Сука-жизнь

***

1.

Проснулся, мац-мац, рядом дышишь,

солнце слизывает всё, что попало

под язык: мысль, груды твои, тыщи

тысяч волос, одеяло,

руки, уставшие держать и гладить,

тело, рыбой уснувшее на песке,

и слова, не верующие и в тоске,

и слова, в зрачке умерщвлённые: "Ладно…"

2.

Тень в прихожей, на крюке пальто

коричневое, серенькое, из шагреневой кожи,

ужавшееся, как в семьдесят ужас, кто

повесил кого? На тебя похожа

тень от ласточки, из никогда

книгу мёртвых в обратном итожа,

явление мне одно и то же

каждое утро восклицает "да!"

Продолжая наблюдения

(Языческие боги)

Бог дорог непоседлив и юн,

истоптал не один каблук,

нет в пыли витамина Ю,

без верёвки родился сук.

Если это, действительно, так,

то другого не может быть.

Бог часов – занудный тик-так,

головой орех не разбить.

Средний род это сзади -О,

буква О, а не цифра 0.

Женский бог – это бес в ребро,

бог на кухне вода и соль.

Слава – это позор потом,

бог поэтов – гремящая медь.

Для диетика суп с котом –

это смерть.

***

Старый век (речи,

стихи, розы)

вышибает слёзы,

как звёзды вечер.

Не засти, слезина,

соль не лечит,

второй мужчина

пропал. Боль свечью

и жизнь строчкой,

и смерть тайной

приходят ночью:

"Прости, Анна!.."

***

Мы уважали скромность, ограничивая

      тишину барабанным боем,

пели у костра, пили на кухне,

      размышляли о погоде,

      не вязали лыко,

верили в справедливость справедливых войн,

      медвытрезвитель и прямизну

      державного строя,

сдерживали удар по левой, подставляя

       в ответ улыбку.

Мы выверяли маршруты дорог

      по вымерзшим горизонтам,

укрощали атом, в Космос передвинули Мекку,

вооружались боеголовками, скорее для понта,

целину поднимали и выворачивали руки рекам.

Внук мой выставил мудры моих внутренностей

      в картинной галерее,

чтобы понять мой мир и моё время.

***

Когда в моих руках мускулистое тело

      летящей бабочки

превращается в тонкий запах плода манго,

а в чёрных зрачках по накалу ночной лампочки

осеннего парка, – это танго.

Ноги понимают слово и губы запах,

философию тела являет узкий носок,

это тоже танго, изысканное до кровавых запонок,

до обморока на волосок.

Бёдра, нашедшие свои пальцы,

зрачки, пропавшие в другие зрачки, –

это танго тоже, пора просыпаться,

дорогие мои старички!

Пуста аллея, дождит вечер,

уходите домой, а не то гоп стоп

подрежет струны, опустит плечи,

уходите, танго, тихо, топ, топ…

***

Д.Т.

Не притворяйся, вяжи узелки взаправду,

так понадёжней со славой и временем, право,

ибо – скажи – куда понесут, влево, вправо?

лучше рифмуй, как сапожник твои сандалетки, попарно,

или как Боженька глазки: косый и правый.

Только скажи врагам и поэтам: "Гуляйте сами,

каждое слово уже предавно сказали".

***

Осень больше всего подходит испорченным лёгким,

листья, летание, лютня, лада, словно

льётся, лелеет, лечит, ложится в логово,

мы вырастаем из краски, звука, слова.

Невыразительный сон твоего сознания,

сладким пчёлы и бабочки делаются виноградом,

то, что однажды случится с нами, я

рад, потому как иное не светит нам, нам надобен

этот спокойный и светлый поток распада

острого взгляда на беспредметное зрение,

голое лезвие неба висит над садом,

правую щёку подставим воздуха трению.

Лужи зимой обратятся в мёртвый сканер,

ветки шаги узнают в отчуждённых "чао",

тело теряет тепло и, значит, мужское начало,

Бог ни разу не слышит, осень, прими раскаяние.

Продолжая наблюдения

Если б знали заране привет Ильича,

мастерили памятники из кирпича,

издавали труды мирового трудяги

на дубовой коре или мягкой бумаге.

Мы находим, что летом полезен чай

значительно меньше, чем зимой алыча,

что на крепких плечах высокие ноги

лучше смотрятся, чем в пыли на дороге.

Мы находим, что легче дышать в лесу,

как находим очки на своём носу.

***

В Перу перу предпочитают мачете, чашу

тёмной крови или импортного вина,

беру энциклопедию, открываю (нашу,

отечественную, БСЭ), читаю на

букву П: Перу после персов, но перед Пипковым,

читаю слова, загадочные однако,

там живут потомки живших когда-то инков

по берегам Амазонки и вокруг озера Титикака,

там ловят рыбу, выращивают кофе метисы и индейцы

аймара и кечуа,

охотятся на зверя в вечнозелёных лесах, краснея кожей,

и так же, как я, например, иногда интересуются тоже,

особенно вечером, когда делать нечего.

Выписываю буквы, вернее, в сердце стрелу рисую:

"Где ты, любовь моя, Тауантинсуйу?"

***

В этом саду засада,

есть ли другой какой?

Товарищ, вы из Моссада?

Внедритесь в чащу веков.

Кровь пустить петухам успеем,

воспари назад,

пожнёшь ветер – слово посеешь,

в оцепленье сад!

Адекватна ли плата?

Пока апостолы спят,

Риму вернём Пилата,

вырубим сад!

Наш ли он плоть от плоти?

Камни кидает сад,

кто против?

кто за?

***

Наши губы не курили,

с нами тёлки не гуляли,

наши ясли разбомбили

и медалей нам не дали.

Не играли трубы туши

в нашу честь, спирт не лакали,

нам Господь не выдал души,

разве вложишь душу в камень?

Но мы без вести пропали,

не моргнувши, в яйцеклетках,

в сорок пятом вам про это

командиры не писали.

***

В первый день все младенцы кричат,

пахнет ладаном, золото светит,

на песке узкой лапкой грача

кто-то тайные символы метит.

В тёмной ветке тоскует вода,

ветер юное облако носит.

Мать сияет, серьёзен Иосиф,

Ирод спит, ему снится звезда.

***

На улицу не выйти – комары,

а в доме пыль, бессонница и грустно,

ноябрь сосёт листву, беззуб азарт игры,

но снег создаст из горбылей искусство.

Придёт январь, зима оденет нас,

нутро согреет сладкая горилка,

берём коньки, садимся в медный таз

и улетаем, например, в Пуэрто-Рико.

Там наши ласточки проводят отпуска,

сорят крутые зеленью и чувством,

смеются женщины, какао пьют, пока

на родине под гнётом спит капуста.

***

Мне вечность времени, я Бог,

что вам убогим столько и не снилось,

вы скажете: "Какая, в бога, милость…"

А я скажу, что я не так и плох.

Я много знаю и почти про всё,

я направляю ваше время в график,

вы скажете: "О Господи, а на фиг?"

А я скажу: "Фортуны колесо".

Я вас люблю почти что навсегда,

хоть вы не часто грузите колени,

вы скажете: "Всё, Господи, от времени",

а я скажу: "От лени, господа".

Я любознателен, во всём на вас похож,

ну, вроде, как поэзия на прозу,

вы скажете: "О Господи, и слёзы?"

И я скажу: "Милей не видел рож".

Я к вам вернусь, наступит этот срок,

но не скажу вам ни число, ни место.

Вы скажете: "О Боже, где пророк?".

А я скажу: "Он вам оставил сердце".

***

      …и так далее.

      Борис Панкин

В любви, в попойке

важны детали:

градусы, стойкость

и так далее.

Как бог от мысли,

так ты от строчек

осенних, милая,

и зимних прочих.

Жизнь отмахал я

крылом, рукою,

пусть и не ангел

и всё такое,

ладошкой сникни

на место лобное,

прости улыбкой и-

ли её подобием.

***

Аллея, силуэт, скамья

в вечернем свете, силуэта

всё меньше в оном, горстка света,

апчхи с небес небытия.

***

Придёшь на родину, узнаешь, кто куда,

мотай на ус, кто выехал, кто болен,

колдобину, я вижу, как тогда…

засыпали и распахали поле.

Мой дом осел по окна, старым стал,

сад высох и меня не помнит,

и не с кем выпить, порахуй до ста

и просыпайся, долбаный полковник.

***

Природа, забери своё,

мы всё-таки не вышли рожей

и бытие на бытиё

сменили, как стихи на прозу.

Зачем мне, господи твоё -

сад, ангелы, хуё-моё?

Мы с той, что выкашляла грудь,

ругаясь, живы как-нибудь.

***

На стих напишем больше,

на день увидим дальше,

махнём рукой прохожему

и выпьем с опоздавшим

на шумное похмелье;

да будет год теплее

теплом ушедших.

***

Мой декабрь не ночует в снегу,

свечи жгут в девятнадцатом веке,

будут песни, поэзия, ветер,

будет снег, но я не могу.

***

Сижу под храмом, ворую с неба,

ни крыши, ни сна,

убогому слово, птице хлеба,

звезда горит, стихи пишутся.

***

Ты меня знаешь, как знают погоду суставы,

всё повторяется, милая, с точностью свинской,

листья пикируют в грязь, ветер кустарники тискает,

я тебя знаю, как улицу светлую ставень.

Ты меня знаешь, как слабую грудь инфлуэнца,

так же немыслим рассвет без мути озёрной,

ты принимаешь меня, как пернатая зёрна,

я тебя знаю, как нёбо все прелести перца.

Лук вышибает слезу, кофе мозги мои ловит,

я привыкаю к тебе, поэтому рано старею,

ты меня знаешь, как ласточка угол свой клеит,

я тебя знаю, как пальцы слепого слово.

***

Елене Нижний Рейн

В полдень пропал старичок с белой щекой на шее,

он был знаком с Ван Гогом, По, моим братом,

тени их были в тот день солнца темнее

и превращались в пятна, выли куранты.

Я не могу вас, закрученных словом, спасти,

жизнью, губы развесила, мается смерть,

я научу вас пропавших вчера не жалеть,

ибо вчера настолько темно, что равняется вечности.

***

Татьяне Катамадзе

Дай мне минуту жизни, горькую сигарету,

лето в капкане света,

ранка под марлевой лентой (земля под небом),

сонная температура,

пруд – аббревиатура из прохладных букв,

сохнет язык под нёбом,

ищет звук.

***

Там не выдержал даже Будённого конь,

посылали мальчиков под огонь,

ну а те посылали на чём свет стоит,

обжигая губами голубой спирт.

А закончился свет, и шёл дождь,

как по телу оставшихся шаманила дрожь,

да охрип гром, то ли бог, то ли бес,

никого пересчитывая с небес.

***

На кой нам эти перемены,

не надо перемен.

Когда гуашь течёт по венам,

не рвите вен.

***

Око Бога,

сон-суета.

–Боже, надолго?

–А навсегда.

Радость-беда,

белая тишь.

–Боже, когда?

–Сам решишь.

***

Оставь слова фафа и талалаям,

возьми кресало, трубку и табак,

как в древнем, среднем, новом мире, как

в ещё не распустившемся начале,

иди назло квадратным и прямым,

не бреющимся, голубым, овальным,

глагол нырнёт в причастие банально,

и ржавчиной покроется режим.

Тебе в Париже голову снесут,

отрежут уши и язык в Шанхае,

разденет в Дели девушка нагая,

в Ханое в руку молча сунут су.

Окинув левой шар земной в полдня,

вернись домой, большим щитом играя,

великих предков кладбище ровняя,

пни гладкий череп княжьего коня.

Апрель.Фантазия

Апрель:

карусель,

капель,

акварель,

растекается влаги тело.

В апреле

семь пятниц на неделе.

Бухает апрель.

Распускаются руки и веники.

Светло,

как горсть сребреников.

История держится в лицах,

как память Аустерлицем.

Смеётся Мария,

младенец Исус

хитро улыбается в ус,

после отмены на быть

запрета

живёт в Назарете.

В петле Иуда:

никуда

ниоткуда.

В изгнании Понтий,

ищет истину в Поти,

где мандолину

учит любви

Ма-гда-ли-на…

И уже на вечной свободе

поэт Юрий Влодов.

***

Иуда предал, Пётр не то сказал,

ну, это ясно, как и всё на свете.

Того ж, кто к нам вернуться обещал,

возможно только посылать за смертью…

***

А на них и держатся державы,

не гниют, не сыплются на крошево,

из плохой страны не уезжают

дураки, поэты и философы.

***

Как с первых слов сшибает стих виски,

чиста зима отсутствием свободы,

двустопный ямб свалившейся тоски

колышет мир, снег делает погоду.

Узнай, в какие дни большой мороз,

в какие дни быстрее шага ветер,

в какие дни во человечий рост

завалит снегом. И наступит вечер.

На всех деревьях радостная тень,

зажги свечу, она углы рассветит,

в тебе, во мне запутается день,

век не осудит, вечность не заметит.

***

С тенью чокаемся – не звонко,

посылаем в горло вино – не слышно,

как на землю приходит снег, вон как

осторожны шаги, даже слишком.

На столе, не открытый, читает себя Ницше,

мир пропал за окном, вещи

потеряли вид, нищий

жив не верой – верующими.

По стене рука шарит, двери

ищет, как по небу глаза – бога.

А в моей дыре засыпают звери,

чтобы спать долго.

***

Уже набравшись неба сини,

мир незаметно входит в лето,

войду в игру углов и линий

и выйду где-то…

Поль Верлен. Неописуемое

Будь за столом прогулкою в лесу,

в тарелке супа твой высокий парус,

порой в твоём простуженном носу

загадок более чем в жизни; старость

играет словом, молодость горит.

Всё в мире – сон, то светлый, то печальный,

возьми в основу алкогольный ритм,

пчелиный шум, завесу дыма в чайной.

Иди за голосом, не мучай

ни рифму, ни строку, позволь дышать

свободой им. Прекрасно лжёт душа!

Рука ж фиксирует литературный случай.

***

Что будешь делать, мать Мария?

Исус распят, Иуда мёртв.

Иди через века в Россию.

Ответила: "Иду". Идёт…

26 июня 2011г.

***

Мёрзнут лужи, коченеет мозг,

опадает краска с алых роз.

Стая псов. Рассвет из серебра.

Осень. Сумасшедшая пора.

Золотая пыль

1.

Твой товарняк над временем летит

с надбавкой северной. Куда ведут дороги?

От водки к женщине, от слова к Богу,

а от гордыни в скит.

Вернёмся в жизнь, к вещам от общих мест,

заметим: город обкорнала осень.

А на Васильевском поставят крест,

поскольку тело за базар вины не носит.

2.

Скользит состав по рельсам через лес, и

колёса скручивают время в миг.

А Венедикт пьёт щедро, за троих,

за всю страну, щекою худ, но весел.

Он пьёт за счастье, братство и любовь,

за пролетарии всех стран, соединяйтесь!

За то, что мерзость не колышет кровь

поэтов, грузчиков и вегетарианцев.

Он от Москвы бежит, от суеты

погрязших улиц в нищете и грязи.

Мы ход замедлим, заходи и ты,

наш одинокий и однообразный.

Куда-то едем, пьём такую дрянь –

кишка с кишкой играют в рокировку.

Не спи, земляк, плесни три капли, глянь:

нам хватит до последней остановки.

3.

Мой друг, болгарин из Софии, Красимир

Георгиев (да не судите строго

его фантазию) встречал единорога,

я переводом это подтвердил.

А дело было, как понять я мог,

так: он с вечеринки возвращался, место

глухое было, в лужице у ног

увидел две звезды и полумесяц,

и тот представился: "Единорог".

Хоть страшен зверь был, без испуга

поэт признал в нём не диковину, но друга.

Когда я пьян и женщина у ног,

я часто плачу, вспоминая этот

весёлый случай; рад, что Бог

нашёл, в конце концов, Поэта,

а мог бы и не мог.

Но Красимир дал выход положенью

и написал о том стихотворенье.

А что утешит одинокого поэта?

Вино и женщина, курительный табак?

Всё это так

и всё же всё не это…

4.

Он был тринадцатым в тот вечер за столом.

И преданно апостолы глазели,

скорее от любви, чем от вина,

смотрели в Бога. Бог –

он не рифмуется ни с чем,

сам слово в слове.

Да, он в начале мог,

теперь не хочет…

Пока ж ученики сидят,

пьют красное и заедают плотью.

Как под рукой да Винчи, взгляд

Иуды тайной отличается от прочих.

…Ни денег, ни любви, сплошной облом,

жизнь без конца, что пьянка без итога.

Иуда – сказка девушкам в альбом.

Нам нужен миф. И мы распяли Бога.

***

Майдан шумит на Украине,

хренеют липы и осины;

кричат; дрожат у магазинов

прилавки, лавки, лимузины.

Последнего начало века,

бастуют зэки и казаки,

чувак звенит на балалайке,

дождь мочит памятник Шевченке.

***

…И пока выдыхаем во снах

серу ада и солнце рая,

ты за всех опускаешься на

две

коленки и слово лаешь.

***

Заштатный город, осень, небо, грустно,

кофейня, церковь, магазин, тюрьма,

всё, гражданин, для сердца и ума,

и слишком человеческое чувство.

***

В петле качаешься, значит не больно, счастье

это за 9 сек. стометровка крови,

вот и тебя прозвали вышкой, причастность

к больше не видеть, к больше не хмурить брови.

Где-то волна грызёт океана сушу,

зреют светила на ночном небосводе,

я не забуду помнить, я не забуду слушать,

вновь собери меня на песок и воду.

Мать Мария

–Я женщина, потом уже Мария,

что делать матери, когда ребёнок бросил

родимый дом?

–Его благословил я…

–Молчи, Иосиф!

–Кровь застывает, в мыслях нет покоя,

боль слёз, свободы чувства просят.

–Он наш, он новый мир построит…

–Молчи, Иосиф!

–Жизнь омерзительна, построена на жертве,

пусть колыбель и гроб терзают гвозди.

Я мать, влагалище, я старше смерти.

Молчи, Иосиф.

***

С безуминкой в зобу, чернитель слов,

друг мудаков, поэтов и злодеев,

растасканный и гением, и геем,

Сергунька, Серж, Серёжа Чудаков.