Черный ящик

Акимов поехал в Волосово.

Обратная дорога (маршрутка, метро, маршрутка) показалась ему быстрой и легкой. Он не чувствовал ни усталости, ни голода, ни жажды. Хотя с раннего утра ничего не ел и не пил. Акимова питала не оставляющая его несколько лихорадочная бодрость. Он ожил.

Вернувшись в квартиру, Акимов сразу сел за компьютер. И, забыв обо всем на свете, принялся искать. Через полтора часа он имел довольно длинный список Глинских. Глинских «вообще». Из него он последовательно исключил имеющих иные имена и отчества и явных стариков и младенцев. Осталось шесть Владимиров Викторовичей. От 35 до 50 лет.

Акимов засиделся. Было уже двадцать минут восьмого. От напряжения устали пальцы и спина. В комнате было темно – Акимов и не заметил, как наступили сумерки. Акимов встал, прошелся по комнате и выглянул в окно. На улице собирался дождь. Черные тучи залепили небо и ускорили наступление вечера. Акимов зажег верхний свет и снова сел за стол.

Следующий шаг был немного сложнее, так как требовал взлома защиты базы данных сотрудников Ленинградской Областной Клинической больницы. Акимов, как инженер по безопасности, кое-что в этом смыслил. Но заняться этим вопросом вплотную ему помешали.

Он услышал, как за входной дверью на лестнице возник некий фоновый шум, переросший во вполне определенное топтанье у его двери. Потом раздалось металлическое шкрябанье по замку и приглушенное дверным полотном чертыханье. Раздался звонок. Громкий, пронзающий небольшое пространство квартиры, мерзкий звонок. Акимов замер. Звонок буравил его минуты три. После чего с той стороны начали переговариваться:

– Она чего, замок поменяла? Ну даёт, старая! Я ж тебе говорил, что у нее крыша окончательно съехала.

– Когда она успела? И не попадешь теперь.

– Блин, говорил тебе, в Дом престарелых ее сдавать, а ты!

– Куда она делась?

По голосам Акимов понял, что это явились Стасик и Надя. Он перестал дышать.

– Мама! Открой – в дверь начали стучать. – Ты слышишь меня? Открой, пожалуйста.

Еще несколько минут с нарастающей силой стучали.

– Мама! Ты дома? Открой! Это я – Надя. Нет ее, что ли? Мама!

– Ты что думаешь, если она не слышала звонок, то услышит твой стук?

Снова минуту дребезжало и звенело так, что у Акимова заболели уши.

– А может, ей плохо?

– Как же! Ты бы видела, как она на меня смотрела. Волком. Такой не будет плохо. Она еще тебя переживет.

– Мама! Открывай!

– Да нет ее. Таскается где-нибудь. Хотя, вроде, свет горел. Приехали, блин. Сейчас смотаюсь, посмотрю. Подожди.

Вниз посыпались тяжелые шаги. Акимов выключил на столе лампу, на цыпочках подошел к выключателю и ткнул клавишу. Тут же раздался стук:

– Мама! Это мы, открывай. Не прячься. Что ты там затаилась? Я слышу – ты дома.

Вернулся Стасик:

– В квартире темно. А ты что?

– Да мне показалось, там что-то щелкнуло.

– Ты уверена?

– Не знаю.

– Ну что, будем ломать?

– Ты скажешь! Может, подождем на скамейке?

– Да ты чего? У меня времени нет. Поехали на фиг. И разбирайся с ней сама.

В дверь бухнул кулак, и потом все, опускаясь, стихло.

Визит гостей Акимова колыхнул, но не очень сильно – у него теперь были твердая опора и четкая цель, позволяющие снисходительно относиться ко многим вещам. Даже к самому себе, то есть к телу. Оно словно разделяло душевный подъем Акимова и не беспокоило его. И воспринималось, как некое затруднительное, но преодолимое обстоятельство. Или вынужденный тупой и слабый партнер, помогающий от самого себя избавиться.

Когда улеглось легкое волнение, вызванное визитом Нади с сынком, Акимов почувствовал, что хочет есть. И так сильно, что голод мешает ему сосредоточиться на работе с компом.

Изыскания пришлось продолжить только после того, как Акимов до отвала наелся.

После ужина он сидел еще около полутора часов. И, перебрав десяток многоступенчатых комбинаций, своего добился. Глинский Владимир Викторович, 1968 года рождения, проживает на проспекте Испытателей в доме номер 20 в 284‐й квартире. Домашний телефон номер 307–63–96, мобильный 914–47–11.

Этого пока было достаточно.

Довольный Акимов принял таблетки и лег.

За окном шумел дождь, и отдельные его капли с громким звуком бились об оконный карниз. Под этот жестяной стук Акимов очень быстро заснул.

* * *

Новый день начался бедой.

Акимов описался.

Он определил это, когда захотел почесать зудящие спину и ягодицы. Едкой мочи с избытком хватило на все, в чем он спал: футболку, трусы, и тренировочные штаны. И еще немного осталось простыне и матрацу.

Предательство тела его сокрушило – предстоящий день был полностью расфасован, и у Акимова не было лишних часов, предоставленных чему бы то ни было иному, кроме как выполнению намеченных накануне действий. Он уже с утра собирался уехать в Питер.

Теперь же предстоял дополнительный расход времени и сил, чтобы привести себя в порядок. Но Акимов нашел выход из положения, позволяющий использовать каждую минуту с пользой.

Он ограничился тем, что вымыл руки. А потом сел к ноутбуку, как был – в пропитанной мочой подсыхающей одежде. Акимов искал себе жилье.

Начинался новый этап, требующий ежедневного пребывания Акимова в Санкт-Петербурге. Вчерашняя поездка в город обошлась ему в полторы тысячи рублей и съела в общей сложности пять часов, проведенных на сиденьях маршруток и такси. А это значило, что каждый день ездить из Волосово в Питер нереально.

К тому же, вчерашнее появление Нади и Стасика, закончившееся для Акимова благополучно, ставило под угрозу все, что он затеял. Он очень не хотел, чтобы в самый неподходящий момент его скрутили и отправили в закрытое лечебное заведение.

Сейчас, пока вещевой рынок еще спал, Акимов решил подыскать себе квартиру, которую мог бы снять в самое ближайшее время. Указывая вполне определенные требования: максимальная близость к 20‐му дому на проспекте Испытателей, первый этаж или лифт и полная меблировка.

Поиск вариантов, предлагаемых бесчисленными агентствами, занял час. В итоге Акимов имел три квартиры, в которые теоретически он мог бы перебраться. Квартиры выставляло агентство «Итака».

Закончив с компьютером, Акимов глотнул чайку, принял таблетки и пошел за новым комплектом одежды.

Пошел он как был, во всем испорченном, плюс сверху какое-то пальто, вновь вытащенное из кладовки. Как он при этом выглядит, что о нем подумают, Акимова не заботило. Главное – скорее вымыться и переодеться.

В выборе нового гардероба Акимов ограничился прежним меню. Он купил себе такие же спортивные штаны, футболку и трусы. Трусы и футболку, на всякий случай, взял в двойном комплекте.

И с вещами поспешил назад.

Спешка Акимова и погубила.

В садике, где на его счастье никаких старух еще не было, от быстрой ходьбы Акимову стало жарко. А потом и вовсе плохо. Солнце, уже достаточно разогретое, весь путь до дома прожигало ему спину. Тяжелое зимнее пальто давило на плечи и не выпускало наружу накапливающееся под ним тепло. Желание поскорее забраться под душ и освежиться только усугубляло положение – оно заставляло ноги двигаться быстрее безопасной для организма скорости.

Все кончилось тем, что прямо в ванной, в которую Акимов еще смог забраться, начался сердечный приступ. Это была самая страшная и жестокая пытка из всех, какими мучило его тело Веры Павловны. Оно собралось умирать. Акимов почувствовал это по холоду, поднявшемуся от пальцев ног до живота в ответ на первый и единственный сильный сердечный удар. После которого в груди поселился еж.

Пуская из глаз синие круги, с несоображающей головой, Акимов, хватая ртом воздух, скрючился на дне ванной. Состояние было адским – сверху хлестали струи, в груди кололо, а снизу задницу и хребет давила жесткая ванна.

Но физические муки были еще не всё. Акимов впервые испытал настоящий страх смерти. Когда еще немного и конец. Действительный, а не метафорический. А ему не хотелось умирать! Особенно теперь.

Сколько это продолжалось, он не знал. Но когда полегчало, Акимов первым делом закрутил кран – от бьющих по спине капель его уже тошнило. Потом… очень медленно и осторожно… он вылез из ванной… и медленно вытерся.

Чиркнув ладонью по запотевшему зеркальцу, Акимов увидел своё лицо. И впервые ему стало не противно, а жалко. Жалко синих губ, черных точек расширенных от страха глаз и красных пятен румянца на выперших скулах.

В комнате также осторожно и медленно, стараясь не разбудить успокоившееся сердце, Акимов надел чистые майку, трусы и штаны. И осторожно опустившись в кресло, Акимов выключился…

Возвращение к прерванной жизнедеятельности произошло без пяти два.

Снова нормально сгибались и разгибались ноги, вернулась относительная ясность голове, и свободно дышали легкие. В груди не кололо. Сильно хотелось пить.

Акимов, прислушиваясь к себе, дошел до кухни. Пока все было нормально. Напившись воды, он для надежности снова принял корвалол. После него Акимову стало совсем спокойно.

В интернете он выяснил способы самопомощи при сердечных сбоях подобного масштаба. Оказалось, что их немного – необходимо сосать нитроглицерин и жевать таблетки аспирина. Аспирин у старухи был. Взяв его с собой, Акимов поехал в Питер. К себе домой.

До города он доехал быстро, потому что в маршрутке пригрелся, укачался и уснул.

В Автово Акимов купил тетрадочку и зашел в кафе, где написал короткую записку. И поддавшись влиянию среды (кругом чавкали и пили) съел пирожок с какао. А потом спустился в метро.

Уже на эскалаторе Акимов начал волноваться, представляя себе встречу с женой. Чтобы не доводить себя до криза, он сунул в рот две таблетки аспирина. Разжевывать их не получалось, и Акимов их просто сосал. И поэтому все казалось ему горьким: шумный вагон, пассажиры, которых он разглядывал, пытаясь отвлечься от мыслей о жене, и сами эти мысли назойливо лезущие в голову.

На одной из станций напротив него села очень старая дама по общей помятости, количеству морщин и подбородков, близкая по возрасту Вере Павловне. И Акимову пришла в голову мысль, а вдруг и она такая же? Он принялся всматриваться в нее и искать признаки, подтверждающие наличие в ней иного существа.

Какими они могут быть? Акимов решил, это прежде всего одежда, взгляд и манера говорить. Самым достоверным критерием является взгляд. Его не подделаешь. Он абсолютно точно выражает внутреннее состояние. И потенциал. Взгляд – это выход вовне. Речь это начальное действие. Но здесь начинается раздвоение. С помощью языка можно себя проявлять, а можно и спрятать. Не говоря уже об одежде.

Глаза сидящей благообразной бабули были уставлены в одну точку, и никакой разумности не демонстрировали. Это либо сосредоточенность на мыслях, либо полное их отсутствие. Разговор? Проверка отпадала. Одежда? Никакой половой отчужденности – юбка, платок, туфли. А если внутри женщина? Но она могла бы…

Задумавшись, Акимов перестал следить за названиями станций и чуть не проехал свою «Лесную». Но успел вскочить и оставить вагон.

Наверху он для проверки позвонил на городской телефон домой. Трубку сняли. Акимов пошел к себе. Проходя мимо аптеки, Акимов для подстраховки купил себе нитроглицерин. От аспирина у него онемел рот, и это был единственный ощутимый эффект таблеток – нервозность, как прибывала, так и продолжала прибывать. С каждым шагом и с каждым сердечным ударом.

Идя по дворам, Акимов испытывал очень сложное чувство. Все было настолько же родным и знакомым, насколько враждебным и чужим. И родную и враждебную стороны представляла и символизировала жена.

Акимов снова вспоминал свое неудачное возвращение домой, когда он чуть не столкнулся с высоким мужчиной, выходящим из ванной. Эти красные трусы. Почему он был в трусах? Мог бы оставаться и голым. И жена… Красная от того, что ее застали врасплох, смущенная до слез. А если бы он тогда не приехал? Так бы все и продолжалось? И что лучше?

Акимов чувствовал, как в нем начинает шевелиться злоба и ревность. Только бы не начать драться!

У подъезда он столкнулся с соседом по площадке и автоматически буркнул ему:

– Привет, Александров, как дела?

– А… откуда вы меня знаете?

Акимов помнился:

– Извините, мне показалось.

– Странно…

– Еще раз прошу простить, – Акимов поспешил юркнуть в подъезд.

«Этого только не хватало»

На четвертый этаж Акимов поднимался с перерывами и когда звонил к себе в дверь, все внутри у него пульсировало. От высоких лестничных маршей и крайней степени волнения. Но при виде жены Акимов успокоился – страшный момент оказался самым обыкновенным.

– Здравствуйте, – начал с улыбкой Акимов, в ответ на удивленный взгляд жены. – Вы Лена?

– Да. А что вы хотели?

– У меня к вам записка от Андрея Николаевича. Можно войти?

– От Андрея?!

– Да, от Андрея Николаевича.

– Заходите, пожалуйста.

Акимов вошел в переднюю и встал у комода при входе:

– Вот, пожалуйста.

Он достал из сумки исписанный им в кафе листок. И пока Лена читала, осматривался.

Если вчера ему казалось, что в городе он отсутствовал год, то здесь, у себя в квартире Акимов не был десять лет. Все стало совершенно другим. Потолки вместе с бра на стене поднялись выше. После волосовской тесноты прихожая казалась полигоном. Двери, комод и зеркало тоже увеличились в размерах.

И Лена стала другой. Он никогда не видел ее снизу вверх.

На подбородке появилась складка, которую раньше Акимов не замечал. Эта складка делала Лену старше. Ноздри казались шире, а нос длинней. Глаза потемнели и сидели глубже. Грудь, находящаяся на линии взгляда Акимова, стала меньше.

Но все равно Лена оставалась Леной. Красивой и … подлой.

– Вы читали это странное послание?

– Нет, Андрей Николаевич просто попросил меня передать вам записку и дождаться ответа.

– Я вам ее прочту.

– Зачем?

– Потому, что я ничего не понимаю. Может быть, вы мне поможете это сделать. Пожалуйста, послушайте. «Лена. Очень тебя прошу, передай мне с Верой Павловной мой серый костюм, голубую рубашку и книгу „Методы защиты компьютерной информации“ Шамкина. Такая синяя, в тонкой обложке на второй полке в шкафу. Вера Павловна – моя хозяйка, у которой я временно снимаю комнату. Надеюсь, что просьбу мою исполнишь. Какое-то время решил побыть в одиночестве. Если понадобится, я сам с тобой свяжусь. Когда? Не знаю сам. Андрей» Он что, позвонить мне не мог и приехать сам, а не гонять старого человека? Вы далеко живете?

– Не очень. В двух кварталах. И зайти к вам мне не трудно. Тем более, я часто гуляю.

– К чему такая официальность. Он что, запил?

– Нет. Я не замечала. Приходит с работы поздно. Абсолютно трезвый.

– А я несколько раз звонила ему на работу, мне говорили, что его нет.

– Не знаю. Каждое утро он уходил в начале девятого. В семь возвращался. Не знаю. Сегодня только проснулся позже. Но ведь сегодня суббота?

– Да.

– Ну вот. А в одиннадцать Андрей Николаевич ушел. Оставив мне эту записку.

– Вера … Павловна, почему вы на меня так странно смотрите?

– Как? Обыкновенно… – в этот момент Акимову показалось, что Лена его узнала, – Обыкновенно смотрю. Очки такие.

– Скажите, пожалуйста, а как он у вас оказался, если не секрет?

– Я повесила объявление у метро. Квартира большая, а живу я одна. До Андрея Николаевича у меня жила девочка. Студентка. В Педиатрическом училась. Такая тихая. Наташей звали.

– М-да… А на работу, если он, вообще, туда ходит, как Андрей Николаевич добирается, вы случайно не знаете? Машина, как стояла, так и стоит. У меня такое чувство, что с ним что-то случилось. Это так?

– Что вы имеете в виду?

– С Андреем что-то случилось?

– Не могу вам сказать. Когда Андрей Николаевич приходит, то сразу идет в свою комнату. Его комната в другом конце коридора, и мы почти не пересекаемся. Как я заметила, он не разговорчивый человек.

– Ну, хорошо, Вера Павловна. Если вас не затруднит, передайте, пожалуйста, Акимову, что я жду его звонка и очень хочу с ним поговорить. А еще лучше, пусть зайдет. Тем более, если он живет не далеко. Я сейчас…

Лена ушла в комнату. И когда Акимов услышал, как открылся шкаф, и началась возня с вещами, то быстро шагнул и открыл верхний ящик комода. В нем, среди записных книжек, квитанций и прочих мелочей он нашел чехольчик с запасными ключами от квартиры. Сунув ключи в куртку, Акимов снова встал у двери.

Через несколько минут Лена вышла с пакетом.

– Держите просимое. Просто, смех. А может ему еще что-нибудь надо, он не говорил?

– Нет, не говорил. Отдал мне эту записку и попросил отнести ее вам.

– Это в его стиле.

– Что вы имеете в виду?

– Рубить с плеча и кого-нибудь о чем-нибудь просить, – Лена махнула рукой, и Акимову показалось, что запахло духами. – Извините. Все?

– Наверное, все.

– Книга лежит в середине. Это, наверное, сейчас самое важное в его жизни – «Защита компьютерной информации». Смех! До свиданья.

– До свиданья. Простите за беспокойство.

Спокойствие, с которым Акимов разговаривал с женой, оказалось фальшивым. Едва он вышел на улицу, как ему стало плохо. В груди опять все зашевелилось и начало прыгать, и в глазах от этого прыганья ритмично проступали сеточки.

Акимов сел у подъезда на лавку. Его душила обида.

«Это все из-за тебя! Всё из-за тебя, сволочь! Дрянь ты… Зачем? Что тебе не хватало?»

Он долго не мог откупорить банку с нитроглицерином – неловким пальцам мешали выступившие на глаза слезы.

«Что тебе не хватало в жизни? Зачем тебе нужен был этот … с красными трусами? „Защита компьютерной информации“… Сука ты, Лена!»

Но вот банка откупорилась. В ней слиплись рубиновые икринки. Отколупнув одну и чуть не выронив мелочь из дрожащих пальцев, Акимов сунул ее в пересохший рот.

Горошина оказала волшебное действие. Очень быстро сердце успокоилось, оставив ничем неприкрытыми чувства.

Акимов сидел и думал о Лене. Её измена, любовник в квартире были не только последним эпизодом в их семейной жизни. Ладно бы скандал и развод. Для Акимова ее любовное приключение обернулось вот этим… Но он-то за что страдает? За них? Акимов представлял, как он таскает жену за волосы по квартире и лупит ее мужика ногой в пах. Так, чтоб было больно ноге. Вот что надо было сделать! Надо было выкинуть их, а не самому убегать и напиваться.

Гнев, охвативший Акимова, помог ему подняться. Пошел на помойку выбросить пакет со своими вещами и заодно посмотреть на свою машину.

С «Опелем» было все в порядке, если не обращать внимания на собачьи отметины, разводами чернеющие на переднем колесе. Как долго автомобиль будет в таком состоянии? Месяц? Полгода? Пока не догадаются, что на машине никто не ездит. Акимов представил старуху за рулем. Насколько это бросается в глаза?

Потоптавшись у «Опеля», Акимов поехал к метро «Черная речка». В гостиницу «Выборгская», где когда-то помогал устанавливать систему видеонаблюдения.

Там он снял себе номер «Двухместный стандарт». Двухместный, потому что одноместные номера оказались занятыми. «Заехал» Акимов в половину девятого вечера. Без пятнадцати девять он сидел в ресторане, а в десять уже спал, вымотанный этим тяжелым и, как ему показалось, бесконечным днем.

* * *

В теле старухи Акимов находился уже пятый день.

Это угнетало и по-прежнему вызывало протест, но острого неприятия и отвращения уже не вызывало – каждую ночь ощущения обволакивались новым слоем привычки.

Акимов адаптировался к телу. Но с телом подобного не происходило. Оно продолжало свое самостоятельное существование, тая в себе возможность любого подвоха.

В это утро у Акимова сильно болела голова. В затылок налилось нечто горячее и тяжелое. Так, что голову было трудно поворачивать и не хотелось думать. А также не хотелось есть, что было на этот раз не кстати, потому что завтрак был включен в стоимость номера. Акимов только зря спускался в ресторан – из всего предложенного он смог проглотить небольшой кусочек сыра и сделать несколько глотков чая.

Когда он вернулся в номер, то до «отъезда» оставалось больше часа, и можно было еще немного полежать.

Голова продолжала Акимову мешать. Тяжелые веки плохо моргали, в затылке пробивался наружу гейзер. Акимов снова прибегнул к нитроглицерину. И сразу об этом пожалел. Боль и жжение прошли, но вестибулярный аппарат вышел из строя – горизонтальные и вертикальные плоскости норовили поменяться местами. Вся кровь отлила в ноги, и теперь отяжелели они. Одновременно ослабнув и потеряв гибкость.

К двенадцати часам Акимов, слегка шатаясь и держась за перила, спустился в гостиничный холл. Во время спуска, помимо головокружения и слабости, обнаружилась еще одна помеха нормальному передвижению. Ею оказались волосы. Которые все время лезли Акимову в глаза, щекоча их своими концами. Откидывать их по причине занятости рук Акимов не мог и постепенно приходил в ярость. И когда он сдавал администратору ключ от номера, то был полон ненависти к старухиному телу. От былого благодушного снисхождения к нему не осталось и следа.

Поэтому попрощавшись с очень вежливой и приветливой девушкой за стойкой, Акимов, все еще неуверенно ступая, пошел в находящийся здесь же «Салон красоты». Чтобы постричь замучившие его волосы и свести Веру Павловну к минимуму. Хотя бы внешне.

Решение было принято правильное. Когда девчонка, обслуживающая Акимова, запрокинув ему голову, мылила и смывала ее горячей водой, все вдруг вошло в норму. Головокружение и слабость исчезли. То ли помогла горячая вода, то ли нужный изгиб артерии, Акимов не понял, но ему стало значительно лучше.

Постригся он максимально коротко, оголив затылок, лоб и уши. Сережки Акимов попросил вынуть. Пока парикмахерша, брезгливо морщась осторожно теребила его мочки, извлекая вросшие в них украшения, перед Акимовым на миг опять что-то промелькнуло. Вызвав горячий ностальгический прилив в груди: из открытого окна поезда высовывается усатая смеющаяся физиономия. Мужчина машет букетом и один цветок, отделившись от общей связки, падает вниз…

Что это было, Акимов опять понять не успел, так как сразу забыл о мимолетном видении, отвлекшись на зашумевший для укладки фен.

С короткими волосами, причесанный и без серег он стал похож на старика восточных кровей. Некую бескомпромиссную строгость придавали также очки Веры Павловны.

– Ну что ж, спасибо вам, девушка, – по-мужски одобрил работу Акимов, – вы совершили маленькое чудо.

– Что вы. Только зачем вам так коротко? Вы…

– На мужчину стала похожей? Да? Да не стесняйтесь. Похожа?

– М-м-м… Немного.

– Отлично, девушка, отлично. Я на кинопробы иду. Буду играть ночного сторожа в фильме «Пармская обитель два». Дублировать Джигарханяна. Спасибо вам, девушка. А сережки оставьте себе.

– Зачем?

– В качестве трофея.

Кольцо с руки Акимов также удалил. Это происходило в туалете гостиничного ресторана, лишенного опознавательных знаков «М» и «Ж». Где пришлось намыливать палец, чтобы перстенек слез. Дарить его было некому, и Акимов сунул кольцо в карман штанов.

В час дня Акимов оставил гостиницу. И снова поехал к себе домой. Зная, что Лены в это время там не будет – по воскресеньям она ходила в бассейн и сразу после него ездила к своей матери. Делая это уже несколько лет неизменно.

Автобус быстро довез Акимова к Лесной, и через двадцать минут он делал контрольный звонок в свою дверь. За ней, как Акимов и предполагал, никого не было.

Он бродил по квартире и присматривался. Следов постороннего мужчины не наблюдалось – вещи либо жены, либо его. Только на кухне рядом с недопитым чаем стояла пепельница с тонкими белыми окурками. Раньше жена не курила.

На стуле у компьютерного стола висел халат Акимова. Он потрогал его и даже для усиления чувств понюхал. Слабое старухино обоняние донесло запах Акимовского пота, перебитый ароматом дезодоранта. Фотография на стене запечатлела Акимова, вылезшего из морских волн и стоящего по колено в пене. Ремень от брюк, брошенный на тахту, свернувшись змеей, так и оставался на ней.

Всюду были его, Акимова, следы, рассыпанные бесчисленным множеством вещей и вещиц. Да и сам он сейчас находится здесь. Но, в то же время его нет. Страшный, непостижимый парадокс. Где я?

Акимов встряхнулся и сел к компьютеру. Он еще раз просмотрел варианты квартир. И заодно заглянул к себе на почту. Ему пришло два новых письма от жены и четыре послания по работе. Чернов молчал.

Жена писала:

«Андрей, хватит играть в прятки. Я так больше не могу. Очень хочу многое тебе объяснить. Обязательно ответь мне. Лена»

И:

«Сегодня приходила мужеподобная особа, назвавшаяся твоей хозяйкой. Мне она показалась довольно странной. Чем? Сказать не могу. Как будто я ее уже где-то раньше встречала. По твоей записке все ей передала. А ты случайно не запил? Прости за нескромный вопрос. Пиши – необходимо встретиться. Лена»