Черный ящик

– И стиральные машины выдавать, – встряла похожая на коня Елена Николаевна.

– А я считаю, что это слухи. Кто ж тебе сейчас что-нибудь выдавать будет? Да еще бесплатно? – не согласилась с ней неестественно щекастая чернобровая баба с накрашенными губами.

– А я точно слышала, Тамара Петровна. Фролов распорядился. Всем ветеранам труда в течение года поменять газовую плиту. В честь Дня Победы. А стиральные машины …

Они продолжили свой маразматический разговор, приглашая взглядами принять Акимова в нем участие. Но он молчал и, чтобы к нему не приставали с вопросами, иногда кивал или коротко без интонаций говорил «да». Не вникая, с чем соглашается.

Минут через пять Акимов почувствовал, что ноги Веры Павловны (он опять попробовал разделиться) немного отдохнули. Кашлянув, он поднялся.

– Мне пора.

– И я с вами, – воскликнула та, что встретила Акимова и тоже оторвалась от скамьи. – Вы домой? Я вас провожу. Нам по пути. До свиданья, девочки.

«Девочки» вновь закивали, прощаясь.

Акимов был взят под руку, и они направились к выходу.

– Нет, я вижу, у вас что-то случилось. Вы молчите, сидите хмурая, мрачная. Что, опять что-то со Стасиком? – обратилась к Акимову Татьяна Александровна, когда они вышли за ограду. Акимов понял, что эта назойливая болтливая бабка звонила ему вчера.

Он раздражался. И чувствовал, как от раздражения учащается его сердцебиение. И от этого раздражался еще больше. Быть созерцающей точкой никак не получалось.

Когда Акимов злился, он начинал шутить. Была у него такая манера. Позволяющая ему держать себя в руках и не переходить на крик и иные агрессивные действия.

– Или с Надей? С Надей? Я угадала? – придвинулась к нему совсем близко Татьяна Александровна.

– Да, – зашептал он, еле шевеля замерзшими губами. Надя … беременна. От своего начальника. Но прошу вас, дорогая моя, никому ни слова. Никому. Даже Елене Николаевне.

– Не … может быть! Господи! Но ведь ей же …

– А сейчас такие таблетки делают, что зачатие может произойти в любом возрасте. Принимаешь перед этим самым – и готово.

– Ужас. – Татьяна Александровна остановилась и выпучила глаза.

– Да, ужас. Это моё горе. Она хочет ребенка отдать мне.

– Господи! Не может быть … А вы?

– А я ищу теперь детскую кроватку. У вас случайно нет?

– Вы шутите?

– Я не шучу. Я всю ночь … проплакала, дорогая моя. Всю ночь.

Акимов первый раз в жизни позиционировал себя в женском роде, сказав «проплакала». Это вырвалось невольно, в тон игре. Но все равно привкус был отвратительный. Подлый.

Они шли вдоль пятиэтажек. Какое-то время изумленная Татьяна Александровна молчала. Но когда они добрались до подъезда Веры Павловны, она открыла рот:

– А если … А я сейчас в магазин иду. В больницу собираюсь. Мне ведь направление дали. На пятое число. Сколько я порогов обила и упрашивала! И вот, слава Богу, добилась. Послезавтра ложусь. Туда же, где были вы. В тот же стационар. Помню, как вы его хвалили. Мне и Мигунова еще туда советовала. Говорит, очень хорошая больница. Сейчас хочу новый халат купить. Вера Павловна?

– Что, Татьяна Александровна?

– А туалетную бумагу стоит с собой взять?

– Возьмите, туалетная бумага никогда и нигде не помешает.

– Вот и я так думаю. Возьму с собой рулончик. А чашку?

– А чашку вам выдадут.

– А знаете, что я подумала по поводу Нади?

– Что?

– Вы на счет Нади не переживайте. Не переживайте, дорогая Вера Павловна. Это она шутит, чтобы вас расстроить. За то, что вы на Стасика квартиру не оформляете.

– Вы так считаете?

– Да. Я это поняла. Зачем ей в таком возрасте ребенок, сами посудите? И потом, если уж приспичило с начальником своим, то могла бы таблетку и не принимать… Ну, я пошла. Ой! Какие у вас руки холодные, Господи!

Татьяна Александровна пожала Акимову руку и быстрыми шажками пошла дальше.

Придя в квартиру, Акимов на мгновенье испытал что-то похожее на проблеск радости – он вернулся в тепло. Но в остальном ничего хорошего не было: старуха (главное – помнить о точке) сильно устала, замерзла в сосульку, в мочевом пузыре у нее снова сильно сверлило, а он не нашел нужного магазина.

Акимов разделся. Когда увидел в зеркале прихожей вишневый нос и синие губы Веры Павловны, самообладание его оставило. Захотелось кричать и выть. И биться головой о стенку до тех пор, пока очкастое горбоносое лицо не разобьется всмятку.

Эмоциональный всплеск, от которого Акимову не удалось уберечься, колыхнул его внутренности. По телу побежала дрожь, удесятерились сердечные сокращения, и на глаза стала опускаться красная занавеска.

– Уморю тебя, старая сука! – Акимов, не обращая внимания на ухудшающееся состояние, пошел на кухню. Там он открыл холодильник и принялся вываливать из него банки, свертки, пакеты и кастрюли.

Что-то с грохотом падало на пол, что-то шмякалось и что-то стало растекаться.

А он, топча просроченный пищевой запас, в остервенении повторял:

– Уморю тебя, гадина, уморю! Не хочу больше жить!

Внешне все это выглядело не особенно бодро и экспрессивно, желаемых напора и скорости не доставало. Но внутри у Акимова все бушевало. Там клокотал вулкан.

Когда его извержение закончилось, и на пол было брошено всё, что попадалось на глаза, Акимов стал успокаиваться и приходить в себя.

Произошла странная вещь – вместе с приступом ярости прошёл и сердечный приступ. В голове прояснилось, сердце, отстучав своё в бешеном ритме, опять спряталось. Наступил штиль.

К Акимову снова вернулось самообладание. Он, оставляя липкие яичные следы, пошел в прихожую, где накрутил на себя шарф и натянул на голову старый берет. Потом Акимов взял сумку, деньги и снова вышел на улицу.

За кочегаркой он сел в маршрутку.

Путешествие оказалось недолгим – минут через пять шустрый микроавтобус, пропетляв по одинаковым в своей невзрачности улицам и высоко подпрыгнув на рельсах железнодорожного переезда, подвез его к низкому бетонному зданию, облагороженному крупной вывеской «Родник». Дальше маршрутка не поехала.

Акимов оказался на «Пр. Вингиссара», главной улице Волосово, как он скоро понял.

У прохожего Акимов выяснил, что компьютеры и мобильные телефоны можно купить в магазине под названием «Мегаполис», и отправился в указанном направлении. Анализируя по пути свои ощущения.

«Я» не имеет цвета и вкуса. И если не циклиться на теле, к которому привыкаешь с раннего детства и которое перестаешь замечать, как только научишься им пользоваться, «Я» лишено индивидуальных признаков – это просто «Я». Не обременяющее себя ничем. Пока нет повода фиксировать внимание на своих нынешних внешних признаках, ты чувствуешь себя самим собой, целостным и совершенным. Но стоит себя опознать, соединив внутренние импульсы и их внешнее проявление посредством тела – Акимов увидел в прозрачном отражении витрины шаркающую старуху с сумкой – как начинаются терзания. Порожденные сравнением. Сравнение – главная причина страданий. А почему? А потому, что оно мера возможностей. Возможностей «Я» обрести цвет и вкус. Чем ярче и сочней, тем лучше. Для кого? Для лишенного свойств «Я»? Нет, для процесса сравнения, приносящего муки или удовольствие. Парадокс. Как парадокс и то, что «Я» эксклюзивная единица. И сколько бы он, Акимов не пребывал в старческом женском теле, его «Я» никогда не станет «Я» этой Веры Павловны. Никогда. А если станет?

И здесь опять случилось кратковременное нечто. Акимов увидел вдруг картинку. Человек с усами, как у Якубовича, выкатывал из дощатого сарая велосипед. Высокий, как породистый конь и с большими колесами. Мужчина был в коричневом костюме. Солнце прыгнувшее на него, как только он полностью оказался на свету, блеснуло на руле и блямбе звонка. Волна радостного восторга поднялась в Акимове, но не успев окатить, исчезла. Вместе с велосипедом, сараем и усатым человеком.

Видение промелькнуло бесследно, не успев вызвать у Акимова даже легкого удивления – занятый мыслями он пришел в пункт назначения и чуть не столкнулся с выходящей из «Мегаполиса» женщиной.

На покупки у Акимова ушло полтора часа. И этому немало способствовала его внешность. Старуху, пришедшую купить мобильный телефон с выходом в интернет и ноутбук, продавцы всерьез не воспринимали. Разговаривали с ним, пряча улыбки, заставляли чего-то ждать и лениво демонстрировали товар. Когда же Акимов удивил мальчишку, который с ним занимался, знанием некоторых специфических тонкостей в работе выбираемого им товара, получился обратный эффект. Скорость обслуживания резко упала от легкого столбняка, нашедшего на удивленного продавца. Когда Акимов оплачивал товар, на «продвинутую бабку» (Акимов слышал громкий шепот за своей спиной) сошелся поглядеть весь отдел.

Так или иначе, но Акимов купил то, что наметил: недорогой, но мозговитый ноутбук, недорогой, готовый к немедленному употреблению телефон, недорогая к ним гарнитура и дорогой сетевой фильтр.

Потом Акимов отдыхал в кафе и с наслаждением пил кофе с пирожками. А потом пошел искать маршрутку. Светило солнце и нежно лизало Акимову спину, теплый ветер подметал асфальт и помогал нести тяжелый пакет. Небо над Волосово было таким же чистым и голубым, как в ясную безоблачную погоду над Питером.

Акимов смотрел по сторонам, отмечал малочисленность населения и автомобилей этого полупосёлка, в провинциальной тишине которого поселялась весна. Пребывая в своем чистом, лишенном качеств «Я».

Но очень скоро от выпитого кофе у Акимова разболелась голова. Ему казалось, что она распухла, и берет все сильнее и сильнее давит её по диаметру. Акимов даже снял его. Но голова не прошла, а только вдобавок замерзла. И начало давить в отяжелевшей печени. «Я» Акимова исчезло, и снова проступила старуха, с трудом переставляющая ноги, обутые в стоптанные рыжие боты.

Вернулся Акимов в пятом часу. Насколько он устал, определить было сложно, потому что этому мешала непреходящая головная боль. Акимов кое-как разделся и сел в кресло. И не заметил, как уснул. Ему снилось мерцание воды и весла, опускающиеся бесконечное количество раз в блестящую рябь, являющуюся его глазами. Это продолжалось два часа. В шесть двадцать Акимов проснулся – над головой невидимые соседи чем-то бухнули об пол.

Открыв глаза, Акимов произвел сканирование: голова и печень не болели, поесть и наоборот не хотелось, холодно не было – ветхое хозяйство Веры Павловны пребывало в условной норме. И Акимов занялся делом.

Со стола им было выкинуто всё, кроме лампы и будильника. Вся мелочь, включая вазочку, пару блюдец с подозрительными засохшими кусочками и газеты, полетела в расстеленную на полу простынь. Связав набросанное в узел, Акимов вынес его в коридор и на освободившийся простор поставил купленный ноутбук. И стал налаживать компьютер.

Пока грузились установочные программы, Акимов ликвидировал на кухне разгром. Поступив аналогичным образом с комнатным мусором и набив второй тюк содержимым холодильника, используя для этой цели старухино одеяло вместе с пододеяльником. Очистка кухни давалась труднее – что-то еще не высохло, что-то уже накрепко прилипло к полу, что-то расползалось в руках.

Но, тем не менее, относительный порядок в кухне Акимов навел. С небольшими перерывами на отдых, проводимые Акимовым у загружающегося ноутбука. Он даже вытер разноцветную лужу с пола, пустив на тряпку халат. Тюки с мусором Акимов забросил в кладовку, где плесневел отработавший свое инвентарь и части старухиного гардероба.

После уборки Акимов тщательно вымыл руки – он был готов. Чтобы унять легкую нервозность, он съел конфетку и глотнул воды.

И, чувствуя, как начинает волноваться всё больше и больше, пошел в комнату к компьютеру.

Связываться с Черновым.

Миша Чернов был старым школьным приятелем Акимова, отношения с которым колебались около золотой середины – они никогда не переходили в дружбу, и никогда окончательно не прерывались. С ним Акимову было легко. И без него Акимову было легко. Рефлекс общения требовал их встреч не реже раза в месяц. Или по особым случаям.

Чернов не был женат и вследствие этого имел кучу свободного времени, которое проводил за работой. Он занимался оптовой торговлей сварочным оборудованием и постоянно сидел в интернете. Как у себя в офисе, так и у себя дома. Поэтому у Акимова были шансы сегодня с Черновым пообщаться. Акимов даже не исключал возможной встречи с ним, чтобы вместе разобраться в случившемся. И вместе поискать Акимову выход. Все зависело от поворотов в диалоге. Если, конечно, он состоится.

Не просматривая полученных сообщений, Акимов сразу зашел на “Facebook”. Чернова на сайте не было. Написав Чернову: «Сегодня в 21.00 жду!», Акимов вернулся в свою почту.

Пришло четырнадцать новых писем. Прежде, чем заняться ими, Акимов послал Чернову дубликат: «Сегодня в “F.b” от 21.00 и до бесконечности. Андрей».

Полученная почта состояла из пяти рекламных предложений, шести безлично деловых справок и трёх, имеющих к нему прямое отношение, писем. Одно от главного инженера «Посейдона» и два от жены. Первое она отправила вчера вечером, второе сегодня днем.

Чтобы не расстраиваться и не доводить себя до сердечной свистопляски, письма жены Акимов решил не читать. Просто игнорировать. Её нет…

А главный инженер в вежливой форме намекал на сложности, могущие возникнуть у Акимова, если он тем или иным образом не даст объяснений по поводу своего отсутствия на рабочем месте. И полной невозможности каким-либо образом связаться с ним. Письмо про «сложности» вызвало у Акимова улыбку. Но он все же ответил:

«Алексей Анатольевич, простите. Я второй день лежу с высокой температурой. Страшно простужен. Врач сказал, что возможна фолликулярная ангина. Не могу ни разговаривать, ни писать, ни читать. По всем вопросам обращайтесь к Григорьеву Вячеславу Дмитриевичу. Бортовой журнал у меня в столе во втором ящике. Еще раз извините. А. Акимов»

А потом Акимов взял и прочел письма жены. Но не нашел в них ничего, что подсознательно хотел бы найти. Они, как фотографии на пропуске, были маленькие и не имели никакого выражения.

Первое: «Андрей, почему не отвечаешь? Нужно поговорить. Лена».

Второе не лучше: «Ты даже отключил телефон. Прошу, позвони. Всё не так, как ты думаешь».

Ни буквы, ни тени раскаяния! Ничего. Сухо, без эмоций, конкретно. Как будто виноват он, а не она.

Акимов пожалел, что поддался слабости. Но пожалел запоздало – короткие сообщеньица от неверной жены стали нажатыми, открывающими механизмы шлюзов кнопками. Снова нахлынуло водопадом: незнакомый мужчина в трусах, выходящий из ванной, жена, выскочившая из спальни в накинутом наизнанку халате, расшнурованные ботинки в прихожей, странный запах… Все молчат, не зная, что говорить. Всем до тошноты противно. Он даже не запомнил, как выглядел ее любовник, только эти крапчатые красные трусы, которые заслонили собой всю его прошлую жизнь, где помимо жены остались его книги, работа, спортзал, машина под окном. И он сам. «Все не так, как ты думаешь…» А как надо думать? И что надо было делать? И что делать теперь?

Акимов не мог с собой совладать – он зарыдал.

Акимов не видел клавиш. Глаза источали слезы, которые просачиваясь под оправой очков, разделялись морщинами на множество щекочущих струй, капающих с подбородка на ноутбук и полировку стола.

Сердце тоже стало принимать участие в плаче. Сдавленное тоской, оно не трепыхалось, а набухало болью, постепенно распирая в ребрах и под лопатками.

Чтобы не доводить себя до паралича, Акимов, всхлипывая и вздрагивая всем телом, пошел на кухню. Искать корвалол.

Тяжелый плюшевый полог, заменяющий дверь в комнату, больно мазнул Акимова по лицу и набросал ему на шею слезной влаги. Эта механическая подлость усилила обиду Акимова и вызвала у него новые спазмы. Содрогаясь от плача, он рванул занавес и сорвал его вместе с карнизом. А потом топтал, представляя вместо тряпки жену и этого, в красных трусах.

Остановился Акимов, когда закололо в сердце.

Корвалол стоял в кухонном шкафчике. Рядом с бутылочкой наготове стояла липкая на ощупь стопка. Наплескав бурых капель, Акимов выпил жгущую губы неразбавленную горечь и отправился в ванну мыть соленое лицо.

Медикамент помог, и довольно быстро. Когда Акимов вытирал вымытые заодно очки, на сердце отлегло. В нем исчезла колющая боль и оно, остывая, лишь немного ныло. Также Акимову больше не хотелось плакать. Он даже не всхлипывал – горе стало превращаться в грусть.

Тяжеленная занавеска вместе с погнутой штангой, на которой была подвешена, также нашла свое место в кладовке. После возни с ней Акимову пришлось снова идти в ванную чистить забитый пылью нос и мыть потемневшие ладони. Когда Акимов сел отдохнуть в кресло, на будильнике было без восемнадцати девять. Небольшой запас времени позволил ему составить несколько вариантов возможного диалога.

Ровно в 21.00 Акимов зашел на “Facebook”. Он был вполне адекватен и почти бодр, если не считать некой сонливости на горизонте ощущений. И даже, благодаря корвалолу, каменно спокоен.

Чернов был на сайте.

«– Ау? Привет, Мишель!»

И сразу возникла проблема, о которой Акимов не подозревал. Первую фразу он выстукивал несколько раз. Кривые пальцы, в жизни не ведавшие клавиатуры, тыкались мимо нужных букв. Навык Акимова с пальцами пока не соединялся – скорость печатания была ничтожной.

«– Дрон! Наконец! Ты где?

– А как ты думаешь?

– Я ничего не думаю. Ищу тебя второй день. Сл. Б. ты жив. Где ты?

– Это пока личная тайна. Как ты?

– Не увиливай, колись.

– Решил взять у жизни паузу.

– И поэтому отключил мобильник и не звонишь лучшему собутыльнику? А я ведь переживаю. Как ответственное за тебя лицо. Почему через инет? Просто позвонить нельзя?

– Я свой мобильник потерял.

– Не мудрено в таком состоянии. А других телефонов вокруг тебя нет? Что-то ты темнишь. Колись, что с тобой?

– Всему свое время.

– Ты случайно не в плену, дружок? Заложником. И под диктовку пишешь? Глядишь – бабки у меня начнешь требовать. А?

У Акимова мелькнула вдруг мысль все рассказать Чернову. Но он ей не поддался: и не сформулируешь, и не напечатаешь. Да и Чернов не поверит.

– Нет, можешь быть спокоен. Причем здесь плен?

– Да кто тебя знает, во что ты влип. Так нажраться. Традиционный вопрос – ты помнишь свое поведение?

Важный для Акимова момент наступил очень быстро.

– А есть что вспоминать? Убил официанта?

– Нет, браток, размечтался. Тебя самого, кто угодно мог завалить. Дунешь на тебя, и ты готов. Все!!! Давай по телефону. Не могу я выражаться письменно больше минуты. Позвони сейчас и поговорим. Хватит валять дурака. Дронн-н-ннннннннннннннннн!

– Не могу. Все объясню позже. Так что я вытворял?

– Собств. ни хера. Шатался пьяный, к бабам приставал, а потом с Витей уехал. Не помнишь?

– С каким Витей? – сердце Акимова навострило уши.

– Да с этим мужиком, кот. к нам подсел. Ты его еще за галстук доил и плакался про Лену.

– Так.

– Что так?

– Дальше.

– Ты что, действительно не помнишь?

– Это смутно. Ну и?

– Закусывать надо. А что продолжать? Вы уехали, я попил кофейку, расплатился твоей пятеркой, которую ты с барского плеча швырнул мимо стола. И все. Если не считать Маришку, поехавшую ко мне в берлогу. Но здесь у меня получился облом. Не все же такие спортсмены. Я тебе полторы штуки должен вернуть. Цени мою честность.

– Твои обломы мне известны. Ты про мои расскажи.

– С какого момента? Комичным было всё. Я даже сделал пару фоток на мобильник. Без ведома модели. Прикольно. Такие посмотришь, и бросишь пить. Хочешь бросить пить?

– Уже бросил. Какие фотки? – Акимов напрягся.

– Да сделал я несколько снимочков. Нам на память. Компромат на тебя. Хочешь, купи у меня. 500 у. е. одно фото.

– Спасибо, брат. Ты настоящий брат. Скинь мне на почту, я гляну сам, а там и о цене договоримся. А кто этот Витя?

– Это я у тебя спросить должен. Ты же с ним уехал.

– Куда? – у Акимова бухнуло в ребрах.

– К бабам. Это Витя предложил. К его знакомым бабам. Что, не доехали?

– Доехали, вроде. И даже немного переехали. А этот Витя, он откуда?

– Х. з. Ты с ним болтал. Я не обращал особого внимания. Я Маришкой занимался. О чем ты тогда мог разговаривать, если можно назвать разговором твое мычанье? Все об одном, сам понимаешь. А он сидел, слушал, а ты ему галстук дрочил.

– А он тоже бухой был?

– Не сказал бы. Вроде, трезвый.

– Миша, мне надо с тобой встретиться. И срочно.

– Рад бы, Дрон. Но не могу. Я в Твери. Здесь дельце на пару дней. Ты сам где?

– А почему ты меня отпустил?

– Тебя остановишь. Брат, ты уверял, что в состоянии управлять «своей судьбой». Твои слова. И Витя меня уверил, что место приличное. Место приличное?

– Да. Я сейчас за городом. На одной даче. Подробности при встрече. Вчера утром проснулся – рядом женщина. Она и сейчас рядом. TV. смотрит, а я, чтобы ей не мешать, по инету. Здесь связь плохая.

– Странно, брат. А баба как?

– Все потом. Поговорим после. Женщина шикарная, но с одним недостатком.

– Ну?

– Старовата. А так всё полный…

– Понял. Но все равно, не врубаюсь.

– Во что?

На несколько минут в переписке наступила пауза.

– Дроник, я больше писать не могу. Очень жаль. Ты меня заинтриговал по полной. Я бы тебя раскрутил. Сейчас мне надо поговорить по телефону. Давай продолжим завтра?

– Ok.

– Позвонишь?

– Нет. Давай здесь.

– Ну не врубаюсь!!!

– Фотки скинь мне сейчас на почту, я полюбуюсь.

– Это можно. А у твоей НОВОЙ подружки есть?

– Полно.

– Сведешь?

– Без проблем.

– Это вдохновляет. Ну тогда всё.

– Фотки!

– Будут».

У Акимова дрожали руки. От напряжения в указательных пальцах и от сильнейшего волнения. Он встал и вышел в прихожую. Потом, чтобы успокоиться, пошел на кухню. И заглянув в зеркальную темноту окна, поставил чайник.

Витя…

Кто он? Загадочная, неясная, но реальная фигура.

Витя…

Акимов чувствовал, что с ним связано что-то очень важное. Имеющее непосредственное отношение к нынешнему положению Акимова. Появился Витя, и увез Акимова. Пьяного и расслабленного. Встает вопрос – а было бы с ним то же самое, если бы этого Вити не было? Категорично отрицать нельзя. Как и утверждать. Но именно после того, как Акимов вместе с этим Витей оставил ресторан, с ним случилось то, что случилось. Началась страшная сказка. И началась после того, как он уехал неизвестно с кем и неизвестно куда. Что было бы при ином раскладе, непонятно. Другого расклада не было. Значит, Витя является частью тех обстоятельств, которые, объединяя, можно называть косвенной причиной. Даже если они с Витей расстались через пять минут после того, как оказались на улице. Еще одной косвенной причиной. Сколько их, еще неясно, но он одна из них. Итак, опьянение, Витя и что еще? Чтобы выяснить, каким может быть следующее звено цепи, необходимо как следует изучить предыдущее. Чернов привел к Вите. К чему приведет Витя? Значит, нужен он.

Мощный насосный шум закипающего чайника мешал Акимову сосредоточиться.

Как найти этого человека? Может быть, в этом поможет кто-нибудь из ресторана. Официант, гардеробщик, швейцар или администратор. Кто-нибудь их точно видел. Тем более, что на Акимова нельзя было не обратить внимания. Следующий шаг – поездка в город. В «Окно в Париж». И, чем скорее, тем лучше. Вот уж, точно – «Окно». Только неизвестно во что…

Акимов заварил чаю. Пакет «Лента» выкинут не был. Он так и стоял на табуретке, оказавшейся вне зоны разгрома. Акимов достал размякший сыр, кое-как расчленил его и стал, запивая, жевать.

Предположим, что будет та же смена. Вероятность этого пятьдесят процентов. Вероятность того, что его вспомнят, процентов тридцать от этих пятидесяти. Это если Акимов не заявил о себе какой-нибудь новой выходкой уже на улице. Вероятность того, что вспомнят машину, на которой Акимов с Витей укатили – процентов десять от этих тридцати. Опять же, если вообще была какая-то машина. Но, скорее всего, была, куда денешь пьяного? Вероятность того, что вспомнят марку машины – пять процентов от десяти. Вероятность, что запомнился ее номер, практически равна нулю. Но не ноль. А значит, надо попробовать. А может у них ведется видеонаблюдение. Это обязательно нужно выяснить. Это шанс.

Пока Акимов сидел на кухне, пришло сообщение от Чернова. Короткое слово «Любуйся!». С четырьмя прикрепленными файлами.

На первом снимке Акимов изгибался на танцплощадке. Разведя руки и подняв согнутую ногу. Лица его не было видно, так как он отплясывал спиной к Чернову.

На втором Акимов, морщась, высасывал из рюмки водку. Эта фотография уже давала в общих чертах представление о том, насколько Акимов был невменяем. Расстегнутый ворот, рука с куском мяса в пальцах, опрокинутый на столике фужер.