Быль. Небыль. Возможно будет. Воспоминания. Приключения. Фантастика. Стихи. Эссе.

В институте на кафедре травматологии, я предложил два изобретения, которые заведующий кафедрой профессор Шабанов демонстрировал студентам. Он весьма расположился ко мне, предлагал остаться в аспирантуре и обещал, что на базе одного из этих изобретений я буду иметь кандидатскую уже через полгода. Но эта область медицины меня также не вдохновляла. Так что к выпуску я подошел без определенной цели. Получив диплом врача, я вошел в самостоятельный, взрослый, большой и пока загадочный мир.

Вскоре я уехал на Сахалин заместителем главного врача восточно-сахалинского медобъединения. Надо было отрабатывать долг за квартиру. Но это уже другая история и качественно иная биография взрослого человека.

Заключение.

Несмотря на мою неопределенность в выборе специальности, впереди оказалось много интересного. Я ездил на оленях и собаках по нивхским поселкам, работал с японцами в торговом порту, заведовал медицинскими секторами ВЦСПС, консультировал комиссии Верховного Совета СССР, объездил вдоль и поперек весь Советский Союз. Много лет мы с женой провели в Египте и Ираке, где я выполнял работу уже не связанную с медициной. Из конца в конец объездили эти страны, хорошо их узнали и даже полюбили. Нам приходилось бывать под бомбежками, ракетными обстрелами, удирать на машине от курдских террористов.

Всю свою жизнь я прожил с единственной любимой женщиной, которая когда-то, почти 50 лет тому назад, согласилась стать моей женой. Мы теряли старых друзей и приобретали новых. У нас было много радостных дней, но было и горе, и невосполнимые потери.

Заканчивая свои заметки, еще раз хочу обратить ваше внимание на то, что я не ставил целью сделать анализ моего времени; полностью обошел стороной гражданские и политические настроения моих современников. Я не поучал, как надо относиться к нашему времени. Я писал о возможностях свободы выбора, о доступности познаний, о том, что нам было интересно жить, несмотря на отсутствие мобильных телефонов, компьютеров, Интернета и телевизоров. Я излагал хронику чисто бытовых и личностных событий жизни рядового советского мальчишки. А выводы вы должны сделать уже сами.

Обыкновенный остров1

(Документальная повесть)

Все-таки интересная это штука – жизнь! Каждый рано или поздно убеждается в справедливости этих слов на собственном опыте. Вот ведь. кажется, загнала она тебя в угол, а сама точно бы с любопытством наблюдает за тобой. Плохо, если стоишь там покорно: утратит жизнь к тебе интерес, отвернется. А коли ты хоть немного, но сопротивляешься обстоятельствам, она вдруг, опять же из любопытства, возьмет и приоткроет некую таинственную дверцу – и опять смотрит, что, мол, дальше делать будешь? Ты через эту дверцу – и пошел, и пошел по жизненным коридорам, все дальше и дальше, и попадаешь совсем в незнакомые места, где быть-то и не помышлял! Оглядишься, приживешься – и вроде бы ничего особенного, все нормально, даже интересно. Только живешь-то уже по-иному…

Думал ли я, коренной москвич, что вскоре после окончания института судьба моя резко изменится! А ведь причина этого поворота была не такой уж значительной, даже не столько романтической, сколько житейской, скорее, меркантильной.

Я в ту пору только два года назад окончил московский медицинский институт и крайне нуждался в деньгах. Незадолго до события, изменившего мою жизнь, я вынужден был позорно бежать с женой и маленьким сыном из перенаселенной коммунальной квартиры, полным хозяином которой довольно часто становился некто Колька Злобин. Правда, сорок пять лет в другой ситуации давали бы ему право именоваться менее фамильярно. Однако он не был честолюбив и, игнорируя свой зрелый возраст, в моменты опьянения бегал по квартире в одних трусах и с молотком в руке, загоняя жильцов в комнаты и насыщая воздух гнусным матом. Однажды я попытался его урезонить и усовестить. Однако, решив, что этот «фраер» хочет покуситься на его авторитет в квартире, Колька попытался набросить мне на шею шарф удавкой. Остановленный ударом в скулу, Колька, размазывая кровь, в сопровождении своей столь же трезвой сподвижницы и супруги ринулся в поликлинику, где получил, кроме первой помощи, справку, в которой значилось, что ссадина появилась в результате удара тупым предметом. После этого, чуть что, Колька потрясал этим юридическим документом и обвинял меня во всех грехах смертных. Шантаж, правда, липовый, но видеть забулдыгу в роли правдоискателя было уж очень противно. К тому же и выпивать он стал не меньше, а больше прежнего, так что в квартире этой стало невыносимо. На очередь в исполкоме не ставили, так что единственным скорым выходом из сложившейся ситуации был кооператив. Идея прекрасная, но как ее реализовать, если врач с моим стажем получал совсем немного, а жена, рядовой чертежник-конструктор, и того меньше? Но тут пришла простая и ясная мысль: если у тебя нет денег, то есть близкие и друзья, у которых они есть. Следовательно, надо взять в долг.

Прямо скажем, дело это не из приятных, но кто-то сказал, что стыд не дым – глаза не выест. Через некоторое время хождения по мукам завершились: был определен кооператив, уплачен вступительный взнос, и наконец переезд молодой семьи на новую квартиру состоялся!

Не успели расположиться, как во весь рост встал призрак кредиторов. Как говорится, долг платежом красен. Однако перспектив никаких! Выручила очередная прекрасная идея, заманчивые слова «районный коэффициент». Но он существует и в Норильске, и в Красноярске, и в Магаданской области, и во многих других местах. Куда же поехать? И дрогнула романтическая струнка моей души. Сахалин! Именно Сахалин, и только Сахалин!

Этот остров рисовался мне таинственным, овеянным легендами и романтикой, огромным сказочным кораблем.

Соответствующие инстанции очень доброжелательно отнеслись к моей инициативе, и скоро у меня на руках было не только направление с Сахалинский облздравотдел, но и определенная сумма «подъемных». Эта сумма должна была поднять только меня, а жене с сыном предстояло, как Пенелопе, ждать возвращения мужа.

Честно говоря, я не ожидал, что события на новом этапе моей биографии начнут развиваться столь стремительно. Не более чем через три дня со времени моего вылета из Москвы я уже трясся в общем вагоне пассажирского поезда, который вез меня в отдаленный район острова к месту нового назначения. Изредка, словно не веря себе, я ощупывал в кармане солидную пачку денег и направление на пост замглавврача объединения по санитарно-эпидемиологической работе.

Такого предложения я не ожидал: стаж работы у меня небольшой, опыта руководящей работы совсем никакого. Почему же я согласился? Не последнюю роль тут сыграли слова главного врача облздравотдела:

– Район, конечно, тяжелый. Его у нас называют «Сахалин на Сахалине».

После таких слез отказываться было просто неловко. Он бы, наверное, счел меня трусом. Но главную роль сыграло все-таки другое. Это назначение сулило перспективы профессионального взросления и самостоятельного труда, о которых в Москве почти невозможно и мечтать.

Итак, я ехал в душном вагоне и внимательнее, чем прежде, приглядывался к людям – ведь это были сахалинцы, теперь мои земляки.

Люди с мешками, чемоданами, сумками ехали из областного центра домой. Вот тоненькая девушка, почти девочка, в теплом платке и шубке. Платок распростался по плечам, волосы сбились на одну сторону, лицо пылает румянцем, а глаза все время удивительно меняются: то они восторженные, то задумчивые, то нежно-мечтательные, отрешенные. Она вся в себе. На перроне ее провожал парнишка. В вагоне один солдатик стал было за ней ухаживать, но девочка посмотрела на него как-то просительно-огорченно, и он оставил ее в покое.

Солдатик совсем молодой, стриженый, из-под распахнутого полушубка поблескивают какие-то значки. Видно, он ими ужасно гордится: все время старается распахнуть полы пошире.

Пожилая женщина, в валенках и шерстяной фуфайке. Шубу сняла – запарилась. Удобно прилегла головой на туго набитый рюкзак, привалив ноги к огромному мешку. На лице – забота.

Поезд идет, постукивая на стыках и раскачиваясь на узкой колее. Разговор не клеится. Иногда вспыхнет, коснется чего-нибудь вроде новогодних праздников или погоды и снова затихает. Вдруг я задремал. Проснулся, когда кто-то стал дергать меня за рукав:

– К вашей станции подъезжаем, собирайтесь.

Я простился со спутниками и вышел. Здесь, в тесном зале ожидания, пришлось коротать ночь. Утром я добрался автобусом до аэродрома, а потом долго летел над сопками, большими и маленькими, пока они не сменились тайгой. Казалось, она тянулась до конца горизонта и была похожа на волнистое мохнатое одеяло с большой белой заплаткой, на которую мы и стали снижаться. Сделав круг-другой над снежным полем, самолет приземлился и подкатил к маленькому прилепившемуся у кромки тайги деревянному дому.

Я не без волнения спустился на землю, где мне предстояло провести немало времени. Большинство прилетевших остались дожидаться другого самолета, а я вышел на дорогу. Там стояли сани, запряженные гнедой приземистой лошаденкой, с бахромой сосулек на лохматой морде и заиндевелыми ресницами. Возница, казалось, не обратил на меня ни малейшего внимания, сделал только неопределенный жест в сторону саней и, когда я сел, взмахнул кнутом. Через некоторое время он все же деланно-равнодушно, даже не оборачиваясь, поинтересовался:

– Откуда же будете в наши края?

Я понял, что вопрос относится ко мне:

– Из Москвы.

Возница всем корпусом повернулся и оценивающе осмотрел меня:

– Из самой столицы, значит. И куда, ежели, конечно, не секрет?

– Какой же секрет: работать к вам в больницу.

– Это что ж, хирургом аль как терапевт?

– Да нет, санэпидслужба.

– Это что ж за зверь такая?

– Ну, в общем, это, чтобы в поселке чисто было, эпидемий чтобы не было…

– А, значит по уборным, помойкам и заразе прочей разной, – подвел он итог.

– Вроде этого, – согласился я.

Он же, словно приняв мое немногословие за пренебрежение к тому краю, где мне предстояло жить, разговорился не на шутку:

– Места у нас прекрасные, особенно весной и летом. Утки и другой дичи уйма, ондатра, даже медведи – кого здесь только нет. Вы не охотник?

– Нет, и даже не рыбак.

– Жаль, а то у нас кто не рыбачит, так с ружьишком ходит. Красота здесь! – Он сделал широкий жест рукою.

Я огляделся. Дорога петляла среди тайги. Огромные сосны, кедры, лиственницы запорошены снегом. Среди них сплошной, непроходимой стеной вставал подлесок. Зверю здесь, ясное дело, раздолье. Мы свернули на широкую, наезженную машинами дорогу. Теперь частенько нас обгоняли или шли навстречу МАЗы, КрАЗы, самосвалы, трелевочные тракторы.

– Да, места чудесные, и в то же время не глухомань – жизнь, вижу, кипит. Ну, а люди как?

– Люди?.. – задумался возница. – Разные, как и везде. Одни за этой самой романтикой едут. Только из-под мамкиного крыла – и за острыми ощущениями. А жизнь здесь суровая. Трясет частенько. Цунами на побережье бывают, – почти с гордостью сказал он. – А зимой пурга закрутит – так на несколько дней. Дома с крышами заметает – откапываем потом. Почта не поступает, продукты свежие – тоже. «Романтики» как на это посмотрят, так через год их и след простыл.

– Ну не все же такие.

– Почему все, я не сказал, что все. Но есть. А другие так и поют: «А мы едем, а мы едем за деньгами и не надо нам романтики тайги». От них, конечно, пользы больше – вкалывают на совесть. Но среди них крохоборов много, зимой снега не выпросишь. А есть и такие, которые влюбляются в эти места, и их уже отсюда силком не вытащишь, разве только в отпуск. И строят они здесь для себя, и землю берегут для себя. Вот такие люди в основном и живут. А остальные так – транзит.

Возница хлопнул вожжами и прикрикнул на лошадь. Впереди открылась долина, в центре которой грудились покрытые снегом крыши домов. Над ними вертикально поднимались султаны дыма и, достигнув какой-то невидимой черты, все сразу размазывались и исчезали.

Вскоре мы въехали в поселок. Миновав ряды деревянных одно- и двухэтажных домов, остановились возле низкого П-образного строения.

– Райбольница здесь, – сказал мой спутник. – Вот и приехали.

Я слез, распрощался с возницей, и сани, поскрипывая, укатили.

Главный врач принял меня приветливо. Пока он изучал мое направление, я рассматривал своего нового шефа. Высокий, крепко сложенный, лет сорока пяти, с большой круглой головой и пышной шевелюрой. Лицо уверенного в себе человека, усиливают это впечатление темные большие очки. Движения главного плавны и слегка расслабленны. Кабинет обставлен тяжелой, самоуверенной, как и его хозяин, мебелью. На стене карта района, границы которого очерчивают почти ровный полуэллипс, опирающийся на Охотское море.

Посмотрев мои документы, Аркадий Ильич удовлетворенно произнес:

– Ну что ж. как будто вес в порядке, а практика, будем считать, – дело наживное. Надеюсь, сработаемся. Как вы насчет этого дела? – внезапно спросил он, щелкнув себя пальцем по шее.

– Средне, – ответил я.

Очевидно, вид у меня был при этом несколько растерянный, потому что Борисов взглянул недоверчиво:

– Будем надеяться… А то здесь недолго и того, особенно без семьи. Как ваш предшественник. Но я это так, в порядке профилактики.

И Борисов повел меня осматривать больницу и знакомиться с коллегами. Вначале он показал мой кабинет – маленькую комнатенку со столом, двумя стульями и сейфом – и пригласил туда моих непосредственных сотрудников. Пять человек, и все женщины.

Познакомившись с ними, пошли дальше. В предоперационной размывался после операции хирург – парень моих лет.

– Вадим Степанович, – представил его Борисов, – ведущий хирург района. Тоже москвич.

– Фомин, – быстро отрекомендовался он, – очень приятно. Где вы разместились?

Я неопределенно пожал плечами.

– Коллега будет пока жить в семнадцатой, – внес ясность главный.

– Так я забегу вечерком?

– Буду очень рад, – искренне ответил я.

Часа за два я со всеми познакомился и все посмотрел, включая котельную и дровяной склад. Врачебный персонал почти сплошь молодой, вчерашние выпускники московских, ленинградских, новосибирских и других институтов. Одни приехали по распределению, другие – по собственному желанию.

Наконец мы вошли в маленькую комнату, на двери которой значилось «Дежурный врач» и стоял номер «17».

– Свободных квартир сейчас, к сожалению, нет, так что поживите пока здесь, а там досмотрим. Можно, конечно, на частной квартире устроиться, у нас так многие живут, но осмотритесь – решите сами.

Аркадий Ильич, сославшись на дела, распрощался, а я, оставшись один, оглядел свое неуютное владение.

Комнатенка была кукольная, пять шагов в длину и два с половиной в ширину, заставленная вещами, которые здесь казались излишне громоздкими: больничная койка под серым одеялом, вплотную к ней письменный стол, заваленный какими-то бумагами, огромный шкаф, набитый пыльными связками историй болезни, тумбочка со стулом – занимали почти все свободное пространство. Тесновато, конечно, но все же хоть что-то для начала. Пленник жилищных проблем, я надеялся на лучшее будущее.

Первые месяцы работы давались мне трудно. Надо было подробно уяснить для себя обстановку в районе, в деталях изучить, чем занимаются сотрудники; осмыслить, а может быть, переосмыслить характер работы санэпидотдела. Я должен был интересоваться буквально всем: жилыми домами, общежитиями, детскими учреждениями, заводами, столовыми, магазинами, коммунальными предприятиями и самой больницей; заниматься очисткой территорий, выявлять инфекционных больных и не допускать новых заболеваний. Конечно, все это я должен был делать не один, а вместе со своими сотрудниками, и ясно, что далеко не на пустом месте. Но все же новая работа есть новая работа. И на первых порах не все удавалось. Не очень любезно приняла меня Вера Ивановна, эпидемиолог, исполнявшая до того обязанности замглавного. Передавая дела, сухо и официально перечислила, над чем работает сейчас отдел, с размаху положила ключи от сейфа и кабинета на стол и сразу вышла, громко хлопнув дверью. Пришлось ее окликнуть и терпеливо разъяснить, что я не хотел ее обидеть, приехав сюда, что ее знания и опыт будут весьма кстати и что мирное сосуществование – залог плодотворной работы. Она сделала вид, что все поняла и в принципе согласна, и, нервным жестом согнав непрошеную слезинку, значительно тише закрыла за собой дверь. Затем пришли молодые симпатичные дезинфекторы Майя и Кира и попросили меня выяснить, почему им не дают молоко за вредность.

Пошел к главному.

– Что там у вас горит? – встретил он меня вопросом.

Я изложил просьбу дезинфекторов, добавив, что они имеют на это право по закону. Главврач удивленно посмотрел на меня:

– И все, в чем вы разобрались за это время?

– Почему? Это только первый вопрос.

– Давайте лучше сразу к делу. Вошли в курс?

– Я просил бы вас сначала рассмотреть первый вопрос, – упрямо сказал я.

Борисов укоризненно и как бы с сожалением посмотрел на меня:

– Не с того начинаете, коллега. В районе эпидемия. Дизентерия. Детские сады наполовину пустуют. На днях с вашего склада, где хранятся средства для дезинфекции, мальчишки несколько шашек препарата стащили и в колодец бросили. Случайно прохожие заметили. Куда ваши дезинфекторы смотрели? О молоке думали?

– Аркадий Ильич, мой предшественник к вам несколько раз обращался, просил починить склад. Я видел его докладные. Склад же от ветра трясется, промокает насквозь, доски гнилые вываливаются. Вы отказали: говорили, нет пиломатериалов. А гараж вон ремонтируют.

Главный резко встал:

– Послушайте, коллега. У меня складывается такое впечатление, что ваш отдел э… несколько распустился, простите за резкость. Смотрят, что у других делается, а у себя под носом ничего не видят. Мне нужна не демагогия, а твердая гарантия, что с вашего склада больше не будут пропадать химикаты. Вы отвечаете за это, а не я. Что сделано конкретно?

Чувствуя, что готов сорваться и надерзить, я медленно, с расстановкой ответил:

– Склад уже отремонтировали мужья Киры и Майи. И железом изнутри обили.

Борисов перестал ходить по кабинету. Сел. Повертел в руках очки.

– Ну, это уже другое дело. Еще что?

– Аркадий Ильич, дезинфекторам положено выдавать молоко.

Борисов досадливо поморщился:

– Ладно, ладно, напишите докладную, я распоряжусь. У вас все?

– Нет, теперь по поводу эпидемии. Меня очень волнует обстановка в районе. Аркадии Ильич усмехнулся.

– Да? Меня она, представьте, тоже волнует. В конце концов, инфекционные больные у меня в больнице лежат. Отделение переполнено. На бюро райкома мне все время этим в глаза тычут. А вот ваш отдел мало что здесь делает. Где данные о контактах дизентерийных больных? Где обследования на бациллоносительство? Нет их.

– Это еще один мой вопрос.

Борисов посмотрел на часы.

– Только быстрее. Мне скоро на исполком ехать.

– Я коротко. При нашем отделе существует бактериологическая лаборатория. Вернее, должна существовать.

– То есть как?

– Есть она только на бумаге. Выявлять контакты дизентерийных больных, делать обследования должна эта лаборатория вместе с эпидемиологом. На деле же лаборатория полностью работает на больницу. Я пробовал разговаривать на эту тему с заведующей Ольгой Ивановной, вашей женой, однако она посоветовала решать все вопросы с вами.

Борисов встал, подошел к окну, закрыл форточку. Замкнул сейф и спрятал ключ в карман. Затем, собрав все бумаги, сложил их в ящик стола. Выпрямился, пристально посмотрел на меня:

– Вы напрасно подчеркнули, что Ольга Ивановна – моя жена. Это к делу не относится. Больница перегружена больными, наша лаборатория не справляется. Что ж я, по-вашему, должен выписывать больных без анализов? Не надо подходить столь узковедомственно! А теперь – прошу прощения, но мне на исполком.

За следующие дни я исходил поселок вдоль и поперек. Положение было серьезней, чем я предполагал. Особенно настораживал новый микрорайон. Двухэтажные деревянные дома были уже порядком запущены, лестницы грязные. Груды мусора, политые помоями, леденели, превращались сначала в бугры, потом в холмы, а затем в горы. Как говорится, не дай бог, оттепель.

Я пошел в райкомхоз и, составив акт, предложил немедленно начать вывоз мусора из поселка. Заведующий подписал акт, но безнадежно развел руками:

– Рад бы все выполнить, что вы здесь написали, но у меня, голуба моя,, людей нет. Там ведь все промерзло насквозь, скалывать надо, а это такой труд, я тебе скажу! Машины сейчас дрова и уголь возят. Опять же люди на этом деле заняты. Так что погоди малость. Будут возможности – сделаем.

Прошла неделя, но ничего не изменилось. Я оштрафовал заведующего райкомхозом и составил новый акт. Опять безрезультатно. Надо было что-то предпринимать посерьезней. Но что?

Как-то вечером ко мне в кабинет зашла Любовь Андреевна, эпидемиолог. В отличие от Веры Ивановны она встретила мое назначение внешне почти безразлично, но я чувствовал, что она внимательно приглядывается, оценивает мои действия. Однако пока оставалась в стороне, ничего не говорила. И вот пришла, свободно, по-хозяйски уселась на стуле, со вкусом закурила и, резанув острым, внимательным взглядом как отрубила:

– Хотите откровенно?

– Безусловно, а как же иначе?

– А можно никак. – Она выпустила из уголка плотно сжатых губ тонкую струйку дыма. – Я почему к вам пришла? Извините, но я не слепая. Вижу, не клеится пока у вас.

– Почему только у меня, а не у нас?

– Верно, у нас, но больше все-таки у вас. Объясню. У нас и до вас не клеилось. Спросите – почему? Да просто наши заботы дальше нас не идут. Глупо, но, как ни странно, так оно и есть. Вот вы за баклабораторию хлопочете. Правильно делаете. Ведь она, по существу, наша. Обидно, что забрали. Я эпидемиолог, она мне вот как нужна. – Она провела ребром ладони по шее. – Может, сама виновата, что так вышло, а может, нет. Что я одна-то могла сделать? Контактных выявить? Очаг локализовать? А дальше что? Очаги-то при такой грязи сами, как микробы, плодятся. Вот вы тронули коммунхоз – ну и что? С директора как с гуся вода. Тут драться надо. А кто будет драться? Я, что ли? У меня все-таки начальство свое есть. Рыпнулась пару-тройку раз и с носом похуже, извините, чем вы, осталась. Не верят в нас, понимаете, не верят! Да и как верить? Ваш предшественник больше спиртиком увлекался. Уважения к нему ни на грош не было. Вера Ивановна человек хороший, но ей до пенсии рукой подать, какой она боец. Вот так все и шло. Так что, если вы, как говорится, хотите всерьез и надолго, так вот вам моя рука.

Через день я вернулся к разговору о лаборатории с Аркадием Ильичом, но, к сожалению, опять безрезультатно. Что делать? Не жаловаться же в область. Правда, я был готов и к этому, но случай помог уладить все гораздо проще и быстрее.

Как-то у дверей своего кабинета я услышал голос Борисова. Шеф явно направлялся ко мне. И тут мелькнула мысль… А почему бы не попробовать? Схватил телефонную трубку, набрал одну цифру, чтобы не было слышно гудка, и сделал вид, что всецело занят разговором:

– Но вы сами поймите, – говорил я, слыша, как отворяется дверь и входит Борисов, – у вас в Южно-Сахалинске все проще, а здесь я такие кадры не найду. Лаборатория простаивает. Этим шутить нельзя! Борисов? Что Борисов? У него своих забот хватает. Так, значит, обещаете помочь? Ну, спасибо… На следующей неделе? Договорились. – Я положил трубку и повернулся. Кабинет был пуст.

Вечером зашла Ольга Ивановна:

– Забирайте нас назад. Главврач распорядился.

– А как же больница? Он говорил, что без нашей лаборатории там не обойтись.

– Незаменимых людей нет, – рассмеялась она. – Так что берите, пока дают.

– Беру, беру, еще как беру, и передайте большое, нет, огромное, спасибо Аркадию Ильичу.

Я пригласил Веру Ивановну и, поделившись с ней радостной новостью, стал развивать планы на ближайшее будущее. Она вначале скептически молчала, затем начала понемногу оттаивать и постепенно увлеклась сама. Мы позвали Любовь Андреевну и допоздна намечали, что надо сделать. С лица Веры Ивановны давно исчезло постное выражение. Оаа раскраснелась, спорила, не соглашалась, предлагала. В конце концов мы все утрясли и, довольные, посмотрели друг на друга.

– А что, у нас так, пожалуй, может что-нибудь получиться! – задумчиво сказала Любовь Андреевна.

– Получится, непременно получится, – подхватила Вера Ивановна, но вдруг виновато поглядела на меня: – Вы не думайте, что я справиться с работой не могла или зависть у меня какая. Просто привыкли мы здесь к тому, что было. У самих-то под носом что делается: больница без очистки свою сточную воду в ручей сбрасывает. Если бы сейчас темно не было, вы бы посмотрели.