Тайм-трэк

Посредниками информатизации выступали гаджеты варьируемого типа: индивидуально носимые с гибким формовоплощением, накладки-дисплеи на твердые и близкие к ним поверхности, а также дисплеи-окна сотокомнат и мест повышенного скопления пользователей.

***

– Элз, тебе тоже не мешало бы воспользоваться гаджетом как средством против…, – Иф произнесла в спину, желая повернуть вспять. Она любила отправлять внезапность мысли в беззащитное, что допускалось Сводом вербальных правил в пограничных ситуациях потенциально не разрешимых проблем.

– Против? – страх незримого развернул голову Элз над плечом.

– Против…, – Иф часто, петляя в лабиринтах фраз, не находила выхода-факта и попадала в тупики многоточий. – Тем более МУИП напечатало ему новый корпус, – вовремя выраженное смущение снимало симптомы невыраженной семейной напряженности. – Ну, не нервничай, милый, – милой была Иф. – Я, я заказала. Цвета полуденного горного озера…

– Как твоё любимое платье. У меня такой уже был.

– Не может…???

– Может. Цвета полуденного. Всё когда-нибудь повторяется. Всё когда-нибудь повторится. В копиях…

Тайм-Трэк вернул себе место во внимании Элз.

– Выполнение актов реализации творческого потенциала пользователя: 8:00 – 13:00.

«Нет, не могу, – Элз выключил глаза и опустил рычаг руки, лишив его приложенного усилия. – Нет! Нет! Нет! Не могу бесконечно реализовывать себя, приносить неосязаемую цифровую пользу; не могу больше заполнять, заполняться информацией; не терплю выходные и универсальных друзей. Не могу быть частью целого, пренебрежимо малым элементом выстроенной кем-то модели – ну, не подхожу я: у меня неровные, нервные, за всё цепляющиеся края. Я хочу ошибаться, болеть болезнями моей глупости, не иметь планов, но иметь будущее. В конце концов, хочу не приходящих через количества качеств, свободы без выбора и непечатных истин. И не должно счастью быть достижимым и доступным каждому нажатием нескольких кнопок в заранее утвержденной последовательности».

Элз испускал волны откровений без потребительской пользы – положенные для того чувства-мишени Иф сместились в зону кухни, приближая время обеда. В кухне пользователи женского пола обретали спасительную глухоту.

– Я собираюсь и выезжаю на охоту сейчас, – Элз пришлось сблизиться с Иф.

– А Тайм-Трэк? – пряной остротой взвился высушенный автоматическими интонациями вопрос.

– Ты будешь заполнять его за меня.

Взгляд Иф пал на полный эстетической важности многофункциональный настенный гаджет, в безропотном трудовом подвиге переводивший время и другие параметры среды на язык понятных всем цифровых символов. Параметры окружавших пользователей сред никогда не имели отклонений в пределах сотокомнат и иных мест с контролируемым климатом, но пользователи должны их наблюдать, чтобы не замечать.

1 час и 15 минут после полудня, 22 градуса Цельсия, 755 мм ртутного столба, влажность 60%.

Иф поняла.

Глава 6 Утиная охота

– Ты без маски Соответствия, Элз. Какое у тебя светлое, мужественное лицо. Чужое и такое знакомое… Давно знакомое. Целую вечность. Мне кажется, я всегда знала, видела его свечение сквозь эту ужасную маску.

– Мне больше не нужна маска – я истинно счастлив! И мне не нужно улыбаться, чтоб знать это.

– Элз!

– Фор! Впредь ГКП не властвует над нами. Не будет ни Тайм-Трэка, ни томительных встреч универсальных друзей. Будем только мы с тобой посреди первозданной природы, заодно с ней, её естественной, неотторжимой частью.

– Да. Говори, говори, милый. Я ждала всю жизнь этих текучих слов, которые не хочется прерывать. Даже если обманываешь, даже если ничего не будет – я их слышала. Слышала от тебя, милый.

– Хочу не пользовать, а отдавать.

– Да. Отдадим друг другу себя. Целиком, по частям, мельчайшим крупинкам.

– Рождать внутри вдохновение, тут же ему потакать; ошибаться легко, бросать, не задумываясь, вновь находить.

– Вдвоем, вдвоем, только ты и я.

– Виться спиралью к постижению, с постижения ниспадать осадками благ.

– О, Элз, так красиво – я восхищаюсь, не понимая принимаю.

– Фор, милая Фор. Как ты решилась? Что ты сказала Энд?

– Ничего. Не знаю… что-то нужно было сказать, да? Быть может, я глупа, Элз? Глупа, глупа, как все – не молчи, если считаешь так. Он спал… как обычно, на спине, сопел, пузырил в уголках рта – с ним можно было делать всё, что угодно. Такой беззащитный, противный – не понимаю, как я могла раньше… Я вышла…, нет – сбежала. Ну и что?.. Я бежала к тебе, Элз. Впрыгнула в электромобиль, в объятия кресла, вскричала маршрут… всё сон, сон, какое-то наваждение. Элз, прости, неосмотрительна – да, но ты же не бросишь меня? Пути назад нет.

– Нет, правда. Электромобиль наверняка зафиксировал необычный маршрут. Нет, к чёрту наверняка – точно. Всё необычное тут же пожирается ГКП. Это излюбленное лакомство этого хищника. Хищника! Понимаешь ли ты?

– Элз, я на всё согласна, лишь быть с тобой: дышать одним воздухом, пить из одного сосуда, готовить пищу, добытую тобой.

– Это может нам понадобиться. Теперь ответь мне, но вдумчиво и откровенно. Ты вправду готова на всё? Терпеть лишения, готовить на костре, жить без принтеров и косметических автоматов? Быть атакованной насекомыми и болезнями. Преодолевать без консультаций ГКП. И думать, думать, думать. Ежедневно. Над каждым словом, взглядом, шагом, движением рук… Думать, что и как; не знать, что случится завтра, помнить, что было вчера. Задавать вопросы и отвечать на них, подвергая анализу факты.

– Я подчинюсь любым обстоятельствам. Ради тебя, Элз. Ради нашей любви…

Они соединились сцеплением рук, губ и судеб. Там не было никого, кроме них, мужчины и женщины. Не было ни тверди дорог, ни пользующихся ею электромобилей, ни городов, ни сотокомнат и насыщавших их пользователей. Никто не восхитился, не воспламенел завистью, не прошёл мимо. Только ГКП, проникавшая всюду возбуждённой электромагнитной волной, не признавая ни духовных, ни материальных препятствий, вила свою повсеместную сеть. Но любая власть конечна в слугах – без гаджетов не было пользователей Глобальной компьютерной программы. Элз и Фор помнили это, знали и согласились, утопив гаджеты в мягкости почвы усилиями ног без надежды на возрождение, ибо искусственное не несёт в себе жизни.

***

Раз в году пользователи соглашались сменить место пользования в пределах зон, определённых ГКП. Созерцание природных объектов с удобствами отвлекало от пользования, чтобы возродить его вновь, с новой силой в старых обстоятельствах. Созерцание делилось на активное, предпочтительное или правильное и пассивное, вынужденное. К активным относились всевозможные перемещения тел пользователей с целью созерцания при монопольном участии собственной физической силы, а также с привлечением технических средств. Пассивное же эксплуатировало оборудованные места нахождения тел в различных положениях, что приводило к нежелательной аккумуляции излишнего углерода, грозившей впоследствии временным снижением тонуса пользования. Оно не приветствовалось, хотя разрешалось пользователям с пониженным физическим тонусом.

Вышеприведённая возможность выпадала раз в год и полагалась приятным временем. В отведённый для неё месяц – август, когда потребление витамина D посредством восприятия солнечного излучения кожными покровами достигало пика, – пользователи покидали города и насыщали собой побережья морей. Сверхразвитая инфраструктура сверхобщества одеждой и стенами жилищ мешала правильному усвоению данного витамина, а иное потребление его разработано не было, что попадало в непреодолимый, а потому допускаемый интервал отклонения общества от идеала.

***

Они шли, потребляя цветущий, также живущий системой, своей, не идеальной, но сбалансированной чувствами и инстинктами, луг, что ковром льстил колоннаде леса – монументальному творению природы – густо-зелеными ордерами крон подпирающего горизонт. Колосились спонтанные травы, осаждаясь благодатным семенем на ногах идущих, чтобы новым оплодотворить пустоты; турбулентные вихри насекомых, выхваченные непривыкшими взорами из хаоса жизни, спешили осуществить неизвестное им предназначение; многопиксельная картинка цветов загружалась в глаза, перегружая восприятие, покушаясь на долговременную память объёмом своей красоты; томная, густая дымка гордого изобилия настаивалась в полуденном зное, чтобы под утро уснуть слезой зари – прозрачной росой. Всё здесь было собой, для себя; питаемым естеством жизни полноводным ручьём, гонимым, влекущим, вносящим и уносящим.

– Август… В течение месяца Потребления Солнца мы будем в безопасности – надо бы как следует спрятаться и готовиться к зимовке.

Элз решительностью фанатичного полководца завоёвывал метры пространства, принуждая Фор семенить чуть позади отвлечённым ребёнком, зачерпывающим восприятия, цепляющимся за непознанное. Она процеживала сквозь пальцы бедность полевых цветов, разбегающихся разноликими крупинами, отвлекалась от цели, говорила.

– Я никогда не ощущала этой красоты, не чувствовала её в себе, хотя потребила сотни подобных мест в часы инфроматизации.

– Знание не рождает чувства. Оно способно к накоплению и производству себе подобного, но невзрывоопасно, чтобы перерождиться в эмоции.

Фор запиналась за кочки – Элз никогда не оступался в том, что он мог контролировать.

– Элз, мы вправду будем питаться дичью? – Фор по-прежнему была где-то позади.

– Да, – так говорили перед атакой превосходящими силами.

– Как романтично. Как мясо на углях на берегу горного озера, – сказала Фор вприпрыжку.

– Когда и мясо, и угли приходится добывать, романтика называется удовлетворением инстинкта. Понимание этого придёт с чувством голода, – тяжесть смыслов подавляла скачущие ассоциации.

– И любовь так будет называться?

– Любовь во все времена подобна только себе, чувству, хотя тоже приходится голодать, чтобы её понять.

Горизонтальное изобилие обрастало вертикальным, пока полностью им не сменилось, лишив взгляд перспективы и продолжения. Смешанный лес смешал их в себе миксером стволов, позволив им быть элементами себя – невидимой частью, не пользующей, не отнимающей, ничего не требующей взамен, даря им возможности жить.

– А-а-а-а-а, – Фор умела кричать – опасности не позавидуешь.

– Что ещё? – Элз был инертно резок в обороте.

– Она… Жужжала, потом замолкла, – лицо Фор было в слезах и руках.

– Ну, что я тебе говорил. Где? Жжет? – пришлось отнять руки от лица Фор и увидеть.

– Да, у-у-у-у-у. Кто это, Элз?

– Не более чем пчела или ей подобное. Нужно изъять жало и успокоиться.

Под левым глазом Фор тестом всходило красное вздутие, превосходя прежнюю красоту.

– Вот он, восход новой жизни!

Элз торжественно вынул чернеющий шип с белёсым эфесом брюшка, вознеся его в пределы детального обозрения.

– Не выживет.

– Элз!

– Фор! Пчёлы погибают, причиняя боль… Торжество справедливости.

– Дикость! Ненормальность какая-то! Что будет со мной? А!? Это же яд, яд! Сделай что-нибудь, Элз! Нужно срочно противоядие, – истерика Фор приближалась и угрожала здравому смыслу пояснением истин. Истерика – свойство всех женщин.

– У меня нет срочного. У меня нет вообще никаких лекарств, противоядий и знания медицины. Придется оставить как есть и не привлекать грязных рук. Организм сам справится, если не мешать ему.

Фор выстаивала между страхом неизвестности и ненавистью бессилия, взяв на себя безмолвную паузу, но движение стало необходимостью их жизни – разнообразие и концентрация кровососущих и прочих зевак-насекомых увеличивались, помимо потери терпения грозя потерей крови. Элз развил улыбку, сбивая воспаление отношений, и прежнюю скорость перемещения, не захватив только увядшей руки Фор, что, впрочем, было обосновано: лес от опушки густился мелкой порослью молодых деревьев и не желающих взрослеть кустарников, которые при попустительстве или усталости непостоянного внимания норовили сбивать настроение вмешательством в кожные и слизистые покровы перемещающихся. Вначале берёзовый, позже – с примесью елей и паутины, в низинах – мелко осиновый и извилисто ивовый, лес менялся, приспосабливался, эволюционировал, как прежние, бывшие до, люди, но не достиг пока предела.

«Достигнет ли?»

Предстояло подыскать место стоянки и ночлега, исключительно (у пользователей было единственное правильное место пользования – сотокомната) полагаясь на искаженный часами перехода, усталый эстетический ресурс, заложенный и взращенный годами неизбежной инфроматизации. Волевое отвлечение в себя запускало пульсирование файлов-картинок, когда-то перешедших через фильтр зрачков и не встречаемых с тех пор в воспоминаниях; давно переварившиеся в несвязные логикой призраки-образы, они нападали друг над друга наслоением, друг у друга отнимая содержание и краски. Элз отвлекся от времени, перебирая скопленное и сопоставляя его с реальностью, и пропустил уход Солнца и его световой свиты из дня.

– Темнеет, Элз, – напомнила о себе Фор капризностью усталой кокетки.

– Темнеет, Фор, – вспомнил о Фор Элз небрежным выдохом философа, моментом ранее подтвердившего непреодолимость страстей. – Остановимся здесь.

Случайность – лучший способ разрешения проблем со множеством неизвестных. Элз сбросил лук, колчан и рядом себя в сидячую форму-положение, указав безмолвно на поваленный, обитый зелёным бархатом мха ствол не узнанного им дерева, предлагая Фор прервать своё движение.

– Здесь будем.

– ???

– Есть, пить и спать.

Трава, куда погрузился Элз, было густа, буро-жёлтого, картофельного цвета, жесткой и скрытной, скрывая неприятные телу ветки, шишки и насекомых. Он откинулся на локти, зубами сломив наивность льнувшей к нему травинки, и стал её теребить в зубах в демонстративном довольствии, далее пробуя лежачее положение, смягчая запрокинутую при- том голову подложкой ладоней.

– Ты уверен, Элз? – неуверенно ерзая на сыроватом стволе и наблюдая уверенное перемещений муравьёв, среди которых намечалось деловое возбуждение. – Ты уверен, что стрел и двух бутылок воды хватит?

– А мы? Мы любим друг друга, а любовь не умеет смущаться внешним. Это наша первая ночь за пределами Города – ни в чём нельзя быть уверенным, – сказал Элз, выпрыскивая на язык последние капли влаги. – Вот и вода кончилась. Осталось надеяться на дождь и источники.

Элз вернул голову из запрокидывания, чтобы обратить себя лицом к Фор. В его возвращённом лице властвовала какая-то расслабленность уверенности, или даже осмелевшая наглость по отношению к обстоятельствам, не предусмотренная пользователем Глобальной компьютерной программы. Власть едва заметной интригой-усмешкой его захватила и закрепилась в губах, прямолинейным взглядом распространялась в дальнейшем.

– Фор, рассуди, мы же не смогли бы с собой обоз таскать. Рано или поздно вода, продукты и медикаменты исчерпались бы, как всё преходящее.

– Ну, хотя бы принтер какой на батарейках, – Фор болтала ногами, снизив взгляд в подножные области (жесты из Свода невербальных правил). – Может, есть инструкция по пользованию лесом?

– Есть там, откуда мы ушли. Ну, или должна быть – пользование чем-либо без инструкции запрещено. Я её не захватил. Сознательно и бесповоротно, – Элз резким движением возвысился, положив руки поверх Фор. – Доверься, подчинись. Без инструкций, без правил. Авантюра? Глупость? Самонадеянность? Да, да, да! – Элз не отпускал и взглядом, и телом. – Но время пришло. Оно не могло ждать и собиралось уйти. Я видел странствие дней – и это плохой признак.

Элз навёл на Фор фокус решительной паузы, лучом внимания проникая в области головы, где поражал очаги сомнения высокой энергией.

– Хорошо, я подчинюсь, только сделай меня счастливой, – Фор прильнула к свободной груди, смазав пятно контакта слезами. – Здесь, в Городе, на другой планете – я буду с тобой, для тебя. Милый, миленький, – она сняла заплаканное лицо с поверхности Элз и провела ладонью по уже ощутимой щетине. – Но мой желудок – не я – хочет пищи. Прости… Инстинкты… но ты же сам говорил, что мы будем ими жить, пользоваться.

– Я надеялся, ты забыла его в спешке переезда. Задвинь, прошу, это слово вместе с ящиком прошлого в тёмный шкаф памяти. Попробуем жить с обратной связью, принимая и отдавая. А голод – не инстинкт, это рефлекс. Он всегда сопровождает желание. По Тайм-Трэку время ужина – семь часов после полудня. Уже темнеет, но я попытаюсь, ради тебя.

Темнота полонила свет в своём наступлении по фронту видимости, обугливая прежде бывшие краски пейзажа, провозглашённого утром художником-Солнцем. Художник взялся яро и ярко, к полудню привстал и задумался, к вечеру сникнув, бросил всё произвольно, но обещался, краснея, завтра быть снова таким же.

Отступая второпях, свет рассредоточивался по окраинам горизонта угасавшей, дрожавшей каймой. На негативе неба, стесняясь маяка Луны, робкими всплесками проявлялись рыбы-звёзды, блестя чешуёй. Младенческим басом гукала сова, крыльями обивая с веток шуршание; обидчивые лягушки расправляли капилляры своих волынок, становясь четвёртой координатой пруду; внезапно и плавно множились звуки – пробуждался летний ночной лес, пугая откровением и зазывая неизвестностью.

Намечая свою территорию шагами и возгласами самца, Элз старался не покидать зону голосового обмена с центром в Фор. «Без света в дичь можно попасть только собой. Определённо, ночная охота – плохая идея, а плохие идеи лучше откладывать на утро». Элз отправлял думы в серую гущу окружающего, подмешивая в неё капли здравого смысла, пока не споткнулся о признак живого: упруго-мягкое и не желавшее подчиняться силе ноги нечто, в ощущениях проявлявшееся как спущенный волейбольный мяч, обмотанный колючей проволокой. «Ё-ё-ёж!»

Ёж был полон самомнения, иголок и страха и наполнял ими Элз. «Главное, вернуться не с пустыми руками».

Фор также сидела на бревне, не создав очага и уюта, о чём Элз подумал и показал пеленённую листьями лопуха добычу.

– Элз, я в тебя верила – ты настоящий добытчик, – Фор спорхнула и утвердила звание печатью поцелуя.

– Я взял его голыми руками.

– Не может быть! Такой колючий, как твоя щека. Интересно, а иголки съедобные, – Фор дернула за одну из стрекочущих игл, вызвав у ежа заметное смятение. – Ой, живой. Какая прелесть.

– Ну, конечно, милая Фор, это же ёж. Но он пока несъедобный…

– Почему пока?

– Пока мы ещё не столь голодны, чтобы есть грызунов. Думаю, завтра, если с неба ничего не упадёт…

– Нет. Завтра у меня взойдут круги под глазами. Его надо запечь на вертеле или в золе – так делают, я видела в фильмах – и как можно скорее – от голода у меня одновременное кружение желудка и головы.

– В моём кармане сохранилась ещё пара походных галет – на ночь хватит. С восходом выдвинусь в сторону квакающих лягушек, где чувствуется дичь.

Отыгранным мячом ёжа положили чуть поодаль, освободив от человеческого присутствия, весьма, надо сказать, назойливого – хуже только лисята. Расправившись, короткими перебежками он, фыркая, удалился, произведя умиление.

Широта странствий была умеренной, ночи ещё держали в себе тепло, август же не потворствовал насекомым, многие из которых уже завершили свой цикл – природа благоволила людям и прочим кровеносным тварям. Ввиду установившихся тёплых отношений с ночным лесом теплоту костра посчитали излишней, тем более средства порождения огня отсутствовали. Примятая трава их приняла, предоставив собой ложе; плащ-одеяло предоставила косметичка Фор. «Я всегда заполняю косметичку с учётом потенциального дождя» – «Неплохо, но ассортимент должен быть расширен – я бы добавил мыло, соль и спички».

Благодаря близости люди слились в целое полюсами любви, и ничто не могло разорвать эти силы. Им не пришлось просить сна – он сам нашёл их усталые тела, наградив каждого своей фантазией. Окоченение и зуд пришли позже, с утром, вместе с сознанием и поспевшими проблемами. Надежда-Солнце запаздывала, запутавшись в вязкой паутине облаков, и мысли о шалаше становились настойчивыми, вызывая жажду, жажда же перебивала внутренний диалог, навязывала прямую этику инстинкта, вирусом сбивавшую нравственные установки и не совместимую с гордостью человека разумного. Охватившие условия давали только один шанс избежать истерики Фор – покорить запеленгованное накануне болото.

Элз возвёл себя в боевое положение, стряхнув приставшие травинки и сны, и статно, по-охотничьи, выдвинулся за добычей, пустив лук поперек себя. Скоро нашедшийся водоём был из себя земной впадиной с густо обросшими ивовой щетиной берегами-отшельниками, в рясе ряски и тёмноликой прогалиной воды. Элз внедрился в ивовый кисель, принявший инородца холодно и властно: пришлось извиваться, юлить, интриговать телом при каждом шаге, терпя бесконечные побои ветвей. Вдруг поднявшийся треск ругательств вызвал массовый отлёт уток, бурно похлопавших смелости бывшего пользователя. Уток поддержали лягушки и утопшая до колена, ввязавшаяся в переплетение корней и придонных веток, нога. Раздался рёв загнанного зверя, которому вдобавок неуклюжая неприятность наступила на хвост, потом попытка какого-то действия, по последствиям неудачная, треск. Боль. Вспышка. Затмение.

Глава 7 Точка мечты

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.