Иные жизни

Андрей Леонтьев

Иные жизни

Глава 1

Глава I. Прибытие

Цыганский табор пришел с закатом со стороны Ауга, что расположен с западной стороны от селения. С первыми лучами рассвета по восточной дороге селяне стали различать приближающиеся повозки цирковой труппы, держащей свой путь из Барии. Холодное небо, затянутое серыми тучами, скрывало диск солнца. Когда его неяркие очертания оказались в зените, прибывшие с разных сторон света чужаки расположились по обе стороны, размытой от затянувшихся дождей дороги, ведущей в селение.

Справа от дороги, вокруг образованного кострища, табор расположил вардо, покрытые яркой краской, высохшей и отшелушившейся по гнетом солнца южных земель, никогда не виданных местными жителями и, знавших о них по рассказам немногочисленно забредавших в их селение чужаков. Двери и ставни вардо были украшены искусным резным деревом, говорившем о мастерстве, прибывших чужаков. Возле кострища располагались скамьи и столики для приема пищи. За вардо, ближе к реке, были расставлены немногочисленные палатки с товаром: золотые монеты различных эпох, царств и давно минувших королевств, манящие к себе руки детворы; мушкетные стволы, привлекающие внимание рода мужского; яркие, пестрые платья, вызывающие недоумение, но все же приковывающие взгляды, одевающихся без позерства селянок.

По левую сторону от дороги цирковой труппой был расположен большой красный шатер. Внутри него находилась арена, окруженная рядами скамей, расположенных друг над другом. Рядом с большим шатром располагались шатры поменьше. У их входов стояли таблички, позволяющие проходившим мимо зевакам определить, какое действо таит каждый из них. Они гласили о комнате страха, где самый стойкий впадет в безумие от увиденного, шатре судьбы, войдя в который непременно познаешь неминуемую участь, королевстве зеркал, способном заглянуть в душу каждого, клетках со зверями, посмотреть коим в глаза требовало не малую смелость, и не многие зрители могли побороть свой страх.

Так прибыла кара.

Сапоги инспектора утопали в жиже под ногами. Ему приходилось широкими шагами переступать через борозды, наполненные смесью дождевой воды и глины, оставленные колесами кибиток чужаков и повозок селян. При каждом последующем шаге его ноги еще сильнее утопали в грязи, не находя в ее слоях прочной опоры. На фоне хмурого неба, дорожной грязи и жухлой травы яркие, пусть и пожухшие от времени, цвета шатров и вардо выглядели неестественными для этого места. Инспектору это не нравилось. Как и не нравился, встретивший его еще на перепутье дорог местный староста. Радушного приема инспектор, конечно, не ожидал, но все же прибывшего из далека служителя порядка в иных местах было принято принимать с уважением. Избавить его пробираться по размокшей земле, предоставив повозку, было бы со стороны старосты верхом гостеприимства. Но, глядя в серые старческие глаза старосты, он понимал, что для него и селян, он всего лишь такой же чужак, как и прибывшие ранее с табором и труппой люди. А значит, от него ждут скорого проведения расследования и последующего убытия из их глубинки.

Что касаемо глубинки, то за всю свою инспекторскую работу, а это без малого порядка сорока лет, ему не доводилось бывать в провинции Лауд. За школьные годы и время, проведенное в академии полиции, инспектор узнал об этой провинции лишь то, что она отделена от всего остального мира болотистой местностью, через которую пролегало всего пару троп. Сбившихся с них путников никто не искал, а местные жители доставляли не так много хлопот, и поэтому, инспекторов, в целях экономии государственной казны, отправляли сюда с плановыми проверками раз в пару лет для сверки документов, что сводилось по большому счету к контролю рождаемости. Проступки местных чудаков, описанные местными жителями, в отчетах инспекторов, как привило, не указывались.

Спокойная, размеренная жизнь, в которой местные жители не создавали проблем для государства, а оно в ответ закрывало глаза на их мелкие проступки, закончилась. Произошедшее происшествие молвой прокатилось по многочисленным кабинетам государственной полиции, а затем ускользнуло на улицы. И вот, уже возле торговых лавок, рядом с ярморочными выступлениями, в очередях в театр эта история, приобретая оттенки, передавалась из уст в уста. Владельцы газет не могли оставаться в стороне от распространяемых слухов, так как их главная задача всегда – держать ухо в остро и нос по ветру, и вот уже все передовицы газет пестрели заголовками о происшествии в провинции Лауд.

Как это было издавна заведено, газеты услужливо оставлялись прислугой перед завтраком высшим государственным чинам, которым очень пришлись не по нраву описанные события. Это и поспособствовало столь быстрой отправке инспектора в провинцию.

Он только что вернулся с задания из другого конца государства, как тут же его вызвали в кабинет шефа. Им была брошена на стол стопка газет, с коими, по причине своего отсутствия, инспектор не был ознакомлен. Далее последовали эпитеты, что это дело государственной важности и следствие должен проводить опытный сыщик, и лучшей кандидатуры, чем инспектор, для столь громкого расследования представить невозможно.

После этого инспектор проследовал к кассе, получил деньги из государственной казны для оплаты дороги. К его удивлению, на следующий день на железнодорожной платформе, его ожидала небольшая толпа, состоявшая из журналистов и любопытствующих зевак. Он получил четкие наставления от шефа полиции с ними не общаться, поэтому быстро проследовал в вагон поезда. Сидя на кресле в купе поезда он наблюдал за его окном, как собравшаяся толпа оказывает ему поддержку. Ту, которой ему не предстоит увидеть здесь. Он почувствовал суровый взгляд местного старосты за его спиной.

Так прибыло правосудие.

Инспектор достал ногу из сапога и грузно положил ее табурет, любезно подставленный ему помощником старосты. Поход через гущу грязи на главной артерии селения прошел удачно, но удача его покинула, когда он вышел на подобие каменистой мостовой, выложенной местным умельцем, явно не смыслящим в укладке каменных блоков, один из которых торчал острой кромкой вверх. Ступив на нее правая нога инспектора, не найдя полной опоры поддалась вперед, приведя ее в неестественное положение. Острая боль прожгла лодыжку, он споткнулся и опустился на колено. Старосте, вдвое меньшему чем инспектор, пришлось пойти за своим помощником, чтобы тот помог ему довести инспектора до таверны. На протяжении этого пути боль отзывалась в ноге.

Помещение таверны было небольшим, вмещавшим всего три стола, за каждым из которых по обе стороны могло уместится не более шести местных даровитых мужиков. Оценить крупность местного населения инспектору удалось, проходя по узким улицам. Мужчин было больше, чем он ожидал увидеть. При этом ни женщин, ни детей на улицах не было. Инспектор отметил этот интересный факт, списав его на происшествие. Все-таки, с учетом последних событий им действительно не помешало бы сидеть по домам.

Он потянул стопу проверяя ее подвижность. Легкое болевое ощущение оставалось, но после непродолжительного покоя становилось все же легче, и он ставил ставку на то, что через пару часов сможет подняться на ноги.

– Позвольте мы пригласим к вам знахаря. У него найдутся для вас травы для скорейшего восстановления – сподобился на доброжелательность староста. – Думаю после долгой дороги они вам непременно помогут не только унять боль в ноге, но и снять усталость.

При разговоре рот его искривлялся, и инспектору казалось, что его челюсть вот-вот выскачет и останется в висячем положении. А это не придало бы к его и без того безобразной внешности с крючковатым носом и маленькими глазами дополнительного шарма.

– Буду премного благодарен. – за годы службы инспектор научился пониманию того, что, принимая помощь, ты тем самым оказываешь знак признательности и располагаешь к себе противоположную сторону.

Староста махнул помощнику, что послужило его отправкой за знахарем.

Оставшись наедине со старостой, инспектор не стал упускать возможность и решил расспросить его о происшествии.

– Скверные дела творятся – начал он издалека.

– Да, скверные – краткость ответа давала понять, что староста не желает разговаривать на эту тему.

– Послушайте, нам рано или поздно, все же придется начать этот разговор. И времени мне терять не хочется. Тем более чем быстрее мы разберемся, тем быстрее я отсюда уеду, предоставив вам спокойно пребывать в своей бытовой суете.

– Ну что ж, валяйте – староста обреченно посмотрел на инспектора. Он и сам прекрасно знал, что от разговора не уйти.

– По предоставленным мне данным от статистической службы государственной полиции за последние пару десятилетий на территории провинции не было зафиксировано подобных происшествий. Только мелкие кражи и бытовые ссоры, которые фиксировались в рапортах прибывающих сюда инспекторов.

– Да, все верно. Местный люд здесь спокойный. Их предкам, многим поколениям, выпала иная участь. Может поэтому здесь спокойно.

– Это спокойствие прервало появление цыганского табора и цирковой труппы?

– Не скажу, что подобное частое явление в наших краях. Раньше да, были времена получше. Но и сейчас нет-нет, да кто и забредает такую глухомань.

– Но, все же, явление достаточно необычное. Да, для больших городов оно не редко. Но в этих местах. Как оно не послужило к негодованию со стороны местных людей? Столько чужаков и за раз.

– Говорю же, люд тут мирный. А эти, прибывшие, еще и развлекают.

– Тем не менее случилось происшествие.

– Вот же ж, задрал. Инспектор, в рапортах используйте такие формулировки. Убийство, вот что здесь произошло. А возможно и два, если тело не найдем.

– За терминологию прошу прощения, это профессиональное. Но мы все же подошли к сути. Две жертвы. Одна со стороны местного населения, другая от чужаков. При этом никаких конфликтов. Может вы чего-то не упомянули в своем сообщении в полицию?

– Из описанного мной все как есть. Не указал лишь зверств происшествия. Но, как я полагаю, народная молва их и так разнесла.

– Да, газеты были полны статей о кровавой бойне в провинции Лауд. Это соответствует действительности?

– Когда увидите, тогда и решайте сами. На моем веку подобного не было.

– Со стороны чужаков не было провокационных действий, которые могли бы привести к необратимым последствиям?

– Нет, они предоставляли услуги, за что получали деньги. Все шло своим чередом.

– Убийство произошло пять дней назад, а когда пропал человек?

– Спустя день после убийства.

– Его видели в этот день?

– Да, вон за той стойкой.

Инспектор обернулся назад к стойке, за которой разливалась брага.

– Завсегдатай этого заведения?

– Нет, хозяин таверны.

Дверь отворилась и в помещение с улицы забрался запах сырости. Следом за ним появились две фигуры, одна из которых была в грубой домотканой, бывшей некогда белой, рубахе, убранной в штаны, подпоясанные ремнем. На нем висел небольшой серп и мешочки для сбора трав. Это был мужчина, по возрасту ненамного старше старосты, с редкими седыми волосами на голове и длиной бородой, доходившей до пояса.

– Дождь опускается – произнес знахарь. – Солнце совсем затянуло. Стемнеет быстро. Если мы надолго, то факелу надо сыскать.

– Не переживай – ответил староста – проводим. А пока осмотри инспектора. Наши условия существования способны выбить землю из-под ног.

Знахарь присел рядом с табуретом и начал осмотр ноги.

– Небольшой вывих. Наложим повязку. К завтрашнему дню все заживет.

– Я бы хотел сегодня осмотреть место убийства – инспектор обратился к старосте.

Тот выглянул в небольшое окно таверны, через которое проникал тусклый свет.

– Сегодня сдается мне уже не получится. Свет рано уйдет. Дождь опускается. В этих местах тьма сгущается быстро. – глядя в окно ответил староста. – Не думаю, что при свете факелов осмотр принесет вам пользы. Останьтесь сегодня здесь. На втором этаже есть кровать. Мой помощник принесет все что вам необходимо.

И кивнул на него, тем самым, обозначив ему, что он поступает в распоряжение инспектора.

– Вот, примите перед сном. – знахарь поставил на стол, стоявший рядом с инспектором небольшой бутылек. – Это настой из трав, поможет выспаться после долгой дороги.

Инспектор внимательно посмотрел на бутылек, инспекторский инстинкт чувствовать неладное, он не вызывал.

С момента, как таверну покинул помощник старосты, предварительно приготовив ужин и растопив камин на первом этаже таверны, минуло пару часов. Инспектор расположился деревянной кровати, ноги он закинул на ее изголовье. Напротив кровати стоял небольшой столик, на котором лежали личные вещи инспектора: потертый кожаный портфель, кипа бумаг, связанная бечевкой, ручка, врученная ему лично шефом полиции за многолетнюю и добросовестную службу. Над кроватью располагалась небольшая полочка, на которую он разместил лампаду. Тусклый свет, исходивший от нее, освещал практически все пространство небольшой комнаты.

Для инспектора подобные условия были достаточно сносными. Со времен академии полиции, в которую он был отдан на попечение из приюта для сирот, он привык к жестким условиям. Академия полиции, огороженная от остального города большой каменной стеной, содержала в себе вековой опыт воспитания инспекторов. Этот опыт славился хладнокровным отношением учителей к своим воспитанникам, ежедневными изнуряющими физическими тренировками, строгими наказаниями за невинные проступки, а также физическими за серьезные нарушения, одним из примеров могла служить высечка плетью. Определенно, все это давало стойкости, и в последующем принесло пользу инспектору, когда он поступил на армейскую службу.

В те времена государство продолжало расширять свои территориальные границы захватывая все больше новых территорий. Одни из них покорно сдавались без боев, другие же оказывали ожесточенное сопротивление. Обычно, на подобные участки, где были затяжные наступления отправляли выпускников академии полиции. С учетом опыта, полученного в стенах академии, они значительно выделялись по сравнению обычным людом, собранным с городских улиц и деревенских полей. Их выучка позволяла изменить ход сражений и являлась примером, как для новобранцев, так и ветеранов боевых действий.

Только одного фактора не могли учесть профессоры академии полиции. Переданное хладнокровие от учителей к ученикам могло служить не только на пользу государству, но и стать для него проблемой. Зачастую, выпускники академии, дослужившие до офицерский званий попросту, не жалели вверенных им солдат, не задумываясь отправляя их в мясорубку, из которой никто не возвращался. Сотни матерей и жен с детьми по всему государству оставались без кормильцев, а это создавало дополнительную нагрузку на казну. Поэтому все чаще выпускников академии стали использовать на передовой, в самой гуще сражений.

Он помнил длинные траншеи окопов, которые виляли из стороны в сторону пряча за каждым своим поворотом врага, жаждущего всадить в него пулю. Государство платило за каждого убитого врага, а вот у них, наоборот, каждое убийство было предметом чести. Оттого они сражались еще более ожесточеннее и яростней. Наиболее страшными были лобовые стычки, когда огнестрельное оружие отходило на второй план. Стоя лицом к лицу с врагом, включаются инстинкты выживания. Природное нутро берет верх над человечностью. Кровь закипает в жилах, пробуждая желание убивать без помощи подручных средств. Терзать тела, впиваясь в них клыками. Разрывать плоть усилием мощных рук. Он чувствовал, как вновь его руки стали погружаться в плоть, вырывая человеческие внутренности. Запах крови будоражил, придавал сил. Человеческие судьбы связаны. Убийца всегда находит свою жертву. И в иных мирах, и при иной жизни.

Он пробудился от резкого шума за окном. Ветки тиса, стоящего во внутреннем дворе таверны, вместе с каплями дождя били в окно под натиском ветра. Образ зверя, в которого он превращался во снах, все еще стоял у него перед глазами. Что его породило, хладнокровие, приобретенное им за забором академии или же порядок, созданный иными силами из хаоса. Лампада потухла. Маленькая комната погрузилась во мрак. Мир за окном был темен. Он ощущал, что в его душе таилась тьма.

Глава 2

Глава II. Жертва

Смрад стоял невыносимый. Даже после кошмаров ночи – ощущений вкуса крови и запаха внутренностей растерзанных тел – зловоние, исходившее из свинарника, было невыносимым.

– Почему не убрали тело? – По прошествии стольких дней разложение должно быть сильным, о чем свидетельствовали рукава старосты и его помощника, прикрывавшие рот и лицо. Инспектор, сделав шаг вперед к распахнутым дверям свинарника, отшатнулся и попятился назад, на ходу глотая свежий воздух после прошедшего дождя.

– Директивы, – ответил помощник старосты, – согласно им, мы не имели права трогать место преступления до вашего прибытия.

– Разве люди из табора не желали забрать тело?

В ответ староста и помощник промолчали. Они многозначительно посмотрели на него, и по их взглядам он понял, что для начала ему предстоит зайти в свинарник, а уже потом приступить к расспросам.

Внутри было темно. Свет поступал лишь через крохотные щели деревянных досок, служивших стенами свинарника, и узкие оконные проемы под самой кровлей. Староста оказался прав: с учетом непроглядной тьмы, в которую погрузилось селение с приходом дождя, вчерашний их визит в свинарник не принес бы должного результата.

Как только глаза привыкли к освещению, инспектор стал различать в дальнем конце свинарника очертания силуэта. По всей видимости, это был молодой человек. Инспектор начал подозревать, что его попусту разыгрывают. Но что-то в его позе заставило инспектора насторожиться. Закрыв поплотнее нос рукавом шинели, он приблизился к нему. Благодаря тонким полоскам света, пробивавшимся через щели, перед глазами инспектора предстала страшная картина.

Очертания силуэта подтвердились – это было тело юноши. По остаткам одежды и смуглой коже можно было судить, что он был представителем цыганского табора. Его тело было подвешено в области плеч за крюки для свиных туш. Они были привязаны к тонким нитям, переброшенным через балку, проходившую под потолком кровли. Голова с черными кудрями была запрокинута назад и почти касалась спины. На шее зиял широкий надрез, в котором виднелись позвоночные кости – именно они поддерживали голову в таком положении, не давая ей окончательно отделиться от туловища.

Руки были отрезаны в районе плеч и искусственно разделены в локтях и запястьях. Как составные части марионетки, они соединялись сквозь плоть рук нитями, еще более тонкими чем те, что поддерживали тело на весу. Ноги парня были скрыты широкими шароварами, но инспектор понял по положению свисающей ступни, что с ними проделана такая же процедура, что и с руками – конечности разъединены на части. Рядом со ступнями лежало месиво из кишок, свисающих из распоротого живота, и других внутренностей, распространявших смрад. В полумраке инспектору удалось различить в этом месиве: печень, почку и нечто похожее на мешочек, по всей видимости, это была мошонка.

Вдруг подвешенное тело вздрогнуло и заходило ходуном. Голова, прикрепленная к еще одной нити, ранее не замеченной инспектором из-за плохого освещения, поднялась в исходное положение, и белок закатившихся глаз сменился карими зрачками. Тело, покачиваясь на весу, начало танец, подобно марионетке на ярмарочных представлениях. Тонкие нити дрожали под натяжением, словно струны.

Инспектор проследил по ним взглядом до точки, послужившей возбудителем. Нити, переброшенные через балку, сходились справа от него к вертикальной перекладине, разделяющей стойла свинарника. Рядом с перекладиной, словно не чувствуя зловония, положив руку на закрепленные к перекладине нити, стоял сельский староста.

– Всего лишь хотел продемонстрировать вам полную работу мастера, – в его сухом тоне не было ни ноты, похожей на сочувствие.

Инспектору стало не хватать воздуха, и он поспешил поскорее покинуть свинарник. Выйдя на улицу, он стал жадно глотать воздух, наполненный запахом мокрого сена, сваленного возле частокола.

– Вам приходилось раньше такое видеть? – за его спиной раздался тонкий голос помощника старосты. – Мой желудок от увиденного свело, а его содержимое до сих пор наполняет вон то корыто.

Парень указал рукой на корыто, стоявшее рядом с инспектором.

Инспектор поднял на него суровый взгляд. Он уже не мог понять, не издеваются ли они вместе со старостой над ним. Но, увидев ясные, наивные глаза паренька, он умерил суровость, поняв, что это была их душевная простота, которой пришлось столкнуться с произошедшим ужасом. Он отметил, что для подобной ситуации оба держались достаточно крепко. За его спиной из свинарника вышел староста.

– Чуть старше его был, – староста кивнул головой в сторону помощника. Инспектор вновь не услышал в его голосе ни капли сочувствия. – Такой крепкий, на полях боев он бы пригодился. Но у государства был подписан договор с провинцией, не позволяющий забирать местных мужчин на армейскую службу.

– Вы знаете, как его звали?

– Я в их тарабарщине не особо понимаю. Это вам в таборе надо уточнять.

Инспектор посмотрел на помощника старосты, тот потупил взгляд в землю. Значит, имя цыгана ему тоже не известно. За столько дней могли бы и разузнать, хотя, опять же, это не входило в их обязанности.

– У вас найдутся добровольцы, готовые снять тело? – обратился инспектор к старосте.

– Думаю, среди местных желающих не будет. Табору это занятие тоже не приглянулось. Они приходили ранее, посмотрели, ушли, не сказав ни слова.

– Странно, что они не настаивали на возвращении тела. Насколько мне известно, в их культуре существует ритуал захоронения.

Староста и его помощник молча смотрели на инспектора.

– Что? Чего вы не договариваете? – он укоризненно посмотрел на помощника, так как давить на старосту было бесполезно.

– Его душу отдали болотным тварям, – ответил помощник старосты, склонив голову и потупив взгляд.

– Это все суеверия, – мгновенно возразил староста.

Инспектор не понимал, о чём идет речь.

– Суеверия, байки, слухи не могут умалчиваться, если в расследовании есть основания на них опираться. Рассказывайте.

– Думаю, вы бы и сами обо всем узнали, если бы вас не направили в наши места в спешке, – начал староста. – Поэтому умалчивать здесь нечего. Отмечу лишь, что это все суеверия. Итак, по легенде, окружающие селения болота населены тварями, от которых и пошел местный люд. В древние времена они вышли из трясин и поселились в этой местности. Места для жизни здесь не пригодные, дичи нет, растительности тоже, а выживать как-то необходимо.

Узнав поближе жителей равнин, живших за территорией болот, они поняли, что больше всего те ценят драгоценности. А в глубинах болот этого добра хватало. Вот только населяющие болота твари не готовы были с ними этим делиться. Взамен они требовали человеческую плоть, на что люди пойти не могли, стараясь жить хоть и бедно, но мирно.

Беда пришла, откуда ее не ждали – болезнь охватила селение. Сначала стали умирать старики и хворые. Затем недуг перекинулся на детей. Не прошло и пары недель, как уже взрослые мужики стали валиться один за одним. Извне, с равнин, пришли чужие люди. Они утверждали, что у них есть лекарство от болезни, но требовали за него сопоставимую плату.

Селяне долго решались, и вот в болотной чаще был возведен первый ритуальный круг. Поднять руку на своего сородича так никто и не смог, поэтому первую жертву оставили связанной в глухой чаще. На следующий день селяне нашли в ритуальном кругу лишь рассеченное на части тело. А взамен – ничего. Понурые возвращались они в селение. Вдруг один из них оступился и провалился в болотину. Поспешившие ему на помощь уже ничем не могли помочь – голова его ушла в пучину. Две напрасно понесенные жертвы.

Мрачно смотрели они на гладь болота, проклиная день, когда пошли на сделку. Вдруг над гладью болота появились пузыри, а затем над поверхностью показалась рука. Селяне быстро подали палку и вытащили беднягу на поверхность. Весь в болотной тине, он тяжело дышал. В руках его был камень, пред красотой которого меркли все драгоценности мира.

Сделка с обитателями болот состоялась. За ней последовала еще одна – с жителями равнин. Получив долгожданное лекарство, селяне начали идти на поправку. Жители же равнин, увидев доселе невиданные драгоценности, стали чаще появляться в селении и предлагать его обитателям обменять драгоценности на различные товары. Не найдя согласия, они стали сеять веру в селянах, что хворь – это недуг, возникающий от нехватки питательных веществ в пище, и вскоре их ждет возвращение болезни. Память о прежних муках была еще крепка в сердцах селян, поэтому они согласились на еще одну сделку. А затем на еще. И еще. Ритуалы стали чаще. И чем больше они совершали их, тем сильнее охватывала алчность их души.