Дорога. Сборник рассказов

Анатолий Х.

Дорога. Сборник рассказов

Петля

Иногда прошлое не отпускает – оно душит, словно петля на шее.

Автор

Эту историю рассказал мне старый приятель дальнобойщик, с которым мы не виделись почти год. А потом случайно встретились на стоянке, на трассе недалеко от Красноярска. Он выглядел сильно постаревшим, был почти полностью седым и каким-то отрешённым, как будто носил в себе что-то тяжёлое и неразрешимое.

Мы засиделись в придорожном кафе до поздней ночи. Как водится – немного выпили за встречу, разговорились. И вот под гул холодильников и дальнобойный шансон он рассказал мне, что с ним произошло полгода назад.

Честно скажу – не знаю, верить ли. Но выглядел он тогда так, будто даже самый нелепый бред, который он поведал, был чьей-то страшной правдой.

Звали его Сергей. Было ему лет около сорока, двадцать из них – за рулём. Водитель с хроническим недоверием к людям, современным технологиям и особенно к GPS-навигаторам. Последние три года он таскал фуру с продуктами по маршруту Красноярск – Новосибирск.

Его трак – давно уставший Freightliner Columbia 2000 года выпуска, доставшийся ему в наследство от отца – требовал больше расходов на запчасти и техобслуживание, чем приносил прибыли. Но сама работа ему нравилась: гудит мотор, играет «Шансон FM», никто не выносит тебе мозг и не требует «проработать чувства».

В тот день он выехал из Красноярска под вечер, чтобы проехать бо́льшую часть пути ночью. Дорогу он знал, как свои мозолистые пять пальцев, но всё равно включил навигатор. Машина работала ровно, в колонках пел Шуфутинский, асфальт под колёсами шумел, убаюкивая. За окном – бесконечная чернота леса, стылый март, редкие фары встречных машин.

Сергей ехал уже пятый час. Красноярск остался позади, Новосибирск – где-то впереди, за сотнями километров и пустыми трассами.

Он держался за руль, думал о жизни, уставившись на дорогу, как будто в ней можно было найти ответы на всё. Фары выхватывали из темноты, редкие знаки, замерзшие обочины, деревья, наклонённые над трассой, словно они что-то шептали в темноту.

Мысли сами собой поползли в прошлое. Вспомнилась Ленка, его бывшая жена. Пять лет брака и ещё полгода – затяжного морального ремонта.

Она увлекалась всем, что обещало «раскрыть личность»: расстановки по Хеллингеру, аюрведа, даосские практики, чакры, регрессии. Каждый день она находила в Сергее всё новую проблему – внутреннего ребёнка, невыраженную агрессию, страх близости, карму рода.

А он… он просто хотел прийти с работы, поесть, заняться любовью с любимой женой, а затем завалиться спать и в выходные съездить на рыбалку со старыми друзьями.

– Ты закрыт, Серёж. Ты отгородился. Я тебя не чувствую! – говорила она, устраивая сцены возле пельменей.

– Потому что я с работы пришёл, Лен. Я замёрз, устал и хочу жрать, а не чувствовать, – объяснял он. Но её это не устраивало.

Она записывала его на вебинары, водила по психологам, махала руками с «телесными практиками» у него над головой. Однажды притащила какую-то женщину в белом, которая час молча водила ладонью над его грудью, а потом сказала:

– У него сердце заклинило. Там боль. Он не даёт себе плакать.

Он тогда не выдержал и послал их – обоих. Это был конец.

С тех пор он больше никому не позволял лезть к себе внутрь. Ни с вопросами, ни с сочувствием. В кабине грузовика проще. Там все чувства – по делу: усталость, голод, злость на навигатор. Никакой тебе «работы с тенью».

Он повернул ручку громкости – магнитола как раз выдала что-то тягучее про «плечи родные» и «белую рубаху». В каком-то смысле это была тоже терапия. Только мужская. Простая, без погружения в боль.

Но вот что странно – сегодня всё казалось чуть глуше. Музыка звучала, мотор работал, дорога гудела под колёсами… но где-то внутри у него начало ныть что-то давно забытое. Как старая травма, которая отзывается на перемену погоды.

Он снова посмотрел в навигатор – тот мигал, как дурной. А за окнами всё тот же лес, но сейчас в нём всё выглядело немного не так, как всегда, он как бы подступил ближе к дороге, и деревья склонились ниже, чем обычно.

Где-то после Мариинска навигатор совсем потерял сигнал. Сначала Сергей не придал этому значения: бывало и раньше. Но когда и через полчаса прибор упорно крутил стрелку на месте, а за окнами начали мелькать одинаковые сосны и одни и те же повороты, закралось ощущение, что он ездит по кругу.

И вдруг – просёлочная дорога, в стороне от трассы, будто специально подсвеченная фарами. И знак: «Деревня Луковка – 5 км». Странно, он ни разу не слышал про такую, хотя дорогу знал наизусть, мог с закрытыми глазами проехать. Но хуже уже не будет, подумал Сергей. Надо хотя бы спросить у местных, как выехать обратно на федеральную.

Деревня встретила его тишиной. Ни одного фонаря, ни одной машины, будто вымерла. Но в одном деревянном доме горел свет. Дом двухэтажный – старый, с резными наличниками, чуть покосившийся, с занавесками на окнах и ветхим крыльцом. Он постучал.

Открыла старая женщина. Маленькая, сгорбленная, в длинном сером платье, в накинутой поверх ватной фуфайке защитного цвета, каких он не видел уже лет двадцать. Глаза – серые, как зола, но живые и цепкие, нос горбинкой. Она улыбнулась:

– Заходи, сынок. Далеко забрался. Давненько к нам никто не заглядывал.

Внутри было тепло. Слишком тепло. Дом пах варёной картошкой, пеплом и чем-то ещё – сырым, лесным. На кухне стоял большой деревянный стол, сколоченный из некрашеных досок. На столе уже стояли картошка с укропом, солёные грибы и пирожки, а самовар шипел так, словно сам знал, что делать. Сергей слегка удивился: такое ощущение, что его здесь ждали, но он был очень голоден, и желудок предательски заурчал.

– Садись, не стесняйся. Устал ты. Видно.

Он ел быстро, не говоря ни слова, как он привык. Потом, слегка насытившись, поднял глаза, чтобы оглядеться в полумраке, и, будто вспомнив, зачем он здесь, спросил:

– А скажи, бабуля, что это за деревня? Сколько лет езжу мимо – ни разу не видел.

– Да была она тут всегда, сынок, – отозвалась старуха не спеша. – Просто ты глядел не туда. Раньше, бывало, и двести домов стояло. А теперь – старики все поумирали, молодёжь разъехалась кто куда. Мы вот с Варей одни остались.

– Варя – это кто?

Старуха хмыкнула, губы её растянулись в хитрой, но не злой ухмылке.

– Внучка моя. Вон, стоит, не видишь, что ли?

Сергей встал, повернулся и вдруг ощутил, как будто пол под ногами стал мягче, а воздух гуще. Она и правда стояла там, в проёме между светом лампы и начавшейся тенью. Варя.

Она была высокая, стройная – будто и не внучка старухи, а её отражение в ином времени. Совсем из другой породы. Первое, что он заметил – глаза. Глубокие, холодно-голубые, как талая вода весной, в ней есть и жизнь, и что-то до боли знакомое. Они не искрились, не играли – просто смотрели. Спокойно, пристально. Так, как обычно люди не смотрят – так смотрят только те, кто давно уже понял, кто ты такой, и всё равно не отвернулся.

Чёрные волосы спадали на плечи прямой тяжёлой волной. Не крашеные – природные, живые. Контраст с глазами – почти колдовской. Лицо – бледное, спокойное, ровное, словно и не девушка перед ним стояла, а призрак из забытых детских снов. Он почему-то сразу представил, как эти руки поднимают ведро из колодца, как ловко режут лук, как держат чашку с молоком, не проливая ни капли. Откуда здесь такой бриллиант, одному богу было известно, а может, и черту, кто их разберет.

Она не двигалась. Не улыбалась. Просто смотрела.

– Здравствуй, – сказал он, и сам удивился, каким тихим у него стал голос. Почти детским.

Варя чуть наклонила голову.

– Здравствуй.

Он не знал, как долго они так стояли – глядя друг на друга. Время будто остановилось. Старуха что-то говорила сзади, ставила на стол, скрипела половицами – но всё это слышалось как сквозь вату. Мир сократился до этих глаз. До тишины между ними.

– Чай будешь? – спросила Варя. Голос у неё оказался мягким, тёплым – ровным, как гладь озера. Он кивнул, хотя не был уверен, что услышал вопрос.

Сел за стол. Самовар тихо булькал, в комнате запахло сушёными травами, яблоками и дымом. Варя села напротив, положила ладони на стол. Она была как будто не напротив, а внутри, как давно знакомая тень, которая наконец решилась выйти на свет.

Сергей вдруг подумал: «А может, я и не ехал никуда. Может, я заснул за рулём, и это сон. Или умер. Но если так – то пусть».

Он ещё не знал, что всё только начинается. И что уйти отсюда будет не так просто.

Но уже чувствовал: уходить он не хочет.

Сергей пил чай из каких-то неведомых ему трав. И в груди проснулось что-то знакомое, но забытое. Тяга, к теплу, к этому дому, к Варе. Ему вдруг представилось, как он остаётся здесь. Ремонтирует сарай. Топит баню. Она молча стоит рядом. И никто не требует «чувств» или диалогов. Просто быть. Наваждение какое-то. Он встряхнулся.

– Всё, спасибо, мне надо ехать.

– Поздно уже, сынок. Утром выезжай. Солнце встанет – и путь сам найдётся. А сейчас ложись, поспи. Комната на втором этаже, Варя постелила.

Сергей даже не удивился, опять это ощущение, что его ждали, что ему рады.

Сон приходил тяжело. Тело отказывалось расслабляться – он ворочался, прислушивался к старому дому, к скрипам, к треску печи, к редким шагам где-то на веранде. Но потом всё-таки утонул – не в отдых, а в тягучее, вязкое забытьё.

Сергей шёл по дороге. Дорога тянулась в никуда. Белый день – будто отмыт от цвета, лишённый солнца, словно мир только что нарисовали карандашом. Всё вокруг до странного тихо – лес стоял ровный, чёрный, как на штативе. Под ногами – асфальт, гладкий, без единой трещины. Машины не было. Только он и дорога.

Он шёл долго, пока не заметил вдалеке фигуру. Женскую.

Тонкую, тёмную, в длинной юбке. Стояла спиной. Волосы – тяжёлым вороньим крылом стекали по спине. Сергей хотел крикнуть, но горло не слушалось. Подошёл ближе – она обернулась. Варя. Только не такая, как днём – глаза у неё были черные, как зрачки, лицо как будто светилось изнутри, а рот медленно шептал:

– Не уезжай. Ты нужен тут. Здесь твой дом.

Он отшатнулся, споткнулся – и вдруг уже не стоял, а падал. Вниз, сквозь асфальт, в промерзшую землю, в слои корней и льда. Всё мелькало: мать, отец, Лена, кабина фуры, чьи-то руки, вспышка света и…темнота.

Сергей вынырнул в комнате, где горела одна свеча. На столе – его водительское удостоверение, обгоревшее по краям. Варя сидела напротив, смотрела не мигая. На стенах шевелились тени, и за окном был не лес, а вода. Серая, холодная, бескрайняя.

Он проснулся резко. Вздохнул. Пот тёк по лбу. Печь потрескивала, занавески едва колыхались, словно ветер пробирался в дом без разрешения. Сергей сел, провёл рукой по лицу. Всё казалось нормальным – но внутри осталось ощущение, что сон продолжается.

Утром он встал с чётким намерением – уехать как можно скорее. Дом ему не нравился, слишком странный, пугающий, слишком… живой. Варя – нечеловечески красивая, как из сна, а её бабка уж больно напоминала бабу Ягу из детских сказок, только в современном исполнении: с халатом, тапками и выражением лица, как будто она уже знает, чем всё закончится.

Он не стал ни есть, ни пить – просто поблагодарил и вышел к фуре. Та стояла, как вкопанная, под тонким слоем инея. Ночь, похоже, была морозной, и прошлогодняя трава под ногами хрустела, как чипсы. Мотор завёлся с третьего раза, кашлянул, но ожил.

– Ну и славно, – буркнул Сергей и включил передачу.

Земля под колёсами дрожала, сосны медленно тянулись вдоль дороги – как шеренга молчаливых свидетелей. Он смотрел вперёд, сосредоточенно, не включая музыку: хотел как можно быстрее выйти на трассу, на знакомые развязки, туда, где всё ясно и предсказуемо.

Но чем дальше он ехал, тем сильнее накатывало странное чувство: что-то не так. Пейзаж будто заело. Одни и те же ели, одни и те же дорожные выбоины. Пару раз он даже узнал сломанный указатель и старую покрышку у обочины.

– Не может быть, – пробормотал Сергей и сбросил газ.

Повернул направо – просто интуитивно, на развилке, которая выглядела незнакомой. Потом ещё раз. Казалось, он уходит от дома, но лес становился только – гуще, дорога – у́же.

Проехал минут десять, сверился с компасом – стрелка крутилась как сумасшедшая. Телефон показывал заряд, но не ловил ни одной вышки. Навигатор молчал, только экран чуть подрагивал.

И вдруг – поворот. Одинокий, ничем не обозначенный. Он свернул на него просто, чтобы убедиться, что это не кольцо, что дорога действительно куда-то ведёт.

И вот – дом.

Тот самый, двухэтажный. С потрескавшимся крыльцом, наличниками и занавесками, которые только что шевельнулись. Машина остановилась сама собой. Сергей выругался тихо, устало, и выключил зажигание. Он не был суеверным, но сейчас по спине побежал холодок.

На крыльце стояла Варя. Спокойная. В том же сером кружевном платье, как со старой фотографии, с той же кружкой. Словно и не ложилась.

И снова – никакого удивления на лице. Только лёгкое… принятие. Будто она знала: он попытается, и вернётся.

Сергей открыл дверь, вылез из кабины. Помолчал. Потом хрипло просипел:

– Что за хрень здесь творится?

Варя не ответила. Только чуть склонила голову и жестом позвала в дом. И было в этом что-то не страшное. Скорее… неизбежное.

Дом встретил его так, как если бы он просто сходил за хлебом. Печка уже топилась, пахло луковой поджаркой и чабрецом. Варя прошла мимо него босиком, не глядя в глаза. Старуха что-то мешала в кастрюле и весело буркнула:

– Ну что, как покатался, касатик? Где был? Что видел?

Сергей не ответил. Сел на лавку, снял куртку. Пот с шеи стекал под ворот рубашки, но он его не чувствовал.

– Передумал, – выдохнул он глухо, почти шёпотом, сам не веря, что говорит это.

– Ну вот и ладно, – ласково проговорила старуха – значит, так и надо. Оставайся, Варя у меня хорошая, ласковая, работящая… Послушная, – зачем-то добавила она.

Он хотел спросить, кому надо, но не стал. Это было не то место, где хочется вступать в философские споры со старушками. Особенно с теми, кто знает тебя лучше, чем ты сам.

Ужин прошёл в тишине. Борщ был густой с большой ложкой сметаны. Хлеб – ржаной, тёплый, с коркой, как в детстве. Сергей ел молча, как на поминках. Варя тоже молчала – её взгляд был спокойным, не сочувствующим, не жалостливым. Словно она уже знала, что он здесь надолго.

Ночью Сергей не мог уснуть. Лежал на кровати, слушал, как в печке догорают угли. Окно смотрело в темноту – не в лес, а в какую-то бесформенную, неподвижную чёрную массу.

Иногда ему казалось, что за стеной кто-то ходит.

Иногда – что Варя стоит под дверью.

Иногда – что он вообще уже не проснётся, потому что не спит, а давно умер.

Второй день начался с обычной утренней суеты, старуха возилась на кухне. Сергей не стал ни собираться, ни заводить машину. Он уже попробовал – и вернулся. Ему было как-то странно спокойно здесь, будто бы не нужно было никуда ехать.

Он вышел на улицу. Воздух был свежий, как только может быть в сибирском лесу весной: пахло землёй, хвоей и чем-то сладким, немного дымным.

Варя сидела на ступеньках крыльца. В длинной вязаной кофте, с распущенными чёрными волосами. Увидев его, не улыбнулась – просто кивнула.

– Пойдем, прогуляемся, – предложила она. – Лес сегодня хороший.

Он снова не удивился. Только накинул куртку, кивнул и пошёл следом.

Они шли молча. Лес принимал их без шума – как своих. Ветки не цеплялись, птицы не пугались, даже ветра не было. Сергей вдруг понял, что давно не ходил пешком просто так. Без цели. Без графика.

– Ты часто сюда ходишь? – спросил он, наконец.

– Каждый день. Лес – как собеседник. Он молчит по делу.

Он усмехнулся.

– Звучит, как антоним моей бывшей жены. Та молчала только когда спала. И то не всегда.

Варя посмотрела на него, но ничего не сказала. Он сам продолжил – не потому что хотел, а потому что оно само вырвалось:

– Лена… она хорошая, наверное. Но всё время пыталась меня изменить. Всё время говорила, что я не чувствую, не думаю, не живу по-настоящему. Хотела, чтобы я что-то там прорабатывал. Душу свою откапывал, как картошку. А мне просто работать хотелось. И тишины. Ну и пожрать нормально.

Варя усмехнулась – еле заметно, но по-настоящему. Тепло.

– Может, ты просто не там искал, – сказала она. – И не с теми.

Они остановились у старого, заросшего мхом дерева. Варя коснулась коры, словно здороваясь.

– А может, и не надо было искать, – вздохнул он. – Может, я и есть то, что есть. Без всех этих анализов. Мужик с фурой. Которому просто жить хочется. Просто без вот этого всего.

– Просто – это не значит мало, – сказала она.

Сергей молчал. Потом присел на корягу, глядя в землю.

– Я вот думаю,… Может, я и ушел от неё не потому, что она «душу трогала». А потому, что не знал, есть ли она вообще. Душа-то. А ты… Ты смотришь – и будто знаешь, где она у меня лежит. Нашла и держишь.

Варя подошла ближе, опустилась рядом.

– Я ничего не держу, – тихо ответила она. – Оно само.

Оставшийся день прошёл в тишине. Казалось, что дом сам по себе поглощал шум, делая пространство внутри нереально спокойным, и лишь звуки его шагов нарушали это молчание. Сергей не мог найти себе места, словно время в этом доме было замедлено, а каждое движение лишалось смысла.

Он взялся за работу без особой цели – просто чтобы занять руки и заглушить мысли. Починил забор в двух местах, наколол дров на месяц, хотя понимал: это никому не нужно. Забор, как и весь этот покосившийся участок, давно утратил значение для тех, кто здесь жил. Где-то там, за пределами этих лесов и безмолвных дорог, оставалась его прежняя жизнь, полная других забот.

Ни старуха, ни Варя не говорили ему, что делать – и не нужно было. Он чувствовал словно дом, лес и сама атмосфера начали вмешиваться в его сознание, заставляя его действовать. Всё происходило слишком гладко и естественно, будто кто-то направлял его руки.

Когда он закончил, почувствовал не облегчение, а какое-то странное пустое удовлетворение. Сергей вошёл в дом, смахнув пот со лба. Варя сидела у окна, её лицо едва было видно в тусклом свете, падающем с улицы. Старуха снова возилась у печки, что-то бормоча себе под нос. Вроде бы всё оставалось прежним, но в воздухе повисло лёгкое напряжение, было ощущение, что они говорили о чём-то важном перед его приходом. Говорили о нём.

– Ты закончил? – спросила Варя, не отрывая глаз от окна.

– Да, вроде. – Он сам не понял, что именно закончил. Забор? Дрова? Своё ощущение времени?

– Молодец. Будешь обедать? – спросила она. Она не ждала ответа. Это было просто констатирование. Она знала, что он всё равно останется.

Сергей хотел отказаться. Но желудок, глухо урчащий, напомнил ему, что он давно не ел. Так или иначе, он сел за стол, ощущая на себе взгляд старухи, как из её глаз словно тянется какое-то знание, которое не оставляет места для сомнений.

Сергей пытался думать о чём-то другом, но мысли снова и снова возвращались к тому, что он не должен был быть здесь. Он должен был ехать по дороге, которая не ведет в этот проклятый дом, но, чёрт возьми, он здесь.

Обед был прост – картошка с мясом, и тот самый чай с мёдом, которым Варя его поила вчера. Но казалось, что еда эта была тяжёлой. Сергей заметил, как ему трудно жевать. И каждый глоток – не просто напиток, а как попытка проглотить нечто очень большое и непонятное.

Варя сидела напротив, но её глаза были уже не такими – не по-девичьи невинными. Сегодня они казались умудрёнными, как у кого-то, кто видел слишком много. Она не говорила, только молча следила за ним. И он, несмотря на всё своё желание покончить с этим и вернуться на трассу, ощущал, как его тянет к ней мягко, но настойчиво. Тот же странный, непонятный магнетизм, который он почувствовал при первом её взгляде. Сергей снова пытался убедить себя, что всё это – просто игра разума, что он сам придумал это всё.

Но тут старуха, сидя у окна, вдруг сказала:

– Ты думаешь, что можешь уйти.

Он знал, что это не вопрос. Это было утверждение, которое звучало как приговор.

– Я просто не могу понять, что происходит, – вырвалось у него.

Старуха усмехнулась – тонко, как будто смеялась не над ним, а над чем-то давно решённым.

– А ты и не хочешь понимать. Понимание – оно ведь не всегда облегчает. Иногда делает больно.

После короткой паузы продолжила:

– Не надо тебе уходить, сынок. Здесь твой дом. Твоя жизнь. Всё, что ты искал… оно здесь.

Он вздрогнул.

– Но я… – начал он и запнулся.

Он хотел сказать, что у него есть жизнь за пределами этого места. Но как она выглядела? Лица стирались, образы рассыпа́лись в туман.

Старуха смотрела на него спокойно, как на больного, что вот-вот начнёт метаться в жару.

– Ты всё ещё цепляешься. А надо просто отпустить. Тогда станет легче.

Сергей хотел встать, уйти, но что-то сковывало его. Было чувство, что он не может, что он привязан к этому стулу, к этому дому, к этой старухе с Варей.

– Мне нужно ехать, – пробормотал он, едва сдерживая растущее беспокойство.

Но Варя поднялась, сделала шаг в его сторону, и её глаза стали опять другими, на этот раз тёмно-голубыми, почти синими, полные тоски и любви и в то же время еле заметной необузданной страсти, которая пугала и манила его.

– Ты не уйдёшь, – прошептала она, не отрывая взгляда. – Не теперь.

Следующая ночь прошла ещё беспокойней, чем первая. Он лёг, но сон не приходил. За стеной раздавались звуки, словно кто-то царапал её с той стороны или изнутри. Потом раздался скрип половиц – не громкий, но чёткий. Шаги. Один. Второй. Пауза.

Он сел, напрягся. Выглянул в коридор, но там было пусто.

Сергей вышел, спустился на первый этаж. Ни Варя, ни старуха не спали. Они сидели у печки спиной к нему, о чём-то шептались.

Сергей застыл в дверях. Ни одна из них не обернулась. Не видят? Или делают вид?

Он пошёл обратно, поднимаясь по лестнице, продолжал слышать шёпот. Он не понимал слов – только ритм, как в старинной колыбельной или заклинании. Кольнуло в затылок, по спине пошли мурашки.

Он снова лёг. На этот раз ему приснилось, что он стоит у своей машины, кабина пустая. Сиденье промёрзшее, как ледяной гроб. Он садится, заводит двигатель – но вместо звука мотора слышит женский смех за спиной. Оборачивается – никого. Лишь в зеркале заднего вида – её лицо с чёрными, пустыми глазами. Он проснулся в холодном поту и в твёрдой решимости – надо валить.

Вторая попытка была с рассветом. Он тихо вышел, чтобы не разбудить никого, прыгнул в кабину и поехал. На этот раз – по навигатору, который вёл через просеку, поворот за поворотом.

Через полчаса, проехав пару десятков километров, объехал поваленное дерево, лежащее прямо на дороге и опять увидел… тот же дом. Только с другой стороны.

Он выругался, хлопнул по рулю, заглушил двигатель. Вышел – и небо внезапно потемнело, как будто солнце передумало вставать.

Сергей закурил. Руки дрожали.

На крыльце опять стояла Варя. Босиком. На лице – ни удивления, ни укора, как у человека, который много раз видел одно и то же.

Он прошёл мимо неё, злой – на этот дом, на Варю, на старуху и, особенно на самого себя. За малодушие. За то, что не может просто сесть в чёртову фуру и уехать. За то, что позволил себе поверить – хоть на мгновение – что здесь может быть что-то настоящее.

Пока проходил мимо, их взгляды встретились, Сергей почувствовал, как внутри всё перевернулось. Её глаза больше не манили, не звали, не обещали покоя. В них было что-то другое, что-то тёмное, жадное. Взгляд, от которого все похолодело внутри. В нём не было любви – только звериная похоть и хищная уверенность в том, что он уже её. Словно всё это время она просто играла, выжидая.

Сергей резко отвернулся и почти взлетел по лестнице, захлопнул за собой дверь, рухнул на кровать. Сердце стучало в висках. Его била дрожь, тело вдруг вспомнило, что оно всё это время было в опасности.

Он лежал, уставившись в потолок, и понимал – что-то в нём сломалось. Как если бы действие зелья, которым его опоили, вдруг исчезло. Иллюзия рассыпалась. Картина стала чёткой и настоящей.

Дом больше не казался уютным. Тепло от печки стало липким. Лес за окном – чужим и голодным. Варя – не женщиной, а чем-то иным, принявшим форму, чтобы заманить его сюда.

Что-то в ней было от Лены. Не внешне, а в способе, как они сначала завлекают, дают тебе тёплый плед, уют, вкусный ужин, а потом ты сам не замечаешь, как этот плед становится петлёй на шее. И в этой открывшейся правде не осталось ни тепла, ни уюта – только ужас от того, что он почти поверил ей.