Подсудимые песни

Собачий клык готов порвать на части.

Дымится чай, или, верней, заварка;

До воли далеко, проверка скоро,

И лагерные звёзды светят ярко,

Обламываясь о зубцы забора.

1989 г.

«Осень тёмная. Утро ночное …»

Осень тёмная. Утро ночное.

Ярый ветер и дрожь фонарей.

Злые сны обернулись судьбою —

Что отчаянней их и верней!

Затеряться бы, спрятаться снова

В этих снах, с головой в них пропасть,

Чтоб ни слова из них, ни полслова

Не сбылось. Никакая напасть.

1970 г.

«Чудится, чудится …»

Чудится, чудится,

Чудится сквозь сон —

Сбудется, сбудется

Питерский перрон.

Дрожь семафора,

Отстуки колёс,

Скоро уж, скоро,

Хватило бы слёз…

«Припоминай, припоминай …»

Припоминай, припоминай,

Покуда память в душу бьёт,

Пока хватает через край

И дни и ночи напролёт.

Припоминай заборы те,

Надрывный тот собачий лай,

Прожекторов дрожь в темноте

Припоминай, припоминай!

И вдалеке родных тоску,

Вечерний одинокий чай,

Их писем грустную строку

Припоминай, припоминай…

Припоминай друзей, друзей,

На очных ставках невзначай

Тот взгляд – всей болью, мукой всей

Припоминай, припоминай!

И вновь припоминай свистки,

И нары и баланды пай,

И те допросные листки

Припоминай, припоминай!

Припоминай. Пусть память зла,

И страшен пусть вороний грай,

Покуда жизнь вся не прошла —

Припоминай, припоминай!

1975 г.

«Везите меня этапом опять …»

Везите меня этапом опять,

Везите меня в прошедшее, вспять,

Туда, где менты да вышки,

Где ржаво проволока дрожит,

Как будто и ею срок пережит

Взаправду, непонаслышке.

Где лай собачий всю ночь, как нож

Исполосует рвано и сплошь,

Где по баракам трое

Топочут, слепя в лицо фонарём,

А мы спросонья на них орём:

«Оставьте вы нас в покое!»

Где сто проверок и шмонов враз,

Насквозь всё видит надзорный глаз,

Столовка пахнет кирзухой,

Недели длятся, как месяца,

Разлуке нету, нету конца,

И сердце к надеждам глухо.

Ему не до скудных житейских свар

Среди заборов и грязных нар,

Ему не до жалкой спеси,

Ему бы добраться до тех вершин,

Где вечно сияет Господь один,

Ему бы взмыть в поднебесье!

1978 г.

«В тот первый час, в тот первый день …»

В тот первый час, в тот первый день

Металась улиц дребедень

И чудилось мне не на шутку,

Что снится вновь знакомый сон,

А вьявь – забор со всех сторон

И скоро прокричат побудку.

И не могу понять с тех пор —

То впрямь собор или забор?

То всадник ли, гремящий славой,

Иль тёмной вышки страх ночной?

То дрожь трамвая над Невой

Иль злая дрожь колючки ржавой?

1975 г.

«Уже давно свой отбыл срок …»

Уже давно свой отбыл срок,

Тюрьма и ссылка миновали,

А сон лишь ступит на порог,

И всё опять как бы вначале.

Взгляд следователя колюч

И тени на стене изломны,

В железо двери тяжко ключ

Опять вгрызается огромный.

Железно всё – и унитаз,

И две скрипучие кровати,

Окна в решётке мутный глаз,

Цвет неба хмурый, как проклятье.

Звучал железом приговор,

И по этапной той железке

Во снах и еду всё с тех пор

Под стук колёс и посвист резкий.

1986 г.

«Снова лагерный сон меня жжёт …»

Снова лагерный сон меня жжёт,

Мент на вышке меня стережёт,

И отчаянье душу корёжит,

Дни идут, месяца и года,

Не окончится срок никогда,

Этот лагерь меня уничтожит.

И проверка-то длится здесь век,

До чего же им страшен побег,

Хорошо хоть сегодня без шмона,

И в рабочую зону пора,

Хорошо, что уже не вчера,

Что для хода времён нет закона.

И не знаю, за что я попал —

Снова кто-то донос накропал,

Как троюродный Гошка Гуревич,

Или «Память» засела в Кремле

И нацизм на российской земле,

Новый правит страной Пуришкевич?

Всё равно – той же проволки ржавь,

Боже мой, это сон или явь?

Всё так чётко, ясней не бывает.

Ну а ежели всё-таки сон,

Почему не кончается он

И безжалостно так убивает?

1986 г.

«И снится вновь квадрат решётки …»

И снится вновь квадрат решётки,

Вновь следователь за столом,

Суд долгий, приговор короткий,

Судьбы кровавый перелом.

Который раз на осень глядя,

И перепутав явь и сны,

Одно прошу я, Бога ради,

У бедственной моей страны:

Ни воздаяния за годы

Пропащие, ни мести злу,

А чтобы первый луч свободы

Прорезал вековую мглу.

Но чтоб взаправду это было,

Не как сейчас – от сих до сих,

И встал бы над моей могилой

Мой репрессированный стих.

1988 г.

«Полжизни или, может быть, две трети …»

Полжизни или, может быть, две трети,

Или конец? Всё в Господа руке.

Мне столько суждено на белом свете,

Как муравью на сморщенном листке.

Но он-то делом занят, а не счётом.

Сознаньем смутным не обременён,

И не обязан никому отчётом,

А только Богу. В этом счастлив он.

А я всем недоволен, всем измаян,

Чего хочу и в слово не вложу,

Среди российских северных окраин

Сырой холодной осенью брожу.

А лужи всё темней, всё безнадежней

Взывает зябкий ветер на лету,

А муравей ползёт с отвагой прежней

По сморщенному жёлтому листу.

1984 г.

Памяти отца

В этом месяце скорбных дат

Я весёлой весне не рад.

А она, знай, поёт с утра

Голуба, зелена, пестра.

Приоделась верба пушком,

Две вороны пошли пешком,

Ковыляя, зорко кося,

Клин утиный ввысь поднялся.

Нет у них для скорби причин,

Никаких лихих годовщин,

Всё, как встарь и будет века,

Прогнала свои льды река,

Всё белей берёз тишина,

Ничего не помнит весна.

Воскресенье

Меж городом и пригородом маюсь,

Ещё позавчера Нева, вздымаясь,

Обрушивалась тяжко на гранит,

И сфинксы грозные друг другу в очи

Глядели в смуте дня и мраке ночи.

Собор был облаками полускрыт.

Сегодня ж – березняк пустой и голый,

Как бы не лес вокруг, а частоколы,

Повисшие кусты, всё развезло,

Болотца, лужи, резкий треск сороки —

Но здесь-то и отыскиваю строки,

Безвыходности суетной назло.

Но разве виноваты парапеты,

Что, службой измытарены, поэты

Спешат от них? Что здесь за скудный хлеб

Они гнут спину в скучных учрежденьях,

Изнемогая в древних сновиденьях,

Так грезит над Невой Аменхотеп

И двойнику в зрачки глядит упорно.

Жизнь коротка и гибели покорна,

Успеть бы слово верное сказать

Так звонко, чтоб услышали на свете

Не только голые берёзки эти,

Не только старый друг, жена и мать.

С годами

Теченье времени я чувствую, как пламя,

Сжигающее слепо день за днём.

Да что там я? Империи сгорали,

Лишь изредка увидим в дальней дали

Тот отсвет, бывший некогда огнём.

Но я ещё хожу под небосводом

И плоть ещё не сгинула пока,

А пламя всё жесточе с каждым годом

И бездна сумрачная так близка!

Когда сегодняшние Карфагены

Сгорят и Рим сегодняшний падёт —

В огне последнем огненной Геенны

Что уцелеет? Знать бы наперёд…

Строка стихов? Компьютера решенье?

Бухгалтерские пыльные счета?

Иль ничего… Молчанье и забвенье

Лишь тьма земли и неба пустота…

1984 г.

Родине

Но ты, чьё слово на устах,

Но ты, чья каждая берёзка

Меня берёт за душу так —

Не передать, ты, отголоска

Зовущая в моей строке,

Ты, ждущая, как мать в тоске,

Неужто не услышишь ты,

Неужто это безысходно,

До смертной мне идти черты,

Не чая памяти народной,

И знать всё это наперёд

И дни и ночи напролёт.

1980 г.

Душа сама себе пророчица…

«Мне девочка лет четырёх-пяти …»

Мне девочка лет четырёх-пяти

Вдруг протянула ласково ручонку

И говорит: «Пойдём». Нам по пути

И вправду было.

               Руку дав ребёнку,

Подумал я – а шли мы вдоль ручья —

«Одни лишь дети малые на свете

Так руку подают, не зная чья

Протянется навстречу.

                    Только дети.»

Ручей меж тем бежал.

                    Синичья звень

То затухала, то вздымалась жадно.

Мне кажется, я чувствовал весь день

Тепло ладони детской

                    Безоглядной.

1978 г.

«Музыка грустная, как старые фотографии …»

Музыка грустная, как старые фотографии,

За душу хватающая чуть не до слёз,

Зимние окна, как эпитафии

Осени, которую ветер унёс.

Деревья, снежной белены объевшиеся,

Машины, скользящие туда-сюда,

Сами себя по кривой объехавшие,

Оставляя два долгих следа,

Будильник, сон берущий приступом,

Как танки врываются в мирные дома,

Всё это старой болезни приступы —

Поэзии, которая сводит с ума.

1962 г.

«Ещё пока опутанный снами …»

Ещё пока опутанный снами

Слышу неведомые голоса, —

Вдали летят, летят парусами

Деревья – гудят эти паруса.

Ещё пока мерещатся лица,

Событий призрачен поворот,

Свой звонкий день начинают птицы,

Светлеет, светится небосвод.

Ещё нечаянный, небывалый,

Забытый напрочь на все века —

Гляжу, как пенистые навалы

Бегут на отмель – ещё пока

Меж тьмой и светом, и сном и явью

В себя вхожу, прихожу едва —

Мне улыбается разнотравье

И хвоя шепчет свои слова.

1978 г.

«Душа сама себе пророчица …»

Душа сама себе пророчица

И страшно голос ей найти —

Поёт такое, что не хочется

И слышать, Господи прости

И упаси.

          Зима готовится,

Похрустывают луж края,

Пустынней всё, темней становится,

И всё тревожней дрожь ручья.

Ворона с дерева срывается,

И машет крыльями, спеша,

В себя всё глубже зарывается,

Клубится небо.

               А душа…

Что делать ей? Сосредоточиться

На чём? Себя не обмануть…

Она сама себе пророчица,

Призванье в том её и суть.

1982 г.

«Только видеть тебя …»

Только видеть тебя,

               держать твою руку в своей,

И пусть носит метро,

               пусть автобусы скачут,

И маячит прощальное золото

                    дальних церквей,

Дни и ночи маячит.

               Только видеть тебя,

держать твою руку в руке,

И иссохшимся ртом

               хватать воздух внезапный и шалый,

Это было и светит ещё на листке, —

Только видеть тебя —

               о, Господи Боже, как мало…

1977 г.

«Я по следам любви …»

Я по следам любви

Ищу тебя упорно,

Ведут следы твои

Меня дорогой торной.

Меж ямин и канав

Измаян я ходьбою,

Кто прав, а кто не прав,

Судить не нам с тобою.

Не плачу и не мщу,

Не путаюсь в причинах,

В кафе тебя ищу,

Среди рядов Гостиных.

Не занят столик наш,

В толпе твой путь неведом,

Да и пустая блажь

Бежать вслепую следом.

Быть может, ты уже,

Верна своей природе,

На новом рубеже,

На новом переходе.

Чужую колею

Пронзаешь каблучками.

Забыла про мою,

Про всё, что было с нами.

Разлуки тёмной дрожь,

И в ней – по-рыбьи бьёшься…

Ты хоть во сне придёшь?

На старый след вернёшься?

1966 г.

«Моих любовных неудач …»

Моих любовных неудач

Смотри, строка, не обозначь,

Ты, интонация, не выдай,

Ты, рифма, не рифмуй с обидой —

Да сгинет скорбь моя во мне,

Как будто это всё во сне.

Поэзия – лихой помощник —

Ей только покажи подстрочник

Пустынной улицы ночной,

Где расставались мы с тобой,

Шум электрички подземельной —

И сумрачность тоски смертельной,

Когда в тоннеле скрылся стук

И я один остался вдруг.

1968 г.

«Без тебя легко, чаял, заживу …»

Без тебя легко, чаял, заживу,

И сорвал я в поле разрыв-траву,

Да вот с той поры, как ты прочь ушла,

Ею вся земля, словно, проросла,

И теперь во сне я и наяву

Ищу во поле только трын-траву.

1978 г.

«Забыть мучительство и страхи …»

Забыть мучительство и страхи

Последних дней, найти слова,

И голову поднять, как с плахи

Спасённый поднял бы едва,

Ещё полуживой, прощальный,

Как бы ушедший в смерть свою,

Поверивший лишь в отсвет дальний

Небес у леса на краю.

1978 г.

«Расстаться-разнести вконец …»

Расстаться-разнести вконец

Сплав изболевшихся сердец,

От неустройств, от неудач,

Обид, ревнивости – хоть плач.

Расстаться – это значит врозь

Всё то, что пережить пришлось.

Нет, не могу, хоть кровь из жил,

Я не был без тебя, не жил,

Не знал, не ведал, не умел, —

Единство душ, единство тел, —

От этого нельзя, невмочь

Уйти, сбежать ни в день, ни в ночь.

…Любимая, прости. Я вдруг

Представил – ты ушла из рук…

1966 г.

«Душа устала. Сникли строки …»

Душа устала. Сникли строки,

Тоска не сгинет ни на час,

И снова женские упрёки

Казнят – уже в который раз.

От их жестокости упрямой

Не уберечься всё равно,

Когда судьбой и кровью самой

Неотделимы мы давно.

И вновь глаза заглянут в очи,

И шёпот скажет обо всём,

И заблестят глухие ночи

Златым Зевесовым дождём.

1973 г.

Сон

Посвящается Лене

Море злое, белый прибой,

Ярый грохот, дальний раскат,

На песке мы одни с тобой,

Я во сне и тому-то рад.

Пена жадная с лёту бьёт,

Как пустынно, дико вокруг!

Хоть бы чайки плач и полёт,

Иль бездомного пса испуг…

Никого. Мы одни с тобой.

Мы прижались плечом к плечу.

Море злое, белый прибой…

Я иной судьбы не хочу.

1973 г.

Переговорный пункт

То Петропавловск на Камчатке,

То Брянск, то Киев, то Москва —

О, как пронзительны и кратки

Все торопливые слова!

Но в той кабине полутёмной,

К мембране жадно прислонясь,

Страны невиданно огромной

Невидимую чуешь связь.

Сквозь выкрики телефонистки,

Сквозь семафоры, шпалы, дым —

Родимый дальний голос близкий

Здесь, въявь, наедине с твоим!

1975 г.

«Сон мне снился нынче ночью …»

Сон мне снился нынче ночью,

Сын мой мне предстал воочью,

Мальчик лет пяти-шести,

Боже святый! Во плоти.

Долго мы блуждали где-то

В тесной смеси тьмы и света,

Я кормил его и звал —

Вдруг мгновенье, тьма, провал.

Где мой отпрыск нерождённый,

Из отцовских жил сплетённый?

Отчего не явь, а сон

Нить моя во тьме времён?

Никогда ему не сбыться,

Может, вновь во сне приснится.

Вечно скрыт он вечной тьмой,

Как отец покойный мой.

1988 г.

«Под дождём мотался и мыкался …»

Под дождём мотался и мыкался,

В лужи сам, как дождь, смаху тыкался,

О деревья лицом задевал,

Связи с твердью земной порывал,

Птицы криком кричали издали,

В пояс кланялась ветру трава.

Дождь пропал вдруг – только и видели,

Замирали о нём слова…

1978 г.

«В этом веке я так же случаен …»

В этом веке я так же случаен,

Как в египетских «тёмных веках»,

Бедный житель стандартных окраин —

Вся судьба на тетрадных листках.

А кругом – злая схватка империй,

Подавленье души и ума,

И народ, потерявший критерий,

Позабывший, где свет и где тьма.

Ну, да что ж?

               Тёмный ельник разлапист,

Сыпет осень свою желтизну,

Как тропинка, уводит анапест

В даль, таинственность и глубину.

1979 г.

«Ночью было так ознобно …»

Ночью было так ознобно,

Что Господь не приведи,

И стучало сердце дробно

В полыхающей груди.

И в тяжёлое мгновенье,

Как бы падая в провал,

К Богу я вознёс моленье,

Из глубин души воззвал.

И в дыханьи ночи звёздной,

Породнённый с вечной тьмой,

Замирающий и слёзный

Был услышан голос мой.

Ослабела жара сила

И озноб сошёл на нет,

Долгожданный, легкокрылый

Сон понёс меня в рассвет.

1982 г.

«Говорят обо мне по латыни …»

Говорят обо мне по латыни,

Точно холод вдруг душу кольнул.

О, лекарственный дух поликлиник!

Не триклиния праздничный гул.

Напряжённость, боязнь, унынье,

И, быть может, судьбы перелом…

Говорят обо мне по латыни…

Шепчет мёртвый язык о живом.

1964 г.

«Циферблат мне приснился, а это …»

Циферблат мне приснился, а это,

Говорят, к переменам. И вот

Страх берёт меня. Смута рассвета

Дрожью утреннею обдаёт.

Разбегаются стрелки изломно,

В лупу смотрит судьба-часовщик,

И мучительно-беспрекословно

Раздаётся тик-так-тик-тик-тик…

1988 г.

«Лес, испещрённый яркой белизной …»

Лес, испещрённый яркой белизной,

Сверкает и мерещится и чудится

Старинною игрушкою резной —

Поверь ему, и всё, как в сказке, сбудется —

Свою сослужит службу серый волк,

Кащей Бессмертный сгинет в одночасье,

Герой найдёт потерянное счастье,

Из бестолочи жизни выйдет толк.

1985 г.

«В сырую непогодь такую …»

В сырую непогодь такую

Уже не хочешь ничего,

На жизнь свою, как на чужую,

Глядишь, теряя с ней родство,

А смутный дождь напропалую

Косит своё, да всё впустую.

И тротуар промок насквозь,

В нём облака плывут и листья,

У деревца все ветки врозь

И оттого черней и мглистей

Оно и дрожь его берёт.

И дни и ночи напролёт.

А я – прохожий на земле,

С дождём и деревом и тучей,

Пока брожу в осенней мгле —

Всё сумрачней, всё неминучей,

Всё глубже ощущаю связь,

Как будто кровно породнясь.

То, может, мать-земля сыра

Меня зовёт, иль от людского

Душа устала и пора

Пришла – чему – не знаю слова,

Так дождь, и ветка, и трава

Не знают про себя слова.

1980 г.

«Отталкивая пятками медуз …»

Отталкивая пятками медуз,

И на волне вздымаясь то и дело,

Вверяю морю ощутимый груз

Земного человеческого тела.

А над собою вижу небосвод

И в этот миг ему вверяю душу,

И медленный прилив меня несёт

Туда, откуда я пришёл – на сушу.

На призрачную твердь земной коры,

Где каждый шаг весомей с каждым годом,

Где все живём, не ведая поры

Разлуки с морем и с небесным сводом.

1975 г.

«На полустанке, что за Мгой …»

На полустанке, что за Мгой,

Где пустыри, деревья, снег,

В глубокой полночи глухой

Попал под поезд человек.

Тот поезд шёл во весь опор,

Попробуй-ка, останови,

Светил пустынно светофор,

И мёртвый он лежал в крови.

И в тот же час, и в тот же миг,

В иных краях, на всех парах

Шли поезда, и тот же крик,

И та же кровь, и тот же страх!

Статистика внезапных бед,

Проклятие из рода в род,

Нам от неё спасенья нет —

Кто обречён, того убьёт.

Кто и не ведает о том,

И знать не знает ничего,

Что под слепящим фонарём

На рельсах тех найдут его…

1969 г.

«Страшен в дни переучёта …»

Страшен в дни переучёта

Похоронный магазин,

Словно ждут гробы чего-то,

Отдыхая от кончин.

Словно сгинул в преисподней

Всадник с древнею косой

И не слышится сегодня

Стон погибели людской,

Ни икоты той последней,

Нет ни крепа на венках,

Плача в комнате соседней,

Простыней на зеркалах.

Ни затепленной иконы,

Старца бородой в псалтырь,

Только в суете казённой

Планы, сметы да цифирь.

Да пощёлкивают счёты:

Три, четыре, два, один…

Страшен в дни переучёта

Похоронный магазин.

1968 г.

«Времени песок шершавый …»

Времени песок шершавый

Засыпает без конца

И великие державы,

И на кладбище отца.

Но живущий забывает,

Что туда же канет он,

И в руках пересыпает

Дней минувших Вавилон.

1982 г.

«Раскричались чайки и вороны …»

Раскричались чайки и вороны

Сквозь дождя шумящий перекос.

… Словно бы бежал и вдруг с разгону

Стал, как вкопанный, как в землю врос.

И увидел, как черны осины,

Ветви разметавшие вразлёт,

Как залива зыбкая равнина

В даль свою пустынную плывёт.

Как кустарник водит хороводы,

Как темны и одиноки пни,

Как внезапны в смуте небосвода

Самолёта краткие огни.

И изведал, каково деревьям,

Птицам, и заливу, и траве,

Ощутив с печалью и доверьем

Назначенье с ними быть в родстве.

1977 г.

Сибирь припоминается без меры,

Сибирь, к которой был приговорён

«В Сибири татарским прозваньем …»

В Сибири татарским прозваньем

То речка звенит, то сельцо,

Раскосым лихим завываньем

Пахнёт, как пожаром в лицо.

Ударит о берег Тубою,

Тобратом на горы взбежит,

Тайгою, как древней ордою,

В ночи загудит-задрожит.

1974 г.

«Река встаёт и громоздится …»

Река встаёт и громоздится,

Белея медленно кругом,

И лишь у берега дымится

Вода и лезет напролом.

К ней по истоптанному спуску

Идут, сбегают второпях,

И веет стариною русской

От коромысла на плечах.

Виденье призрачной эпохи,

Что разве в сердце и жива,

И вёдра тихие, как вздохи,

Качаются едва-едва…

1973 г.

Деревеньки мои, деревушки…

Деревеньки мои, деревушки —

Коромысла весёлого дужки,

А уж вёдрам и шатко и зыбко,

В каждом солнце играет, как рыбка,

Деревушки мои, деревеньки,

На завалинке старушки-стареньки,

А над рекой то березняк, то ельник,

А на плоту Иван Гладких да брательник…

1975 г.

«Сибирь, о тебе затоскую …»

Сибирь, о тебе затоскую,

Когда окажусь вдалеке;

Припомню деревню лесную,

Большие плоты на реке,

Припомню в избушке крестовой

Мерцанье иконы в углу,

Телёнка протяжные зовы

На рваной кошме на полу;

Горшки, чугунки, занавески,

Хозяина речи о том,

Как в тёмном густом перелеске

Сохатый стоял над ручьём,

Как с первого выстрела ранил,

И зверь, убегая в тайгу,

Деревья крушил и таранил

И тяжко ревел на бегу…

1974 г.

«Задравши хвост, телёнок скачет …»

Задравши хвост, телёнок скачет,

Трава на солнце вновь блестит,

И с курами петух толмачит,

И лёд по речке шелестит.

И лодку сталкивая в воду,

Свой наготове шест держа,