скачать книгу бесплатно
Под холодным мартовским ветром 1942 г. началась выгрузка оборудования, людей отправили пешком к недостроенному зданию депо, расположенному в двух километрах от железной дороги; в этом большом протяжённом здании вдоль стен устроили из фанерных щитов клетушки для каждой семьи, а посредине сделали проход через весь цех; люди жили там до тех пор, пока им не построили квартиры в деревянных двухэтажных домах из бруса; в срочном порядке дома возводили строители ОСМЧ-15. Кулагин читал свои стихи на юбилейной встрече выпускников легендарной школы № 9, в Москве (1985 г.):
Не городом и не деревней
Рубцовка до войны была,
Не новой и не очень древней
И мирно жизнь её текла.
В широких улицах свободно
Саманки старые в пыли
Везде рекою полноводной
Арыки мутные текли.
На фронте от харьковчан ждали тракторов; без гусеничной тяги тяжёлые орудия оставались недвижимыми. Нужен был и хлеб. Потеряны важнейшие житницы, приходилось думать о распашке новых земель. Хотя трактор – не танк, вопрос о срочном возобновлении производства стоял остро. Руководителем строительства был директор ХТЗ с 1939 г. Парфёнов Пётр Павлович, который потом стал первым директором нового Алтайского тракторного завода. Теперь в 4-х км севернее г. Рубцовска, в голой степи, где до войны начали строить зерносклады, требовалось возвести тракторный завод с крупными цехами и специальными сооружениями; план мог показаться нереальным: через несколько месяцев начать выпуск тракторов в пустынной, завьюженной и неприветливой степи Алтая.
Из истории строительства АТЗ.
С февраля 1942 г. ударными темпами преобразовывались зерносклады в цехи: ремонтно-механический, чугунолитейный, прессовый, моторный, механосборочный, инструментальный; одновременно строились сталелитейный и кузнечный цехи, теплоэлектроцентраль со сложной системой водозаборных сооружений на реке Алей; до пуска ТЭЦ снабжение цехов электроэнергией осуществлял энергопоезд (№ 10), прибывший из Томска; эта временная энергетическая база целиком себя оправдала, так как дала возможность развернуть монтажные работы в цехах, на строительных площадках и этим ускорить пуск завода. Внутризаводская транспортировка грузов осуществлялась на лошадях. Прибывали всё новые эшелоны, приходили партии новобранцев – в основном сельская молодёжь. Жгли костры, долбили мёрзлую землю, закладывали землянки. Не ожидая, когда появится крыша над головой, устанавливали станки. Хотя выполнялся только нулевой цикл, но котлованы уже получили названия: сборочный цех, литейный, инструментальный… Всё делалось одновременно: строили, монтировали, изготавливали детали, обучали новичков.
Ежедневно на копке фундаментов, котлованов и траншей работало 1500 человек; работали с 8-ми утра до 11 часов дня на строительстве своих землянок, а с 11 часов до 10-11 часов вечера – у себя в цехах и учреждениях завода; выходных дней было только два в месяц, отпусков не полагалось. Руководство и население города прилагали неимоверные усилия, чтобы сложившаяся обстановка с жильем, топливом, продуктами питания как можно скорее разрешалась. Ответственным работникам разрешалось уходить домой только после двух часов ночи, так как ежедневно в это время докладывалось в Москву о строительстве заводов и жилья для размещения эвакуированного населения. Для мастеров, технологов, начальников цехов и отделов был введен режим с почти круглосуточным пребыванием на работе. Люди вспоминали годы, когда строился ХТЗ под руководством первого директора Свистуна Пантелеймона Ивановича, прекрасного организатора, которого можно было встретить на стройке в разное время суток. После пуска ХТЗ его пригласил к себе Сталин и в присутствие наркома тяжёлой промышленности Серго Орджоникидзе пожал руку, обнял и сказал: «Спасибо тебе товарищ Свистун за завод». В 30-е годы Свистун успешно руководил заводом. В 1937 г. Орджоникидзе, не выдержав репрессий против своих питомцев – директоров крупнейших заводов страны, застрелился. В 1938 г. прямо в кабинете во время заводской планёрки был арестован директор Свистун П.И. и вскоре расстрелян. Следующий директор, талантливый руководитель ХТЗ Брускин Александр Давидович через год был арестован и погиб в лагере.
Суровой была на Алтае зима 1942 года; несмотря на тяжелые погодные условия, день и ночь работали на заснеженных пустырях люди; не имея механизации, люди всю работу, даже самую трудоемкую, делали вручную; не хватало рабочих рук, и тогда на помощь литейщикам приходили служащие главной конторы, заводоуправления, которые, устроив живой конвейер, из рук в руки передавали нагруженные песком ведра на формовку. Все, кто видел, в каких трудных условиях рождался завод, как создавались и росли его кадры, убеждались, какой неисчерпаемый источник энергии, трудолюбия, упорства и мастерства представляют простые люди. Пускаясь в дальний путь, каждый эвакуированный взял с собой самое необходимое, самое ценное. Конечно, понятие о ценностях изменилось неизмеримо. В выигрыше оказался тот, у кого нашлись в нехитром багаже валенки или добротный кожушок и вообще тёплые вещи. Некоторые рабочие ХТЗ везли с собой совсем другие вещи: полный набор режущего и измерительного инструмента, необходимый для того, чтобы сразу начать работу. Это была уже не просто ценность, настоящий клад. Устанавливался станок, а рядом – шкаф с инструментом и оснасткой, и пока ещё возводились стены, разыскивали среди тонн прибывающего груза те или иные части оборудования и всяких мелочей, без которых невозможно точить, сверлить, фрезеровать, работа уже кипела. Тысячи молоденьких алтайцев из ближних и дальних деревень становились рабочими. Комсомольцы ХТЗ были учителями новобранцев на участке механической обработки.
В марте 1942 г. в Новосибирске было начато проектирование заводской теплоэлектроцентрали, а 9 апреля уже начались строительные работы на площадке будущей ТЭЦ; в течение двух месяцев тракторостроители вручную соорудили насосную станцию, брызгальный бассейн для охлаждающей системы ТЭЦ, проложили более двух километров водопроводных, пять километров высоковольтных линий и около двух километров железнодорожных путей. Одновременно с напряжением велись работы по монтажу ТЭЦ; в рекордный срок был сдан фундамент под турбину в 6 тысяч киловатт, ремонтировались имеющиеся на месте части оборудования, тут же почти кустарным способом изготавливались недостающие детали. 1 июля 1942 г. был дан первый электрический ток.
Меня, строителя, удивляют темпы возведения объектов и высокое качество строительных конструкций. 7 июля 1942 года расплавленный металл огненной струёй пошел из первой вагранки чугонолитейного цеха; из металла первой плавки отлили чугунную плиту, на которой написали: «Своевременным пуском завода приблизим разгром немецко-фашистских захватчиков»; эта мемориальная доска была прикреплена на здании заводоуправления, а впоследствии стала одним из экспонатов Государственного музея Революции в Москве. Об условиях труда, быта и настроении алтайских тракторостроителей зимой 1942-1943 годов рассказал на страницах «Правды» писатель Федор Панфёров: «Это были не цехи, а коптилки: под каждым станком, чтобы не замерзла эмульсия, топились железные печки. От них шел угар. Около станков люди, закутанные кто во что попало. И особенно тяжело было тем, у кого станки стояли под открытым небом. Тут тоже под каждый станок ставилась печка. Но она совсем уже не грела человека. Представьте себе: при злых сибирских морозах у станка стоит человек, закутанный в шарфы, шали, в варежках и вытачивает деталь. После этого он идет "домой" в землянку или полухолодный барак, принимает скудный обед и, не раздеваясь, ложится спать… Так ведь не один, не два дня, а месяцы. Временами казалось, что это немыслимое дело – выпустить первый трактор без завода. Казалось, что людские силы надорвутся, и тогда замолкнут, заиндевеют от мороза станки. Но люди упорно не отступали от намеченной цели, упрямо, с сознанием, что они куют победу здесь – в глухом и далеком тылу».
24 августа, когда гитлеровцы пошли на штурм Сталинграда, когда бойцы 21-го стрелкового полка отчаянно дрались за вокзал, за общежития, за корпуса СТЗ, в Рубцовске харьковчане не забыли заветы первого директора ХТЗ Свистуна и собрали первый трактор; конечно, он рождался не только в цехах АТЗ, но и далеко за его пределами – там, где изготавливались прокат, сталь, резиновые, металлические и другие изделия. Первый трактор-алтаец вышел в намеченные сроки – в канун 25-той годовщины Октябрьской революции. Трактор с деревянной кабиной встал на смену сталинградскому
и харьковскому. В самые тяжелые месяцы войны, когда в искалеченных обстрелами цехах Сталинградского тракторного строчили пулеметы, а Харьков был оккупирован фашистами, первый Рубцовский трактор стал символом победы труда над разрушением. Через некоторое время наша семья переехала из депо в коммунальную квартиру, расположенную на втором этаже двухэтажного кирпичного дома, построенного ещё до войны; в одной комнате жил директор школы Борис Израилевич Чёрный (его завали школьники БИЧ); он жил со своими взрослыми высокого роста сёстрами-двойняшками, имевшими такие большие дефекты своего тела, что стеснялись выходить на улицу днём; наша семья занимала одну комнату и коридор, в котором я спал на ящиках; комната была просто большой спальней, ибо на кроватях размещались мама с Олей, тётя Вера с Зоей, Виктор; папа на строительстве завода занимался монтажом и отладкой прибывающего оборудования прямо под открытым небом, т.к. корпуса цехов только начинали возводить; он редко спал дома, вечером после работы в здании главной конторы завода (довоенный сельхозтехникум) оставался ночевать; дома места всем не хватало, поэтому днём мама отправляла Витю делать домашнее задание в школу, а меня – на улицу проводить время с товарищами, которым также не было места дома. Позже тётя Вера и Зоя после освобождения Киева в ноябре 1943 г. уехали домой на Украину. Помню, что наискосок от нашей квартиры жили Парфёновы, но в то время я с Толей не встречался. Когда напротив через дорогу был построен деревянный двухэтажный дом, наша семья туда перешла жить.
В апреле 1943 г. неимоверными усилиями завод выпустил первые 50 тракторов – это была большая победа! Из Москвы пришла на завод правительственная поздравительная телеграмма, подписанная Молотовым.
Люди нуждались в самом насущном, а помочь им было нечем. Но всё же были и свои победы, радости. Когда открыли детский сад и ясли, когда наладили заводское подсобное хозяйство и подали к столу бледным от изнурения рабочим молодой лучок и огурчики. И одна из самых больших радостей за три года – когда узнали об освобождении Харькова 23 августа 1943 г. Алексей Толстой, приехавший туда почти сразу после освобождения города, писал в «Правде» о том, что главная улица напоминает развалины Помпеи. А вот строки, принадлежащие Николаю Тихонову: «Город разрушен. Это кладбище, собрание пустых стен и фантастических руин».
В Рубцовске харьковчане собрались на митинг. У многих на глазах блестели слёзы. Алтайцы, сибиряки разделяли общую радость. Вместе со всеми они обсуждали, как помочь ХТЗ. На восстановление завода рвались все. Но поехать могли самые нужные, чтобы не снизить сложившееся на новой площадке темп производства. В Харьков направлялись ремесленники, токари, инженеры из Горького и Красноярска, эшелоны с материалами, прибывавшие из разных уголков страны. Среди груд щебня и металла работали в основном молодые люди. Растаскивали завалы, восстанавливали цеховые помещения. И так же, как это делалось в эвакуации, устанавливали оборудование, не ожидая окончания стройки, которая должна была растянуться на месяцы, а может, и на годы. Как и в тридцатые, прибыла на Тракторострой выездная редакция «Комсомольской правды». В мае 1944 г. на закопченных стенах, изувеченных взрывами цехов, забелели листки с крупно набранной «шапкой»: «КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА» НА ВОССТАНОВЛЕНИИ ХТЗ».
«Молодой харьковчанин! Сегодня ты участвуешь в воскреснике по восстановлению ХТЗ. Четырнадцать лет назад вот так же вместе со строителями работали молодые харьковчане – школьники, студенты, служащие. Товарищ, ты видишь, что натворили немцы на нашем красавце заводе. Пусть не грусть, не вздохи, а упорный труд будет твоей местью гитлеровцам. Поднимем из развалин родной Тракторный!». Школьники в этом призыве стоят впереди всех – подростки и дети были главной силой на восстановлении, ведь война ещё не окончена. Но мы наступаем! Освобождён Киев, бои гремят уже за Днепром. На берегах харьковских речек работают пленные в тёмно-зелёных мундирах – восстанавливают мосты. До конца войны ХТЗ восстановил выпуск тракторов. Ещё три года ушло на то, чтобы выйти на рубежи предвоенного времени.
Вскоре меня определили в детский сад, который располагался в одном из бараков посёлка; зима 1942-43 г.г. была очень суровая, температура опускалась ниже тридцати градусов, а отопление было слабое, дети болели, в т.ч. и я, схвативший воспаление лёгких. Вообще-то я любил болеть, и этому была причина: ведь в семье всё внимание было приковано к маленькой Оле, и только когда я болел и лежал в постели, мама кормила меня куриным бульоном и вкусной тушёной морковью; мама всегда удивлялась и хвалила меня за то, что мне нравилось принимать лекарства, даже очень горькие; папа, придя с работы, садился на край моей кровати, расспрашивал меня и рассказывал что-нибудь интересное; тётя Вера читали мне сказки; ко мне приходил врач: чрезвычайно живописный пожилой мужчина очень высокого роста, с массивной головой, окаймлённой совсем чёрными густыми кудрями; лицо его, с правильным строгим профилем, с седыми взъерошенными бровями и с глубокой продольной складкой, пересекающей снизу доверху весь его широкий лоб; он сначала показаться мне суровым, почти жестоким на вид, но когда он заговорил, лицо его осветилось такими добрыми, простодушными глазами, какие бывают только у малых детей.
Лёжа в постели, я подробно рассматривал свою самую любимую в раннем детстве книгу Бориса Жидкова «Что я видел», её называли «Почемучка»; она была большого формата с замечательными иллюстрациями и рассказами, обращёнными к детям младшего возраста – настоящая детская энциклопедия, которую родители сумели привезти её из Харькова; листая её, я погружался в мир простых вещей, окружающих нас: там были железные дороги с паровозами и старыми светофорами, управляемыми тросом, пожарные машины с высокими лестницами, самолёты и лётчики – всё это развивало любопытство, вызывало множество вопросов к маме и старшему брату, когда они читали мне книжку по вечерам; прежде, чем я через десять лет увидел настоящий трамвай в Барнауле, то уже познакомился с его изображением в книжке – таким ярким, точным, выпуклым и неподвижным; многие рассказы я знал наизусть, и даже трудно передать, сколько я обязан этой книге; я и теперь храню благодарное воспоминание и об этом удивительном детском пособии. В 2015 г. я решил купить эту книгу внукам, но в магазинах Москвы, даже самых крупных, она была в «усечённом» варианте: малого формата, совсем небольшие рисунки (современные, а не те, что были ранее в книге) вставлены в текст, а не изображены отдельно, крупно, да и количество их сокращено. В моей детской книге был картонный переплёт и на первой странице обложки на светло-жёлтом фоне изображены наиболее яркие и красочные картинки. Побывал я на самой большой в Москве постоянной книжной ярмарке, расположенной
под трибунами крытого стадиона на проспекте Мира; нашёл одного продавца-пенсионера, у него дома была старая довоенная Почемучка; но когда на другой день я её увидел, покупать не стал: грязная, потрёпанная, обложка чем-то залита и пр.; полистал её и нахлынули воспоминания детства; как у Л. Н. Толстого: «Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений».
Воспитатели в детском саду учили мальчиков и девочек вышивать крестиком звёзды и цветы на кисетах, отправляемых солдатам на фронт, туда же мы вкладывали свои рисунки; также учили нас читать наизусть стихи о Сталине «Курит Сталин трубочку свою…» и о Красной Армии:
Климу Ворошилову письмо я написал:
Товарищ Ворошилов, народный комиссар!
В Красную армию в нынешний год,
В Красную армию брат мой идёт!
Товарищ Ворошилов, ты, верно, будешь рад,
Когда к тебе на службу придёт мой старший брат.
Нарком Ворошилов, ему ты доверяй:
Умрёт он, а не пустит врага в Советский край!
Слышал я, фашисты задумали войну,
Хотят они разграбить Советскую страну.
Товарищ Ворошилов, когда начнётся бой –
Пускай назначат брата в отряд передовой!
Товарищ Ворошилов, а если на войне
Погибнет брат мой милый – пиши скорее мне!
Нарком Ворошилов, я быстро подрасту
И встану вместо брата с винтовкой на посту!
К декабрю 1943 г. завод выпустил первую тысячу тракторов, и теперь стал единственным в стране заводом (остальные были разрушены немцами, ЧТЗ выпускал танки), снабжавшим фронт и колхозников гусеничными тракторами. В январе 1944 г. на завод пришла телеграмма Сталина, поздравившего тракторостроителей с большим достижением. В этом же году АТЗ было передано на постоянное хранение знамя Государственного Комитета Обороны; большая группа отличившихся тракторостроителей была награждена правительственными наградами; директор завода Парфёнов П.П. был награждён высшей правительственной наградой – орденом Ленина; мой отец награждён орденом «Знак Почёта».
Хочу обязательно отметить, что детям работников завода уделялось повышенное внимание, чтобы они росли образованными и здоровыми; кормили детей хорошо, за этим следил профком завода; в группу детского сада приносили из кухни обед в вёдрах и тазах; однажды дома меня спросили, что было на обед, я бодро ответил: «Ведро супа, таз каши и кастрюля компота», чем вызвал у домочадцев гомерический хохот, а впоследствии это воспоминание стало семейной забавой. Как-то потребовалось мне принести в сад кальку для перевода картинок, а также белую бумагу для рисунков; мама сказала, чтобы я попросил папу, у которого на работе бумага есть; несколько дней папа не выполнял мою просьбу, несмотря на то, что мы с мамой закладывали ему в карманчик пиджака, где расчёска, записку с напоминанием; он признавался, что забывает принести, поскольку работал в цехах; я обижался (потому и, наверное, запомнил), т.к. другие дети уже работали с бумагой, но, вероятно, когда мама в моё отсутствие серьёзно с папой поговорила, чертёжную бумагу-миллиметровку он принёс, и на обратной стороне можно было рисовать. В садике имелось страшное место – это, освещённая маленьким окном, полутёмная уборная, когда-то предназначенная для взрослых; дыры на деревянном помосте были очень большими, и воспитатели нас предупреждали об осторожности, рассказывали, что один мальчик упал вниз, захлебнулся в г.. и утонул; нам было всегда страшно заходить в уборную, и оправившись, мы быстро убегали оттуда; долгие годы во сне эти дыры пугали меня; я пишу о случившемся так, как оно осталось в детской памяти, думаю без преувеличений; оно осталось как встреча с чем-то ужасным, потрясшим меня.
Повторюсь, завод заботился о детях и построил детскую дачу в сосновом бору близ села Шубинка в 60 км от города; летом дети работников завода находились там, отдыхали, хорошо оздоравливались; помню, как после завтрака воспитатели вели нас в лес к большой солнечной поляне; у каждого малыша была в руках наволочка, в которую мы собирали щавель для кухни; тогда же я познакомился с солодкой, её сладкий корень мы очищали и жевали, получая удовольствие; первый раз мы увидели в траве большую змею, испугались, но воспитатели объяснили, что это уж и он не кусается. Начиная с шестилетнего возраста, мальчишки по примеру старших «заболели» футболом: на абсолютно ровной поляне устраивали небольшое футбольное поле, воротами служили воткнутые в землю палки, и мы азартно гоняли мяч, играя команда на команду; видимо, с тех пор я полюбил эту игру за радость, когда, обгоняя всех, забивал голы.
Однажды вечером разразилась гроза; нас уложили, но мы не спали, робко прислушиваясь к шумным крикам грозы и глядя на окна, вспыхивающими синими отсветами огня при молниях; ветер то стонет, то злится, то воет и ревёт; во время грозы весь дом дрожал, казалось, трескался на части, и было немножко страшно; уже глубокой ночью гроза как будто начала смиряться, раскаты уносились вдаль, и только ровный ливень один шумел по крыше; как вдруг, где-то совсем близко, грянул одинокий удар, от которого заколыхалась земля; в спальне началась тревога, все поднялись с постелей, и потом долго не ложились, с жутким чувством ожидая чего-то особенного, но буря кончилась также быстро, как разразилась; наутро встали поздно, и первое известие, которое нам сообщили, состояло в том, что этот последний ночной гром разбил в столовой стёкла; во время прогулки мы видели поваленные огромные сосны, а там, где были их корни, зияла большая яма, залитая дождевой водой; близко подходить к ней нам было страшно.
Помню один смешной эпизод, это произошло летом перед школой; однажды днём я один дома спал, а мама с соседями сидела на лавочке у подъезда; когда проснулся, захотелось пить и я увидел буфете банку с жёлтоватым напитком; выпил этот сладковатый компот, спустился со второго этажа к маме, а вскоре сказал, что мне захотелось снова спать; проснулся уже под вечер, когда все собрались дома, и стали надо мной смеяться, я ничего не понимал; оказалось, что я выпил полбанки браги, которую не успели спрятать подальше, приняв её за компот; так состоялось первое знакомство с алкоголем. И ещё. Когда мама варила варенье, мне разрешалось подъедать остатки и однажды я, засунув голову в большую кастрюлю, вылизывал варенье; затем вышел из дома и сел на лавочку; соседские женщины обратили внимание, что мухи стали садиться только на мою голову, и сколько я их не отгонял, они снова прилетали только ко мне; причина раскрылась, когда они заметили на моей голове следы варенья, громко хохотали, а мама увела меня домой мыть голову.
Наступило лето жаркое лето 1943 года и по воскресеньям дети, свободные от садика, целыми днями играли на улице, бегали, прятались за сараями, гоняли мяч, набитый тряпками, играми в футбол. В августе я заболел брюшным тифом, и по одной из версий причиной был следующий случай; во время войны еды было мало и люди очень бережно относились к каждой крошке хлеба, мышам и крысам ничего не доставалось, они болели, дохли, разносили инфекцию; летом они вообще наглели: ходили по дворам пешком, были голодными и злыми; мальчишки забавлялись тем, что били их камнями и палками, затем выбрасывали в ямы; но гораздо любопытнее было следующее: кто-то из старших ребят забил гвоздь в торцевую стену деревянного дома, насадил на него мёртвую крысу и начался «расстрел фашистов» камнями; когда крыса падала вниз, то её снова насаживали на гвоздь и «стрельба» продолжалась; вот такая была забава у малышей в военные годы; позже мама, услышав от меня, чем мы занимались, сделала предположение, которое подтвердили врачи, ведь я был одним из тех, кто насаживал крысу на гвоздь и от неё заразился тифом; брюшной тиф – болезнь страшная: высокая температура, выше сорока градусов, ослабление организма, полная неподвижность и отсутствие аппетита, потеря сознания; меня срочно перевезли в инфекционное отделение городской больницы, расположенное в пяти километрах от посёлка АТЗ; в отдельном бараке находились палаты на двоих, мама спала рядом со мной; я был уже без памяти, бредил, мама постоянно вытирала моё тело, мокрое от пота, простынями; так продолжалось несколько месяцев, и только зимой наступил кризис, начала понемногу спадать температура; а когда у меня появился аппетит (до этого меня кормили с ложечки), стало понятно, что я пошёл на поправку; но выздоровление шло медленно, я ничего не чувствовал, тем более не мог пошевелить руками и ногами – слабость; постепенно я стал приходить в себя и узнавать окружающих; стояли очень сильные морозы, но комната для тифозных хорошо отапливалась печью; стёкла окон были полностью покрыты морозными узорами, поэтому в комнате всегда был полумрак до самой весны, до появления солнца; когда силы стали возвращаться, я начал учиться ходить и попытался встать на ноги, однако не удалось подняться даже на колени: за семь месяцев болезни ноги совсем ослабли; постепенно с маминой помощью начал стоять на коленях, а позже, держась за стену руками, научился подниматься на ноги и ходить по кровати туда-сюда; после карантина меня, укутав тулупами, перевезли на санях домой, и там проболел ещё несколько месяцев, пока не окреп совсем; таким образом, благодаря маме я вылечился, но один школьный год пропустил; родителей это не волновало, ведь я остался жив; из-за тифа я не пошёл в школу с семи лет, т.е. с 1 сентября 1943 года, хотя это планировалось; но не я один пошёл учиться в 8-летнем возрасте, таких у нас была половина класса.
Начальная школа с 1-го по 4-й классы
В августе 1944 года наша семья перешла в двухкомнатную квартиру, расположенную на первом этаже нового двухэтажного дома, расположенного напротив прежнего, но с противоположной стороны центральной ул. Сталина; к этому времени тётя Вера с Зоей вернулись в освобождённый от немцев родной Киев; в новой квартире папа и Виктор сразу выкопали на кухне погреб для хранения продуктов, но жарким летом – температура поднималась до 40 градусов – даже в погребе приходилось использовать лёд; в те времена бытовых холодильников не существовало, лёд брали из огромных искусственных ледников; для этого в центре посёлка на площадке 30 на 60 метров всю зиму намораживали чистый лёд, чтобы высота ледника достигла трёх метров; затем лёд засыпали толстым слоем опилок, и под такой шубой он сохранялся до следующей зимы; пользоваться льдом разрешалось и предприятиям, и жителям, всем хватало; единственное требование – хорошо снова засыпать лёд опилками, за этим следили, детям там запрещали играть.
Квартиры в домах посёлка АТЗ, построенного во время войны, не имели водопровода, был лишь магистральный водопровод, проложенный вдоль нескольких основных улиц; люди брали воду из утеплённых колонок; с окончанием войны предстояло соорудить настоящую городскую водопроводную сеть; фекальная канализации также отсутствовала в посёлке, поэтому возле каждого подъезда была выгребная яма, закрытая сверху крышкой; из квартир двухэтажного дома по вертикальным коробам, сделанным из досок, нечистоты самотёком сбрасывались в глубокую выгребную яму; конечно, короба никогда не промывались водой, поэтому в уборной постоянно стояла вонь; чтобы её немного заглушить, мама часто жгла газеты, и тогда можно было с относительным комфортом посидеть в уборной.
Выгребные ямы, закрывалась большой деревянной крышкой; по краям крышки всегда сидели крупные золотисто-зелёные мухи; люди старались близко не подходить к этому очагу испорченного воздуха, но куда деваться, ведь яма примыкала непосредственно к дому; периодически приезжали ассенизаторы на телегах-бочках, сдвигали крышку и большими черпаками с длинной деревянной ручкой, наполняли бочку нечистотами; в это время из-за смрадного запаха двор пустел, все окна и двери на лестничных клетках и в квартирах плотно закрывались; бедные лошади нещадно отбивались от мух, которым теперь при открытой яме было раздолье; когда работа ассенизаторов оканчивалась, десятки подвод выстраивались в колонну на центральной улице Сталина; возчики-«золоторотцы» с кнутом восседали наверху, вся кавалькада двигалась с грохотом по булыжной мостовой, отправляясь за пределы города; завидев её, мы, малые ребята, как стая птиц, снимались с мягкой уличной пыли и, быстро рассеявшись по тротуару, испуганно-любопытными глазами следили за процессией; мальчишки постарше, стоя у дороги, провожали золоторотцев криками и смехом; на виду всего посёлка вонючий обоз проезжал по всей центральной улице, при этом из незакрытых бочек с торчащими вверх ручками черпаков, выплёскивалось дерьмо, которое заливало мостовую, отравляя надолго, даже снежной зимой, воздух в посёлке. Однажды мама рассказала мне, что до войны в Харькове с ней работала женщина, муж которой был золотарём; им на работе выдавали мыло и одеколон; жене приходилось каждый вечер несколько раз тщательно обмывать мужа и втирать в кожу одеколон; но, как она рассказывала маме, не всегда это помогало отбить запах.
Сразу после войны в посёлке АТЗ приступили к прокладке подземных коммуникаций водопровода и канализации, а поскольку техники для рытья траншей не было, в город завезли в большом количестве «самострельщиков» – солдат-дезертиров, которые не хотели воевать и на фронте отрубали себе указательный палец или простреливали ладонь; в основном это были нацмены, крепкие мужчины из среднеазиатских республик; они под охраной копали траншеи и прокладывали трубы и однажды на наших глазах произошёл любопытный случай; мы в предвечернее время играли в футбол недалеко от железной дороги, расположенной между заводом и посёлком; как обычно пастухи, возвращаясь с пастбища, перегоняли стадо поселковых коров через дорогу, и одну отставшую корову задавил поезд; работавшие рядом землекопы вмиг побросали лопаты и кинулись к окровавленной туше коровы; они вырывали куски мяса и здесь же его ели, обливаясь кровью; нам, детям, это картина показалась ужасной, потому и запомнилась.
Устройство городской канализации такими низкими темпами растянулось на годы, поскольку быстро строились новые кирпичные дома и посёлок расширялся; на его окраине возвели большую современную гостиницу, но канализационные трубы к ней не подвели; когда сообщили, что Рубцовск посетит президент Индии Джавахарлал Неру, срочно для него обставили большой двухкомнатный номер мебелью в стиле Людовика XVI, доставленной из Москвы; оборудовали туалет современным унитазом, а нечистоты сливались в ёмкость, установленную в подвале. И ещё о гостинице. Когда выполнялись отделочные работы, нас, школьников старших классов, посылали убирать строительный мусор на этажах; однажды Лёня Хо?рошев упал с балкона, на котором ещё не установили ограждение, сломал ногу в бедре; после излечения, когда кость срослась, все были удивлены: до перелома этой толчковой правой ноги Лёня прыгал в высоту на 1,5м, а после показал результат 1,65м; нам было это непонятно, но врачи объяснили, что так бывает: нога, благодаря наросшим хрящам и мышцам, становится более сильной.
Со временем фекальную канализацию на посёлке выполнили, а ливневую, как всегда, оставили на потом; каждый год в самую весеннюю ростепель, когда по народному выражению, «лужа быка топит», быстро таяли большие сугробы снега, накопившиеся за продолжительную сибирскую зиму; поскольку ливневой канализации не было, то в середине апреля между домами образовывались «озёра» талой воды; пройти в школу или добраться до сарая во дворе было большой проблемой; иногда приходилось пользоваться лодкой; люди ждали, когда оттает мёрзлый грунт и вода уйдёт под землю, а пока, переправляясь через лужи, надо было балансировать на досках, установленных на шатких камнях; для детей было развлечением пускать кораблики, домой все приходили в промокшей обуви.
В двадцати шагах от дома жильцы выстроили сараи, расположенные в одну линию; сразу все семьи завели кур, которые гуляли вместе по всему двору на территории между сараями и домом; чтобы отличить своих кур, им хозяева окрашивали холки в разные цвета; помню, как мама намотала на палочку бинт, окунула его в мою чернильницу, и пока я держал курицу, окрашивала холку; курицы несли яйца в сараях, но поскольку двери всегда жарким днём были открыты, то иногда какая-нибудь курица могла снестись в чужом сарае, и это вызывало споры между хозяйками; однажды разоблачили одну, которая заманивала в свой сарай чужих куриц, чтобы они там неслись; был большой скандал, но обошёлся без побоев негодяйки.
1 сентября 1944 года я, выздоровев после тифа, пошёл в школу, 30 сентября мне должно было исполниться восемь лет; Витя стал учиться в восьмом классе, а трёхлетняя Оля ходила в ясли. Наша единственная на посёлке школа № 9 располагалась в протяжённом одноэтажном бревенчатом бараке, который значительно удлинили заводские строители, чтобы дети могли учиться хотя бы в две смены; один из «школьников» на юбилейной встрече 1985 г. в Москве вспоминал:
В бараке низком и убогом
Я помню школу этих дней.
Был «БИЧ» – директор очень строгий
С густой щетиною бровей.
Длинный коридор, по сторонам которого находились классы; в них рядом с дверью стояла амосовская печь, её разогревали истопники ранним утром до занятий; за печью располагалась деревянная вешалка; парты завод изготовил усреднённого размера одинаковые для всех возрастов; портфелей в продаже не было, детям мамы шили матерчатые сумки, в которых находились школьные принадлежности; одежда у большинства малышей была заурядная, домашняя, шитая-перешитая мамами и бабушками; дети привыкли к домашним строгостям, а поскольку родители уходили на работу в 7 часов, малыши приходили в школу к 8 часам (зимой ещё темно), никогда не опаздывали и, тем более, не пропускали занятий; чтобы дети не могли занести в школу вшей, ребят обязывали стричься «под машинку», а девочкам мамы с большим мучением почти ежедневно мыли волосы, чтобы не завились гниды.
В военные годы дети, впервые пришедшие в школу, не были к ней подготовлены, как это имеет место сейчас; первое время учительница проводила устные уроки: букварь и счёт, но в основном она читала нам интересные сказки, рассказы о приключениях; позже с завода стали поступать большие листы использованных чертежей, тыльная сторона которых была разлинована красными чернилами в косую линейку для прописей; дома их надо было разрезать, сшивать нитками и оформлять, как тогда было принято, в 12-ти листовую тетрадь; бумага была некачественной, перо иногда «спотыкалось» и чернила брызгали; через полгода появилась бумага в клетку для арифметики; начиная со второго класса, т.е. с сентября 1945 года открылся магазин, «КОГИЗ», где можно было купить стандартные школьные принадлежности, но и там тетради были в большом дефиците; довоенные фарфоровые чернильницы-непроливашки были не у всех, поэтому многие пользовались одной на двоих; чернильницы надо было уносить домой, чтобы делать уроки; в наших матерчатых сумках чернильницы болтались и чернила иногда проливались, сумки становились цветными; позже чернильницы стали хранить в классном ящике, их выдавал дежурный до уроков; ручки у многих были самодельными из палочек, к которым ниткой привязывали перья, их поначалу выдавала школа; правописание, как и другие предметы в начальной школе, давалось мне с большим трудом, вероятно, не хватало терпения, спешил, и в результате двойки, очень редко тройки, четвёрки, счёт давался мне легче; в младших классах на уроках арифметики и дома я пользовался стареньким довоенным учебником, который захватил с собой из Харькова Виктор; так проходила учёба, ни шатко, ни валко.
Пока у нас не было своего огорода, с питанием было слабовато: в магазине заводского ОРСа имелся скромный выбор продуктов; помню, зимой весь Рубцовск завалили дальневосточной солёной кетой, которая быстро всем надоела; какими только способами мама старалась накормить кетой всю семью, но ближе к лету смотреть на эту рыбу, как и на рыбий жир, было противно: у детей в углах рта губы были с заедами.
Хорошо запомнился День Победы 9 мая 1945 года, который у каждого жителя страны был свой; оканчивался первый учебный год и 8 мая, наигравшись с ребятами в футбол, я крепко ночью спал; меня разбудил шум – это Витя, стоя на улице у открытого нашего окна, стрелял из отцовской охотничьей двустволки; он стал меня тормошить с криком: «Вставай! Победа!»; я ничего не понял, быстро вскочил с кровати и в одних трусах подбежал к окну, которое выходило на ул. Сталина; там было много народу, люди салютовали из охотничьих ружей, все оживлённо разговаривали, некоторые играли на гармошках, возле заводоуправления духовой оркестр непрерывно исполнял военные песни; я оделся и выбежал на улицу, был, хотя и прохладный, но яркий солнечный день; папа и мама уже отправились на работу в свои коллективы, а я встретился с друзьями возле дома и мы пошли в школу; занятия отменили, перед школой собрались все ученики и учителя на митинг; нам объявили, что общей колонной все пойдут на большой митинг, который состоится на территории завода; в этот день заводские ворота были настежь открыты для всех и жители посёлка заполнили огромную заводскую площадь; к полудню благодаря солнцу стало тепло, как летом; на митинге первым выступил директор завода Пётр Павлович Парфёнов, который всех поздравил с Победой и отметил большой вклад в неё заводчан, они в трудных условиях, практически с нуля, построили завод, освоили производство тракторных тягачей, столь необходимых фронту; в конце объявили, что вечером будет произведён салют; никто не расходился по домам, все ждали и наблюдали, как поблизости солдаты устанавливали пушки и готовились к салюту; ещё до наступления темноты людей попросили выйти за территорию завода, чтобы наблюдать салют из посёлка; большой людской поток потянулся на выход и через полчаса все услышали первые залпы; небо окрасилось яркими цветами – это был первый салют в моей жизни; люди ликовали, у всех было приподнятое настроение; в этот вечер я вернулся домой поздно, но никто меня не ругал; собрались все за столом ужинать, родители выпили за Победу, а Виктор и я, будучи весь день голодными, но счастливыми, хорошо поели и отправились спать; через дверь было слышно, как папа и мама разговаривали, они, как и мы, долго не могли уснуть.
Летом по городу разнёсся слух, что Гитлера поймали, и будут возить в железной клетке по городам страны, показывать людям, а потом повесят в Москве на Красной площади; дети верили слухам и ждали до тех пор, пока в «Правде» не была напечатана публикация «Последние дни Гитлера». Летом 1945 г. папа ездил в командировку на СТЗ; рассказал нам о многочисленных разрушениях в Сталинграде и показал несколько снимков; тогда я ещё не осознавал, что ПИВО – это радость для взрослых, символ новой жизни; лишь со временем, рассматривая этот снимок в отцовском альбоме, почувствовал, какие лишения перенесли жители Сталинграда, для которых выпить кружку пива было минутным счастьем; вспомнил я наше житьё в первой эвакуации: чёрные сухари и подсолнечное масло, купленное на рынке, хорошо нам служили, и у нас всегда была еда; хотя мне было в 1942 г. всего шесть лет, но опыт, полученный во время длительной поездки из Сталинграда в Рубцовск, зародил во мне первые смутные представления о грядущих жизненных трудностях.
В эти годы пришло первое знакомство с искусством и, прежде всего, с кино; будучи в командировке в Москве, папа привёз маленький диапроектор и детские чёрно-белые диафильмы: сказки и рассказы; по вечерам в нашу квартиру приходили друзья и соседи, рассаживались перед экраном, и начиналось волшебство – кино; я быстро овладел проектором и крутил ленту самостоятельно; тогда ещё мы не умели читать и кто-то их взрослых или старших школьников с выражением читал титры, иногда даже в лицах, зрители с интересом внимали, после сеанса расходились с неохотой; папа, которого часто командировали на тракторные заводы страны и в министерство, всегда привозил из Москвы новые диафильмы, в том числе красочные цветные, появившиеся вскоре после войны; по праздникам и дням рождения устраивали в квартире кукольный театр; с появлением в семье первого радиоприёмника марки «7Н-27» (люди называли его «сэмэ?н – 27), по воскресеньям днём я и Оля слушали великолепные пьесы Новосибирского театра «Красный факел», позже – передачи «Театр у микрофона», а из Москвы – лучших певцов и чтецов, арии из опер, которые транслировались из Большого театра.
Папа всегда привозил новые детские книжки и ежегодные толстые детские календари, которые представляли собой энциклопедию в картинках – сейчас такого богатства нет; формат примерно А3, картонная цветная обложка, страниц около ста; всё в цвете и высокого качества; но самое главное – содержание: помимо рассказов, сказок, ребусов, пословиц и поговорок там были «загадочные картинки» с невидимыми на первый взгляд зверями, птицами, охотниками и лесорубами; их надо было найти при внимательном осмотре со всех четырёх сторон, даже приходилось поворачивать картину углом к себе; в календаре имелись отдельные детали и фигуры, из которых надо было собрать и склеить домик или роскошный дворец, сценку из сказки – всё это, сделанное своими руками, можно было поставить под ёлку или просто на столик, играть и любоваться.
Самым радостным праздником был Новый год и Ёлка; ещё не было детских утренников в школах или в клубах, да и клуб в посёлке ещё не построили, – это будет позже; в первые годы ёлку устраивали в каждой семье и приглашали на праздник детей; наша ёлка была одной из лучших на посёлке за счёт красивых игрушек, привезённых из Харькова; как они не разбились за этот долгий и опасный путь? Это всё благодаря маме, которая каждую стеклянную игрушку переложила ватой; папа научил нас склеивать из картона домик с окнами, дверью и трубой, а внутрь он вставил яркую 100-ваттную лампу; рядом с домиком на белой простыне со «снежной» ватой стояли дед-мороз, снегурочка, разные звери; когда мы в тёмной комнате зажигали лампу, домик светился, как настоящий; разноцветные лампочки, привезённые из Харькова, горели, и в эти торжественные минуты дети хлопали в ладоши и кричали: «Ура!»; всем детям раздавали сладости, приготовленные родителями; наша мама, отличный кулинар, делала по праздникам торт Наполеон, пекла из белой муки вкусный пирог с вареньем и аппетитные пирожки с разной начинкой; в Рубцовске мама выпекала самые вкусные пироги и пирожки, это знали наши знакомые на посёлке; если неожиданно к нам приходили гости, то мама за каких-то 20-30 минут умела прямо в большой сковороде испечь вкусный тёртый пирог с прослойками из варенья, который всем очень нравился.
Работа у родителей стала легче, по выходным папа часто бывал дома, общаться с ним было интересно; рассказал как-то, что американские самолёты и танкетки, поставляемые по ленд-лизу и привозимые с Дальнего Востока, разгружались на территории нашего завода и сразу шли на переплавку в сталелитейный цех.
Летние каникулы – это, пожалуй, самое счастливое время, когда детей отправляли на заводские детские дачи, расположенные в 40км от города; длинная колонна открытых грузовиков двигалась по степной дороге под палящим солнцем; вся эта местность – восточная часть Кулундийской степи, ровной, как стол; с кузова машины дети наблюдали алтайскую природу: разных птиц, сусликов, убегающих от дороги, необычные для города цветы-бессмертники… Заводские детские дачи находились недалеко от села Лебяжье (Егорьевский район Алтайского края) в сосновом бору; там были недавно построенные добротные большие бревенчатые корпуса с комнатами на 15-20 человек; бытовые условия и питание (недалеко располагался колхоз, снабжавший продуктами) были хорошими, благодаря заботам о детях заводского профсоюза. Большое внимание уделялось досугу и прогулкам; не знаю, как в других посёлках и городах, но на нашем заводе советский лозунг «Всё лучшее детям!» осуществлялся в полной мере; это касалось не только летнего отдыха, хотя именно летом максимально шло оздоровление детей, их закалка и физическое совершенство; многое делалось заводом для школ, детских садов и ясель; выделялось достаточно денег и других ресурсов, несмотря на то, что после войны люди жили небогато; всё это было нами осмысленно значительно позже, когда, окончив институты, мы работали на производстве; даже в 1959 году, т.е. после 14 лет мирного времени, я увидел, что десятки тысяч красноярцев живут в бараках, и пришло понимание, насколько важна была забота нашего заводского коллектива о детях, переживших войну; на юбилейной встрече в Москве в 1985 году выпускники школы № 9 разных лет отмечали жертвенность наших родителей на благо детей в трудные послевоенные годы. Дачи располагались с западной стороны соснового бора на краю голой степи, бесконечной, до самого горизонта.
Степь пересекала широкая примерно пятикилометровая лента соснового бора, которая тянулась с севера от Новосибирска на юг в предгорья Восточного Казахстана. Происхождение соснового леса ведёт своё начало с древних времён. Миллионы лет назад в конце эпохи оледенения, гигантский ледник, тая и сползая из районов Арктики, добрался до этих мест. Двигаясь на юг, ледник, как огромный бульдозер, толкал перед собой миллионы кубометров сдираемой им разрыхлённой плодородной почвы, песка и др. Когда постепенно ледник растаял, движение прекратилось, под ледником остался слой наносного плодородного песчаного грунта толщиной 12-14 метров. Со временем на нём выросли четыре широких полосы ленточных сосновых боров, протяжённостью более тысячи километров и шириной каждой от пяти до десяти километров. Между этими полосами лесов в глубоких (до 20 м), вырезанных ледником огромных «траншеях», образовалась цепочка разнообразных по составу воды, – озёр ледникового происхождения, которые постоянно подпитываются подземными источниками. Эти цепочки озёр хорошо видны на карте России любого масштаба (см. Алтайский край, западнее Рубцовска). Благодаря особым природным условиям за долгие годы в этих реликтовых лесах появились многие виды животных, птиц, насекомых, которые не встречаются на земном шаре (алтайские белка, волк, жук-носорог, стрекозы, бабочки, змеи, ужи и пр.), кроме Калифорнии в США, где сосновый лес имеет такое же происхождение.
Часто на прогулке, шагая по выжженной солнцем траве, мы знакомились с голубыми и светло-розовыми степными цветами-бессмертниками, собирали букетики, бережно их хранили и увозили домой в конце смены; маме цветы очень нравились, ими всю зиму были украшены её трюмо и окна в квартире; в степи, ровной как поле стадиона, дети играли в футбол, со временем там были поставлены ворота и сделана разметка. Хочется несколько слов сказать о дачном лесе; сосновый ленточный бор, растянувшейся на сотни километров, относится к Барнаульской ленте, которая входит в комплекс Алтайских ленточных боров, являющихся уникальным природным феноменом; такого нет больше нигде в мире, их видно даже из космоса; секрет необычного линейного расположения этих лесных массивов в том, что они занимают днища узких и длинных ложбин древнего стока с мощными отложениями песка, и согласно наиболее распространённой версии, оставленными водными потоками ледниковых эпох; специалисты до сих пор спорят о возрасте и происхождении боровых песков и самих боров; бесспорным, однако, остаётся факт уникальности ленточных боров не только в масштабах Сибири, но и всей России.
Значительная роль ленточных боров заключается в сохранении популяций таких глобально редких, включённых в различные красные книги видов животных, как орёл-могильник, большой подорлик, орлан белохвост, филин, чёрный аист, и других уязвимых видов птиц; так, южная часть ленточного бора является единственной в мире территорией, где сохранялась гнездовая группировка большого подорлика; по численности нет больше таковой во всей зарубежной Европе.
Прогулки детей в сосновом лесу были ежедневными и очень полезными, а вот как описывал сосновый бор Иван Бунин:
Чем жарче день, тем сладостней в бору
Дышать сухим смолистым ароматом
И весело мне было поутру
Бродить по этим солнечным палатам!
Повсюду блеск, повсюду яркий свет
Песок – как шелк… Прильну к сосне корявой
И чувствую: мне только десять лет
А ствол – гигант, тяжелый, величавый.
Кора груба, морщиниста, красна
Но как тепла, как солнцем вся прогрета!
И, кажется, что пахнет не сосна
А зной и сухость солнечного лета.
Вернувшись из леса и лёжа в своей кроватке во время тихого часа, я, несмотря на усталость, долго не мог заснуть; в каком-то лихорадочном состоянии между сном и бдением я всё ещё видел перед собой лес; я видел его теперь, пожалуй, ещё отчётливее, лучше схватывал его общее очертание и в то же время яснее подмечал детали, чем днём, в действительности; много разных мимолётных впечатлений, которые тогда только скользнули по мне, не дойдя вполне до моего сознания, теперь возвращались живо и назойливо; вот вырисовывается передо мной громадная муравьиная куча, каждая еловая хвоя на ней выступает так рельефно, что я, кажется, мог бы её приподнять; хлопотливые муравьи тащат за собой белые яйца быстро и озабоченно, пока вдруг все куда-то не исчезают вместе со своей кучей – это меня уже одолевает сон; сосновая хвоя выделяет в воздух множество целебных веществ, особенно весной или летом ранним утром, поздним вечером, а также, после дождей; во время ночного сна окна, защищённые мелкой сеткой, оставляли открытыми и дети дышали целебным воздухом.
Отдельно хочется сказать о ягодах и грибах; сначала пойдёт, бывало, земляника, которая, правда, поспевает в лесу несколько позже, чем на полях, но зато бывает гораздо сочней и душистее; а после сенокоса мы собирали в траве землянику, размером с клубнику, какой я ранее не видел; на нашем базаре продавалась значительно мельче, из неё мама варила варенье; не успеет отойти земляника, как уже смотришь, пошла голубица, костяника, малина, а затем начинается грибное раздолье; маслят, подберёзовиков и подосиновиков мы собирали, чтобы принести на кухню; однажды нам рассказал местный житель, работавший на даче сторожем, что в осеннюю грибную пору на деревенских и приезжающих городских жителей находит просто исступление какое-то, из леса их силой не вытащишь; «целой гурьбой отправляются они в него с восходом солнца, вооружённые корзинами, и до позднего вечера их и не жди домой, и жадность у них какая является! Уж сколько, кажется, добра натаскали они сегодня из лесу, а всё им мало! – завтра чуть забрезжит свет, уж их опять в лес так и тянет; на сборе грибов все их мысли помутились; из-за грибов они все свои работы побросать готовы».
В этих благословенных местах реликтовый сосновый бор встречается со степью и россыпью голубых озёр. Озеро «Горькое» является памятником природы регионального значения, поскольку обладает во многом уникальным по своему составу сочетанием хлоридно-карбонатно-натриевых вод и иловой сульфидно-минеральной лечебной грязи, расположенной на дне; место это удивительно красивое – тут сходятся степь, большие озёра и уникальный Алтайский ленточный бор; в жаркий день соленое дыхание озера чувствуется издалека – оно напитано зноем, запахом пустыни и как будто притягивает к себе солнце; над озером колышется знойное марево; за несколько часов пребывания здесь можно получить практически южный загар. За сотню метров от берега начинаются жесткие сухие травы и глубокие пески, раскаленные от жарких лучей, и лишь небольшая рощица на берегу создает тень; травка только с виду так приятно зеленеет, но этот вид обманчив, по ней невозможно пройти босиком, потому что она очень жесткая, и везде притаились страшные колючки, на которые лучше не наступать.
Водная гладь озера бескрайняя, зеркальная и спокойная; она почти неподвижна даже в ветреный день, так как в озере очень тяжелая соленая вода; ветер скользит по ней, но не в силах ее потревожить, и когда на соседнем пресном озере волны и брызги, то здесь всегда очень тихо; звуки разносятся по озеру далеко-далеко; например, люди стоят на приличном расстоянии от вас, похожие на точки, но хорошо слышно, о чем они говорят; дно озера очень долго мелкое – можно уйти далеко, прежде чем можно будет плыть, а плавать здесь легко: ласковая соленая вода держат человека на поверхности, словно лодочку; вода на вкус горько-соленая; степень её минерализации высокая – 115 г/л., по химическому составу близка к воде Ессентуки 17, а после купания остается солевой налет на поверхности кожи; вода в озере прозрачная, дно хорошо видно даже на глубине, и в воде этой никто не живет: ни рыба, ни всякая прочая речная мелочь; озеро кажется безжизненным, даже птицы над ним почти не летают – им здесь нечем питаться; но все-таки, в нем есть жизнь: здесь водятся некоторые рачки и микроорганизмы, которые приспособлены существовать именно в соленой воде, умирая, именно они создают лечебную грязь; у озера есть только один минус: ближе к осени оно зацветает, на воде появляются не очень приятные образования, но вода все равно обладает своими целебными свойствами и остаётся прозрачной и чистой; при попадании воды в глаз, его надо промыть пресной водой или просто перетерпеть; поскольку вода обладает лечебными свойствами, после купания на теле заживают очень быстро все ранки, царапины, мы в этом постоянно убеждались.
Рядом с Горьким озером находится озеро Горькое-Перешеечное, которое в отличие от Горького является абсолютно пресным; разделённые друг от друга узким перешейком (всего около 20м), эти два озера по своему химическому составу воды совершенно противоположны; внешне два этих озера – это два разных мира, несмотря на то, что их разделяет узкая полоска земли. Это второе озеро длиной 18 км, шириной 3,5 км и глубиной до 3м характеризуется слабосолёной водой из-за впадающих в него речушек, мы называли его Пресным озером; здесь, в условиях оптимального сочетания озер самого разного химического состава и соснового леса, сформировался особый микроклимат, благоприятствующий оздоровлению организма человека; все дышит жизнью, воздух целительный и свежий, земля теплая и мягкая, а трава шелковистая и ласковая; доброжелательная и уютная природа легко снимет накопившуюся знойную усталость; примерно с середины июня вода очень хорошо прогревается, а по количеству солнечных дней местные климатические условия сопоставимы с Ялтой и Кисловодском.
Южная оконечность этого озера находится недалеко, за ней простирается песчаный перешеек шириной около 200м, по которому проходила автодорога и на другой её стороне находились густые заросли камыша с толстой тёмно-коричневой верхушкой; камыш мы увозили домой, он всю зиму украшал комнату; за этими зарослями, в которых обитали утки, была прекрасная охота, и мой папа довольно часто приносил домой трофеи: уток, селезней, перепелов. Близкое соседство двух разных по составу воды больших озёр – также феномен алтайской природы; купаться и нырять в Пресном озере приятно, но, в отличие от Горького, здесь уже в пяти метрах от берега глубина была «с ручками»; озеро является привлекательным местом для любителей порыбачить; местные жители любят ходить сюда за карасями, и чистейшим воздухом соснового бора; именно в этом месте АТЗ построил свою базу отдыха. Несколько раз за неделю малышей вывозили на озеро, а дети постарше шли 5км пешком через лес в сопровождении воспитателей; ребята шли попарно длинной колонной; дорога не ровная, с пологими подъёмами до 20м и впадинами, сплошь песчаная и трудная для передвижения – в песке вязнут ноги, поэтому дети идут медленно; с обеих сторон дороги чистый сосновый лес с очень высокими деревьями, многим более ста лет – толстый ствол и огромные ветви.
Как под незримою пятой,
Лесные гнутся исполины;
Тревожно ропщут их вершины,
Как совещаясь меж собой.
(Ф.Тютчев)
Во время одной из тематических прогулок по лесу нам показывали небольшие опытные поля, расположенные в лесу возле музея, он создан местным подвижником-мичуринцем в 1930-х годах; здесь растут овощи: помидоры, огурцы и другие овощи такого большого размера, каких я не встречал нигде; об этом лесном музее хочется сказать особо, тем более для меня и многих он был первым в жизни; территория его огорожена сеткой от животных, которых много в лесу; войдя через калитку, проходим по ухоженной аллейке, по сторонам которой растут деревья с уже спелыми сладкими яблочками-ранетками, к одноэтажному большому зданию музея; на крыльце нас встречает сотрудница, рассказывает об истории музея и ведёт по комнатам с экспонатами.
В коллекциях представлено всё, что отличает уникальную местность: биоразнообразие животных определяется наличием характерных фаунистических комплексов этих ленточных боров. Хорошо сделанные чучела крупных животных и птиц: медведь, лось, волк, лисица, рысь, сибирская косуля, заяц-беляк, белка (телеутка), азиатский бурундук, куньи, барсук, колонок, горностай; гусеобразные – красноголовый нырок, гоголь, кряква, чирок-трескунчик, широконоска, серая утка; журавлеобразные – лысуха, серый журавль; краснокнижные птицы – большой подорлик, орлан-белохвост, обыкновенный тритон, филин, орлан-долгохвост; краснокнижные виды растений – ковыль перистый, солодка уральская.
