скачать книгу бесплатно
ночи проходят в тесноте
перепавших накоротке со —
единений – не оправдательного распада,
подчиняя все извинять тобою – постой;
пусть дождь раскаяния все смоет
и шелуха сойдет
во вешние воды,
в головокружении цветения:
мы еще, по-прежнему, живы?.
«Малиновый рот для аленьких губ с рук…»
Малиновый рот для аленьких губ с рук:
просыпайся, нам пора
по грибы,
да ягоды.
Под еловые развалы и белесые березы,
а супротив ветра гонят живописные верха,
мимо свирепых дворов с оскалом и плевком.
Увидев могилы и среди них прореху:
– Думаю, что и нам найдется там место.
Не нравится подуманное,
но:
Не оставаться же
безгробными и жданными…
– А кому вообще может нравиться,
что ты думаешь?!
Что ж: tutto va bene,
как ты говоришь.
Но давай же спросим себя:
полон, или пуст я,
suit qua,
природа стерпит пустот?
«Хождение в прилесок…»
Хождение в прилесок,
где озеро:
черный дрозд
пролетает напротив.
Среди травы и кустов
нет
ни намека
на грибные всходы,
выжженных
до пшеничного хлеба:
сыроежки, мухоморы, моховики…
еt cetera.
Лишь россыпь черники
в цвет
оперенья дрозда позади.
«Утро…»
Утро:
ранний подъем,
виталоги,
засолнценеют в колыхании
поля подсолнухом,
в руках раскаленный мак
в негу склонит.
И вот уже вечер:
уходит в иссиня-черную складку
подбитая люмьеровская луна
в медном соке;
Блюзом танцует
воображая
память:
вместе будут те,
кого здесь рядом нет.
И напоет под саксофоны соло:
все прекрасно,
милая Маркиза,
позади хлопками расцветают
пиротехнические огни;
Унеси в ночи,
себя разоблачая,
и не вздумав,
что не напишешь ни строчки,
письмом откапывай
кладезей гроши.
«Шагай…»
Шагай
за судорогами и распадом ума,
в величавый горизонт
суматохи проспекта,
где кто-то сызнова теряет
себя,
ни себе,
ни им
взаправду не нужный.
И в небе взирает Глас, пред-речистый, тому:
скверная утварь застоя,
да покройся кишащей заразой,
жалкий ты скот!
Разве ты не слышишь, что я
в тебе
говорю?
И время рук:
тик-так,
если бы все так;
И где-то да,
и где-то нет,
но за тем забором жизнь —
волна.
Знали бы они сколько в нем…
нерасцветшего счастья,
боли,
дерьма.
И лучится им день
в лице лицом,
пока исчезает тот
в лоне слов,
распыляясь в колыхании их,
шагом за жизнью творящей —
обетом.
«Ты так далеко…»
Ты так далеко
от родных мест,
от детской кроватки.
Ты так далеко
от объятий мамы и папы.
Ты так далеко
от игр
и в Волге купаний.
Ты так далеко
от весны,
от апрельского поцелуя,
а после в июле.
Ты так далеко
от своей могилки,
что все чаще —
не желал бы
рождаться.
Ты так далеко
от близости,
которая постоянно
куда-то отлучается.
Ты так далеко,
что теряешь надежду.
Ты так далеко,
что остается
лишь одиночество
в кармане,
пожирающее в целом и малом.
Ты так далеко,
но все ведь
нормально.
Ты так далеко,
но ты улыбайся,
Ты так далеко,
держись —
ещё немного,
но надо.
?unkelheit
Черные воды Невы
сминаются наго кожью.
Дворник,
присмотрись и смети,
всех за мост.
Дворник,
замети нас
за бетонный ковер;
а тем, кто похотливо взирает —
прямо в лицо плюнь
и черенком по их
взглядам
ударь.
Дворник,
нас вдаль сотри,
где серпантин
и будто бы рай.
Чтобы никогда больше
не причалить,
стряхни нас в Неву,
вен черный бальзам.
«Свернувшись…»
Свернувшись
в первородное слово
на иссохшем берегу
особистого Вавилона,
тянусь в твои объятия,
к твоим касаниям, —
ты больше моего голода.
Уповаю
на дружескую песнь по райской воле,
а в твоих глазах,
