Укус хаски (сборник)

Но это не имело особого значения. После дополнительного урока всё будто перевернулось внутри. Ощущение, будто мягкая женская рука прикасается к его волосам, стало навязчивым. Он под предлогом шахматных занятий мог отлучаться из детдома и выследил, что Лидия Сергеевна снимает часть деревянного дома неподалёку, в паре километров. Однажды увязался за ней. Учительница заметила слежку буквально у самой двери, Андрей неуклюже попытался сделать вид, что забрёл сюда случайно, был изобличён и приглашён на чай.

Тогда всё и случилось. Как – он не смог бы рассказать, это было словно в бреду. В самом прекрасном в мире бреду! Теперь не только Лидия Сергеевна знала страшную тайну Андрея и Михи, парня и взрослую женщина объединила другая тайна.

Он проговорился Михе лишь в танковом училище, брат не поверил, счёл бахвальством.

Удастся ли увидеть Лидию Сергеевну ещё хотя бы раз? А ещё лучше – снова почувствовать её волшебные руки у себя на волосах. И не только на волосах…

Для этого надо пережить войну.

Прислонившись пятой точкой к броне усталой «тридцатьчетвёрки», Андрей лизнул языком бумажку и свернул самокрутку.

Советская Россия обошлась жестоко и с мамой, и с мужем Лидии Сергеевны, и со многими другими, ни в чём не повинными людьми. Но оставшиеся в живых – там, в тылу. А он – здесь, у самой линии фронта. Когда треклятый фрикцион станет на место, Андрей пойдёт в бой за Лидию Сергеевну, за всех баб и мужиков.

А после войны будет видно.

Он затянулся и прислушался к усиливающемуся грохоту немецкой канонады.

Глава седьмая. Время решений

Пакино, Сицилия. 5 июля 1943 года

Джузеппе Капуана снова благоухал как свежий пион.

– Синьорина не будет возражать, если я предложу ещё один променад?

– Я в вашей власти, синьор. В плену. Как вам будет угодно.

Сицилиец даже не стал возражать в обычном своём ключе: «вы не пленница, а моя гостья». Или: «что же мне сделать, чтобы завоевать ваше доверие». Он аккуратнейше взял Марылю за локоток и сопроводил по коридору комендатуры к выходу.

У крыльца стояла двуколка с поднятым верхом, запряжённая серым осликом с печальными глазами. Ослик что-то жевал и источал непередаваемое равнодушие к происходящему, но тянул неожиданно бодро, даже когда дорога шла на подъём.

– Искренне жаль, дорогая Марыля, что я вправе показать вам только Пакино. Поверьте, Сицилия прекрасна! Я бы свозил вас в Сиракузы, на родину нашего великого предка – Архимеда…

– На ослике? – улыбнулась пассажирка.

– На «фиате». Мой ушастый друг для дальних поездок слабоват.

– Насколько я помню, Архимед – грек, а не итальянец.

Любуясь пейзажами, а любой из них стократ приятнее осточертевшего вида из зарешёченного оконца, девушка пыталась поддержать светскую беседу.

– Он – эллин. Балканы заселены пришельцами с севера, эллины растворились среди них. А в наших жилах наследие Эллады продолжает жить. Я уже объяснял, что сицилийцы – ни в коем случае не итальянцы…

– Я помню.

– А ещё я мечтаю свозить вас в Тармину, где открывается невероятный вид на Этну, самый крупный вулкан в Европе из действующих. Затем – в ущелье Алькантара, оно недалеко от Катании, просто фантастическое место. И в нашу столицу – Палермо, где дворец и усыпальница сицилийских королей.

– Скажите, Джузеппе, а вы хотели бы, чтоб Сицилия отделилась от Рима, обрела независимость?

– Как офицер итальянской армии, я присягал на верность нашему великому дуче. Но если начистоту… – Он приглушил голос, подозрительно зыркнув на осла, словно тот мог донести о крамольных беседах. – Если честно, большинство сицилийцев мечтает именно об этом.

– Но ваша мечта несбыточна, пока Италия остаётся союзником рейха. Представьте на миг, капитан, что союзники высаживаются здесь, а не в Греции, и гарантируют сицилийцам независимость, если те поддержат десантников.

– Произойдёт страшное. Сторонники независимости не только начнут воевать против немцев. Они вырежут в постелях сторонников Рима. Здесь будут реки крови, как в России… Вы ещё не слышали? Фюрер сегодня объявил о начале самого грандиозного наступления за всю историю Восточного фронта. Вот и посмотрим.

Привычным жестом контрразведчик поправил тонкий ус.

В этом он весь, подумала Марыля. Если немцы одержат победу в России, окрепнут и защитят свои завоевания от западных союзников, сицилийцы с итальянцами останутся на их стороне. Но Капуана полон сомнений после капитуляции в Тунисе и Сталинграда. Поэтому медлит с выбором.

Двуколка простучала деревянными ободами по булыжнику и остановилась у глиняного забора, за которым приютился низкий домик с покатой крышей. Если в центре городка преобладали двухэтажные, иногда – с элементами античной архитектуры, этот был проще и одноэтажный.

Капитан вышел из коляски. Распахнулись створки ворот. Ослик, ведомый за упряжь, втянул повозку во дворик под навес, увитый виноградом. Опираясь на руку спутника, Марыля ступила на камни.

С крыльца спустилась женщина лет пятидесяти в чёрном. Капуана почтительно ей поклонился и произнёс фразу по-итальянски, в ней Марыля разобрала свое имя и слово «мама».

Мама? Он привёз её домой?!

Даже беглое знакомство с Сицилией позволило узнать, насколько важны здесь семейные узы, с каким уважением дети относятся к родителям и особенно – к матери. Приглашение в дом означает, что офицер уже принял какое-то важное решение касательно судьбы пленников, по крайней мере – по отношению к Марыле. Что же её не предупредил, потратив время на пустопорожний трёп о достопримечательностях острова?

За столом он говорил с ней по-английски, с домашними – на местном диалекте, отличающемся от материкового итальянского, за время заточения девушка успела выучить пару сотен слов и даже понимала, о чём речь, если собеседники не тарахтели со скоростью авиационного пулемёта.

– Дорогая, время идёт, меня торопят, а ваш брат так и не дал согласия на сотрудничество. Торопит не только начальник, но и германская разведка, абвер.

– Значит, не вы определяете нашу судьбу…

– Не я один. Иначе всё было бы проще. А привёл вас к нам домой, в нашу семью, чтобы показать чистоту намерений. Мою искренность.

За столом на веранде во внутреннем дворике кроме пожилой женщины сидел ещё целый выводок подростков и совсем маленьких детей. Взрослые – на работе или в армии, подрастающее поколение сгружено на побывку в этот двор с белым домиком. Две девицы оказались сёстрами капитана, остальные представились как кузены или племянники, Марыля насчитала итого семь душ.

– Давайте оставим на минуту политику и войну. Мама волнуется, почему вы не пробуете её блюда с рикоттой.

Ещё суп и несколько блюд с рыбными продуктами и пастой, а также целый набор яств непривычного вида, если их не перепробовать – мама продолжит волноваться. А если вкусить каждого, то разорвёт…

– Положите мне каждого, только чуть-чуть. Совсем немного… Грациа.

Дети дружно засмеялись, когда Марыля попробовала сказать спасибо по-итальянски. Сицилийский диалект, основательно отличающийся от континентального языка, юные Капуана считали правильным, а речь уроженцев Рима – недоразумением, поэтому попытка гостьи учить «не тот язык» позабавила детвору.

Обед длился долго. Капуана на правах хозяина долго не подбирался к серьёзному разговору, потом начал кружить вокруг скользкой темы, постепенно сжимая петлю. Предложение разведки, много раз обсуждавшееся в камере комендатуры, совершенно не привлекало.

– Брату претит предложение оставить меня в Сицилии в качестве заложницы. Лучше уж мы поблагодарим вас за гостеприимство и отправимся в лагерь для военнопленных. Если у немцев действительно дела столь хороши, война скоро кончится.

Офицер расстроился, как показалось Марыле, искренне. Его насупленная смуглая физиономия с чёрными стрелками усов и увлажнившимися тёмно-карими глазами выражала неподдельную грусть, и это не могло оставить девушку равнодушной.

– Дорогая синьорина! – промолвил он, справившись с чувствами. – Речь не идёт о том, чтобы быть заложницей, пленницей, арестанткой. Я специально привёл вас в свой дом, чтобы вы увидели мою маму, она – вас. Живите здесь до конца войны.

Матка Боска… Да ведь это практически предложение выйти замуж!

Когда вечером того же дня Марыля рассказывала в камере о разговоре, Войцех был не менее удивлён.

– Так всё-таки замуж или как-то по-простому, без церемоний? А то сверну башку твоему Ромео, мявкнуть не успеет.

Сестра расправила невидимую складку на платье. В цивильном она нравилась себе куда больше, чем в униформе.

– Я не постеснялась спросить: в качестве кого там останусь, квартиранткой, помощницей в уходе за детьми? Он ответил на редкость разумно: сказал, что имеет самые серьёзные намерения, но не вправе спешить и, тем более, меня неволить. Ох, дорогой, у меня никогда не было столь красивого поклонника. Он такие цветастые комплименты отпускает!

Войцех, отлежавший бока на койке в перерывах между прогулками, расхаживал по тесной камере: четыре шага туда и обратно.

– И его цветастые речи – единственная гарантия твоей безопасности?

– Представь, он предъявил ещё одну гарантию, с их точки зрения самую весомую.

Через полчаса после того, как Капуана попробовал расставить точки над i, на веранде появился низенький щекастый сицилиец лет пятидесяти в широкополой тёмной шляпе и тёмном шикарном костюме, отнюдь не для летней жары. У него за спиной переминались с ноги на ногу два парня самого призывного возраста, но почему-то не взятых в армию, с охотничьими ружьями за спиной.

Детишек как волной смыло. Офицер почтительно поцеловал руку толстяку.

– Дон Кальцоне…

Затем последовал торжественный спич на местном наречии, что-то о большой чести, уважении, подробностей Марыля не разобрала.

Новоприбывший оказался предводителем местной группировки Коза Ностры, организации тайной, но тем не менее по своим возможностям конкурировавшей с официальными властями Муссолини. Дон торжественно выслушал капитана и важно кивнул, подтверждая, что мафия берёт девушку под своё покровительство.

Криминальная «крыша» отнюдь не порадовала Войцеха.

– Только этого не хватало – заступничества бандитов. Сестра, а ты уверена, что твой поклонник верно перевёл слова мафиози?

– Думаю – да. Мордатый наговорил много всего, о ненависти сицилийцев к итальянским колонизаторам и германским оккупантам, что местные все как один встанут на сторону англичан, если те высадятся на острове. Капуана морщился, внутренне не соглашался, особенно когда тот распинался о всенародной поддержке британского десанта, но переводил. Похоже, дон Кальцоне здесь слишком большая шишка, чтобы извращать его слова. Кстати, он – родственник нашего капитана, именуется дядюшкой, но, может, это только фигура речи. В маленьком городке они почти все – родственники.

– А скоро и я породнюсь с этим бандюком через тебя, – хмыкнул Войцех. – Итак, дальше тянуть время мы не можем. Надо решать.

– Да. Я склоняюсь довериться Джузеппе. Война войной, но и личную жизнь надо устраивать. Моложе не становлюсь, знаешь ли. И тебе у наших в Палестине будет безопаснее, чем в лагере военнопленных.

– Но мы расстанемся!

– Не навсегда…

Воронежский фронт. У села Яковлево. 5 июля 1943 года

Вдалеке от провинциальной и обманчиво мирной Сицилии разворачивалась одна из самых страшных битв Второй мировой войны.

– …Во-озду-ух!!!

Древнейшие инстинкты, требовавшие выжить любой ценой, швырнули на землю. Андрей скатился в щель, вслед прыгнули трое бойцов его экипажа.

На утренней небесной синеве сквозь клетки маскировочной сети проступил рой чёрных точек. Казалось, он сейчас вырастет, накроет вроде бы надёжно замаскированные танки, и самая подлая бомба непременно угодит в щель, где залёг ещё не обстрелянный гвардейский экипаж!

Сколько говорилось про надсадный вой пикирующих бомбардировщиков, про убийственную точность немецких лётчиков… Но ничего не произошло. Молчали 37-миллиметровые пушки противовоздушной обороны. Немецкий строй развернулся вдалеке, и зловещие точки устремились вниз. К артиллерийской канонаде, доносящейся со стороны позиций 6-й армии, добавились отзвуки взрывов авиабомб.

– Соседей причёсывают, – прокряхтел мехвод.

– Или бомбят минные поля – проходы делают, – Андрей не преминул блеснуть учёностью, набранной в училище, и выполз из щели наверх, не дожидаясь отбоя воздушной тревоги. Ясно же, не их бригаду выбрали целью. Точнее, в этот раз – не их бригаду.

Обзор заслонили начищенные сапоги, приспущенные гармошкой.

– Попрятались? А кто танк будет оживлять? Гвардии лейтенант!

Проигнорировав команду «воздух», перед маскировочной сеткой стоял ротный – старший лейтенант Бочковский. Андрей выбрался наверх и коротко бросил пальцы к виску, отдавая честь.

– Заканчиваем…

– Быстрей заканчивай. Знаю, танк старый, изношенный, в нём всё надо менять кроме брони. Чует душа, хоть мы во втором эшелоне, команда на выдвижение в любую секунду прилетит. Кревский, мне на тебя рассчитывать? Или ещё день-два решил копаться?

Андрей приоткрыл рот для ответа, но осёкся. Бочковский прямо намекает – в первом бою неопытный экипаж с зелёным командиром не сильно нужен, можно оставаться в резерве. Иными словами – не лезть вперёд батьки в пекло.

Танкист оглянулся на троицу своего экипажа, но не нашёл у них поддержки никакому решению – три пары глаз уставились вопросительно, ожидая слов командира.

Ну, будь что будет…

– Так точно, работа всегда есть. Но «двадцатый» заводится, едет, оружие в порядке…

– Понял. Значит, повоюем. Радио как?

– Ловит, товарищ гвардии старший лейтенант, – высунулся Шурик, заработав нагоняй от ротного – не к нему обращались.

– Хороша же у тебя дисциплинка, Кревский. То лампы стырит, то вперёд командира вылезает. Займись. А как тронемся, радио слушай. У вас во взводе с рациями беда. – Бочковский присел на корточки с папироской, приглашая то же сделать подчинённому, и добавил чуть тише: – Комбриг на взятом у тебя танке попробовал ездить, у него тотчас на двух катках резина отслоилась, потом манометр масла вылетел. Знаю, не ваша вина, что плохо собирали, манометры сейчас – вообще дерьмовые… Но особист уже нюхал, жалом водил, отчего такое вредительство и опять из-за поляка Кревского. Понял? Держи ухо востро. Но в первом бою не рискуй, не пытайся показать из себя героя. Смотри на меня и на взводного. Главное – маневрируй, выскакивай у немца из прицела. Вон, мехвод у тебя битый, опытный.

Тот проводил взглядом начальство и засопел, вытирая ноздри замасленным рукавом комбинезона. Час назад Семёныч пытался втемяшить лейтенанту, что лучше не ставить все секции антенны и забить на качество приёма. Немец высматривает – у кого по правому борту самая длинная удочка торчит, скорее всего, это и есть командирская «тридцатьчетвёрка», стало быть, её и надо жечь в первую очередь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.