Синее

– Всё будет хорошо. Не говори родителям пока что. В этом месяце распишемся. Он вытер ей слезы и горячо поцеловал. Так, чтобы она и думать забыла о прочих проблемах и заботах, помня лишь о том, что она за ним, как за стеной. Мышка потерла глаза и, обхватив его крепкую шею, легла спать. Утром, они вели себя абсолютно спокойно. Быстро позавтракав, они вместе вышли на улицу. Дойдя до её остановки, поцеловались и разошлись каждый в свою сторону. Она побежала на трамвай, а он медленно направился в подземный переход. Дождавшись, пока грохот трамвайных рельс утихнет, он вернулся обратно и пошел в сторону своего дома. Легкая дрожь не утихала, от чего спина сильно вспотела. Он поднимал воротник широкой рубашки и стряхивал её пару раз. Делал он это так часто и нервно, что промежутки между такими движениями могли быть не дольше пары секунд. Несмотря на то, что ему уже было двадцать пять, готовым он к такому не был. Он и правда хотел детей и семью, но что делать с этим не знал. Он вошел в свой родной двор и постучал в дверь, зная, что кроме мамы никого больше дома нет. Она открыла ему и с широкой улыбкой обняла своего сына.

– Что это ты не работаешь сегодня? Случилось что-то? Накрыли вас, да? – Она вечно задавала сразу с десяток вопросов, которые предполагали только самое худшее. Любой ответ мог привести к еще более худшему исходу.

– Да нет. Просто выходной сделал.

– Разорились? Я говорила тебе не водиться с этими!

– Да нет, мама. Просто решил с тобой поговорить.

Он скинул туфли и переобулся в тапочки. В доме по обыкновению пахло домашними котлетами и супом. Мама сразу же подошла к плите, сняла первую партию котлет и закинула другую. Те закинула в тарелку, быстро нарезала хлеб, достала баночку солений и так же положила пару огурчиков и помидорок на тарелку. Перед ним быстро вырастал стол, который по праву было бы назвать праздничным, но готовила мама так всегда. Все же, за вилку он так и не брался.     – Можешь сесть, мам? – Он пытался не нагнетать обстановку, потому что уже знал, чем это чревато, но сдерживаться и самому было тяжело. Она осмотрела его с головы до ног и, сощурившись, подошла к столу.

– Что-то таки случилось! – Мать хлопнула ладонями, сжав в руках синее кухонное полотенце.

– Она беременная. Что мне делать?

– Та самая? – Ну, кто еще же?

– Ой, не морочь мне голову. Знаю я вас, оборванцев. – Она как будто не ощутила никакой важности в этой новости. – Что делать, что делать – женись. Там видно будет. Эти то, не очень обрадовались такой новости?

– Мы решили не говорить.

– Это вы правильно. Ну, так вот. Играйте свадьбу – можно даже там, у них во дворе. Кольца купим, всё чинно будет. Не переживай. А сейчас покушай и иди работать, а то все деньги потеряешь.

Как бы там ни было, а одесские мальчики особенно привязаны к своим матерям. Тем же вечером, Витя поехал забирать свою Мышку с института. Теперь он переживал за неё во много раз прежнего и даже закрыл продажу на это время. Она отбежала от подружек и бросилась ему на шею.

– Я так соскучилась! – Шептала она. – Как хорошо, что ты приехал. Витя крепко обнял её одной рукой так, что она согнула ноги в коленях. Вот они уже ехали домой на трамвае. Он сидел спереди, вглядываясь вдаль, всё так же держа свои эмоции ледяной хваткой. Она же закинула голову ему на плечо и волосы её мягко гладили его щеку. Отведя взгляд в сторону, она решилась спросить:

– Витаська. А ты… ты меня любишь? – До этого подобные слова не звучали у них ни разу, но в отрицательном ответе она и не сомневалась.

– Я люблю только маму. А ты родишь мне здоровых детей. – Он ответил так, как будто отчитывался перед командиром части.

Она решила, что он просто отшутился и поцеловала его в щетинистую щеку.

– Ай! Ну ты и їжачок! – Фыркнула и, зажмурив глаза, снова примостилась не его плече.

В середине сентября отыграли свадьбу. Для такого события, Витя убедил свою невесту покреститься. Она была внучкой советского офицера, и подобная традиция не принялась в их семье, относительно дочерей. На свадьбе, она несколько раз едва ли не теряла сознание, на что её мама, громко охая, заявляла:

– Бедная девочка, она так нервничает! Такая маленькая еще!На что свекровь снисходительно покачивала головой. Свадьба была, что ни на есть скромная, но для них это абсолютно ничего не значило. Оба они чувствовали себя счастливыми в этот день, в кругу самых близких и родных людей. В этот день, Витя ощутил себя еще более взрослым, он взял на свои плечи не только планы и цели, но и фактическую семью, с назревавшим в скором времени ребенком.

 Год спустя они уже жили отдельно, родители помогли обеспечить квартирой. Витя к тому времени уже имел в своем распоряжении две будки, в которых они торговали всем, чем только позволял продовольственный рынок Молдавии, Румынии, России и ещё парочки стран бывшего Союза. Решение открывать третью будку легло полностью на его плечи. Товарищи по бизнесу наслаждались получаемой от дел прибылью и дальше двигаться не собирались. У Вити на это был другой взгляд. К своим двадцати пяти годами он обзавелся семьёй и домом, так что должен был тянуть все. Это было его безоговорочным, безусловным долгом, настолько тверд он был убежден в необходимости этого процесса, что ни одно действие, связанное с поддержкой и укреплением семьи не отягощало ни его мысли, ни чего тело. Жена, а к тому моменту уже и мать, пришла к своей мечте – работе с лошадьми. Она только начинала свою карьеру в профессиональном коневодстве, так что получила лишь должность конюха. И, для успокоения и без того тревожных нервов родителей, главным бухгалтером Ипподрома и ещё одной маленькой фирмы в окрестностях города. Зарплата оставляла желать лучшего, но она отрабатывала обязательный трудовой стаж из-за обучения на бюджетной основе. Хотя ни зарплата, ни стаж, не интересовали её никоим образом. Все, что было для неё главным – лошади и бесконечный доступ к ним. Ну, и семья, естественно.  Дела шли не то чтобы гладко, но в то время так жила практически вся страна. К тому же, тот факт, что они оба занимались любым делом имея при этом жилье и ребенка не мог не радовать их обоих. Внутрисемейная обстановка была как штиль. Витя оставлял за собой холодное сердце и расчётливость в каждом действии, тщательно просчитывая все возможные ходы по расширению бизнеса. Мышка же вкладывала весь свой огонь в работу и уход за лошадьми, но сын давался ей с большим трудом. Все, что имела она из основ воспитания это парадигма ее родителей и обучение коневодству, а, в известной степени, лошадей пряниками учат много реже, чем кнутом. Ей приходилось бегать от преподавателя к преподавателю, опаздывая на десятки минут, забегая к матери, чтобы покормить сына грудью. Она стыдилась и кляла себя в том, что вынуждена раскрывать перед своими родителями тайну материнства в таком молодом возрасте. Отец ее был красные радикально настроен как полив ее мужа, так и против их брака и ребенка. Их выселил в большей степени чтобы не разрушать родительское терпение, нежели обеспечить автономность. Собственно, автономностью они не обладали от низ всю свою жизнь. Квартира не принадлежала им, в любую минуту, по авторитарному слову одного из её предков, они бы вылетели на улицу, либо в однокомнатный дом на Сахалинчике, оставаясь в агоническом страхе беспомощности – с ребенком и едва ли сезонным бизнесом Вити. Однако, никто из них ни разу не опустил руки. Витя все так же, усиленно и долго продавал, реализовывал и вкладывал свои активы, пытаясь расширить бизнес. Мышка работала на две фирмы бухгалтером, чтобы ублажить родительские притязания, к тому же берейтором и главным бухгалтером Ипподрома, уже лично для себя. Ставка главного бухгалтера Ипподрома в то время составляла сто гривен в месяц и две курицы в неделю, которые она, то ли по доброте душевной, то ли по новопринятому христианству, раздавала всем друзьям, несмотря на поистине локомотивные вздохи мужа. Дела шли лучше. Дырка неработающего туалета в совмещённом санузле заменилась унитазом, а душевой слив с краном на подвесе – чугунной ванной. Интерьер особо менять не стали – их устраивали советские ламинатные полы и потрескавшейся потолок их не волновал, а их ребенка тем более. Только к его четырех годам, они решили сменить штукатуренные стены в его комнате на блестящие обои с динозаврами, дополнив к этому письменный стол и фортепиано. Мышка с рождения ребенка не садилась за клавиши, хотя изредка, с лукавством, поглядывала на черно-белый каскад клавиш, передающих грузное звучание ее рабочих рук на струны. Она презирала их, ненавидела их, уничтожала каждый день взглядом каждую ноту, но не кляла фортепиано. Оно служило ей символом выдержки и упорства, которое следовало передать сыну, поскольку тот должен быть много сильнее её – девочки-пионерки. Он должен, обязаны были уметь танцевать вальс, распоряжаться клавишными как своими пятью и знать французский как минимум не хуже украинского. Ко всему прочему, мальчик должен уметь драться, уметь постоять за себя и свою даму. Но это потом, пока он маленький можно заняться и гуманитарными знаниями. Полгода спустя, правительство вместе с силовиками начали резкое запреты подобных торговых столов, которых, к тому времени у трёх друзей имелось уже три.

– Витя, пора завязывать, забирать капитал и расходиться.  Каждый из нас заберёт столько, сколько нужно.

– Пожалуйста, – объяснялся он им, указывая пальцем на новомодные минимаркеты, – давайте вложимся втроём и откроем подобный магазин. Дальше один отцепиться, отдавая нам в долю двадцать-тридцать процентов, потом второй и так мы откажемся каждый при своем бизнесе и доходе. Пару тройку лет и все – мы с вами обеспеченные перспективой люди.

Они не согласились. Забрав свою долю, его товарищи разбрелись по своим берегам, кто по грузоперевозкам, кто по ресторанному бизнесу. Вите же остался крохотный капитал, учитывая семью и не свою квартиру. В это время, его родной брат уже женился и завел ребенка, так что тому так же требовались деньги. В те времена, решения приходили быстро, так что братья устроились на шиномонтаж, прямо за выездом из города, где путешествующие проверяли свои автомобили. В последний раз перед длительной поездкой. Поработав там с полтора года, они выкупили подчистую у хозяина это предприятие и раскручивали его сами.

– Я беременна. – С улыбкой на медном от загара лице, призналась его Мышка. Они планировали второго ребенка тщательно и долго, словно бизнес план, учитывая каждую деталь: от рабочего времени, до возможности содержания двух детей. Все– таки, оба согласились.

В это время, упорство обоих стало вдвое сильнее, а экономия втрое больше. Вулканизация раскручивалась, Мышка повышала как свой рабочий статус, так и карьерный рост, и уже к половине беременности была главных бухгалтером всех трёх фирм, обеспечивая стабильный и очень хороший заработок семье. Это давалось сквозь слезы, ночные судороги и рвоту от усталости, потерю друзей, неверные срывы и болезни

Каждое утро Витя просыпался на влажной от ее соленых слез обеленной подушке, но так же крепко обнимая ее, и так же горячо целовав ее в  мягкую от сна щеку и твердые от напряжения губы, вставал и шел на работу. Она же, заварив чай, гладила своего светловолосого ещё сына, ласково будила в садик и собиралась вместе выходить. Жизнь не могла казаться им сказкой, но исходя из общей совокупности углов и сумм – все было прекрасно. Они были сами по себе, сами хозяева своей жизни, без распоряжений матери и строгих императивов родителей. Даже тяжёлый уже живот Мышки не давал ей поводов усомниться в правильности выбранного пути. Среди Ипподрома она слыла сырным и одним из лучших специалистов над лошадьми, вытеснив половину книг Витаськи с книжной полки, кои пришлось разложить в детской, а бухгалтерские умения и вовсе не давали промаху ни одной другой фирме в городе, не говоря уже об других коневодческих компаниях. В Украине на то время этот спорт был развит не более, чем керлинг, но она шла к своей цели – быть в списке лучших тренеров.

– Я атеист! – Однажды сгоряча сказал я своему Отцу.

– В моем доме никогда не было атеистов. Не слышал я раньше таких слов и терминологий в своей семье. – Поучительно, почти по-притчевски отвечал он.

– Пусть будет. Я тоже не верила в Бога, а только в свою цель стать тренером в лучшем конном клубе. И вот она я! – отвечала Мама.

Фразу эту, как и многие другие константы моей матери я запомнил на всю жизнь.

Зимним вечером, когда все звонки с поздравлениями о дне рождении завершились, Мышка разлеглась на своем царственном, уложенным Витаськой тремя матрасами и множеством одеял ложе, предчувствовала совершенно неожиданное для неё совпадение. Именно в этот, ещё не заснеженный, но уже достаточно морозный для юга день она ощущала слабые, но увеличивающиеся в силе схватки раз за разом, считая их преувеличенной от гормонов радостью от поздравлений друзей и родственников. Но все оказалось так, как было предрасположено природой. Когда Витаська открывал ключём дверь, он уже слышал скрежет и стон с той стороны двери, встретив свою любимую с невозмутимо уверенным взглядом, хоть ее карие глаза и стреляли молниями. Старший уже сын чинно стоял рядом и уверенным голосом сказал:

– Мама долго тебя ждала, я был рядом.

Его шелковистые ещё совсем не потемневшие волосы блестели от света жёлтой лампы, а детская кожа дополняла бы образ малыша, но держался он так жестоко и уверенно, как не умели бы в подобной ситуации все его прочие друзья. Он видел мучения матери и даже не смотря на ее уроки обучения равняющиеся к лошадиным, стоял рядом с матерью, сторожа ее состояние. Сына слегка обидело то, что отец не поблагодарил его за беспокойство, он просто взял ее за руку и потащил ее в родительный дом, идти до него было всего на всего полтора километра. Они стучались в окна, Мышка стонала и орала так, что в соседних домах зажигались окна и слышались почтительные и поддерживающие выкрики «Вы, поцы, откройте им, рожает же!». Час они простояли окнами родильного дома, пока Мышка не стала рушиться на землю. Держать ее и стучаться в окна было чрезвычайно труда, от усталости рук, но Витя не сдавался и колотил во все окна, надеясь уже разбить одно из них и просто влезть внутрь. Всё-таки, главная дверь открылась и акушерка вместе с врачом срочно впустили их внутрь.

Обезопасившись о состоянии жены и младшего сына, утром он вышел на работу и вернулся лишь к вечеру. Сто долларов врачу, пятьдесят акушерке, и сдачу крови наконец он увидел своего младшего сына: кареглазого, как они оба, с жёсткими как проволока волосами, он смотрел на них тихим, уже прокричавшемся взглядом.

– Это наш Тосик, – произнесла она тихим, покорным вздохом.– Андрюша обрадуется

Марс.

Выходя очередным утром с газетой «Марсианских хроник», он привычно присел на самодельную скамейку из нержавеющей стали особого сплава и, прищуриваясь, выглядывал соседей. На нем уже был надет спецкостюм номер один. Вся прочая молодежь, да и некоторые его ровесники прикупили номера два и три, обладающие облегченным экзоскелетом и более современным дизайном, с чудесными красно-горячими вертикальными полосами на рукавах, отражающими свет. Правда, старший его сын тоже носил спецкостюм номер один, как бы признавая авторитет отца в вопросе выбора правильных вещей. Они оставались едва ли не последними консерваторами на этой планете, все остальные достаточно быстро адаптировались под новые предложения. Младший сын должен был только первый раз прилететь к родителям в новый дом, но уже прикупил только последнее оборудование и спецкостюм. По щелчку пульта управления домом, двери гаража плавно поднялись, и оттуда выехала автомашина 2125 «Красный», так же одна из первый, но чрезвычайно надежных моделей марсоходных автомашин. Он был уверен в этом, так как являлся одним из главных инженеров проектировщиков первого выпуска автомобилей. За короткие пять лет, они выпустили еще три модели, но менять свою ласточку он не хотел ни в коем случае. Старшему сыну свой автомобиль так же был ни к чему, они ездили на работу вместе и он, зачастую, сам вёл автомобиль как туда, так и обратно. На главном шоссе, проходящем мимо их поселения, уже подали питание и их «Красный» покорно остановился прямо перед колеей.  Старший сын вышел из дома вместе с матерью. Гордо проходя мимо теплицы, он подошел к отцу и кивнул.

– Что, поехали, кабанчик? – И по-отцовски хлопнул его по плечу. Кабанчиком он называл его неспроста. Старший сын был двух метров роста, значительно превышая в этом своего родителя, к тому же достаточно упитан. И, хотя сын и обладал такими внушающими габаритами, отец всё же был крепче и широкоплечее, хотя объясняться это могло, конечно, разницей в возрасте и рабочем стаже. Отработав приличное время на заводе машиностроения, он вдоволь физически натрудился, даже за имением роботизированных станков и прочих чернорабочих.

– Да, пора бы уже. Не опоздать бы.

Отец улыбнулся, и за прозрачным начищенным скафандром сын увидел это в полной мере. Они никогда еще не опаздывали, выезжая вдвоем, хотя, казалось бы, каждый раз это должно было бы произойти. Отец дал Кабанчику ключи от машины и пошел поцеловать жену на прощание

– Я приготовлю «Муравейник». Сегодня к вечеру же Тосик приезжает. – Заботливо проговорила она. – Уже сегодня? Что же он не набрал?      – Отец был искренне удивлён, хотя и звонил каждый раз сам.  – Сама не знаю, зачем ему только телефон. – Искренне подтвердила недоумение мужа она и нежно обняла мужа. – Думаю, что он будет уже, когда вы приедете.

Он кивнул и пошел к машине, внимательно оглядывая свою теплицу. Вишнёвое дерево на нём уже дало плоды, так что сегодня в торте будет именно домашняя вишня, а не синтетическая из Центрального марсианского универмага. Мысль об этом согревала ему душу и с приятными мыслями об этом, он сел в автомашину. Сын плавно завёлся и, без единого звука, их «Красный» так же мягко как коты ходят по коврам, понеслась по освещенному мерцающими огнями шоссе.

– Малый сегодня приезжает? – Как бы ненароком спросил сын.

– Мама говорит да. – Он пожал плечами, – а там как он решит – кто его знает. Ты же сам понимаешь. А что?

– У них же день рождения в понедельник. Как думаешь, останется? Не придумал просто еще, что дарить.

– Думаю, останется. Сессию закрыл, сказал. – Немного помолчав, добавил. – Подари ты ему новую автоматическую печатную машинку. Он же по этим всяким делам.

– Да толку. Чтобы он еще писал на ней что-то. Хочется что-то практичное, рациональное.

– Посмотрим.

– А маме что подаришь?  – Подарим. Мы все скидываемся на абонемент в «Зал эмуляции». Говорили, там конные бега появились. Сын заметно повеселел.

– Это да, порадуем её. Сколько ж она уже не видела своих любимцев.

– Как у тебя с продвижением по работе дела? – Строго спросил отец. – Сделал, как я сказал?

Сын немного помолчал, при этом заметно прибавив скорость.

– Да начальник цеха валит, как сумасшедший. Собака. Продыху не дает, а как накосячу – штрафует как дикий.

Они оба молчали минуты три. Потом сын добавил.

– Но у меня есть хитрый план.

– Это какой? – Отец слегка рассмеялся.

– Ну, потом сам узнаешь. Что я буду рассказывать, когда не сделал еще. Он не рассказывал ничего и никому. Излишняя скрытность много кому не нравилась, настолько, что только после фразы «потом» от него, многие впадали в агрессию. Но это, впрочем, была фамильная черта – иметь один большой недостаток, покрывающий большинство положительных качеств. Как его отец подпитывал свою личную гордость, правда уже за работу и семью, а в брате его чрезмерное самолюбие, так и в нём – это была абсолютная скрытность. Такая, будто информация о том, куда он ходит по вечерам или что собирается делать с начальником является документом под грифом «Особо засекречено». Отец сразу всё понимал, но никогда не выдавал себя. В конце концов, именно благодаря этим чертам, однажды правильно воспользовавшись ими, они и выбивались на свои вершины. Правда, детей вершины ждали еще далеко впереди.

– Твоя с мамой не в ладах, как я вижу? – Две хозяйки на одной кухне, сам знаешь.

– Ты бы и маму иногда поддерживал. Ласковый теленок двух маток сосет, раз уж ты за поговорки. Да и ей приятно.

– Я подумаю. – Он смущенно улыбнулся и отвел взгляд в окно.

Наконец, они въезжали под купол заводского комплекса. Отец нажал ручку открытия крыши – на всех остальных моделях она уже была автоматической, хотя и иногда давала сбой – и они оба опустили стекла скафандров. Лица им обдул легкий ветерок и черные локоны их жестких волос зашевелились, как стебли камышей. Ряд автомашин выстроился в длинную пробку к въезду на колоссальных размеров заводской комплекс, но наш «Красный» свернул по особой дороге для верхушки управления. Хоть отец и был среди нижнего звена руководства, будучи в совете инженеров-проектировщиков, он входил в число тех, кто проезжал по особой полосе. К высшим карьерным ступеням он уже и не стремился,  просто не видел в этом смысла. Он рассматривал свой личный успех в семье и нынешнем стабильном положении.   Гордость с годами превратилась в каменный панцирь убежденности в собственном успехе, так что он с полным спокойствием мог быть уверен, что и со скрытностью и самолюбием произойдет похожая метаморфоза, лишь укрепив личностный фундамент каждого из детей.

– Ну, не прощаемся. – Уверенно сказал сын и отправился в свой цех. Отец сидел за своим рабочим чертежным столом и грубо натачивал ножом простой карандаш. Коллега по кабинету высокомерно рассматривал этот процесс. Звали его Слава, из совсем молодых специалистов, но с очень хорошими рекомендациями и красным дипломом, так что был направлен прямиком в помощники.

– И почему вы только не пользуетесь лазерной ручкой? – Всё так же недоуменно спросил он.

– Для этого у меня есть ты. А я всё буду рисовать на бумаге, так точнее получается.

– Да нет же, – возразил тот, – всем известно, что лазерные ручки – прорывное изобретение и чертят они до нанометров точно!

– А я не доверяю им. Вот уж, сколько лет я черчу простым карандашом и ни разу неточностей не выходило. Так что не бурчи под ухом. Ты почему снова опоздал сегодня?

Слава засмущался.

– Новая кинолента вышла, вы слышали? Там про любовь между колонизатором и противницей прогресса. В итоге, он влюбляет её в себя во имя прогресса и вместе они летят колонизировать Венеру. Я ходил с девчонкой на утренний сеанс, но они задержали всё… Но я на десять минут буквально!

– Да ладно, сам всё понимаю. Что за девчонка то?

– С двадцать первого цеха, распределительного. – Он засмеялся и поднял глаза кверху. – Пошел разносить того кто не туда отправил новые тридцать первые, а оказалось там такая девчонка. Глазки голубые, волосы – атлас, блондинка. Ну, прямо шик! Я погрозил ей, конечно, но в конце предложил сходить на сеанс. И вот, она согласилась.

Виктор продолжал стругать карандаш, хотя и увлеченно слушал всё, что ему говорил Слава.

– Я с женой тоже через работу познакомился в своё время. Правда, она у нас не работала, но разница невелика. Так что дело это житейское, но ты больше не опаздывай. – Он бросил на молодого взгляд своих черных глаз, и добродушно улыбнулся. Седина вместе с грязно белым спецкостюмом немного сливалась с чертежами, висевшими на стене, но черно-золотая оправа очков всё же отделяла его от рабочей суеты.  Слава утвердительно кивнул и принялся за работу.

В это же время в пятом цеху, занимавшемся ремонтом и обслуживанием промышленного электронного оборудования, старший сын увлеченно писал новую программу для более умного распределения деталей комбайнеров и летательных распылителей. Он заметно выделялся из всего коллектива своими размерами, особенно относительно компактных персональных компьютеров. Все, кто не знал его, решили бы, что этот парень работает на топке, представляя, как он крепкими ручищами закидывает уголь в горящую пасть. Но, как говорила мама, интеллектуальным трудом всегда заработаешь больше, чем физическим. Так у него и получилось. Зарплата была более чем достойной, но им всё равно двигало желание расти выше и дослужиться до руководящего состава, а там может и отца перегнать, ведь компьютерные программисты уже приличное время как были востребованнее обычных инженеров, даже с таким опытом как его отец. Он был так увлечен скорейшим написанием кода, что лишь пару раз за несколько часов отвлекался посмотреть на вид в окно.

План его, как и думал отец, был прост как мир. Написать уникальную программу, которую никто другой не додумался бы написать, спрятав при этом некоторые секреты в нём. Во-первых, ход этот был обоснован тем, что все прочие программисты не смогли бы правильно его использовать, а, следовательно, ценность его, как сотрудника, возросла бы невероятно, а, во-вторых, сменяя себя при повышении, он мог бы поставить кого-нибудь из своих товарищей на своё место, объяснив ему чётко принцип работы. Друзей он привык держаться крепко, так что мысли об этом приятно играли в голове, лишь подзадоривая весь этот процесс.  Через час работы, его наручный передатчик так сильно завибрировал, что, громко простонав, он вскинул руку и отключил вибрацию. Боль только усиливалась. Это означало только одно – передача была от спецслужбы Комитета международнойкосмической безопасности: КМБ(К). В таких случаях, по регламенту следовало тихо выйти и перевести звук в режим *исключительного прослушивания*. Это означало, что звук проходил по одной линии, перенаправленной через станцию на горе Олимп, куда не достигали волны других спецслужб, так как Советский Союз первым принял геопозицию своих радиоволн на данной точке и наложил вето, на предложение разместить там же пункты связи других государств и коалиций располагавшихся на территории Марса. Он начал переживать, о чем свидетельствовали донельзя дрожащие руки, бегающие глаза и шаркающие через шаг ноги. Видимо, его план раскрыли, он не имел права на получение власти без партбилета, он был лишь винтиком в огромном механизме колонизации Марса, который должен был выполнить свою роль, заржаветь и быть заменен. Вместо чего, он собирался вставить в этот механизм с десяток таких же заржавевших деталей, замена которых в один момент привела бы к полной дестабилизации процесса. А там недолго и представителям капиталистических государств влезть. Все кончено, перед его глазами были дула, из которых оглушающим хлопками вылетели бы пули, пробивая его одежду, плоть, дробя кости, после чего мышцы резко онемеют, голова станет свинцовой и потянет за собой тяжёлое тело, уронив остатки мечт, амбиций, желаний на пыльную мокрую землю. А солдаты, по приказу вскинув на плечо ружья, так и не узнав, кто сделал последний выстрел, утащат его. Все кончено.