Продрогшие созвездия

Нынче видел я воочью.

Трудно обходясь без сна —

Медленною звёздной ночью

Пробиралась тишина.

За деревьями во мраке

Тайна длилась и ждала,

Звёзды делали ей знаки,

Полыхая без числа.

Петушиный клич звенящий

Звал в дорогу утра свет.

До поры себя таящий,

Тот молчал ему в ответ.

И текла из дали дальней

Семизвёздного ковша

Всё прозрачней, всё хрустальней

Ночь живая, как душа.

1982

«Я отлучён от леса, от ручья…»

Я отлучён от леса, от ручья

Размокшим январём, февральской лужей,

Брожу по тротуарам, сгоряча

Мечтая о метельной жёсткой стуже.

Но понапрасну, видно.

Всё течёт,

Земля чернит последние ледышки,

Сосульки две иль три наперечёт

У оттепели просят передышки.

И тяжело дыхание строки.

Ей непривычно здесь. Она не в силе

Превозмогать всю будничность тоски.

Торчат дома. Бегут автомобили.

Народ у магазина мельтешит.

С набитою кошёлкою старуха

По улице так медленно спешит.

А о стихах ни слуху и ни духу.

Лишь вдалеке, где тёмен окоём,

Маячит лес, и словно бы маячит

Какой-то звук. Зачем он и о чём?

Пойму ли я сегодня, что он значит?

1989

Девяностые

«Мы прощаем Петру злодейства…»

Мы прощаем Петру злодейства

За сверканье Адмиралтейства,

За Невы гранитный убор,

За Исаакиевский собор.

Что нам те старинные страхи,

Те стрелецкие дыбы, плахи,

И над сыном неправый суд,

И кровавых сотни причуд,

И разгул наводнений шалый…

Смотрят в белую ночь ростралы,

Светит мрамором Летний сад,

В полдень пушки слышен раскат,

А на камне, волне подобном,

Будто с грозным рокотом дробным

Скачет, в небо вздыбив коня,

И ни в чём себя не виня,

Он, смеясь над нашим прощеньем,

Полон яростным вдохновеньем.

1995

«Где пахнет чертовщиной вековой…»

Где пахнет чертовщиной вековой,

Где императора убили в спальне,

Где город меж Фонтанкой и Невой

Ещё заброшеннее и печальней, —

Куда бежать – уже не от него,

От собственной судьбы, ему подобной,

Заброшенной в ничто и в ничего,

Отброшенной, как чей-то камень пробный.

1994

«Что, город мой, с тобой?…»

Что, город мой, с тобой?

Ты на ветру

Дрожишь, гудит Нева, кренятся зданья,

И ворон сел на голову Петру —

Дурное предзнаменованье.

Того гляди, услышишь: «Never more»

И сгинет всё, и древней станет тенью,

И только строк обрывки про узор

Чугунный, про державное теченье…

1990

«Мне город шепчет неустанно…»

Мне город шепчет неустанно,

Хоть всё прощальнее и реже,

На Невском или на Расстанной,

Большой Московской и Разъезжей.

То на мгновенье остановит,

То на ходу бормочет шало,

На позабытом слове ловит,

На том, что было и пропало.

Балконов стройные извивы,

Колонн коринфские причуды,

И льды Фонтанки молчаливы,

И зимние на них этюды.

А он всё шепчет неумолчно,

Всё явственней и безответней,

То в утра миг, то в час полночный,

То зимнею порой, то летней.

1990

«Снова к улицам тянет знакомым…»

Снова к улицам тянет знакомым,

Переулкам, дворам проходным,

Обдаёт чем-то тайным, родным,

Хочет за душу взять каждым домом.

И брожу, и брожу день за днём,

Всё мне чудится – молодость встречу,

Только страшно: а что ей отвечу,

Коли спросит – узнать бы, о чём…

Потому что она-то права,

Да вот жизнь – но с неё разве спросишь,

И прощально слова произносишь,

Понимая, что это слова…

1990

«На краю квадратной льдины…»

На краю квадратной льдины

Селезень уснул,

Убегает Мойка длинно

В петербургский гул.

На одной торчит он лапке,

Яркий, как макет,

Но притом живой и зябкий.

Тает, тает след.

Тёмных зданий отраженья

Рядом с ним сквозят.

Спит. И видит сновиденья.

Ярок их наряд.

1991

«Приснился старый дом…»

Приснился старый дом,

Забытые соседи,

Я вспоминал с трудом

Фамилии на меди

Дощечки под звонком,

Покатые перила —

Всё это стало сном,

Всё это явью было.

Ступеней низкий скат

И вид во двор унылый,

Но иногда закат

Сверкал нездешней силой,

Исаакий из окна

Виднелся на мгновенье —

Глухие времена,

Слепые откровенья…

От молодых тех дат

Остались сны да строки,

Да за окном закат

Сверкающий, далёкий,

Да лестниц полумгла,

Свет жалкий вполнакала.

Всё это явь была…

Всё сном прощальным стало…

1995

«Восемнадцатый век студёный…»

Восемнадцатый век студёный,

Неотапливаемый век.

Холодеют дворцы и троны,

В лёд врастая, кутаясь в снег.

Не познавший водопровода,

Он пиита строкой согрет,

И «На взятье Хотина» ода

В зябких пальцах Елисавет.

1999

«Что значит одиночество, и кто…»

Что значит одиночество, и кто

Дал верное ему определенье?

Песок сквозь пальцы, как сквозь решето,

Струится, бесконечно волн движенье,

Едва не заслоняя окоём,

Торчит валун, и чайка сверху села.

Почувствуем ли мы с тобой вдвоём,

Что то не миг – то Вечность пролетела?

Иль в одиночку каждому дано

Такое испытать, а не иначе?

Гроза всё ближе. Боже, как темно,

Тревоги сколько в чаек резком плаче…

1992

«Весенней ночью снился сон…»

Весенней ночью снился сон,

В котором осень шелестела,

И желтизна со всех сторон,

Колеблясь и дрожа, летела.

И мне в осеннем этом сне

Стихи мерещились, и тоже

Об осени, не о весне,

Шуршанья полные и дрожи.

И пробуждаясь, в первый миг,

Не мог понять я, что случилось.

Был звонок птичий переклик,

И утро яркое лучилось.

Но отзвук строк не умолкал,

Исчезнуть словно бы не вправе,

И жёлтый лист ещё мелькал

Как бы на грани сна и яви.

1993

«Скользя из утренней дремоты…»

Скользя из утренней дремоты,

В которой сны вполоборота

Глядят туманно вслед тебе,

Бормочут о твоей судьбе,

И ты улавливаешь что-то,

И вдруг мгновенно рвётся ткань.

Окно. Деревья. Небо. Рань.

Ищи теперь. Со дна морского

Вылавливай. Но с полуслова

И с полувзгляда не поймёшь

Того, что в снах бросало в дрожь.

1999

«Внезапно прошлое прошло…»

Внезапно прошлое прошло,

И след простыл, как говорится,

Его прощальное тепло

Не греет. Изредка приснится,

И сам не знаешь, что нашло,

И хочется остановиться,

Да где там – день твой длится, длится

День нынешний и всё, что в нём,

Стать торопясь последним днём.

1998

«Мне снилась ночь и небосвод в ночи…»

Мне снилась ночь и небосвод в ночи,

Сверкали зорко звёздные лучи,

В существованье синевы и дрожи

Вплетался неумолчно голос Божий,

И чудилось, он словно диктовал,

И в сновиденья падая провал

Всё безысходней и необратимей,

Я слышал – повторялось чьё-то имя,

И я почти угадывал, а Бог

Произносил как бы за слогом слог…

1991

«Залива буйная игра…»

Залива буйная игра…

Обрушивается на сушу

Крутая пенная гора,

Страх древний наводя на душу.

Стою недвижно, в даль гляжу,

Даль тёмную времён, быть может,

Так просто перейти межу,

И вот он – век, что предком прожит.

И что ж там? Небо и вода,

Куст, с корнем вырванный прибоем,

Но вера в Господа тверда,

И всё земное взято с боем.

И смерть, не прячась за углом,

Как старый враг, готова к схватке,

А море всё шумит кругом,

И волны пенисты и шатки,

Вот-вот достигнут, захлестнут…

И страх прерывистый и ломкий,

Страх неизбывный тут как тут,

Страх вечный в предке и в потомке.

1994

«Здесь все скамейки до единой…»

Здесь все скамейки до единой

В широкой спрятались тени,

И в стройной тишине старинной

Деревья замерли и пни.

И утка в пруд зелёнотинный

Уткнула клюв, вздев хвост картинно —

Стоит торчком,

Торчит молчком.

А за оградою машины

Шумят, мелькая лентой длинной,

И город вертится волчком.

1994

«Залив и одиночество, хотя…»

Залив и одиночество, хотя

Под небом никогда не одиноко,

То налетает ветер, шелестя

Сухой травой и ломаной осокой,

То дальний гул, неведомо мне, чей —

Флотилия там чаек, уток стая,

А здесь воронья горкотня пустая

И словно бы утробный зов грачей.

И шум волны.

Позабываешь даже

О нём совсем. Но вот возник опять,

Вот набегает, вот уходит вспять.

И на мгновенье тишина на пляже.

Но снова гул всё звонче, всё слышней,

Как будто чтенье нараспев былины,

И выплывает стая лебедей,

И не смолкает голос лебединый,

Плывут, плывут… Иль взмоют в небеса?

О, Господи, да это вправду ль птицы?

Неужто, впрямь, им не оборотиться

В царевен? Где ты, девица-краса?

Но нет. Плывут. И замирает пенье.

Опять слышнее чайки, вороньё,

Опять волна бормочет про своё,

И валуны застыли без движенья.

1992

«Гекзаметр вмещает бег волны…»

Гекзаметр вмещает бег волны,

Её паденье на берег и плески,

В хорее – ветер, промельки луны

И вздрагивающие занавески.

Ямб – города пружинистая сталь —

Мосты, автомобили и трамваи,

Анапест – две берёзы, речка, даль,

И тянется над лесом уток стая…

1992

«Валун, похожий на дельфина…»

Валун, похожий на дельфина,

Как бы плывёт темно и длинно,

С него ныряет детвора,

Смех, крики с самого утра —

Сюжет для вазы эрмитажной,

Краснофигурной, звонкой, влажной,

Где в древнегреческой красе

Мелькают персонажи все,

Где скачут по морской дороге

Дельфины, мальчики и боги,

Знай, скачут в наши времена

Нырять день целый с валуна.

1995

«Здесь, на песке, об Одиссее…»

Здесь, на песке, об Одиссее

Припомнишь вдруг вдвоём с волной,

Богов старинные затеи

Грозят разлукой и войной.

Пружинят паруса тугие,

Смертельно манит зов сирен.

Пускай не мы, пускай другие,

Мы душу отдадим взамен!

Но всё рассчитано до точки,

Судьба навек предрешена,

В гомеровой широкой строчке

Война, разлука и волна.

1999

«Прилив. Прибой. Прибрежье…»

Прилив. Прибой. Прибрежье. В этом «при»

Пристанище, прибежище морское.

Бежит волна. По счёту «раз-два-три»

Взметает пену в небо голубое.

И опадает, уходя в песок,

И нет её. Как призрак, как причуда.

О, это «при». Природы древний рок.

Прибрежье, где покой нашла приблуда.

1993

«Новгородский ветер…»

Новгородский ветер – «шелонник»,

Псковский яростный – «волкоед» —

Кто назвал? Найдёшь ли ответ

В меткой строчке старинных хроник?

Иль охотник, знать, у костра,

Слыша волчий вой полуночный,

Молвил скупо да так уж точно —

«Волкоед… Студёна пора…»

Иль рыбак на Шелонь-реке,

Выбирая медленно сети,

Бормотал названия эти,

А рассвет дрожал вдалеке…

1990

«Легко ль на букву подбирать слова…»

Легко ль на букву подбирать слова?

На «щ» попробуй и найдёшь едва:

Щепотка, щука, щит, щенок, щеколда,

Щелчок и щепка, щётка, щур да щи —

Язык перетряхни весь, поищи

Во днях замшелых Дира и Аскольда.

…Щетина, щель…

Не позабыть щегла…

Но как рождалась речь, бралась откуда?

Когда-то немоту перемогла.

Не умерла…

И вправду, Божье чудо.

1992

«А на палубе тишь да гладь…»

А на палубе тишь да гладь,

Дождик мелкий и беспрестанный.

Так и плыть бы, переплывать

Все моря и все океаны…

Да куда там! Сухонь-река

В даль далёкую не заводит,

Всё извилистей берега,

Там луга и корова бродит.

А вдали купола видны,

Крест маячит на небосклоне.

Никуда от родной страны

Не уплыть по реке Сухоне.

1991

«А Курагино моё всё в снегу…»

А Курагино моё всё в снегу,

А Туба моя недвижна, бела,

Жёсткий холод её взял на бегу

Под уздцы, с тех пор стоит, замерла.

И заснежен вдалеке березняк,

В нём с коровами не бродит пастух,

Вороньё там о каких-то вестях

Знай, раскаркалось, летит во весь дух.

А Курагино моё далеко,

Сам не знаю, доберусь ли когда,

Вспоминать сегодня сладко, легко,

А была ведь это ссылка, беда.

1990

«Сон про Украину и Литву…»

Сон про Украину и Литву.

Мазанки и мова всюду. Лето.

Я ещё приеду, поживу.

Наяву. Но сбудется ли это?

Я ещё приеду, погляжу.

Нямунас. Скамейка на опушке.

Я не об Империи тужу,

Не об общей лагерной той кружке,

Два глотка и дальше.

До кости

Проберёт. Что вышки, частоколы!

Но сегодня разошлись пути.

Где Балис и где теперь Микола…

А во сне-то мазанка бела!

И костёл звонит без передышки…

Утром встал – как будто жизнь прошла,

Фонари в окне торчат, как вышки.

1993

«В одиночество-одиночку…»

В одиночество-одиночку

Запереть бы себя и строчку,

Лучше нет убежища нам,

Мгла решётки скроет, как храм,

От мытарища городского,

Где в испуге мечется слово,

Где любой – соглядатай, враг,

Каждый дом, как чумной барак,

По дворам бродит смерть с гранатой,

На груди её крест помятый.

И скребёт мелком по стене:

«Сталин! Дай порядок стране».

1996

«Погадать бы, поворожить…»

Погадать бы, поворожить,

Как назавтра России жить.

Либо красное хлынет зло,

И по первое нам число,

По столыпиным, по Крестам,

По мордовским снова местам,

А кого-то сходу в подвал —

Без кассации, наповал…

Ну а если найдёт вдруг стих,

И останемся при своих —

Постоят без нас лагеря,

Поржавеет колючка зря,

Постареют без нас менты,

Остаканясь, скажут: «Кранты,

Ведь почти что наша взяла.

Ну, народ – не хватает зла,

Не хватает зла на Руси.

Ну, народ – Господь упаси».

1996

«Былого нет, а словно кто-то…»

Былого нет, а словно кто-то

С три короба наплёл и вдруг

Исчез.

И вот теперь забота:

Не позабыть – кто враг, кто друг,

Не позабыть.

И ни полслова

Сказать, не успевая вслед,

Теперь уж в одиночку снова

Шептать себе: «Былого нет».

1994

«Что старик? Только голос и тень…»

Голос лишь и тень – старик.

Эврипид

Что старик? Только голос и тень,

И со страхом предчувствуешь день,

Когда стих Эврипида далёкий

Камнем ляжет на сердце тебе,

Прозвучит приговором судьбе,

И конец. И сбылись все зароки.

Только голос и тень сквозь века.

Древнегреческого старика

Отличить от живущего ныне

Трудно будет в последний тот миг,

Когда в гроб поспешает старик

По своей стариковской причине.

Только голос и тень, и тоска.

И считай день за днём, как века.

1998

«В чужой стране и карк вороний…»

В чужой стране и карк вороний

Как бы на чуждом языке,

Как объявленье на перроне,

Как чьи-то крики вдалеке.

Чужие надписи маячат

На остановке на любой,

И только цифры что-то значат,

О чём-то говорят с тобой.

Вот так-то: поклоняйся слову,

Молись ему, как божеству,

И вдруг оно не внемлет зову,

Не подчиняется родству,

Бросает посреди дороги,

Посмеивается назло,

И понимаешь ты в итоге,

Что не подводит лишь число.

1993

«Взлетая с грохотом и звоном…»

Взлетая с грохотом и звоном

Над опрокинутым Гудзоном,

Манхэттен вижу я в упор.

Огромных зданий силуэты —

Они грядущего приметы

Или былому приговор?

Они врастают в поднебесье

И чудятся безумной смесью

Грёз ангельских, бесовских снов.

То сатанинское сверканье,

Слепое с Богом пререканье,

Из преисподней адский зов,

То звуки музыки небесной,

Доселе людям неизвестной,

И уши те спешат зажать,

И нет здесь дьявола и Бога,

А черновик того итога,

Которого не избежать.

1993

«Американский океан…»

Американский океан.

Огромный пляж. Простор бескрайний

Захлёстывает, как аркан,

Тебя, и поддаёшься втайне.

Но как знакомо всё! Кричат

И мечутся, и плачут чайки,

Вновь повествуя без утайки

О том, что тыщу лет назад

Известно на земле. Ну чем

Не Стрельна? Парус одинокий.

Давно написанных поэм

Готовые ложатся строки.

А пятьдесят пройти шагов,

И Брайтон загудит жаргоном —

Так вот он – дальних странствий зов,

Заканчивающийся стоном:

«Зачем?»

Грохочут поезда

Над головой, пестрят витрины,

И океанская вода

Дрожит вдали в обрывках тины.

1993

«Век подбирает своих сыновей…»

Век подбирает своих сыновей —

Старый могильщик из пьесы Шекспира:

О, бедный Йорик, ты светоч был мира!

Страшно зиянье улыбки твоей…

Где эти строки и музыка эта,

Ярость актёрская, зала озноб?

Снова кончается смертью поэта

Век, гвозди в рифму вбиваются в гроб.

Кто-то в Нью-Йорке, а кто-то в Париже,

Кто петербургской застигнутый мглой.

Тот, кто остался – возьми же, возьми же

Этот теперь уже голос былой.

Этой строки, этой музыки пенье —

Чудится – не было в мире живей…

Грозных часов замирает биенье…

Век подбирает своих сыновей.

1997

Нулевые

«Ещё двадцатый на табло…»

Ещё двадцатый на табло,

И значит, время не пришло

За «Альфой» вслед воскликнуть «Бэта!»,

От дантовских спастись причуд,

От достоевских тёмных пут,

От Фауста и от Макбета.

Ещё средневековья мгла,

И Гутенбергова игла

Пронзает мозг, и Смерть костями

Стучит и шествует с косой,

И брейгелевский вновь слепой

Ведёт других всё к той же яме,

И до галактик нет пути,

И сколько разуму ни льсти,

Он по привычке лжёт, как прежде,

И, грустно глядя на табло,

Ты шепчешь: «Время не пришло»

И вновь вверяешься надежде.

2000

«Год промежуточный, прощальный…»

Год промежуточный, прощальный,

Чья цифра манит, как мираж,

Упорно чудясь изначальной,

Хоть отвергаешь эту блажь.

Уходит век – последний, наш,

Ему обязаны рожденьем,

Судьбы тяжёлым наважденьем,

И чем ещё ему воздашь,

В тысячелетия вираж

Входя с безмерным напряженьем.

2000

«Стоит большая тишина…»

Стоит большая тишина,

И в ней сентябрьские вздохи

Слышней, и чудится – слышна

Речь уходящей прочь эпохи.

Прощальная, сухая речь

При расставании со всеми,

Тысячелетье – гору с плеч

Угрюмо сбрасывает время.

И смотрит: брать нас иль не брать

С собой в век новый – умирать.

2000

«Пока бежит тысячелетье…»

Пока бежит тысячелетье,

Года отщёлкивая чётко,

Как будто бы погонщик плетью,

Как будто бы танцор чечётку,

А мы, отставшие внезапно,

Замедленное поколенье —

Бредём, как зэки в путь этапный,

Не дни считая, а мгновенья…

2008

«Бери, былое, за живое…»

Бери, былое, за живое,

И память правду-матку режь,

Но небо, небо голубое,

Голубизной меня утешь.

Быть может, пропадут безвестно

Судьба и жизнь, как стих вчерне,

Но там, в голубизне небесной,

В небесной той голубизне…

2007

«Бросил дом. Навсегда ушёл…»

Бросил дом. Навсегда ушёл

В никуда, но только бы прочь.

Бесконечный тянется мол,

Бесконечно тянется ночь.

Катит смертные волны Стикс,

Перевозчик времён старей,

Наступает мгновенье Икс,

Так пускай же пройдёт скорей.

2000

«Мне младенческий облик мой…»

Мне младенческий облик мой

В полутьме мелькнул в сновиденьи,

Сновиденьем и полутьмой

Нарисованный на мгновенье.

На меня он, жмурясь, взглянул

И растаял, и не вернулся.

Я забыл о нём, я уснул,

И тоскуя о нём, проснулся…

2007

«О, память, память! Не оставь…»

О, память, память! Не оставь

На произвол судьбы бесследной —

Поступки пусть восстанут въявь,

Событья, строчек отзвук медный.

Всё то, что было, пело, жгло,

Всё то, что чудилось и снилось —

Пока есть память, не прошло,

Погибло, если позабылось.

2007

«Всё это долгое кино…»

Всё это долгое кино,

Что досмотреть мне суждено,

С полузабывшимся началом,

С мельканьем кадров на ходу,

С отметкой «В надцатом году»,

Да с титром смутным и усталым…

Никто не блещет здесь игрой,

Но главный, роковой герой

Порой пронзает вдруг до дрожи,

И я слежу за ним одним,

Поскольку знаю – вместе с ним

Навек сойду с экрана тоже.

2000

«Звонок из давних, давних лет…»

Звонок из давних, давних лет,

Когда казалось всё манящим,

Рассветом жизни был рассвет

В окне, былое – настоящим.

И жив отец, и мать жива.

И ни казармы, ни решётки.

И первые стихов слова

Так неуверенны, нечётки.

И век, как Вечность – так велик.

И медленно земли вращенье.

И только иногда на миг —

Сон, дней грядущих предвещенье.

2002

«Всё то, что юностью звалось…»

Всё то, что юностью звалось,

Когда-то с места сорвалось,

Как с полустанка поезд,

И безвозвратно унеслось,

Гудком прощальным ввысь взвилось,

И помнится как повесть

О ком-то, может, о тебе,

А, может, о чужой судьбе,

С твоею странно схожей,

В чём перст приметен Божий.

2002

«Я всё внимательней и строже…»

Я всё внимательней и строже

Тот разговор, что начал сам,

Веду, пронзающий до дрожи,

С душой своею по душам.

К чему придём? Судьбой какою

Всё обернётся? Правда в чём?

Мой разговор с моей душою

На тайном языке своём…

2007

«Всё прошло, и не будет возврата…»

Всё прошло, и не будет возврата,

Словно вспыхнул ночной фейерверк

И пропал, и не слышно раската,

В темноте рассыпаясь, померк.

А какие мерещились дали,

И надежд набегали валы!

Но откатывались, пропадали,

Становились добычею мглы.

И стою на ветру холодящем,

Белый снег, белый день, белый свет…

В прошлом, будущем иль настоящем?

Не поймёшь, не расслышишь ответ…

2008

«В образовавшейся лакуне…»

В образовавшейся лакуне

Меж октябрём и ноябрём

Душа расходуется втуне,

Стих скуден, смутен окоём.

Но набирает обороты