Записки базарного дворника из 90-х годов

В мой дом провели телефон, и теперь сын звонил мне ежемесячно, привнося, как бы, глоток свежего воздуха в затхлую атмосферу провинциального уныния. Каждый раз, после телефонного разговора с ним, я несколько дней находился в приподнятом настроении, по нескольку раз рассказывал близким о том, как там Алёша, а после – всё возвращалось в исходное состояние болезненной тоски.

В июле я поехал встречать Алексея в Шереметьево. Он прилетал на каникулы в Россию! Сын сильно повзрослел, окреп, был загорелый, весёлый и, поначалу, очень американизированный. Но, как только мы прибыли в наш городок – все закордонные выкрутасы сразу слетели с него, словно донские воды смыли… Ольга отправилась в Питер. В аэропорту мы не встретились – не хотели видеть друг друга. А сын, просто наслаждался пребыванием здесь. Но через десять дней, я отвёз его на прямой петербургский поезд, проходящий через город моих бед. В нашем городке, даже железной дороги не было.

В конце августа произошло событие, которое снова круто изменило мою жизнь: началась вторая война в Чечне. Сгорая от душащей злобы, смотрел я по телевизору на наглые, животные хари боевиков, и что-то толкало меня совершить поступок, хотя бы раз в жизни, после которого, я смог себя, хотя бы, уважать! Поступок настоящего мужчины. А подспудно, не желая признаваться самому себе, я решил реализовать давно вызревавшее желание – уехать куда-нибудь, порвать с опостылевшей никчёмностью нынешнего существования, встряхнуться, перестать загнивать заживо! На следующий день я решительно, с утра, отправился в военкомат. Я понял – восстановиться в армии, и отправиться на Кавказ – мой последний шанс не спиться, не сойти с ума! Да, можно там и голову потерять, но, хотя бы – во имя чего-то… Военным комиссаром был мой старый приятель – Иван Шуринов. Он учился в параллельном классе, окончил Рязанское воздушно-десантное училище, наверное – единственный из нашего городка, воевал в первую Чеченскую, и вернулся оттуда без правой ступни. Принял меня Ваня радушно, а узнав о причине визита, взъерепенился и разозлился, не на шутку. Больше получаса он ругал меня, убеждал не сумасбродничать… Но я оставался непреклонным. Тогда, плюнув, он предложил направление на курсы военных дознавателей, перед отправкой в места боевых действий, и созвал медкомиссию. Проверяли меня тщательно, словно перед полётом в космос. Видимо, Иван поставил им задачу – не пропустить! Но придраться, оказалось, не к чему. Моё здоровье было близко к идеальному, для моих лет. Тогда – он ещё раз обозвал меня дураком, и протянул подписывать пятилетний контракт. Я попросил его об одолжении: подтвердить моим родным, что не сам я попросился на войну, а меня Родина призвала.

Мне больно описывать тяжёлую сцену проводов, и составления завещания у нотариуса, на всякий случай… По окончании курсов, получив направление в Ханкалу, чтобы потом распределиться, в какую-либо действующую часть, я оказался проездом в Москве, и, в ожидании поезда, отправлявшегося поздно вечером, заехал к Сурену – попрощаться. Мой друг Винт, тоже, как и я, уставший от передряг, которые начались после убийства нашего генерала, продал фабрику, начавшую уже приносить реальную прибыль, и переселился с семьёй за границу – от греха подальше. Когда Сурен увидел меня в полевом камуфляже, то его изумлению не было предела:

– Ара, что это? – выдавил он из себя, хлопнув в ладоши.

– Уезжаю, дружище! В Чечню, – с фальшивой бодростью сообщил я.

– Вай, Саша-джан! Ведь Ануш нашёлься! Прям, вчера званиль, про тебя спрашиваль!

– Телефон оставила? – заорал я, привлекая любопытные взоры посетителей «Арарата»

– Оставляль – оставляль, – закивал он головой, – иды, ара, в пасобку, звани пажалюста!

Я ринулся туда, словно в последнюю атаку. Дрожащими пальцами набрал заветный номер, и мне, почти сразу, ответил её голос, по-армянски.

– Это я, Ануш! – вырвался отчаянный рёв из моей глотки, – Саша!

– Не может быть… – пролепетала она, – я думала – ты забыл меня. Дядя Сурен сказал, что ты – уехал из Москвы, а потом – вообще пропал!

– Не пропал, Анечка! Я – снова на службе в армии. Сегодня уезжаю в Чечню…

– Ой, Саша, зачем, ну зачем?.. – и в трубке послышались рыдания.

– Ничего не поделать, милая! Я подписал контракт. На пять лет. Я – офицер… – зачем-то добавил я, а Ануш всё рыдала.

– Как вы там, где сейчас? Как твоя мама?

– Мамы нет, умерла… – горестно отозвалась она, – я в Ереване. Лечусь в госпитале. Скоро выписывают. Хожу только на уколы и капельницы. Снимаю комнату недалеко…

У меня затряслись руки от страха за неё, и в голове, вдруг, образовался крутящийся космос…

– Ты – ранена, Анечка?

Да, – после некоторого замешательства, призналась она, и добавила, – но всё уже, почти, зажило!

– Ты – одна? Замуж не вышла?

– Нет, Саша…

– Давай адрес. Сейчас позвоню брату, он вышлет деньги. Бросай всё, увольняйся из армии, приезжай! Димка в Москве тебя найдёт, будь у Сурена… Отвезёт в наш городок… Я там дом построил, для нас! Как и обещал: с башенкой и камином в зале! Там поселишься! Как только мне дадут отпуск – я приеду, и мы поженимся! Я люблю тебя, Ануш! Слышишь меня?

– Да… – тихо всхлипнула она, – только живым вернись, Саша! Война ведь – страшнее, чем ад! Ты себе просто представить пока не можешь…

– Нас этому всю сознательную жизни учили, – ответил я словами покойного генерала, и добавил твёрдо, – ты выдержала, а я уж, тем более – всё вынесу, и вернусь! Ну, до свидания, Анечка. Увидимся – поговорим… Времени мало, а надо ещё Мите позвонить! Диктуй свои координаты.

Я лихорадочно записал адрес, и тут же набрал номер брата:

– Митяй, – начал я без предисловий, – моя Ануш нашлась. Запиши, куда денег ей выслать на дорогу. Из моих возьми – не скупись только! Когда приедет, тебе позвонят! Она будет находиться в Москве, у моего друга Сурена! Ты знаешь его… Приезжай, пожалуйста, забери её, пусть живёт в моём доме, дожидается меня! Я обязательно вернусь! Сейчас я в Москве – вечером еду к месту службы. Сделаешь, брат?

– Всё будет нормально, не волнуйся! Главное – ты в живых останься! – хмуро отвечал брат, – а мы твою невесту не бросим! Эх, какой же ты идиот, Сашок! Мне Ванька всё рассказал, по пьяни!

– Теперь уже поздно, Митя, – отвечал я ему печально, – если бы Ануш раньше объявилась, я бы никогда так не поступил! Жизнь, которая у меня началась – была просто невыносимой! Пойми ты…

– Тебе захотелось адреналинчика, с судьбой поиграть решил? – с едва сдерживаемым гневом, заревел брат в трубку, потом резко осёкся, шмыгнул носом и произнёс сдавленно и тихо, – удачи тебе, Сашок! За Анюту не беспокойся…

Когда я сообщил Сурену о моих разговорах с Ануш и с братом, тот радостно запричитал что-то на своём языке, и перекрестился. Затем – он устроил прощальный ужин. После, перед моим уходом, мы крепко обнялись, и Сержик отвёз меня на Казанский вокзал, к поезду.

Новый год и новый век, я встречал в Ханкале. Впереди меня ждали – полная неизвестность и война, не знающая милосердия…

***

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА.

В последнюю пятницу весёлого и щедрого на разнообразные обещания и предвкушения, месяца мая, спозаранку, когда в провинциальном тихом городке солнце только ещё начинало показываться, у добротного двухэтажного дома из оранжевого, крупного кирпича, с полукруглой башенкой в центре фасада – остановилось такси. Из калитки массивных ворот, украшенных затейливым кованым узором – тут же вышли двое: рослый, крепкий, седой, но не старый ещё мужчина с рюкзачком в руках и женщина, молодая, черноволосая, с чётко очерченным, тонким кавказским профилем, глазами большими и глубокими, словно два таинственных донских омута. Стройная и гибкая, будто дикая кошка, в каждом движении которой чувствуется скрытая, упругая сила.

– Михалыч, – дружелюбно поинтересовался молодой водитель, – что это вам с Аней в такую рань приспичило по деревням кататься? Да ещё, не на своей тачке?

– Надо, Федя, надо! – шутливо отозвался мужчина, галантно распахнул заднюю дверцу перед своей прекрасной спутницей, передал ей ношу, сам уселся на переднее сиденье и скомандовал привычно, по– военному:

– Заводи!

Машина резво стартанула с места и повезла пассажиров за Дон, в сторону густого леса, дружно и свежо зеленеющего на противоположном городку высоком холме, в десяти километрах. Путешественники переглянулись и радостно улыбнулись друг другу. На душе у них было легко и свободно, словно вырвались они из неведомого плена повседневных забот навсегда, и что-то сказочно – прекрасное ждало их впереди.

Такси доставило их в большое, зажиточное село, расположившееся на горе, у подножия которой, поросшего коренастым дубовым кустарником, сиренью и лозиной, река Дон, изогнувшись татарским луком, делает поворот на Запад, чтобы потом, через несколько километров, также круто повернуть на Юг. Мужчина забросил рюкзачёк на плечи, взял свою спутницу за руку, и они бодро зашагали по центральной сельской улице, среди аккуратных домов, вниз, к сосновому лесу. Ещё не отпели своё соловьи, да и другие пташки, невидимые в густой листве садов, тут и там вторили им по-своему. Ещё не отцвела сирень… Денёк, по всем приметам, обещал стать солнечным и тёплым. Утренний воздух – невесомый, хрустальный, в котором смешались запахи ухоженной, влажной земли, травы, листвы и распустившихся цветов – пьянил и будоражил. Пройдя между двумя рядами стройных сосен за околицей, вдыхая ароматы смолы и влажной от росы, песчаной почвы, они остановились на крутом утёсе, где трава уже вымахала выше колен, и дикие яблоньки приветливо заколыхались ветвями, с которых недавно осыпались белые лепестки, повинуясь порыву ветерка, налетевшего внезапно и утихшего. Потрясающий своим великолепием вид – на блестевшую внизу реку, кажущуюся с высоты – просто большим ручьём, село на другом берегу, носящее гордое название, церковь, стоящую немного поодаль от домов, сияющую белизной стен, и золотом купола с крестом, заставил их застыть на месте, и долго любоваться той бесподобной красотой, что открылась вдруг им, под перезвон колоколов, доносящийся от главного монастырского собора городка, где они жили, но не доступного глазу из-за леса, стоящего вдали плотной, нерушимой стеной…

– Пять лет я мечтал оказаться здесь снова, и увидеть всё это, – восхищённо проговорил мужчина, подхватил свою спутницу на руки, и закружился с ней, словно в вальсе.

– Почему ты ни разу не свозил меня сюда, когда вернулся? – с укором спросила женщина.

– Не знаю, Аня, – мужчина аккуратно поставил её на землю, – надо было душой отойти, после всего… – и замолчал, слегка сдвинув брови.

По накатанной дороге, утопая, иной раз, подошвами кроссовок в песке, они легко сбежали вниз и направились через луг ярко-изумрудного цвета, сочно блестевший от обильной росы, к лесу, приглушённо шелестевшему, где птицы давали утренний концерт, радуясь жизни, предстоящему лету, и восходящему солнцу.

– Шёл со службы казак молодой,

Через мостик, над быстрой рекой.

Эх, дощечка – доска, подвела казака,

Оступился казак молодой…

– беззаботно и весело затянул мужчина зычным, правильным баритоном, и внезапно оборвал песню, прислушиваясь к соловьиным изыскам.

– А, что было дальше, – с любопытством, темпераментно поинтересовалась женщина.

– Придём домой – спою тебе всю, до конца, – пообещал мужчина, и добавил, – возьму у отца гармошку, для антуража… А суть песни в том, что казак, по пути домой, случайно встретил девушку. И они друг друга полюбили. Так что, домой он не попал…

Долгая лесная дорога, где мачтовые сосны, сменялись кудрявыми осинами, а дальше – уже могучие полувековые дубы, гордо простёрли ветви в поднебесную синеву и перешептывались таинственно, привела их на небольшую полянку, образовавшуюся от прошлогодних вырубок.

– Привал! – объявил мужчина, с удовольствием опускаясь на бревно, и снимая со спины рюкзачок.

Женщина грациозно присела рядом, и стала извлекать из него свёртки с едой, хлебом, зеленью, раскладывая всё это на пенёк, предварительно подстелив газету. Мужчина достал из рюкзака термос и солдатскую алюминиевую фляжку с вмятиной на боку, и нацарапанными буквами и цифрами: «А» и «Д», «В\Ч……». Женщина, между тем, освобождала от промасленной бумаги куски жареной курицы, посыпанной ароматными кавказскими специями, и разламывала на куски свежий лаваш. Её спутник открутил колпачок фляжки, и из горловины густо запахло хорошим, выдержанным коньяком. Мужчина протянул флягу женщине со словами:

– За вас, за нас, и за спецназ!

Она улыбнулась едва заметно, сделав маленький глоточек, поморщилась:

– Ой, прямо обжигает! Попью я лучше, кофе! – и потянулась к термосу.

Мужчина сделал глоток покрупнее, перевёл дух, полил кусок курицы пряным, острым соусом, с удовольствием, закатывая от восторга глаза, принялся энергично жевать. Его спутница, прихлёбывая дымящийся кофе мелкими глоточками, с улыбкой разглядывала дорогу, ведущую вглубь леса, непролазный кустарник по её обочине – напротив полянки, где они расположились, говоря просто и восторженно:

– Никогда не думала, что смогу полюбить Россию, так же, как Армению!

– За Россию! – торжественно изрёк мужчина, и снова приложился к фляге.

Женщина коротко и энергично кивнула, и, присоединяясь к тосту, приподняла стаканчик с кофе.

– Третий – за тех, кого нет! – серьёзно объявил мужчина, поднялся с бревна и выпил стоя.

Женщина опустила голову, образовалось молчание. Мужчина присел рядом с ней, осторожно обнял её за плечи, женщина сдержанно всхлипнула. Каждый задумался о своём, и оба – о войне, где им пришлось побывать, в разное время.

Она вспоминала семью, которую беспощадная война забрала целиком, заставив её взяться за оружие, чтобы умереть, или отомстить… Он – вдруг отчётливо увидел двух своих близких друзей, которых нашёл тоже на войне, на Северном Кавказе. Ему показалось, что сейчас они где-то здесь, рядом, но невидимы, хотя и осязаемы… Бесшабашный весельчак, командир разведроты – белобрысый, подвижный Сашка Майборода, родом из кубанских казаков… Ему невероятно везло – он выбирался из самых тяжелых дел невредимым. Считал себя заговорённым, но умер от потери крови, подорвавшись в горах на мине. Ему оторвало ступню, и он, в болевом шоке говорил, улыбаясь: «А я ведь, только неделю назад купил новые, классные кроссовки. Знал бы – взял только одну… Дешевле бы вышло»! Ему перетянули ногу жгутом, вкололи обезболивающее, но кровь шла и шла, и до расположения части его донесли с застывшей улыбкой на лице, уже неживым – слишком далеко забрались разведчики… Второй друг – Паша Цветаев, инженер – связист из подразделения РЭБ, спокойный, невероятно умный, смотревший на всё философски, писавший грустные стихи о возвышенном – убит по дороге в Ханкалу, когда ехал в отпуск к маме, в Сергиев Посад, откуда был родом. Колонна, где он находился вместе с бойцами ОМОН и внутренних войск, направлявшихся после ротации, в родные места, попала под кинжальный огонь засады… Жены у Олега не было – они разошлись, и воевать он поехал по собственной воле, написав рапорт.

А соловьи всё пели неутомимо, как будто понимая, что их время скоро пройдёт…

По лесной дороге неторопливо катил на велосипеде молодой лесник. Поравнявшись с сидящими, он вежливо поздоровался и попросил:

– Товарищи, костёр только не разводите. Постановление администрации неделю назад вышло…

– Не беспокойтесь, – ответил мужчина, очнувшись от воспоминаний, – не будем. Мы – просто гуляем…

Чтобы успокоить расходившиеся нервы, он сделал ещё глоток из фляги, и, повернувшись к женщине, тихо проговорил:

– Пойдём к Дону, Анюта…

До реки они неспешно брели по лесной опушке узкой полевой дорогой, укатанной и твёрдой, словно асфальт. Справа – всё пространство было засеяно озимыми, и смелые зелёные ростки пробивались сквозь мягкую пахоту – спешили напитаться соками и солнечным теплом, и превратиться в колосья к середине лета.

На берегу мужчина разделся догола – вокруг ни души, и, словно угорелый, ринулся в воду, оглашая безлюдье и тишину громким уханьем и всплесками.

Затем он зычно воскликнул:

– Здравствуй батя, Тихий Дон! – и гулкое эхо разнеслось над спокойной водой, отражающей противоположный высокий, крутой берег, заросший густо берёзами и дубами.

Женщина, восторженно глядя на то, как он резвиться, тем не менее, позвала с тревогой в голосе:

– Саша, выходи! Вода ещё холодная!

– Твой муж, после парной, в снег ныряет! – возразил ей мужчина, но послушался.

Когда он оказался на прибрежном холодном песке, женщина тут же поднесла к его губам стаканчик с горячим кофе, и велела строго:

– Одевайся живо, бесстыдник!

И снова путь их лежал лесом, где птицы не умолкали ни на минуту, а от земли, на небольших, залитых солнцем полянках, уже исходил влажноватый, тёплый, густой и крепкий дух.

– Пройдусь-ка я босиком, – заявил вдруг мужчина, покосившись на свою спутницу, и добавил, словно оправдываясь, – Лев Толстой-то ходил… А он – граф…

Женщина залилась беззаботным смехом.

В своём городке они оказались уже после полудня, немного утомлённые, переполненные счастьем от прогулки, от того, что они вместе, и скоро наступят надолго тёплые деньки…

Возле дома их ожидали пожилая женщина с гордой осанкой и властным выражением лица, и мальчуган, лет трёх-четырёх. Крепенький, черноволосый и темноглазый – в маму, но, с совершенно по-русски вздёрнутым носиком. Он рванул им навстречу, споткнулся, чуть не упал, однако, удержал равновесие, и, подбежав к женщине, обхватил её колени, уткнувшись в них лицом.

– Без меня в поход ходили! – плаксиво затянул он.

Женщина легонько отодвинула закапризничавшее чадо, строго взглянула, и тихо произнесла:

– Мужчины так себя не ведут – они никогда не хнычут!

Малыш задрал голову кверху и решительно заявил:

– В следующий раз, я пойду в поход с вами!

Отец подхватил его на руки, и серьёзно пообещал:

– Обязательно пойдёшь, Илюша!

***

P.S. Это было на самом деле? Или, могло бы быть? Если бы не было войн, на которых убивают людей, не считаясь с тем, что внутри каждого человека – живёт целый, ни с чем не сравнимый мир, целая, одному ему только, ведомая и подвластная вселенная! Указательный палец плавно шевельнул курок – и нет целого мира. Взорвался снаряд – и нет уже множества миров и вселенных. Неповторимых и прекрасных…

Ноябрь 2015 – Август 2017 гг. Елец – Москва.