Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу. Книга третья

– Так вот, – продолжил Шурик, – Я узнал, что тот волонтер уехал, а квартиру в КЭУ так и не сдал. После пожара там сделали ремонт, а квартира на распределение не попала. Она числится заселенной. Перед отпуском я ее вскрыл, врезал замок и перенес вещи из общежития… Теперь главное – платить вовремя. И никто не догадается, что я там живу… Когда приехали, жену оставил в Тюра-Таме. Перевез багаж. А когда стемнело, провел в Ленинск по тропе, которую местные казахи проложили прямо под проволокой. Я ее заранее изучил… И разрешения никакого не понадобилось. Так что устроился шикарно. Не буду же я, как ты, скитаться с женой по гостиницам и деньги платить за номера «люкс», – съехидничал Шурик.

– Ну, Шура, ты даешь! – только и смог сказать, в очередной раз удивляясь его наглой практичности…

На следующий день меня вызвали в политотдел и вручили ходатайство управления. С ним я должен был немедленно отправиться на десятку в КЭУ. Там меня будет ждать кто-то из политотдела. Он и поможет мне решить квартирный вопрос.

По дороге на мотовоз встретил Юру Павутницкого, который тоже направлялся на десятку. Ему надо было сфотографироваться для какого-то документа, поэтому он, как и я, ехал в форме. Недавно Юру избрали в суд офицерской чести. Мы немного поговорили об этом. А потом рассказал ему историю Шурика Шашева.

– Ну, Шура дает! – в свою очередь удивился Юра.

Почти перед самым отправлением мотовоза вдруг увидели бегущего Шуру, который тоже стремился попасть на десятку.

– Давай разыграем Шурика, – предложил Юре.

Быстро наметили план действий и распределили роли, успев все до того, как в вагон влетел запыхавшийся Шашев.

– Шурик, ты далеко собрался в рабочее время? А кто в команде остался? – перехватил я стремительно несущегося по проходу Шуру.

– Я отгул оформил. Там только Петя. Но я подумал, что вы позже подойдете, – испуганно сообщил Шурик, который, конечно же, ничего не оформлял, – А вы сами, почему здесь? – в свою очередь с ехидцей в голосе поинтересовался он.

– Юра едет в КЭУ, как представитель суда офицерской чести. Я туда же. Нас будут ждать офицеры из политотдела. Так что, Шура, мы едем на законных основаниях, а вот ты, вряд ли.

– А что у вас за дела в КЭУ? – смекнув неладное, испугано спросил Шурик.

– Да вот, представляешь, кто-то самовольно вселился в квартиру, которую не сдали в КЭУ из-за пожара. Да еще этот тип поселил туда какую-то женщину, которая незаконно проникла на полигон, – пояснил Юра.

– Иди ты… А откуда это известно?

– КЭУ срочно ищет квартиру для Зарецкого. По его делам были прямые указания из ЦК КПСС. А квартир нет… Вот и вспомнили, что кто-то не сдал. Проверили… Квартира оказалась запертой на другой замок, а соседи сообщили, что недавно там кто-то поселился… А меня, как члена суда офицерской чести, направили разобраться.

– Да мало ли кто там мог поселиться! Почему тебя направили?

– В том-то и дело, Шурик… Кто-то из соседей сообщил, что поселился тип с нашей площадки. Он видел, в какой мотовоз тот садился… Разберусь.

– А про женщину, как узнали?

– Что тут узнавать! Явно незаконно!.. Никто с нашей площадки не оформлял пропусков для женщин, – с серьезным видом продолжал Юра разыгрывать свою роль.

– А я с товарищем из политотдела еду получать ордер как раз на эту квартиру… Как только того типа оттуда выставят, сразу вселюсь, – поддержал я Юру, который уже и так напугал Шурика, судя по его беспокойно бегающим глазкам и хмурому выражению лица.

– А как ты будешь разбираться, если там никого нет? – не унимался заинтересованный Шурик.

– Женщина там прячется и никому не открывает. Я сейчас с патрулем вскрою дверь и передам ее в комендатуру. В камере она быстро расколется. А патруль останется дожидаться этого типа. Как только появится с работы, его в комендатуру и доставят, – изложил Юра свой план действий.

– Иди ты! А дальше что?

– А дальше – как положено… Суд офицерской чести и увольнение этого мошенника из армии за действия, порочащие офицерское звание… А остальное будет зависеть от женщины. Если вдруг окажется шпионкой, этот тип еще и сядет за содействие шпионажу, – завершил Юра и замолчал.

Навалилась гнетущая тишина. На Шуру было больно смотреть. Он был перепуган не на шутку. А мы с Юрой с трудом сдерживались, чтобы не рассмеяться и все же довести это дело, как и наметили, до логического конца.

– Неужели все так серьезно? – тусклым голосом прервал затянувшуюся паузу Шурик.

– А ты как думал?.. Меня сегодня председатель суда с утра инструктировал, как себя вести, и все статьи показывал. Закон суров, но справедлив. Этому типу несдобровать.

Снова наступила томительная пауза.

– Ребята, – вдруг жалобным голосом обратился к нам Шурик. Мы насторожились, понимая, «клюнуло», – Этот тип я, – сделал, наконец, Шашев чистосердечное признание.

Похоже, от пережитого страха он даже забыл, что все рассказал мне еще вчера утром на службе. Мы изобразили глубокое изумление.

– Ты!? – удивленно спросили хором. Шура только кивнул, не в силах говорить от охватившего ужаса.

– Шура! Да как ты мог! – уже слегка переигрывая, деланно кипя от негодования, начал Юра, – Я в тебе всегда видел образцового старшего лейтенанта, а ты повел себя, как младший лейтенант, или того хуже – как простой старший прапорщик… И в какое положение ты меня поставил? Что мне теперь делать?.. В общем, так. Сейчас мы все вместе идем в КЭУ. Попробую там уладить твое дело с товарищем из политотдела. А там уж не знаю, как пойдет дальше. Или тебя сразу арестуют, или обойдется.

В холодном купе с Шуры ручьями лил пот. Он молча хлопал глазами и тяжело дышал перегаром.

– Ребята, выручайте. По гроб буду обязан. Придумайте что-нибудь, – вдруг засуетился Шурик.

– Да что тут придумаешь, – включился я, – Шура, ты меня квартиры лишил. Выручу тебя, мне хана. Не выручу – тебе. Ты бы, Шура, как поступил на моем месте?.. Наверняка сдал бы немцам.

– Каким немцам? – тупо спросил, уже ничего не понимая, Шура.

– Да их уже наши отогнали, пока ты мою квартиру захватывал, – все так же серьезно продолжил я. На мокром лице Шуры медленно проступило подобие улыбки. «Еще догадается, что разыгрываем», – сообразил я, – Ладно, Шура, мне квартира в принципе не нужна. Я все равно увольняюсь. Будем думать, как тебя выручать, – решительно закончил свою часть игры.

Юра все еще молча изнывал от невозможности слишком долго сдерживать смех. Внезапно он поднялся и быстро выскочил в тамбур.

– Куда это он? – испугано спросил Шурик.

– Не знаю… Может, предупредить службу режима, чтобы тебя не выпускали из вагона до прибытия патрулей? – сделал я вполне правдоподобное предположение.

– Иди ты! – снова загрустил, оживший было, Шурик.

Вернулся очень строгий Юра.

– Старший лейтенант Шашев! – официально обратился Юра, – Вы арестованы до решения вашего вопроса! Сразу с мотовоза самостоятельно отправляйтесь под домашний арест. Из квартиры не выходить до нашего прибытия… Женщину тоже не прячьте. Это бесполезно… По дороге зайдите в магазин и купите пару бутылок самого лучшего коньяка. Закуска, надеюсь, найдется. Все поняли, гражданин Шашев?!

– Ребята, вы меня разыгрываете? – начал стремительно приходить в себя Шурик, едва услышал про коньяк и закуску, которые надо было покупать за свои кровные.

– Гражданин Шашев! Мне что, пригласить службу режима и действовать по инструкции председателя суда?.. Какие могут быть шутки?! Шутить будем, если дело удастся замять!.. А если удастся, Шурик, неужели твоя квартира не стоит двух бутылок коньяка?.. Да и не удастся, хоть перед тюрьмой выпьем на посошок, чтоб хорошо сиделось, – окончил выступление Юра.

– Я понял, – снова сник потерявший от страха бдительность Шура, – А если хорошего коньяка не будет?

– Шура, мы что, с тобой торговаться будем?.. Найди!.. Побегай по десятке… Ты у меня квартиру спер. Я же молчу… И не вздумай на нас экономить! Мы проверим, – взорвался я, зная мелочный характер Шурика.

На десятке каждый занялся своим делом. Шурик побрел искать коньяк, Юра пошел фотографироваться, а я направился в КЭУ, где меня уже ждали.

Как и думал, ходатайство не помогло. Работники КЭУ долго беседовали с нашим политработником, пытаясь популярно втолковать, что они не имеют права нарушать законы, руководствуясь подобными ходатайствами и даже приказами командования. А потому мой вопрос не может быть решен предложенным способом, ни при каких обстоятельствах. Не знаю, что доложил представитель политотдела, но больше этот вопрос никогда ни на каком уровне со мной не обсуждался…

Мы встретились, как договорились, с Юрой и вместе навестили Шурика, обрадовав его и жену счастливым известием, что нам удалось закрыть вопрос их незаконного вселения.

И это был единственный на моей памяти случай, когда Маленький Наполеончик добросовестно исполнил роль радушного хозяина, искренне угощающего дорогих гостей. Мы с Юрой это сделали!

И еще мы договорились, что никому не расскажем об этом розыгрыше, потому что слухи непременно дойдут до «пострадавшего», а такой удар он не перенесет…

А вскоре я отправился в недельный отпуск – в последний отпуск периода армейской службы. Не знаю почему, но интуитивно это ощущал. Ощущения усиливались и задачами, которые предстояло решить. Я должен был начать обустройство своего будущего жилища.

Светланка порадовала тем, что уже свободно перемещалась по детской кроватке. Таня рассказала, что она даже пыталась ходить по полу, но упала. Больше попыток ходить не делала, видимо испугалась.

Съездили на новую квартиру. Дорога до метро «ВДНХ» была давно знакома. От метро автобусом, который шел по узкому Ярославскому шоссе, минут за двадцать добрались до своей остановки. Пять минут ходьбы, и мы на месте – у группы типовых панельных домов брежневской эпохи.

Отстояв небольшую очередь из будущих жильцов своего подъезда, получили ключи и комплект сантехники. Квартира понравилась. Без мебели она казалась просторной. Жаль только, не было балкона.

Радовал пейзаж за окном. С нашего пятого этажа чуть поодаль виднелась небольшая, темно-красного кирпича церковь с голубыми куполами и горящими на солнце золотыми крестами. А на переднем плане – деревенская идиллия. Маленькие деревянные домики, огороженные глухими заборами, и сады, сады, сады. Вдали очерчивал горизонт лесной массив Лосиного Острова.

Довольно быстро нашли хозяйственный магазин, где купили весь необходимый инструмент, замок и карнизы для штор. Вскоре замок, карнизы и сантехника заняли свои места. Можно было въезжать в квартиру.

На следующий день заказали автотранспорт и начали паковать вещи. На сборы у нас было три дня, а потому успели еще раз съездить на новую квартиру и установить светотехнику. Хозяйственные хлопоты радовали. Я любил и умел делать все своими руками.

И вот мы, наконец, переехали. Теща, впервые увидев новую квартиру, была в восторге. Особенно понравился пейзаж за окном, напомнивший ей деревенское детство. Вещей было явно мало для такой квартиры, и они быстро заняли свои места. Снова порадовала доченька – в первый же день на новой квартире она самостоятельно пошла по полу. И я видел ее первые шаги!

Дело сделано. Отпуск прошел, как одно мгновение. В новой квартире переночевал всего одну ночь. И вот уже Таня проводила в аэропорт. Мне оставалось служить меньше полугода.

Глава 28. Клуб водников

В части ждала удивительная новость: майор Мирошник подал рапорт об увольнении из армии!

В разговорах с офицерами группы он сообщил, что его, якобы, пригласили работать председателем передового колхоза на Украине. И он, конечно, не может упустить такой шанс. Зная не понаслышке о тайных делишках Мирошника, я не поверил, что тот хотел уволиться именно по этой причине. Скорее всего, боялся разоблачений и неизбежного серьезного наказания за содеянное.

А вскоре, несмотря на строжайший режим секретности, пронесся слух, что на космодром прибывает какая-то очень важная комиссия ЦК КПСС. Что будет проверять, пока не знал никто, но на всякий случай началась лихорадочная суета по устранению недостатков и созданию видимости идеального армейского порядка, а заодно и по сокрытию всех неблаговидных дел. Как говорил о подобных мероприятиях наш начальник штаба майор Мирошник, «начали готовить потемкинскую деревню».

Скорее всего, Мирошник что-то знал о предстоящих проверках, а потому пытался скрыться заранее. А это значило, что в его делишках участвовали какие-то «серьезные» партнеры или же у него были высокопоставленные покровители, которые его предупредили.

Один из таких людей мне был известен давным-давно – это полковник Львов, один из заместителей начальника полигона. С Мирошником их связывало общее увлечение – водный туризм. Полковник Львов часто выступал по местному телевидению. Обычно он рассказывал о путешествиях по крупным рекам, которые совершал вместе с офицерами полигона – членами местного клуба.

Впервые об этом увлечении Мирошника узнал, когда делал спецкласс. В комнате, где сержанты потрошили электронные блоки, случайно увидел чертежи каютного катера приличных размеров, а у стены стояли листы толстой авиационной фанеры, на которых были размечены шпангоуты. От сержантов узнал, что разметкой занимался лично Мирошник. А катера – его хобби.

Примерно через полгода мне сообщили, что два бойца нашей команды ежедневно направляются не на службу, а на какие-то работы в распоряжение Мирошника. Удалось разговорить бойцов, и они поведали, что в каком-то ангаре на соседней площадке строят катер. Гражданская специальность у обоих бойцов была одной и той же – столяр-краснодеревщик.

А месяца через три я получил поручение Липинского – доставить особый груз на станцию Тюра-Там. В последний момент, уже вручая документы, Липинский объявил, что они фальшивые, а груз незаконный – катер Мирошника. А затем дал полный инструктаж на случай обнаружения фальшивки и ареста груза службой режима. И здесь впервые был упомянут полковник Львов, на устное распоряжение которого я должен сослаться.

Это задание успешно выполнил. Катер был доставлен на станцию и погружен на железнодорожную платформу. Судно было настолько велико, что полностью заняло всю платформу. Там же увидел еще несколько платформ с подобными судами. Судя по всему, готовился большой поход.

А на следующий день Липинский вручил пакет, в котором обнаружил четыре бутылки армянского коньяка. Это была «благодарность» Мирошника за риск, которому подвергался, совершая незаконные действия.

Чуть позже случайно услышал забавный рассказ одного из офицеров нашей группы о так называемом клубе водников на десятке.

– Представляешь ситуацию, – рассказывал тот Гене Соколову, – Как это ты меня не пустишь, спрашиваю?.. Я капитан, начальник патруля, а ты рядовой, без увольнительной и документов стоишь у двери какого-то сарая на берегу Сыр-Дарьи, на территории моего патрулирования. Да я тебя сейчас в комендатуру заберу… А он мне нагло так, это не сарай, а клуб водников, и я поставлен, чтоб посторонних не пускать… Это я-то посторонний?! Ну, дал команду своим бойцам. Они его отодвинули, и мы прошли внутрь. Мама моя! Это снаружи только сарай, а внутри – целый МИК! Все отделано вагонкой. Лампы дневного света в несколько рядов. И на стапелях с десяток огромадных посудин. А вдоль стенки – гигантские металлические боксы. И на каждом написано, кто хозяин. Полковник Львов, майор Мирошник и дальше по списку.

– Что, так и написано, майор Мирошник? – переспросил Гена.

– Огромными буквами!.. А тут входит здоровенный сержант. На меня ноль внимания. Тут же бойцу, ты зачем его пустил? А боец ему, они сами вошли… А ты, зачем стоишь? Выгоню к чертовой матери! Будешь служить, как все, кричит… И, представляешь, каков наглец, выйдите, говорит, отсюда, товарищ капитан. Это мне-то!.. Ну, поставил его по стойке «смирно» и объяснил некоторые положения устава… Так он угрожать начал! Я, говорит, сейчас полковнику Львову позвоню, так он лично вас отсюда выставит. Тут уж я из себя вышел. Достал пистолет и объяснил ему, кто я такой. Успокоился… Зашел в другую комнату, а там целая казарма. С десяток бойцов лежат на койках, смотрят телевизор. Полный бардак. Ну, позвонил в комендатуру и доложил о незаконном проживании бойцов вне казармы. Так знаешь, что мне ответили?

– Что?

– Уноси оттуда ноги, капитан, пока ни появился кто-нибудь из офицеров. И не подходи туда ближе, чем на пятьсот метров, если не хочешь неприятностей. Вот так, – закончил он рассказ…

А несколько позже я узнал, что катера уходили в поход только в одну сторону водного маршрута. В конечной точке их уже ждали покупатели. Отдохнувшие водники продавали свои суда и с немалыми деньжищами возвращались в Ленинск обычным транспортом. Нередко этим транспортом был военный вертолет, который вызывали из Ленинска.

А к новому сезону строили новые суда. Благо, и материалы, и рабочая сила, и горючее, да и вертолет, – все было бесплатным, или, на худой конец, приобреталось за краденый спирт. Умели поработать и отдохнуть с пользой для себя высшие офицеры…

Неожиданно Мирошник исчез, а у нас тут же появился новый начальник штаба группы – интеллигентного вида капитан. Все терялись в догадках, куда же подевался майор Мирошник. Но месяца через два он возник в качестве заместителя командира части по технике. А вскоре майоры Мирошник и Черныш стали подполковниками, а новенький капитан – майором…

Еле удалось отстоять Юру Павутницкого. Снова начались переводы офицеров в другие части. Первыми кандидатами оказались Юра Павутницкий и Леша Талалаев. Командование припомнило, как вопреки его воле, вынуждено было переназначить их к нам. Очередное вмешательство управления не помогло.

И тогда я посоветовал Суворову применить безотказный метод Липинского…

Сработало. За канистру спирта простой прапорщик, готовивший документы для приказа о переводе, убрал личное дело Юры, заменив его чьим-то другим.

К сожалению, этим другим, случайным образом выбранным офицером, оказался Хахин. Его, даже не подозревавшего ни о чем, и Лешу, за которого его командиры пожалели канистру спирта, приказом перевели в другую часть, что располагалась километров на двадцать дальше от Ленинска, чем мы.

Вскоре по полигону поползли слухи о результатах работы комиссии. Главным героем этих слухов был полковник Львов. Комиссия выявила беспрецедентные злоупотребления служебным положением, как в его службах, так и лично этим типом. Самые крупные касались распределения личных автомобилей. Оказалось, для офицеров полигона было выделено столько автомобилей, что хватило бы на все взрослое население Ленинска. А на полигоне по-прежнему громадные очереди военнослужащих, желающих приобрести личный автотранспорт.

Полковник, как установила комиссия, успешно торговал выделяемыми для полигона автомобилями, которые распределялись его «агентами» прямо в Европе.

Выявили и злоупотребления в распределении жилья, выделяемого увольняемым в запас военнослужащим полигона. Им тоже торговали. А у самого полковника оказалось целых три квартиры в крупных городах страны.

Обнаружили и незаконное использование военных вертолетов. Клуб водников был закрыт, а его имущество арестовано. Именно в тот период временно исчез член этого клуба майор Мирошник.

Насколько мне известно, полковника Львова уволили из армии. Отдали ли его под суд, не знаю. Не исключено, что он смог выйти сухим из воды, как и его друг – новоиспеченный подполковник Мирошник.

Меня же вдруг настолько загрузили заурядными армейскими нарядами, что такой нагрузки у меня не было даже в первый год офицерской службы. Через месяц беспросветной жизни я снова впал в состояние депрессии, совсем как после нелепых поздравлений сослуживцев с гибелью полковника Прохорова. Пусть тот угрожал мне тюрьмой, но не стал врагом настолько, чтобы я воспринимал трагедию как праздник.

Глава 29. Ночные кошмары

Я снова погрузился в состояние глубокой депрессии. И чем глубже тонул, раздавленный ощущением полной безнадежности, тем ярче и страшней становились мои ночные кошмары.

В своих снах я заново переживал не только реальные события моей жизни, но и совсем фантастические. Страшные сны повторялись и повторялись. Они буквально изматывали, причем, гораздо сильнее, чем бессонные ночи на службе. Но очень скоро, опасаясь повторения очередного кошмара, разбудившего среди ночи, перестал спать даже в выходные.

Когда мне было около пяти, в мои сны впервые прорвался и ужаснул фрагмент чьей-то жизни. С той поры и лет до семи тот страшный сон повторялся довольно регулярно, пока ни выучил его наизусть, до мельчайших подробностей. Но самое удивительное, в том сне ощущал именно себя, а ни постороннюю личность. Окружавшие говорили на незнакомом языке, но я их понимал. То был не немецкий язык, потому что в свои пять лет нисколько бы не удивился – тогда я свободно общался на этом языке. Позже понял – то был то ли польский, то ли чешский.

Казнили какого-то человека. Я видел все до мелочей и мог бы подробно описать любую деталь трагической сцены. Меня окружали люди в удивительно красивой одежде, украшенной мехами, птичьими перьями и еще чем-то ослепительно сверкающим на свету. Стройными колоннами стояли солдаты в невиданной до того железной одежде. Очень много солдат. Вот только в руках у них были не автоматы, как у охранников лагеря военнопленных, а очень длинные палки или громадные, как у нашего повара, ножи. Не могу сказать, какого возраста был во сне, но думаю, далеко ни пятилетний ребенок.

Помню тот ужас, который охватил, когда бедняге отсекли голову и подняли ее за волосы. Я видел искаженное страхом смерти лицо казненного, его обезглавленное тело и вздувающийся кровавый пузырь на месте головы. В пять лет я не мог знать подобных подробностей. Такого не показывали даже в фильмах, тем более, свой первый фильм увидел лишь в семилетнем возрасте.

Откуда, от какого предка досталась эта генетическая память о пережитом когда-то ужасе? Не знаю. Но я болел той чужой болью много лет подряд – всякий раз, когда неконтролируемая во сне память подбрасывала мне, малолетнему ребенку, те жестокие события далекого средневековья. И вот теперь, через много лет, вновь и вновь переживал ужас кровавого зрелища.

Иногда мне снился и тот большой пожар в деревне, когда уже сам испытал страх смерти. Тогда сгорели двенадцать домов вместе с хозяйственными постройками. Мне было лет десять, но я наравне со всеми боролся с огнем. Когда мы с деревенскими ребятами прибежали с речки, где купались, горели только два дома. Но был сильный ветер, и огонь легко перебрасывался от одной деревянной хатки к другой. Их соломенные крыши вспыхивали, как факелы, а потом разгорался и сруб, обмазанный саманом.

Взрослых было мало – они работали в полях и на фермах. И с огнем, до прибытия мужчин, боролись только женщины и дети. Было ясно, что горящие дома не спасти. И мы спасали те, к которым уже подступал огонь. Я стоял на коньке соломенной крыши, мне передавали воду в ведрах, и я проливал опасные участки.

И вот мне долго не давали воду – пытались спасти другой дом. Я ощущал, как от горящего соседнего дома раскаляется воздух вокруг, слышал, как шипит испаряющаяся в гуще соломы вода, и буквально кожей чувствовал, что крыша вот-вот вспыхнет.

– Воду!!! – кричал подающим, но меня никто не слышал. Оглянулся и не увидел лестницу – ее уже переставили к другой хате. Меня охватил панический ужас оттого, что загорись эта хата, мне уже не спуститься, и я заживо сгорю вместе с ней. И тут сторона крыши, обращенная к горящему сооружению, вспыхнула. Жаром обожгло лицо. Я упал на живот и стал медленно сползать, хватаясь за пучки соломы. И вот я на краю крыши. До земли метра три-четыре, но я не вижу, что подо мной, а держаться уже не за что.

– Прыгай! – крикнул вдруг кто-то снизу, и я, не раздумывая, прыгнул, как оказалось, прямо на нашего соседа – дядю Захара, который подоспел очень вовремя.

А вот еще сон про наводнение, которое когда-то показалось даже страшнее пожара. Мне лет двенадцать. Прямо с утра бабушка отправила за хлебом в райцентр. Не помню, почему, но хлеба в деревне тогда долго не было. Я купил двадцать буханок и вернулся вечерним рабочим поездом. Меня не встретили, а потому мой ценный груз пришлось нести со станции одному. А это три километра по глубокому песку. Но когда подошел к нашему мосту через Гнилую речушку, оказалось, она разлилась, совсем как весной, и невысокий мост полностью скрылся под водой.

На том берегу меня ждал десятилетний брат Сашка. Он крикнул, чтобы я шел в обход – на большой мост, что в километре выше по течению. Он там встретит, и мы разделим груз, чтобы легче нести.

По дороге брат рассказал, что как только я пошел на станцию, начался проливной дождь, который лил несколько часов подряд. Обе наши речушки – Гнилая и Мечетная – вздулись и почти вышли из берегов, но это не удивляло. А потом прошла волна с метр высотой и хлынула большая вода, затопившие сады и огороды. Похоже, прорвало плотину одного из прудов, что были устроены выше по течению Гнилой речки.