Состав преступления (сборник)

И всё было бы хорошо с котами, но тётя Надя невзлюбила Ваську. Скорее даже не так: он просто стал ей не нужен, когда подросла кошечка. И кормить ей его было не надо – мы кормили, и всё равно – то толкнёт, то ногой ударит.

Многое мы ей спускали – и скупость, и хитрость такую явную. Всё это было как-то объяснимо – жизнью её, судьбой переломанной. А вот тут… И спорили, и ссорились, и я уже вовсю была настроена искать новое жильё, как муж нашёл довод: «Тётя Надя, есть статья закона, запрещающая издеваться над животными». – «Так он же мой!» – «Ну и что? Роли не играет. Всё равно могут привлечь».

Задумалась тётя Надя. Но больше – при нас, во всяком случае, – Ваську не била.

Когда нам пришла пора уезжать… Впрочем, нет – ещё до этого, – был такой интересный эпизод. Маленькая Катька всегда поутру прыгала к нам на кровать. Как-то прибежала с улицы после дождя и раз – на пододеяльник. Я возмутилась: «Катька, с грязными лапами на кровать!» Но поскольку она всегда так делала, наказывать её я не имела права – мы с котами всегда вели себя по справедливости, весь гнев я вылила на, так сказать, её хозяина, на мужа: «Это безобразие. Кошка не должна с улицы прыгать на пододеяльник». – «Ну что ж, поставь ей тапочки, – резонно заметил Толик, – как ты ей объяснишь, что после дождя не надо сюда идти?» – «Не знаю как, но Катька не должна прыгать на кровать».

Наступило следующее утро. Катька не пришла. Было непонятно, странно. Следующий день. Опять то же самое. Кошка перестала прыгать на кровать. И только тогда, когда мы начали свои предотъездные сборы, она снова пришла к нам утром. Больше её уже никто не гнал.

В последние ночи коты совсем почти перестали уходить из дома. Я садилась на корточки у чемодана. Васька немедленно забирался на колени. «Уйди, – просила я, – ты ведь такой тяжёлый, бык. Я не могу так». Но не было решительности в моём голосе. И все вещи я так и собирала, с котом на коленях.

Когда прошло несколько месяцев после нашего приезда в Ленинград, мы получили письмо от соседки.

«Ваша Катя родила котят, – писала она. – Надя их не выкинула. Говорит: Лена их любила».

Крапинки

Приехали нас навестить Толины родители. Сидим во дворе, читаем стихи. Тётя Надя слушает. Слушала, слушала:

– Надо же, анекдоты рассказывают.

* * *

Заходит в дом незнакомый мужчина. Толя встречает его.

А тёти Нади дома нет.

Я не к Наде, я к вам как политссыльному. Помогите жалобу написать.

Начинает излагать суть конфликта. По сути он прав, но что придумал – куда писать, о чём просить, – всё невыполнимо.

– Это совсем не так надо делать, – выглядываю я из-за занавески, отделяющей наши комнаты.

Обернулся ко мне мужчина:

– А я ведь вас знаю. Вы у нас лекцию читали – об изящных вопросах, русским языком, без бумажки.

Я действительно зарабатывала там чтением лекций от общества «Знание» и лучшей рецензии вряд ли когда дождусь.

* * *

Долго объясняла тёте Наде, что если я просто так сижу, то это значит, что я думаю о чём-то, и меня трогать не надо.

Как-то пришла к нашей хозяйке гостья. Увидела через занавеску, отделявшую нашу комнату, что я примостилась у окна и смотрю в него, и:

– Ленка, иди к нам, поболтаем.

– Да нет, мне некогда, мне писать надо.

– Ей, понимаешь, писать надо, – объясняет тётя Надя подруге, – а это из головы, а если в голове нет, то из ж… не возьмёшь.

Анатолий Бергер

«Воспоминаний не унять …»

Воспоминаний не унять,Жизнь длится словно бы двойная —Мордовия, Сибирь – опятьЯ вспоминаю, вспоминаю.Тюрьма колёсная – этап,Давай, гони без передышкиИз лагерных колючих лап,Оттуда, где заборы, вышки,Сквозь пересылок маяту,Сквозь крики солдатни конвойной —В деревню, в ссылку, да не ту,Не царскую – будьте покойны.За мигом миг и день за днём,А что забыл вдруг – то приснится,С настырной памятью вдвоёмМелькает жизни небылица.2009* * *

«Человек сложной и драматичной судьбы, Анатолий Бергер в тридцатилетнем возрасте попал под жернова жестокой, бесчеловечной государственной машины за свою литературную работу, как и многие достойные люди. Отсидев четыре года в Мордовских лагерях и два года «на поселении», он в 1975 году возвращается в Ленинград. Горький жизненный опыт придаёт особую мужественную глубину данному от Бога таланту художника. Публикация в Париже воспоминания «Этап» в 1979 году чуть не стоила поэту второго срока отсидки…»

Илья Штемлер, писатель

«Мучаясь в лагере, уповал на Слово: «Самоцензура – самоубиенье. Дрожит перо, боится вдохновенье, строка юлит, душа хрипит в петле – одним поэтом меньше на земле».

Лев Аннинский, критик

«Анатолий Бергер мог бы стать дебютантом 60-х. Но его звезда взошла на два десятилетия позже. Что ж, за это время она не померкла. Её горькая и чистая соль светит так же ярко и яростно, так же тихо и проникновенно, преображая боль в свет.

Александр Лаврин, поэт, прозаик

«Автор из немногочисленного поколения тех, кто в конце 60-х предпочёл благополучному продвижению по ступеням служебной или литературной карьеры участь изгоя – узника совести, избравшего жребий «жить не по лжи».

Стихи Анатолия Бергера я воспринимаю как чистый негромкий отклик на прозвучавшие в позапрошлом веке голоса самых вершинных поэтов – Баратынского, Тютчева, раннего Ивана Бунина – и продолжателей их традиций из Серебряного века, прежде всего – Ходасевича».

Георгий Васюточкин, стиховед

В лагерях советских тридцатых годов бытовала такая невесёлая шутка:

– Тебе сколько дали?

– Пятёрку.

– За что?

– Ни за что.

– Э, ни за что у нас десять дают.

В конце шестидесятых годов прошлого века, когда происходили события, которые легли в основу этой книги, ни за что уже не сажали. Сажали за «инакомыслие», вернее за то, что человек мыслил, а если ещё творил…

Анатолий Бергер родился в 1938 году в Ленинграде. Отец – физик, мать – музыкант. Окончил библиотечный институт. После института, поскольку там не было военной кафедры, отслужил службу в армии в Заполярье. Вернулся. Начались публикации в альманахах и сборниках Ленинграда. Стихи в самиздат не отправлял (они пошли потом, сами), читал их знакомым, друзьям. 15 апреля 1969 года арест. И за произведения, хранящиеся в тетрадях в письменном столе, за стихи, эссе о поэтах Серебряного века, за пьесу «Моралите об Орфее», где действие перенесено в средние века и где Орфея арестовывают – 4 года лагеря строгого режима и 2 года ссылки. Лагерь – Мордовия, ссылка – Сибирь.

Сейчас Анатолий Соломонович Бергер – член Союза писателей России, автор 8 книг, составитель сборника «Современники о Ходасевиче». Публикации в антологии «Строфы века», журналах, сборниках и альманахах России, Франции, Америки, Израиля.

Фролова Елена Александровна – журналист, театровед, член Союза театральных деятелей и Союза журналистов. Публикации в журналах, сборниках.

Примечания

1

Любочка – подруга.