, я сам попробую? Правда, я после этого завалюсь спать, потому что там снотворное. Больше ничего, честно. Ведь ты же сам понимаешь, что жить среди трупов – это не очень хорошо, поэтому я и хочу перевести тебя в удобную камеру. А вести тебя туда в сознании я, если честно, побаиваюсь: ты вон какой большой. К тому же есть в этом какая-то романтика, когда заключённый просыпается и в первый раз видит свою новую камеру.

Гарфункл распахнул глаза и посмотрел на своего врага, тот удивлённо рот раскрыл и громко крикнул:

– Я забыл!

Он из кармана что-то доставал и в воду тут же подмешал (осадок полсосуда достигал). Враг улыбнулся и сказал:

– Будешь, брат? Прости меня, ведь я всё это не со зла. Возьми вот этот напито́к, не бойся, он не кипяток. Отпей глоточек и ложись, забудь обиды, не сердись, зевни немного, улыбнись, ведь завтра ждёт тебя сюрприз: проснёшься ты один, в кровати, свежий воздух, чистота кругом. Поймёшь, что нету жизни лучше, чем на хате, дойдёт ещё, что ошибался ты в одном: будто я питаю к тебе ненависть и злобу, разлучил насильно мужа и жену. Поразмыслив умно, ты прими мою заботу, возьми стакан и ляг в углу. А я, чтоб сон твой был вкусней, расскажу сказку про утю Пункла, и ты уверишься, что нет верней друзей – Саймона и Гарфункла.

Гарфункл кинулся навстречу другу, оттолкнувшись от стены. Взглянул ему прям в глаз, ища в нём происк Сатаны. Но там светилась доброта. Себя увидел в зеркале и ах!.. Смысл познал. Отпил до дна. Снотворное скрипело на зубах. Отполз назад. Кружилась голова. Ресница к реснице на всех порах мчалась свершить объятия, а Саймон говорил:

– Спи, спи, Гарфункл. Жил да был на свете утя, и звали его все Пункл…[13]

Глава 3

Гарфункл проснулся голым на четырёх досках, лежащих на полу. Постельного белья замечено не было. У кровати, на голой кирпичной стене, имелся еле тёплый радиатор. А над ним, почти над самым потолком, находилось небольшое узкое окошко, перекрытое четырьмя толстыми железными прутьями. Под окошком росла лужа: дождь не прекращался. На полу, в углу, имелось круглое отверстие. Вначале там ничего не было, но позже Гарфункл спрятал туда удобрение (откуда он его взял – не понятно). Входом в хату служила массивная стальная дверь с так называемой кормушкой – окошком, через которое в камеру доставляют еду, – странно, но она открывалась со стороны заключённого. Также на двери была небольшая круглая железная ручка. Гарфункл взялся за неё и толкнул дверь в обе стороны – заперто. Он открыл кормушку и увидел коридор. Камера Гарфункла была крайняя с его стороны, так как, повернув голову налево, он видел в двух метрах от себя тупик. Напротив заключённого стояла такая же массивная дверь, направо коридор тянулся с ещё тремя парами, стоящих друг напротив друга тюремных дверей. Железная дверь (не такая широкая, как остальные) являлась входом в коридор. На потолке работали три длинных люминесцентных светильника с запылёнными и запаутиненными рассеивателями.

Гарфункла мучил сильнейший голод. Сколько он уже не ел? Его похитили вечером и поместили в клетку, там он провёл следующий день, а позже вечером выпил снотворное и оказался здесь. За окном – день. Из-за сплошных туч невозможно разобрать: близится утро или вечер. Сколько он проспал? По ощущениям – много. Мысль о сне вызывает у него тошноту. Вывод: как минимум второй день он находится в заточении.

Гарфунклу стало любопытно, что творится на улице. Потолки были высокие, и, чтобы добраться до окна, нужно было очень высоко подпрыгнуть. К тому же стены здания были толстые, из-за чего трудно было ухватиться за стоящие вдоль середины оконного проёма прутья. Гарфункл совершил несколько неудачных попыток и, отбив о подоконник предплечья, улёгся на кровать.

Он сидел на деревянном матрасе, когда услышал, как в коридоре захлопнулась дверь. Гарфункл заглянул в кормушку – это был Саймон. Он катил перед собой тележку, на которой стоял поднос с куполовидной крышкой для блюда и прозрачная пластиковая бутылка. Прямо перед Гарфунклом, в окошке двери, появился череп с туго натянутой на него бледной кожей и вставленными в него двумя огромными глазами, которые впивались в двуликого. Дальше по коридору, во второй справа камере, обозначился ещё один зритель. Остальные две хаты, по их стороне стены, не показывали своих жильцов.

Опустела без тебя Земля.Как мне несколько часов прожить.

Пел Саймон и резко замолчал, заметив лицо Гарфункла. Он стремительно кинулся к нему.

– Гарфункл, ты живой? – сказал Саймон, заглядывая в кормушку заключённого, тот, испугавшись, спрятался за углом. – Фу-у, как ты меня напугал. Я уже боялся, ты умер. Ты в курсе, что ты вчера весь день проспал? А? Голодный, поди? А я вот тут завтрак принёс. Фу, чем это у тебя там воняет? Ты что, уже позавтракакал? Ну ты даёшь, дружище… Гарфункл? Ну скажи хоть что-нибудь… Есть хочешь? Да или нет?.. Ну, как хочешь. К тому же я тебе всё равно ничего не приготовил. У нас здесь особое меню. Вы заказываете, я готовлю. Сам всё увидишь… Поздравьте меня, друзья! Сегодня я по-настоящему почувствовал себя полноценным! – прокричал Саймон на весь коридор, отвернувшись от двери Гарфункла. – Ведь Саймон без Гарфункла это всё равно, что… рука без пальцев, – сказал он, шевеля перед лицом своими изуродованными костяшками, в коридоре послышался смешок, далее двуликий подошёл к тележке, снял с блюда крышку и, подойдя ко второму зрителю от Гарфункла, произнёс: – Муслим, как вы просили – паштет.

Саймон вложил поднос в протянутые из окошка тощие костлявые руки.

– Муслим, – продолжал двуликий обращаться к тому же жильцу, – вам из второй половины тоже паштет приготовить или желаете что-нибудь другое?

– Нет, спасибо, Саймон. Я люблю паштет, – послышались тихие слова жильца.

– Хорошо, как скажете. Желание клиента – закон!.. Ну разве не умно придумал, а?! – воскликнул Саймон, оглядывая публику. – Взял, позавтракал печёночкой, а через полгодика она подрастёт, и опять на стол! А! разве не умно? Вы все возьмите это на заметку! Гарфункл, ты тоже! – Гарфункл сидел на полу, сжавшись от ужаса в комок. – Ну как, Муслим, вкусно?

– Ммм… – с наслаждением промычал Муслим.

– Правда, понравилось?

– Саймон, вы сегодня на высоте.

Двуликий смущённо опустил глаз.

– Спасибо, мне очень приятно. Я, если честно, до этого ни разу паштет и не готовил.

– Быть такого не может?

– Честно!

– А знаете, Саймон, я и не удивлён. Вы нам всегда готовите такие вкусные завтраки, что шеф-повара могут только мечтать об этом!

– Да ладно вам, вы преувеличиваете.

– Нет, ни капельки. Друзья, скажите!

Гарфункл услышал за дверью три разноголосые реплики: «Я люблю вас!» (в начале коридора – женщина), «Да! Да!» (справа, за стенкой Гарфункла – мужчина) и «Ну не скромничайте» (сосед напротив).

– Если я такой хороший повар, как вы говорите, то почему тогда я получаю от вас так мало заказов? – обиженно спросил Саймон у жильцов, те не издали ни звука. – Ладно, ладно, простите, виноват. Вам ведь тоже нелегко. – Двуликий на секунду замолчал и хлопнул в ладоши. – Ну, пора принимать заказы! Муслим, не желаете ли что-нибудь добавить к завтрашнему?

– Нет, спасибо. Потом.

– Алла Борисовна, – восхищённо обратился двуликий к женщине, живущей в хате, расположенной по одной стене с камерой Гарфункла прямо у входа в коридор, – а какой вы мне сегодня преподнесёте ингредиент?

– Ах, Саймон, – проговорила та томным голосом, высунув руки в коридор, двуликий не замедлил их облобызать, – сегодня… я хочу подарить вам своё сердце. – Алла Борисовна чуть опустила голову и, смотря на Саймона, захлопала редкими ресницами.

– О ma chère![14] Ну что вы! Это невозможно! Не плачьте, милая моя. (Чмок, чмок.) Без вас я погибну.

– Я вам не верю!

– Я не смогу прожить без вас ни минуты!

– Тогда почему вы не хотите принять от меня самое дорогое, что у меня есть? То, в чём заключена моя любовь к вам!

– Но Алла! Неужели вы думаете, что я убийца? Или я, по-вашему, похож на маньяка?

– (Шмыг, шмыг.) Нет.

– Тогда зачем вы говорите такое? Если вы мне это предлагаете, значит, у вас нет сердца! Значит, вы дарите мне пустоту!

Саймон опустил руки возлюбленной и отвернул от неё лицо, представ перед ней красавцем.

– Есть! У меня есть сердце! Саймон, неужели вы не видите, как я страдаю без вас?!

– Я вам не верю.

– Простите! Простите меня, Саймон! Я никогда, никогда с вами так больше не поступлю!

Алла Борисовна замахала руками, пытаясь дотянуться до возлюбленного, тот взглянул на неё и, улыбнувшись, снова приник к её рукам.

– Я не обижаюсь на вас, дорогая, – говорил двуликий, пристально вглядываясь в глаза любимой. – Ну, так что вы надумали?

– Я? Ммм… дайте подумать… знаете, как-то давно я в ресторане пробовала говяжий язык…

– Опять вы за своё! – возмутился Саймон и отпрянул от Аллы Борисовны. – Если вы не хотите думать обо мне, то подумайте о них! – сказал он, указывая рукой по направлению коридора. – Как нам всем дальше жить без вашего сопрано?!.. Одумайтесь, дорогая. Нет, я этого не допущу!

– Неужели вам так противен мой язык? – спросила возлюбленная, надув губки.

– Ваш? О нет. Ваш язык я готов принять от вас только живым.

Саймон потянулся к лицу Аллы Борисовны и вставил ей в рот язык. После окончания долгого и пламенного поцелуя возлюбленная открыла глаза и втянула в себя губы, пробуя их на вкус.

– Ну так что ж? – спросил Саймон свою рыжую бестию.

– Простите меня, Саймон, но после этого я не могу думать о еде. Сейчас я хочу лечь на кровать и мечтать – о нас. И только о нас! – сказала Алла Борисовна, удаляясь от двери.

– Но только не затягивайте с этим, дорогая! Я не хочу, чтобы вы потеряли сознание от голода!

– Я потеряю сознание только от нашей любви!

Саймон помахал в окошко своей культявой кистью и подошёл к следующему жильцу.

– Доброе утро, Элвис. Как вы сегодня поживаете?

– Прекрасно, Саймон.

– Тогда, надеюсь, вы меня не разочаруете?

– Нет.

– Правда? Какое счастье! Ну, говорите, говорите, не томите меня.

– Я хочу, чтобы на завтра вы приготовили для меня моё самое любимое блюдо на завтрак.

– Какое-какое?

– Яичницу с сосиской.

– О-о… Вы это серьёзно?

– Абсолютно.

– Элвис, вы меня сегодня просто поразили. Уф… А знаете, я вас прекрасно понимаю. Меня самого после всех этих ресторанных блюд так и тянет к чему-нибудь простому, домашнему… Действительно, зачем вам яйца? К чему? От них нужно избавляться в первую очередь, а то протухнут. А тухлятину я готовить не буду. – Элвис понимающе кивал головой. – Элвис, поздравляю вас, вы превзошли самого Муслима! Элвис, а вам их как приготовить? Желток оставить сырым или наоборот?

Клиент, взявшись за подбородок, погрузился в раздумья.

– Пусть будет зажаренным… да, точно.

– А сосиску порезать или целиком?

– Ммм, дайте подумать… порежьте дольками, чтобы удобнее было в рот класть.

– Хорошо, принял. Обещаю: это будет самый вкусный завтрак в вашей жизни.

Саймон пожал руку Элвису и подошёл к следующему жильцу, располагавшемуся напротив Гарфункла.

– Здравствуйте, Иоганн.

– Здравствуйте, Саймон.

– Иоганн, вы уже два дня ничего не заказываете. Я беспокоюсь о вашем здоровье. Надеюсь, сейчас вы одумаетесь и прекратите голодовку?

– Саймон, но я не голодаю. У меня ещё осталась косточка.

– Вы и вчера это говорили. Ну разве можно наесться этой косточкой? – В апартаментах жильца послышался хруст. – Пока она вам поперёк горла не встала! – Иоганн что-то посасывал. – Иоганн, вы меня разочаровываете… Значит, сегодня опять ничего?

– Простите, Саймон, я не хочу вас обижать, но-о я, правда, не хочу чего-нибудь другого.

– Тогда, может, вам приготовить новую косточку? – спросил Саймон, обрадовавшись этой идее.

– Нет, спасибо за заботу, но мне и этой хватает. Она такая вкусная, что я её… смакую.

Двуликий, расстроившись, опустил голову и приблизился к двери Гарфункла. Он опёрся на неё плечом и, постучав по ней кулаком, сказал:

– Гарфункл, а что тебе приготовить? Я же знаю, ты голодный. Ты уже третий день ничего не ешь… Хочешь яичницу?.. А паштет?.. Или ты хочешь мяса? Не стесняйся, говори. – Подождав немного, двуликий оставил в покое дверь и проговорил: – Ну как хочешь. Через пару дней ты по-другому запоёшь.

Двуликий сделал три шага вдоль стены.

– Ну что, Элвис, вы готовы?

– Да, Саймон.

– Что вы желаете послушать?

– Любимую.

– Любимую, так любимую, – сказал двуликий и кивнул каждому из жильцов. Он остановился на Муслиме и произнёс: – Муслим, начинайте.

Гарфункл услышал пение Муслима, оно было таким чудным, что у него затрепетало сердце, и он забыл на время весь этот кошмар.

…Ничто на земле не проходит бесследноИ юность ушедшая всё же бессмертна

(Саймон сдвинул с нижнего яруса тележки занавеску и достал оттуда пистолет. С началом куплета в песню включились Алла Борисовна и Иоганн.)

Как молоды мы были, как молоды мы были

(Элвис в неге качал головой в стороны. Саймон, направляя на него правой рукой пистолет, левой указал ему отойти подальше от двери.)

Как искренне любили, как верили в себя…

По окончании куплета Гарфункл встрепенулся и вышел из небытия, услышав глухой, дующий выстрел. Песня продолжалась, Саймон постоял немного перед окошком Элвиса с небольшим чемоданчиком в руке, взятым перед этим с тележки, затем достал ключ, открыл дверь и вошёл к жильцу.