скачать книгу бесплатно
Россия и мир. Геополитика в цивилизационном измерении. Монография
Анатолий Сергеевич Филатов
В работе рассматривается актуальная в современном глобальном мироустройстве проблема геополитического взаимодействия, конкуренции и конфликтов. При этом акцент делается на анализе культурно-цивилизационного влияния на геополитическое форматирование как в условиях современного мира, так и в процессе исторического развития человечества. Именно исследование исторического процесса позволяет сделать вывод о том, что «территория существования социума является не просто природно-географической средой жизни общества, а в результате определенного типа человеческой деятельности становится полем формирования собственного социокультурного пространства для цивилизационной модели». Автором предлагаются совершенно новые модели рассмотрения геополитических процессов. Для этого автор дает собственные интерпретации уже существующих понятий, таких как «культура», «политика», «геополитика», «цивилизация», и вводит новые – «способ экзистенциального взаимодействия», «источник социального существования», «исторические типы обществ», «мировая ось культуры». В результате выстраивается теоретическая модель перемещения очагов мировой культуры, которая объясняет формирование источников геополитической активности в истории и современности. В книге на основе социокультурной детерминации образования цивилизационных конструкций и моделей обосновывается формирование на платформе очагов Мировой оси культуры глобально-исторических статусных типов цивилизаций, которые «институционально и нормативно обустраивают окультуренное пространство существования социума». В результате возникает объяснение существования Древнеегипетского, Древнемесопотамского, Древнеиндийского, Древнекитайского, Майя, Северосредиземноморского (Древнегреческого, Древнеримского и Византийского), Евроатлантического (Европейского и Североамериканского) культурно-цивилизационных центров, возникающих в процессе социокультурного освоения природно-географического пространства земли человечеством. С учетом перспектив формирования нового очага Мировой оси культуры и выражения закономерности его перемещений автор приходит к выводу, что следующим культурно-цивилизационным центром будет Российский цивилизационный тип.
А. С. Филатов
Россия и мир
Геополитика в цивилизационном измерении
Монография
ebooks@prospekt.org
Информация о книге
УДК 327
ББК 66.4
Ф51
Филатов А. С.
В работе рассматривается актуальная в современном глобальном мироустройстве проблема геополитического взаимодействия, конкуренции и конфликтов. При этом акцент делается на анализе культурно-цивилизационного влияния на геополитическое форматирование как в условиях современного мира, так и в процессе исторического развития человечества. Именно исследование исторического процесса позволяет сделать вывод о том, что «территория существования социума является не просто природно-географической средой жизни общества, а в результате определенного типа человеческой деятельности становится полем формирования собственного социокультурного пространства для цивилизационной модели».
Автором предлагаются совершенно новые модели рассмотрения геополитических процессов. Для этого автор дает собственные интерпретации уже существующих понятий, таких как «культура», «политика», «геополитика», «цивилизация», и вводит новые – «способ экзистенциального взаимодействия», «источник социального существования», «исторические типы обществ», «мировая ось культуры». В результате выстраивается теоретическая модель перемещения очагов мировой культуры, которая объясняет формирование источников геополитической активности в истории и современности.
В книге на основе социокультурной детерминации образования цивилизационных конструкций и моделей обосновывается формирование на платформе очагов Мировой оси культуры глобально-исторических статусных типов цивилизаций, которые «институционально и нормативно обустраивают окультуренное пространство существования социума». В результате возникает объяснение существования Древнеегипетского, Древнемесопотамского, Древнеиндийского, Древнекитайского, Майя, Северосредиземноморского (Древнегреческого, Древнеримского и Византийского), Евроатлантического (Европейского и Североамериканского) культурно-цивилизационных центров, возникающих в процессе социокультурного освоения природно-географического пространства земли человечеством. С учетом перспектив формирования нового очага Мировой оси культуры и выражения закономерности его перемещений автор приходит к выводу, что следующим культурно-цивилизационным центром будет Российский цивилизационный тип.
УДК 327
ББК 66.4
© Филатов А. С., 2014
© ООО «Проспект», 2014
Моим родителям —
Сергею Акимовичу и Татьяне Егоровне —
посвящаю
ВВЕДЕНИЕ
В основе современных геополитических исследований находится анализ культурно-цивилизационных факторов. Объяснение этому состоит в том, что и культура общества, и цивилизационные устои оказывают непосредственное или опосредованное влияние на механизмы формирования политики и геополитики. В условиях глобализации международных процессов проявление культурно-цивилизационных факторов в геополитике становится еще более четким.
США, ведущая страна евро-атлантической цивилизации, строит свою геополитику в мировом пространстве исходя из доктрины распространения собственных цивилизационных ценностей. Такая установка приводит к тому, что сформировавшаяся в Европе и Северной Америке политическая система, идеи и практики провозглашаются эталоном для всего мирового сообщества, а их распространение осуществляется зачастую силовым способом. Исходя из того, что евро-атлантический культурно-цивилизационный фактор в современной геополитике все еще имеет достаточно высокий потенциал, его исследование актуализирует проблематику цивилизационного измерения геополитики.
Не менее актуальным является исследование других культурно-цивилизационных детерминант современных геополитических процессов. Так, ряд авторов отмечают, что китайский цивилизационный ренессанс способен остановить гегемонию евро-атлантической цивилизации. При этом рост политико-экономического влияния Китая в современном мире все исследователи прямо или косвенно связывают с тысячелетними традициями китайской цивилизации.
Ещё более активно обсуждаются перспективы евразийской цивилизации, которые, как правило, рассматриваются сквозь призму геополитических процессов. По прошествии более 20 лет со времени разрушения Советского Союза вопрос о реинтеграции контролировавшегося им пространства отнюдь не закрыт, что в той или иной степени проявляется в деятельности Содружества Независимых Государств (СНГ), Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), Единого экономического пространства (ЕЭП), а в последнее время Таможенного союза и Евразийского экономического сообщества (ЕврАзЭС). Это свидетельствует о том, что вместить политическими методами всё постсоветское пространство в структуру Европейского дома не получается. Главным образом, по причине культурно-цивилизационных отличий, которые определяют политическую культуру, способы политической деятельности, политические традиции и основы геополитического взаимодействия.
Традиционно геополитика рассматривается в контексте глобальных географических процессов, в которых проявляется военно-политическая мощь государств. Некоторая корректировка определений геополитики в традиционном понимании с акцентуацией на экономические аспекты, по сути, ничего принципиально не меняет, так как политическая воля государств в этом случае реализуется с опорой не только на военные, но и на экономические ресурсы. Исторически такой подход совершенно оправдан, и его авторы (Ф. Ратцель, Р. Челлен, А. Мэхэн, К. Хаусхофер и др.) внесли существенный вклад в характеристику и объяснение международных процессов. Однако их геополитические концепции в большей степени носили описательный характер, в том в смысле, что описывали политическую конфигурацию государств и их союзов в географическом пространстве. Более того, географические факторы не всё в состоянии объяснить в геополитике. Например, освоение Россией Дальнего Востока и инертность в этом направлении Китая традиционной геополитикой и/или геоэкономикой лишь описывается без глубокого аргументированного обоснования.
В дальнейшем геополитические факторы определялись, в частности, на основе религиозно-конфессиональных отличий, характерных для государственных образований и/или их союзов. Несмотря на то что так называемый географический или природно-климатический подход к геополитическому форматированию имеет гораздо больше обоснований и более традиционный, нежели религиозно-мировоззренческий, последний начинает преобладать в выстраивании геополитических интерпретаций современных международных процессов. И если у К. Хаусхофера геополитика является «географическим разумом государства», то для С. Хантингтона геополитика определяется через противоборство таких цивилизационных форм, которые наполняются религиозным и культурным содержанием. Такая модель не срабатывает в полной мере хотя бы потому, что ряд государств, несмотря на их религиозную и даже конфессиональную общность, оказываются в различных рамках геополитического форматирования и иногда во враждебных геополитических альянсах.
Определённым способом преодоления недостатков традиционной и новой геополитики с их акцентуацией на географическом, экономическом и религиозном факторах выступают новейшие геополитические концепции, строящиеся на основе геофилософии, которую связывают с именами Ж. Делёза и Ф. Гваттари. В этом случае акцент делается на многомерное пространство, учитывающее разнообразие культурно-генетических кодов. В новейшей геополитике (синонимами которой являются такие понятия, как «цивилизационная геополитика», «геофилософия», «геокультура», «аналитическая геополитика», «геопсихология» и «информационная геополитика») глобальные политические процессы рассматриваются с помощью пространственной модели имманентной философии, основанной на соотнесении территории и земли. В этой дихотомической паре «территория – земля» территория рассматривается как процесс окультуривания земли, а в качестве примера авторы приводят деятельность имперских колонизаторов, которые приходят на пустую землю с целью заново «основывать» территорию [97, с. 113].
Если геофилософия и геокультура выступают в качестве теоретико-методологической базы новейшей геополитики, то информационно-аналитическая геополитика и геопсихология становятся её своеобразными прикладными разделами. Аналитическая геополитика создаёт технологии «захвата» и «защиты» жизненных пространств (цивилизаций, государств и регионов) и достижения геостратегических целей путем создания созидательной или разрушительной рубежной (пограничной) социальной энергетики в обществах, рассматриваемых как объекты и предметы воздействия. Геопсихология изучает управление людьми на подсознательном уровне. Благодаря разработке и применению разнообразных технологий (в том числе манипуляционных) управления крупными социальными группами осуществляется «захват» территории, в том числе во время борьбы за власть (захват электората).
Поэтому очевидно, что представления о современной геополитике и моделях геополитического поведения ведущих мировых держав будут неполными, если мы оставим в стороне культурно-цивилизационные факторы, на них влияющие. Это важно и в связи с отмеченным культурно-цивилизационным разнообразием, которое выдвигает на мировую сцену нескольких значимых геополитических игроков. К их числу, безусловно, следует отнести САС (Североамериканский союз – США и Канада) и Европейский союз, выступающие по поводу важнейших мировых проблем, по сути, совместно Китай, Россию, Бразилию, Индию, некоторые крупные исламские государства. Уже этот перечень позволяет зафиксировать, что каждый из отмеченных геополитических игроков имеет свою культурно-цивилизационную модель, которая фундаментально воздействует на выработку внешнеполитических доктрин.
Именно на культурно-цивилизационных отличиях акцентировал внимание американский исследователь С. Хантингтон, когда в начале 90-х гг. создавал геополитическую картину мира. Следует сказать, что по многим параметрам его геополитическая модель современного мира оказалась не только наиболее востребованной, но и более адекватно отражающей всё многообразие международных отношений и конфликтов современности. В то же время полицивилизационная парадигма С. Хантингтона имеет определённые недостатки в плане, прежде всего учёта сущностных культурных признаков при классификации современных мировых цивилизаций. В конечном счете это приводит к расплывчатости критериев, по которым он выделяет восемь современных цивилизаций – синская (китайская), японская, индуистская, исламская, православная, западная, латиноамериканская и (возможно) африканская. При этом С. Хантингтон в качестве содержания своего критериального подхода рассматривает религиозные отличия. Однако из перечисленных восьми цивилизаций лишь три обозначаются по сугубо религиозным признакам. К тому же остаются непонятными принципы определения критериев в классификации современных мировых цивилизаций С. Хантингтоном. Если это религиозно-конфессиональный, то каким образом латиноамериканская цивилизация (не совсем католическая сейчас) отделена от западной (где присутствует католическая конфессия)? А какой конфессиональный критерий можно положить в качестве признака в африканскую цивилизацию? И почему православная Греция находится в контексте западной цивилизации, как минимум её геополитических структур – НАТО и Европейского союза?
Проблема определения социокультурных доминант (включая религиозно-конфессиональные факторы) в рамках современного научного дискурса остаётся открытой. Исходя из того, что практически все современные цивилизации поликонфессиональны, полирелигиозны и полиэтнокультурны, то процесс формирования цивилизаций необходимо рассматривать в контексте глобальной социокультурной традиции, разворачивающейся на определённой территории. При этом территорию следует рассматривать не только как определённую географическую среду, но прежде всего в качестве глобального пространства, в рамках которого формируется определённый тип человеческой деятельности, безусловно, испытывающий влияние природных условий, но и формирующий их, и, таким образом, формирующий самого себя.
Исходя из проблемы настоящего исследования предметное поле включает прежде всего влияние культурно-цивилизационных факторов на процессы геополитического устройства в мире, в том числе на формирование геополитических центров. Следовательно, геополитика, а точнее, геополитическое устройство входит в предметное поле исследования по причине его производности от определённых культурно-цивилизационных моделей или типов цивилизаций. Тем не менее именно геополитика является отправной точкой исследования и соответственно анализа имеющихся теорий, концепции и авторских подходов по данной теме. С учётом этих определений будет дана оценка степени разработанности проблемы, лежащей в основе исследования.
Сам термин «геополитика», появившийся в конце XIX в. в работах Р. Челлена и концептуально разработанный им в дальнейшем («Государство как форма жизни», 1916 г.), носил по происхождению географический окрас. Р. Челлен использует понятие геополитики в контексте политической географии – научной дисциплины, созданной германским социологом и географом Ф. Ратцелем, которого он считал своим учителем. В концепциях Ф. Ратцеля и Р. Челлена, равно как и в трудах их европейских и американских последователей, геополитические процессы рассматривались в привязке к географической среде.
Фридрих Ратцель, который считается создателем геополитики как дисциплины исследования, формировал свою концепцию в значительной степени под влиянием учения Э. Геккеля о взаимодействии живых организмов и их образований между собой и с окружающей средой, автора термина «экология». Поэтому у Ф. Ратцеля географический фактор, влияющий на развитие человеческого общества, наполняется не столько территориальными, сколько климатическими, демографическими, биологическими признаками среды обитания людей; пространство, в котором существует общество, даёт ему определённую жизненную энергию, при этом само пространство становится естественным продолжением бытия этносоциума. Одно из наиболее сильных воздействий на жизнь народа, его развитие и роль в мировом человеческом сообществе оказывают климатические условия среды обитания людей. Этими условиями определяются биологические особенности этносов, которые формируют этнические нравы и в целом систему этносоциального поведения.
И уже вследствие таких геобиологических особенностей происходит формирование политической системы общества, включая государство. Следует отметить, что сам Ф. Ратцель предложил иной термин для обозначения своей концепции, давший впоследствии название лежащей на стыке политической науки и географии гибридной дисциплины, – политическая география. Именно в контексте политической географии Ф. Ратцель анализирует существование государства. Ф. Ратцель рассматривает возникновение, развитие и кризис государства через пространство, которое является для данного государства жизненно важным. Причём рост жизненного пространства и соответственно рост государства предполагают рост культуры. Отсюда возникает определённая взаимообусловленная цепочка: рост жизненного пространства – рост государства – рост культуры. Далее следует развитие социально значимых идей, всех сфер общественной жизни, экономический подъём, а основанием всему этому служат геобиологические процессы, которые обусловлены природно-климатическими условиями существования этноса/народа/общества.
Таким образом, Ф. Ратцель рассматривает культуру как производный феномен развития и роста жизненного пространства, а проблемы цивилизации фактически остаются за пределами его исследования.
Рудольф Челлен, так же как и Ф. Ратцель, рассматривал государство как организм, существующий в географическом пространстве. Для Р. Челлена основным предметом исследований стало государство, которое является таким же естественным порождением жизни, как и сам человек. Пространством жизнедеятельности государства, как биологического образования (живого существа), является географическая среда, которая, по мнению Р. Челлена, полностью солидарного в этом вопросе со своим учителем Ф. Ратцелем, есть не просто интегральная часть государственного организма, но и почва (в прямом и переносном смысле) его существования, развития и роста. Именно это, по мнению Р. Челлена, являет собой геополитику и именно этим должна заниматься геополитика как исследовательская дисциплина.
Если Ф. Ратцель в большей степени рассматривал государство в экологическом плане, наряду с любыми другими живыми образованиями (в том числе сообществами, если речь идёт о животных), то Р. Челлен выделяет государство из живого мира, отмечая, что некоторые государственные организмы могут ставить перед собой цели расширения территорий. Отсюда геополитика – это и есть процесс образования за счёт расширения территорий, жизненного пространства сильных государств, образования Империй. Другими словами, по мнению Р. Челлена, геополитика как научная дисциплина призвана изучать процесс образования Империй и мощных конгломератов государств как следствие борьбы за существование этносов и охват ими в результате своей жизнедеятельности новых географических территорий. Выходит, что у Р. Челлена, так же как и у Ф. Ритцеля, геобиологическая мотивация геополитического устройства обнаруживается достаточно чётко и ясно.
Для Хэлфорда Маккиндера географический принцип является едва ли не единственным определяющим принципом геополитического устройства в отличие от Ф. Ритцеля и Р. Челлена, которые скорее к биологическому началу, хотя и «замешанному» климатическими условиями, присовокупляли географическое пространство. Хотя необходимо отметить, что сам Х. Маккиндер в своих работах не использовал термин «геополитика», что, безусловно, значительно усиливало географическую направленность его исследований как минимум в его персональных представлениях.
Вся система политического мироустройства, с точки зрения Х. Маккиндера, определяется географическими константами. Однако, как это ни парадоксально может звучать, но в оценке различных периодов мировой истории первой половины ХХ в. для самого Х. Маккиндера эти географические константы оказываются переменными. Опубликовав в 1904 г. исследование «Географическая ось истории», Х. Маккиндер вывел географическую константу, в соответствии с которой замок к мировому господству находится в сердце Евразии – огромном пространстве суши, протянувшемся от Русской равнины до Тихого океана, большую часть которой занимает Россия. Для определения этого пространства Х. Маккиндер вводит понятие Хартленда – сердцевидной земли, к которой примыкают внутренний полумесяц или внутренняя дуга из Западной Европы, Аравийского полуострова и Индокитая и внешний полумесяц или периферийная дуга, включающая в себя Америку, Океанию и Африку. Примечательно, что США были размещены Х. Маккиндером на периферии мирового политического пространства, а родная Великобритания вместе с основной своей колонией – Индией – во внутреннем полумесяце, не относящемся к географической территории, которая обеспечивает мировое господство. Вполне логично предположить, исходя из политической и мировоззренческой позиции автора Хартленда, что, уделяя сердцевинной земле Евразии такое значение, он вовсе не питал симпатий к России, как владычицы Хартленда, и даже не в первую очередь руководствовался теорией доминирования теллурократии (владение сушей) над талассократией (владением морями). В большей степени, таким образом, Х. Маккиндер указывал Великобритании и её геополитическим союзникам на необходимость взять под контроль Хартленд, к которому он в ряде случаев добавлял и Германию как сухопутное государство.
Но уже в 1919 г. он вносит существенное уточнение в политико-географическую картину мира, наделяя Восточную Европу способностью открыть замок Хартленда. Х. Маккиндер формулирует в работе «Демократические идеалы и реальность» следующее заключение: «Кто контролирует Восточную Европу, тот командует Хартлендом; кто контролирует Хартленд, тот командует Мировым островом (т. е. Евразией и Африкой); кто контролирует Мировой остров, тот командует миром». Принципиальность этой корректировки состоит в том, что теперь «сердце мира» смещается к внутреннему полумесяцу, частью которого является Европа, и удаляется от России, ибо в международной политике принято к Восточной Европе относить Польшу, Чехию, Словакию, Венгрию, Румынию, с конца ХХ в. сюда добавляют ещё Прибалтийские государства, а также Белоруссию, Украину и Молдавию. Российскую Федерацию в перечень стран Восточной Европы не включают. С некоторыми изменениями (без Белоруссии, Украины и Молдавии) так было и в 1919 г.
Следует отметить, что Х. Маккиндер не приводит каких-либо убедительных посылок, обосновывающих его суждение о «ключе» к Хартленду, – в большей степени политическое значение Восточной Европы в «географической оси» выводится из её (географической) близости к «сердцевинной земле». Такой дискурс служит ещё одним подтверждением ранее озвученного предположения, что Х. Маккиндер строил свою концепцию как своеобразную внешнеполитическую доктрину Великобритании и США, направленную на поиск способа взять под контроль евразийские просторы России. При этом, конечно, нельзя исключать того, что Х. Маккиндер был искренне убеждён в значении Хартленда для мирового господства и уже исходя из этого делал (гео) политические выводы и давал рекомендации в сфере внешней политики.
И, наконец, в 1943 г. Х. Маккиндер внёс ещё более существенные изменения в свою Географическую ось истории – страна внешнего полумесяца – США – уже рассматривается им как другая ось наряду с Хартлендом (Советским Союзом). В этом случае все остальные государства вращаются вокруг не одной оси, а двух. С позиции реальной геополитической ситуации, складывающейся в середине ХХ в., такой вывод был совершенно корректным. Более того, Х. Маккиндер фактически предсказал становление двухполюсного мира, когда во второй половине ХХ столетия СССР и США были основными пунктами сбора участников геополитического процесса. А существование международной организации так называемых неприсоединившихся стран лишь подчеркивало эту двухполюсность или двухосность, если точно по Маккиндеру.
Однако с такими уточнениями Географической оси истории у Х. Маккиндера уже не получалось – и по причине появления второй оси (США), и вследствие разрушения модели Хартленд – Внутренний полумесяц – Внешний полумесяц. Относительно концепции Х. Маккиндера можно сказать, что предлагаемые им модели геополитического устройства были дискриптивными, производными от складывающейся международной обстановки и имеющими сугубо географическое выражение. В этих моделях практически не просматриваются культурно-цивилизационные признаки и государств оси, и стран, включённых в полумесяцы. Не иначе как географически можно объяснить включение во внутренний полумесяц и (Западной) Европы, и Аравии, и Индокитая, принципиально различающихся по социокультурным и цивилизационным параметрам.
Нельзя сказать, что американский военно-морской теоретик и историк Альфред Мэхэн прямо противоречит Х. Маккиндеру, но средством (единственным с его точки зрения) достижения мирового господства он видит морское могущество. Противоречия не обнаруживаются уже хотя бы потому, что с помощью морского могущества можно победить сухопутные силы и, если соразмерять концепции А. Мэхэна и Х. Маккиндера, овладеть «сердцевинной землёй» – Хартледом. Общее между ними состоит в том, что географический фактор является определяющим для геополитического устройства. У Мэхэна контроль над морским пространством обеспечивает политическое господство как в отдельно взятом геополитическом регионе, так и в мире в целом. Естественно, что эта географическая среда – море – становится фактором господства лишь в случае, если государство приходит в неё (среду) оснащённым соответствующими средствами: военно-морскими силами и торговым флотом.
К тому времени, когда Карл Хаусхофер начал заниматься геополитикой (1911 г.), в этой отрасли научного знания сложились представления о существовании двух основных исторических центров силы, формирующихся по географическим признакам – теллурократии и талассократии. При этом некоторые геополитические концепции обосновывали возможность достижения мирового господства мощью суши, земли (теллурократия), а другие – мощью моря (талассократия). К. Хаусхофер принял такую модель геополитики и, не вдаваясь в преимущества власти суши или власти моря, предложил геополитическую доктрину, которая могла быть положена в основу внешней политики континентальных государств Евразии – Германии, России и Японии.
К. Хаусхофер исходил из того, что основанием для межгосударственного союза, создания геополитического блока (вего редакции – Континентальный блок) могут быть не культурно-цивилизационные параметры, а географическое положение. Он также считал, что геополитическими партнёрами Континентального блока (Германии, России и Японии) должны стать Италия, Испания и Франция. Ось этого геополитического союза, по мнению К. Хаусхофера, создаётся по линии Берлин – Москва – Токио. Собственно, для К. Хаусхофера Континентальный блок и Ось Берлин – Москва – Токио являются равнозначными понятиями. Следовательно, Италия, Испания и Франция – это некое дополнение Континентального блока, возникающее вследствие их антагонизма морскому владычеству Великобритании и подтягивающихся к ней в начале ХХ в. Соединённых Штатов.
Главными государствами этого геополитического союза К. Хаусхофер считал Германию и Россию, даже в Континентальном блоке, и соответственно Оси Берлин – Москва – Токио для Японии он отводил роль сугубо требуемого элемента конструкции, необходимого для завершения всей экспозиции. Вторые роли Японии, а тем очевиднее Италии, Испании и Германии в геополитическом союзе К. Хаусхофера и выделение на первых позициях Германии и России как континентальных держав в некоторой мере снимают вопросы – почему островная Япония, морские Испания и Франция (с великими морскими историями) оказались в континентальном союзе, а не морском. Но ещё более это объясняет факт расхождения интересов стран Континентального блока с талассократическим союзом Великобритании и США.
Известно, что геополитическая доктрина К. Хаусхофера в определённой степени использовалась государственным руководством нацистской Германии в период 1933–1940 гг. Существует версия, что Ось Берлин – Москва – Токио не сложилась по причине ксенофобии А. Гитлера и антикоминтерновской позиции Третьего рейха (усилившейся после гражданской войны в Испании) и Японии (мотивированной войной в Китае). По этой версии получается, что Советский Союз был готов создать вместе с Германией Континентальный блок, но Германия разрушила этот проект, начав 22 июня 1941 г. войну с СССР. Не менее вероятной может быть и иная версия, что именно СССР не принял предложение нацистской Германии образовать совместно с самурайской Японией новый геополитический союз – Континентальный блок, как он был выписан в доктрине К. Хаусхофера. Тому было несколько причин: Коммунистическая Россия в 30-х гг. ХХ столетия, во-первых, уже отказалась от идеи построения Всемирного Союза Советских Социалистических Республик и не прельщалась перспективой нового передела мира совместно с национал-социалистической Германией, во-вторых, советское руководство сохраняло приверженность социалистическим и коммунистическим идеалам, принципам интернационализма, что проявилось в интернациональной помощи Народному фронту Испании в 1936–1939 гг., стремлении защитить Чехословакию от оккупации Германией в 1938 г. (к слову сказать, Интернациональные бригады для военной поддержки Народного фронта в Гражданской войне в Испании формировались при содействии правительств Советского Союза, Франции и Мексики и лояльности правительства США), в-третьих, те же ценности, что и в случае с Испанией, не позволили СССР поддержать японскую агрессию против Китая, а наоборот, располагали Советское правительство к поддержке сначала Гоминьдана Чан Кайши, а затем Коммунистической партии Китая Мао Цзедуна, боровшихся против японской интервенции. Всё это привело к тому, что в начале 40-х гг. ХХ столетия Советский Союз отклонил возможные предложения Германии по созданию Оси Берлин – Москва – Токио.
Рассматривать геополитическую доктрину К. Хаусхофера, направленную против основанного на морской мощи мирового господства Великобритании и США, как концепцию евразийства не представляется возможным уже потому, что сам он свой проект Континентального блока не наполнял смыслами евразийской теории. Более того, К. Хаусхофер Евразию отождествлял с Россией или Советским Союзом. Достаточно сослаться на название его работы – «Континентальный блок: Центральная Европа – Евразия – Япония», где под Центральной Европой понимается Германия, а под Евразией – Россия/СССР. Из этого допустимо сделать заключение, что К. Хаусхофер всё-таки принимал во внимание культурно-цивилизационные отличия между Германией и Россией, хотя и не исследовал в работах влияние культурно-цивилизационных факторов на геополитическое форматирование.
Николас Дж. Спайкмен в статьях и книгах фактически адаптировал идею Хартленда Маккиндера к внешнеполитическим/геополитическим интересам США. Наряду с Хартлендом, отмечал Н. Спайкмен, существует Римленд (дуговая земля), которая окружает Хартленд с запада, юга и юго-востока. Именно управление Римлендом даёт возможность контролировать Хартленд или Евразию, имеющую геостратегическое значение по причине наличия там богатейших природных ресурсов и содержащейся в её просторах гигантской социальной энергии, не позволяющей кому-либо управлять миром. Потому, если США намерены взять на себя функции по управлению миропорядком, то они должны добиться управления Римлендом и благодаря этому взять под контроль Хартленд.
По сути, Римленд Н. Спайкмена стал дополнением, конкретизацией и развитием Хартленда Маккиндера. Причём Римленд весьма схож по географическому расположению с внутренним полумесяцем Маккиндера. Потому говорить о какой-либо альтернативе концепции Спайкмена концепции Маккиндера вряд ли возможно, да и нецелесообразно.
Н. Спайкмен выступил в рамках своей концепции также автором так называемой политики сдерживания, когда управление Римлендом было призвано сдерживать любые геополитические агрессии, исходящие от Евразии. Насколько такие заключения соответствовали действительности, это уже другая проблема, в данном случае лежащая за границами нашего исследования.
Вслед за Х. Маккиндером, А. Мэхэном и К. Хаусхофером, Н. Спайкмен считал географический фактор важнейшим в политике государства, влияющим в конечном счете, на геополитический статус страны. Но географический фактор вовсе не означает, что государство становится заложником своего географического положения и должно довольствоваться тем, что определила ей историческая судьба. Примеры небольшой островной Великобритании, ещё меньшей Португалии, достигавших мирового господства, свидетельствуют о возможности эффективного использования географического фактора при наличии политической воли. По мнению Н. Спайкмена, США в 30-е гг. ХХ в. не уделяли должного внимания географическому фактору и не могли влиять на мировую политику. Определение значения Римленда было призвано исправить эту ситуацию.
Геополитические концепции авторов второй половины ХХ в. уже не строятся на сугубо географическом факторе. География государства теперь не рассматривается в качестве основного источника геополитики, рассматриваются и другие условия.
Одним из таких авторов является французский географ и геополитик Ив Лакост. В концепции он отводит географическому пространству роль пассивной среды, в границах которой осуществляют свою деятельность политические институты, в том числе государство. В результате такой деятельности государство преобразует пространство и создаёт необходимые условия, которые и являются, собственно говоря, геополитикой. И. Лакост считает, что не географическая среда задаёт границы политике, а политика определяет географическое пространство её субъектов. Сложно сказать, что тут оригинального, с учётом того, что И. Лакост позиционирует себя вне или даже – над континенталистской (теллурократической) парадигмой и моделью морской мощи (талассократической) в политологии. Разве что у Ф. Ратцеля можно найти определения существенного значения и первоочередной роли географической среды и климатических условий (да ещё у Э. Хантингтона
, которого вряд ли целесообразно относить к геополитикам). Но уже у Р. Челлена географическая среда и климат не даются в качестве определяющих в жизни государства, не говоря о концепциях К. Хаусхофера, А. Мэхэна и Н. Спайкмена. По сути, И. Лакост оперирует теми же элементами, что и его предшественники – географическими условиями и разворачивающимися в их рамках политическими действиями. Акцентуация политических действий в концепции Лакоста объясняется тем, что он пытается встроить геополитику в локальную (но всё же – географическую) среду. И тогда разница обнаруживается в том, что традиционная геополитика (надо сказать, адекватная смыслу самого термина) видит географический фактор в воздействии глобальных пространств на политику государств, а так называемая новая геополитика, в данном случае в лице И. Лакоста, стремится внедрить геополитический инструментарий в локальные границы, в пространство регионов. Для этого И. Лакостом вводится новый термин «внутренняя геополитика». Однако ни он сам, ни кто-либо другой вряд ли смогут объяснить, чем «внутренняя геополитика» отличается от региональной или внутригосударственной политики.
Заслугой Сэмюэла Хантингтона является то, что он не остановился на сугубо дескриптивном методе в характеристике геополитического устройства современного мира, что было характерно для классической геополитики, а предпринял попытку объяснить геополитические интересы и геополитическую расстановку в мире культурно-цивилизационными системами ценностей, объединяющих различные этнические образования в цивилизационные блоки.
Пожалуй, впервые именно у С. Хантингтона географическая среда становится не более чем пространством реализации, с помощью политических методов и способов, цивилизационных интересов государств и их союзов. Ретушируя влияние природной среды, воплощаемой в географическом пространстве, на культуру (во всех сферах её проявления – от материальной до духовной) и цивилизацию, не говоря уже о дихотомии природа – (человеческая) деятельность, С. Хантингтон «выплеснул младенца вместе с водой». От «сциллы» географического детерминизма он оттолкнулся к «харибде» религиозно-политической зависимости типов цивилизаций.
Очевидной ошибкой С. Хантингтона стало выведение культурно-цивилизационных формирований из специфики конфессионально-мировоззренческих систем. Тогда в одном формировании (конфессиональной цивилизации по С. Хантингтону) оказываются этнические сообщества, находящиеся на самом деле в различных культурно-цивилизационных образованиях. Например, монголы, как буддисты, оказались в одной конфессиональной цивилизации с тайцами, лаосцами, кампучийцами и бирманцами. Причём это монголы из Республики Монголия, а вот монголы, также буддисты, из Автономного района Китайской Народной Республики Внутренняя Монголия отнесены С. Хантингтоном к Синской (Китайской) цивилизации.
Следствием ошибки С. Хантингтона выбора критериев культурно-цивилизационной дифференциации стало неверное представление геополитического устройства. Это проявляется в том, как пример, что мусульманские страны разделились по разным геополитическим блокам. Геополитическое позиционирование православных стран также не вкладывается в схему, предложенную С. Хантингтоном.
Весьма своеобразно интерпретировал идеи С. Хантингтона о столкновении цивилизаций современный французский геополитик Эмерик Шопрад. Во-первых, он разорвал Западную цивилизацию, выделив Европейскую континентальную цивилизацию. Во-вторых, для Европы основным противником, если не врагом, являются США и их стратегический союзник Великобритания. В-третьих, свой европоцентризм Э. Шопрад наполняет евразийским содержанием, по которому континентальная Европа может быть объединена вокруг России и во главе России с тем, чтобы отстаивать общие интересы (Европы и России) от посягательств со стороны США. В-четвёртых, естественными союзниками Европы и России выступает Исламская цивилизация, которая культурно близка Европейской цивилизации.
Ближе к тексту оригинала Э. Шопрад воспроизводит позиции и оценки геополитического устройства Х. Маккиндера и К. Хаусхофера. Примечательно, что на Х. Маккиндера даются прямые ссылки, а К. Хаусхофера даёт контекстуально (см.: 421). В сочетании получается ретрансляция идеи Хартленда и континентализма с тем уточнением, что в континентализме Шопрада остаётся базовой страной одна Россия, а Германия выступает одним из элементов.
В силу такой эклектической конструкции Э. Шопрада все вопросы по поводу источников, факторов и обусловленности геополитического устройства должны быть адресованы не ему, а тем, чьи концепции были им использованы, – С. Хантингтону, Х. Маккиндеру и К. Хаусхоферу. Что и было нами сделано ранее.
Так сложилось, что авторов, концепции которых были рассмотрены ранее, принято относить к основоположникам как геополитики в целом, так и геополитических направлений. В частности, германского социального географа Ф. Ратцеля называют основателем геополитики, описавшим влияние географической среды на политическую жизнь государства в своём фундаментальном труде «Политическая география» (1897 г.). Его последователь шведский социолог Р. Челлен, разрабатывая концепцию, предложенную Ф. Ратцелем, ввёл в научный оборот сам термин «геополитика» (1916 г.). К категории классиков геополитики наряду с ними, принято относить британского географа и политика, автора теории Географической оси истории и учения о Хартленде (1904 г.) Х. Маккиндера, американского военно-морского историка, разработавшего концепцию «морской силы/ мощи» (1890 г.), А. Мэхэна, германского социального географа, основателя Германского института геополитики (1922 г.) К. Хаусхофера, американского историка, автора теории Римленда (1942, 1944 гг.) Н. Дж. Спайкмена.
Однако гораздо раньше этих авторов проблемы реализации культурно-цивилизационных и государственных интересов в глобальных пространствах были подняты и разработаны в обществоведческой науке России. Не умаляя заслуг западных авторов, которые всё-таки первыми разрабатывали само понятие геополитики (Р. Челлен, К. Хаусхофер), следует отметить, что отечественная научная традиция в этой области сформировала теории, которые и содержательно, и по времени стали первыми в изучении целого спектра вопросов, отнесённых впоследствии к геополитике. Особое место в этом процессе принадлежит Н. Я. Данилевскому, изложившему свою теорию культурно-исторических типов в 1868 г. в книге «Россия и Европа».
Ни у кого не возникает вопросов, когда применительно к имени Николая Яковлевича Данилевского используются эпитеты «выдающийся русский ученый» или «крупнейший российский социолог». Но чем больше и глубже мы знакомимся с научным наследием Н. Я. Данилевского, тем весомее основания считать его философом, социологом и геополитиком с мировым именем.
Н. Я. Данилевский был одним из тех российских ученых XIX в., которым по праву принадлежит приоритет в целом ряде социальных открытий и кто со всей очевидностью продемонстрировал вселенский охват русской мысли. Сейчас вряд ли может быть подвержено сомнению, что идеи Данилевского о цикличности развития определенных культурно-исторических типов были положены в основание известных социально-философских и социологических концепций О. Шпенглера и А. Тойнби.
Социально-философские и социально-политические взгляды Данилевского формировались в условиях острой, зачастую непримиримой идеологической борьбы. В этом плане выделялись два направления, получившие название «славянофилы» и «западники». Зачастую теорию Данилевского относят к традиции «славянофильства», тем самым ретушируя ее содержательную часть в угоду формы выражения. Но все-таки правильнее будет обратиться к сути работ российского философа и социолога, с тем чтобы увидеть и осознать их значение и актуальность для исследования общества в XX столетии и в настоящее время.
Наиболее важными положениями концепции Данилевского являются:
• определения культурно-исторического типа;
• идея славянства как исторически сложившейся социокультурной общности;
• и принцип Православия, объединяющий славянские племена.
Культурно-исторический тип означает, по сути, цивилизацию, которая может быть организована на основе определенных исторических традиций и культурных достижений. Продуцирование культуры, отмечал русский учёный, во многом зависит от социогенетических способностей этнических объединений. Н. Я. Данилевский первым отметил взаимосвязь и взаимовлияние культуры общества, с одной стороны, и организации его учреждений – с другой. При этом он наглядно показал и аргументированно обосновал принципиальные отличия существовавших и существующих культурно-исторических типов, например России и Европы. Говоря о Европе как особом культурно-историческом типе, Данилевский фиксирует такие типологические признаки, которые характерны для всех европейских стран и которые свидетельствуют о потенциальной объединительной тенденции в этом геополитическом регионе. Таким образом, его концепция обосновывает не только славянскую идентичность, но и европейскую консолидацию. И применительно к последней выполняет прогностические функции, что доказывают современные процессы европейской интеграции. В этом случае Европа, не меньше чем Россия, обязана Н. Я. Данилевскому.
Идея славянской солидарности строилась на базе культурно-исторической типологизации и потому не была декларативной. Она также была обоснована социально-исторической реальностью и как специфическая гипотеза полностью соответствовала характеру социально-философского исследования, предпринятого Н. Я. Данилевским. Южнославянские страны освобождались Россией от турецкого порабощения; некоторые ростки возрождения традиционной славянской культуры обнаруживали себя и в среде западных славян, которые находились под активным воздействием ассимиляционной культуртрегерской политики Европейской цивилизации. Вследствие этого у Данилевского были все основания предполагать, что окончательное освобождение Славянского мира (физическое – у южных славян и духовное – у западных) позволит осуществить формирование славянского культурно-исторического типа, славянской цивилизации и единого славянского государства.
Православие для Данилевского было незыблемым компонентом Славянской цивилизации. Безусловно, что такая позиция во многом определялась тем, что сам Николай Яковлевич был глубоко верующим человеком. Но не только этим. В России Православие было религией абсолютного большинства населения, и это была государственная религия. Введенный императором Петром I для управления религиозной жизнью Синод институционально и идеологически находился под покровительством Православной Церкви. Большинство южных славян также были православными. Западные славяне исповедовали католическое вероучение, но у Данилевского была надежда, что духовное освобождение приведет их в лоно Православия, как вероучения, сохранившего каноны первоначального Христианства.
Анализ концепции Н. Я. Данилевского позволяет сделать однозначный вывод о том, что она в целом и ее основные положения в частности являются логически выверенными, внутренне непротиворечивыми и адекватными социально-исторической реальности второй половины XIX в. Более того, его выводы не потеряли со временем своей значимости в исследовании разнообразных социальных процессов и по ряду важнейших параметров выступают в качестве методологического основания в познании современного общества, сохраняют операциональную привлекательность для разработки геополитических технологий.
В то же время концепция Н. Я. Данилевского может служить базисом для формирования новых геополитических моделей, включающих в себя такие признаки современной жизни, которые стали проявляться лишь в последние десятилетия.
Исходя из самого определения Н. Я. Данилевским культурно-исторического типа возникает вывод о том, что тип цивилизации формируется на основе специфических социокультурных качеств, характерных для особого общественного объединения. Такое объединение, как правило, предполагает общую территорию, в рамках которой устанавливаются связи и взаимодействие всех элементов культуры – экономических, политических, моральных, языковых, научных, идеологических, религиозных. В конечном счете развитие взаимодействия приводит к тому, что осуществляется формирование целостной социокультурной системы, которая вырабатывает общие правила, нормы и стандарты для всех включенных в нее элементов. Выработка в этой системе единой парадигмы социального бытия и принципов социальной организации обеспечивает образование особого цивилизационного устройства. В итоге социокультурная система выражает себя в форме цивилизации. Это заключение видится особо значимым для исследования геополитического устройства, и потому теория культурно-исторических типов Данилевского представляется базовой для нашей темы, в отличие от других геополитических концепций.
Н. Я. Данилевский был не одинок, его окружала плеяда русских гениев, персонифицирующих эпоху в развитии человеческой мысли, сравнимую с эпохами античной философии, христианской философии Средневековья, философии Нового времени и германской философии XVIII–XIX вв. Потому тем значимее вклад Н. Я. Данилевского в развитие обществоведческой науки, что он был в окружении таких корифеев, как И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, П. Я. Чаадаев, Н. К. Михайловский, К. Н. Леонтьев, Вл. С. Соловьев, отец П. Флоренский, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев и многие другие. К сожалению, некоторые из их открытий все еще мало знакомы не только международной, но и отечественной ученой среде. На примере геополитики это достаточно очевидно прослеживается.
Социологическая, а по сути, геополитическая концепция Льва Ивановича Мечникова достойна того, чтобы быть включенной в анналы мировой социологии и геополитики. Тем более что главный труд «Цивилизация и великие исторические реки» им был издан в 1889 г.
Исследуя взаимодействие природы и общества, Л. И. Мечников приходит к заключению, что не только природно-географическая среда оказывает влияние на человека, но в большей степени она сама претерпевает изменения от реализации деятельностных способностей людей. Да и само влияние окружающей среды на человека опосредовано образованием социальной кооперации и солидарностью, характерных уже для первобытных обществ. Поэтому то, что пишет Л. И. Мечников, далеко от трактовки «географического детерминизма» целым рядом философских критиков как тотальной зависимости общества от географического фактора.
К числу безусловных достижений Л. И. Мечникова, делающих его крупнейшим социологом XIX в., следует отнести:
• разработку принципов взаимодействия природы и общества с учетом решающего фактора социальной деятельности в изменениях естественно-природной среды и совершенствовании общественной системы. «По моему мнению, – пишет Л. И. Мечников в работе «Цивилизация и великие исторические реки», – причину возникновения и характер первобытных учреждений и их последующей эволюции следует искать не в самой среде, а в тех соотношениях между средой и способностью населяющих данную среду людей к кооперации и солидарности» (цит. по 318, с. 93). В этом направлении наш соотечественник пошёл гораздо дальше Ш. Монтескье, Г. Бокля и К. Риттера, «которые ограничивались признанием влияния природы на человека» (см.: 318, с. 87–97);
• обоснование необходимости учитывать при характеристике исторического развития общества исходящий от человека сознательно-деятельностный фактор. Тем самым устраняется опасность чрезмерной объективизации (на грани социального фатализма), возникающей на основе определяющего действия эволюционно-биологического механизма общественного развития, как у Г. Спенсера. Поэтому социально-философская концепция Л. И. Мечникова глубже по своему содержанию, чем социология Г. Спенсера;
• введение и использование понятия «солидарность» для обозначения сугубо человеческого качества в противовес животной борьбе за существование. Солидарность обеспечивает сохранность человеческого общества, а также служит гарантом и показателем социального прогресса. Здесь Л. И. Мечников раньше одного из классиков социологии Э. Дюркгейма сформулировал значение принципа солидарности для общества, показав его характерные черты.
Эти социологические открытия Л. И. Менделеева имеют непосредственное отношение к определению источников геополитического устройства, так как указывают на социокультурные детерминанты формирования цивилизационных образований, участвующих в процессе распределения глобальных географических пространств, т. е. в геополитических отношениях.
Что касается собственно геополитических концепций, которые начали создаваться в конце XIX – начале XX в., то Л. И. Мечников раньше Ф. Ритцеля представил научному сообществу и публике исследование, анализирующее влияние географической (природно-климатической) среды на формирование общества, развитие его культуры, становление цивилизационных типов и внешнюю политическую (геополитическую) активность государств.
Творчество русского геополитика начала ХХ века Алексея Ефимовича Едрихина (публиковавшего свои работы под псевдонимом Вандам) являет собой ещё один пример глубины осмысления проблем мироустройства, прежде всего на Евразийском континенте, и, с другой стороны, величайшей несправедливости в его оценке современниками и потомками. В августе 1912 г. А. Е. Вандам пишет книгу «Геополитика и геостратегия», в которой обосновывает теорию континентализма, где показывает необходимость установления союзнических отношений между ведущими государствами Евразийского континента – Францией, Германией и Россией, противостоящих англосаксонскому гегемонизму. Выходит, что военно-политическая доктрина Континентального блока К. Хаусхофера, обнародованная им в конце 30-х гг. прошлого века, лишь ретранслировала спустя почти 30 лет идеи А. Е. Вандама. Всё это вполне допустимо, но ни у самого К. Хаусхофера, ни у историков геополитики мы не находим ссылок на А. Е. Вандама.
Вслед за Н. Я. Данилевским геополитическое форматирование и устройство в зависимости от культурно-цивилизационных особенностей государств – участников процесса стали темой исследования для философско-политической школы Евразийства. В российской обществоведческой мысли XIX в. вопросы культурно-цивилизационного своеобразия и идентичности интенсивно изучались в рамках двух основных школ – Славянофилов и Западников. Однако сами школы не озадачивались проблемами влияния и определения геополитических процессов культурно-цивилизационными конструкциями. К тому же, даже когда Славянофильство выходило на осмысление геополитических процессов в контексте цивилизационного своеобразия, в лице Н. Я. Данилевского прежде всего оно не рассматривало Россию как цивилизационный тип и на основе этого участницу геополитических отношений.
Пожалуй, ближе всего к концепции Российской цивилизации, как цивилизации особого типа, подошли представители Евразийства, предшественником которых можно считать К. Н. Леонтьева, видевшего будущее России в союзе со странами Востока, а не с европеизированными политическими режимами западных славян – чехов, словенцев, хорватов и т. п. В работах Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого, Г. В. Флоровского, П. П. Сувчинского, позднее Л. Н. Гумилева обосновывается особый культурно-исторический тип России, обозначаемой термином «Евразия». При этом они акцентируют внимание на связи ее с азиатско-тюркским миром и противопоставляют Европейской или Западной цивилизации. В этом случае понятия «Российская цивилизация» и «Евразийская цивилизация» являются тождественными. Такой подход содержит, собственно говоря, основной недостаток теории Евразийства, когда его авторы уходят от определений Русской/Российской цивилизации, замещая их описанием и характеристикой этнокультурного симбиоза, формирующегося на обширных пространствах между Европейской и Восточными (Китайской и Индийской) цивилизациями. Что ведет к представлениям об эклектическом характере Евразийской цивилизации, ее неустой – чивости, а главное – прячет сам стержень Российской цивилизации, каковым является русская культура и Русское Православие.
Что касается геополитики, то из всех евразийцев её проблемами занимался в полной мере Пётр Николаевич Савицкий. Его главной темой исследований были культура и геополитическое своеобразие России, которая отождествлялась с понятием Евразии и представляла третий континент наряду с Европой и Азией. Выделение П. Н. Савицким России в третий континент в пределах Евразийского материка происходило на основе географического и исторического понимания. При этом им чётко различались культурно-исторические содержания (здесь явно обнаруживается наследие Н. Я. Данилевского) миров «Европы», «Азии» и «Евразии» (России).
Близость позиции П. Н. Савицкого к теории Н. Я. Данилевского состоит в том, что он также рассматривает русскую культуру в качестве детерминанта своеобразия цивилизации и её геополитического положения, с той разницей, что у Данилевского это Славянский культурно-исторический тип (цивилизация), то у Савицкого – Евразийская цивилизация. Более серьёзные различия между ними проявляются в том, что Н. Я. Данилевский фактически не уделяет внимание географическому фактору становления и развития Славянской цивилизации, равно как и Европейской, а П. Н. Савицкий своеобразие России или Евразии (что для него является тождественным) видит во многом вследствие специфики её географической среды.
Но, пожалуй, наиболее существенным есть то, что Славянский культурно-исторический тип Данилевского представлен как целостный, обусловленный едиными разрядами культурной деятельности («четырёхосновной», по определению самого Н. Я. Данилевского). Причём для Данилевского Славянство также должно сводиться к России, как к ней свелась Малороссия в середине XVII в., долго разделённая со всей Россией. Следовательно, Славянская цивилизация Данилевского означает, по сути, Российскую или Русскую цивилизацию. Потому сравнивая определения цивилизаций Данилевского и Савицкого, мы можем применять их к России.
П. Н. Савицкий как и в целом Евразийство не приняли славянскую основу Российской цивилизации, в общем-то справедливо полагая, что туранские племена России ближе к русской культуре, нежели западные славяне – чехи, поляки, словенцы и хорваты. Но Российская цивилизация у Савицкого и определяющая её русская культура получились достаточно эклектичными, образованными вследствие механического соединения в рамках Евразии разных культурно-цивилизационных традиций – Византийской (исходящей от Эллинистической), Монголо-ордынской (или Степной, Восточной) и Европейской (Западной). В результате Россия выглядит как такой культурно-цивилизационный конгломерат, который был скреплён пространством Евразии и удерживается почвой русской культуры, сохраняющей устои ещё довизантийского периода, но всё более пропитываемой евразийскими ценностями.
Современный российский геополитик Вадим Леонидович Цымбурский считает, что концепция Евразийства Савицкого не даёт объяснение природы геополитического статуса и роли России в мировых геополитических процессах. Считая, что П. Н. Савицкий в своей евразийской концепции создал версию концепции Хартленда Маккиндера, В. Л. Цымбурский, понимая «сердцевину суши» (Heartland) как пространство степей и пустынь с лесным северным пограничьем, констатирует, что ни та ни другая не помогают охарактеризовать и оценить положение России, в каком она оказалась после 1991 г., утратив степной Казахстан, лесную Беларусь и лесостепную Украину. Для того чтобы объяснить это положение, он вводит термин «Остров Россия», принимая в качестве базового состояния территорию допетровской России XVII в. Другими словами, матрица России, надо полагать в культурно-цивилизационном плане (В. Л. Цымбурский использует термин «этноцивилизационная платформа»), оказывается значительно ограниченной в географическом пространстве по сравнению с Хартлендом Маккиндера и тем более Евразией Савицкого. Сам В. Л. Цымбурский это ограничение передаёт вполне ясным определением – «остров (Россия) в «сердцевине суши». Таким образом, историческая Россия или Русь оказывается отрезанной от своих социогенетических культурно-исторических корней на западе и юго-западе – Малой Руси, Белой Руси, Червоной Руси, Чёрной Руси и других территорий, входивших в состав Древней Руси и, главное, своим этнокультурным потенциалом непосредственно участвовавших в формировании русской культуры.
Эти территории, равно как Прибалтика, Закавказье, Казахстан и Средняя Азия, В. Л. Цымбурский обозначил термином «Великий Лимитроф», который, по его представлениям, отделяет «Остров Россия» и от Европейской, и от Азиатской (Китайской и Индийской) этноцивилизационных платформ. На западе «Острова Россия» «территории-проливы» дистанцируют его от собственно Европы, на востоке и юге к «Великому Лимитрофу» от России примыкает «Великий Лимитроф» от Китая в пространстве Синьцзяна (Уйгурии), (Внутренней) Монголии и Манчжурии. Если в культурно-цивилизационном контексте с отведением Прибалтики, Закавказью, Казахстану и Средней Азии статуса «Великого Лимитрофа» ещё как-то можно, не соглашаясь, относиться с пониманием природы таковых утверждений, то причисление Украины и Белоруссии к «великолимитрофным» территориям от «Острова Россия» не имеет каких-либо аргументированных обоснований кроме констатации политического факта Беловежских соглашений. Однако политические события в географическом пространстве и культурно-цивилизационное содержание этого пространства вещи хотя и совместимые во времени, но принципиально различные в своих сущностных характеристиках.
