скачать книгу бесплатно
– Если после нашего разговора вас увидит в городе хотя бы одна собака… – Даос саркастически усмехнулся. – Имейте в виду, что мы далеко не единственные, кто вас сейчас разыскивает.
– Но мы же ничего не делали! – с отчаянием в голосе воскликнул Тюка.
– Сожалею, но это уже никого не интересует.
Даос подошел к столу. Несколько секунд разглядывал содержимое дипломата, затем захлопнул крышку и передал его Плотнику.
– Раньше надо было соображать, – ядовито отозвался тот.
– Сергей Николаевич, – раздался голос из дальнего угла.
Говорил Ныш. С некоторым удивлением Даос отметил, что он оставался совершенно спокойным, тогда как на остальных парнях лица не было.
– Вы действительно так о нас переживаете?
Даос недоуменно поднял брови.
– Просто я не совсем понимаю, откуда ваш «очень серьезный человек» мог узнать о нашем существовании и почему нас сейчас кто-то разыскивает. Ведь, если я правильно понимаю, по телефону Тюка разговаривал с вами, а значит никто, кроме вас…
– Все верно, – перебил его Даос, – но неужели вы думаете, что я мог поехать на эту встречу, не получив благословения того, на кого работаю?
– На какой срок мы должны исчезнуть из города? – все так же бесстрастно осведомился Ныш.
Даос усмехнулся. Реакция паренька ему очень понравилась.
– Чем дольше вас здесь не будет, – с улыбкой произнес он, – тем лучше. И чем меньше вы станете болтать, тем опять-таки будет лучше.
– Понятно, – кивнул Ныш, – спасибо за проявленное великодушие.
В последней фразе прозвучала откровенная ирония.
– Ну, раз всем все понятно, – невозмутимо подытожил Даос, – гасите лампы – и на выход. Мне ваше подземелье уже порядком осточертело.
Он развернулся на сто восемьдесят градусов и шагнул к двери.
Обратный путь оказался намного короче. Путать следы теперь не было необходимости. Во-первых, Даос с Плотником и так уже были сбиты с толку, а во-вторых, в свете произошедших событий их положение коренным образом изменилось. Из прощелыг, преследующих собственную выгоду, они превратились в благодетелей и защитников. Первым по коридору шел Тюка. За ним – Лёха с Бартом. Даос и Плотник посередине, а Ныш замыкал шествие. У всех (кроме, разумеется, Даоса и Юрия Алексеевича) оказались небольшие карманные фонарики, которыми и освещали дорогу.
Вопреки его недавнему публичному заявлению, подземелье Даосу чем-то даже понравилось. Нервозность, охватившая его во время поисков «Клуба», сменилась уверенностью и спокойствием. Не было больше и дискомфорта, который он поначалу испытывал, глядя на мрачные сырые стены. И хотя ощущение нависшей опасности не исчезло полностью, теперь Даос был настроен гораздо более оптимистично.
– Что думаете делать? – Он обернулся к Нышу.
– Еще не знаю, – ответил тот. – За всех говорить не буду, а я, скорее всего, сяду на поезд или автобус, и сегодня же ноги моей в Глахове не будет.
– Нервничаешь?
– Нет. – Ныш покачал головой. – Чего мне нервничать? С одной стороны, я ведь понимаю, что все далеко не так трагично, как вы нам представили. А с другой…
Он вздохнул.
– А с другой стороны, именно такой встряски мне, наверное, и не хватало.
– Что ты имеешь в виду? – удивился Даос.
– Жизнь (…про кота я говорю. Такая сволочь!..) я имею в виду. Свою беспонтовую, никому не нужную жизнь. Уж кто-кто, а вы-то, Сергей Николаевич, должны понимать подобные вещи.
– Интересно, – усмехнулся Даос, – за кого ты меня принимаешь?
– За Сергея Николаевича Липутина, – невозмутимо ответил Ныш, – за кого же еще вас можно принять?
– Что-то ты темнишь. Какая встряска? И с какой это стати я должен тебя понимать?
– Не знаю, – двусмысленно ответил Ныш, – почему-то мне так кажется.
Некоторое время Даос шел молча. Не без интереса он отметил, что Ныш чем-то напомнил ему его самого, лет десять назад. Такой же самоуверенный, такой же вдумчивый и подчеркнуто загадочный. С одной стороны, было ясно, что Ныш работает на публику, пытаясь произвести впечатление, а с другой… А с другой стороны, он действительно соответствовал тому образу, который пытался представить.
Даос улыбнулся. «Ну вот, – подумал он, – даже манера мыслить и изъясняться у нас в чем-то схожа. С одной стороны, конечно…»
– Тихо! Всем тихо! – раздался голос Тюки.
Фонарики разом потухли, все окружающее провалилось во тьму. Даос, пошарив руками, наткнулся на Плотника. Юрий Алексеевич напряженно сопел, прижимая дипломат к груди.
– Что случилось? – спросил Даос, обращаясь сразу ко всем.
Каким-то внутренним чутьем он понял, что они находятся возле того самого люка, через который спускались из «Клуба» в подземелье. Постепенно, когда глаза привыкли к темноте, он начал различать едва заметную полоску света слева от себя. Сверху доносился приглушенный шум. Не музыка, а что-то совершенно иное. Какие-то крики, гвалт, словно наверху завязалась нешуточная свара.
– Что происходит? – повторил он свой вопрос, догадываясь, что подтвердились его худшие предчувствия.
– Не знаю, – засипел в ответ Тюка, – похоже на облаву.
В голосе его не было ни страха, ни растерянности. Скорее досада и раздражение.
– Какая еще, на хрен, облава? – подал голос Плотник. – Вы это… дурочку не валяйте.
Тюка, опустив крышку люка, в которую упирался головой, зажег фонарик и присел на ступеньку.
– Объясняю популярно. Наверх сейчас нельзя, так как наверху орудуют люди в масках.
– Какие еще люди? – заверещал Плотник. – Что ты тут нам впариваешь?!
– ОМОН или ФСБ, не знаю, – невозмутимо ответил Тюка.
Его недавняя неуверенность улетучилась, в голосе звучали командные нотки. Он снова почувствовал себя лидером.
– Насколько я понимаю, – вмешался Даос, – отсюда есть и другой выход.
– Есть, – согласился Тюка.
«Еще бы его не оказалось, – усмехнулся про себя Даос. – Судя по тому, какой ты спокойный, иначе и быть не могло».
– Ну, так пойдемте скорее, – сердито буркнул Юрий Алексеевич, – пока эти уроды сюда не вломились.
– Не вломятся, – заверил его Тюка, – уж сюда-то точно не вломятся. В принципе, мы можем никуда не ходить. До обеда перекантуемся здесь, а когда все уляжется, выберемся нормальным ходом, как белые люди.
– Вот что, белый человек, – осадил его Даос, – времени перекантовываться нету ни у вас, ни у нас. Вас, кстати, это касается в гораздо большей степени. Так что хватит умничать. Давайте, вперед и с (…басней…) песней.
Тюка, заметно помрачнев, поднялся и с явным недовольством побрел обратно в катакомбы. Вся процессия устремилась следом.
– Час от часу не легче, – вполголоса проворчал Юрий Алексеевич.
– Я думал, все будет гораздо хуже, – напомнил ему Даос, – или ты уже забыл чудаков, ошивавшихся перед «Клубом»?
В самом деле, не окажись этого подземелья и проходи встреча наверху, в «Клубе», как изначально предполагалось, и вся эта кутерьма могла закончиться совершенно по-другому. Или их обоих забарабали бы, или пристрелили, это уж как пить дать. Учитывая специфику их деятельности, последнее, кстати, гораздо более вероятно. Впрочем, ничего еще не закончилось. Еще успеют и забарабать, и пристрелить…
Очень скоро стены коридора заметно сузились, потянуло канализационной вонью. Во влажной темноте, разрезаемой вспышками фонариков, было слышно, как чертыхается Плотник. Несколько раз они проходили через большие квадратные комнаты с множеством узких продолговатых проемов в стенах. Судя по хлюпанью под ногами, это было что-то вроде гигантских грязевиков. Оставалось только удивляться, как Тюка умудряется ориентироваться в этом запутанном переплетении коридоров, коллекторов и комнат. Даос уже давно потерял всякое представление о том, где они находятся. По его мнению, с одинаковой степенью вероятности они могли вылезти как с противоположной стороны пятиэтажки, так и на другом конце парка или даже города. Здравый смысл уступал место иррациональным представлениям о времени и пространстве.
В его голову лезли ассоциации с лабиринтами древнеегипетской цивилизации. И если б не тошнотворная вонь, вполне можно было бы вообразить, что они перенеслись на несколько тысячелетий назад. «По крайней мере, – рассуждал он, – я бы, наверное, нисколько не удивился, окажись на этих стенах петроглифы или криптограммы. До сих пор не могу поверить в реальность происходящего. "Люди не желают задумываться над тем, – вспомнилась совершенно неожиданно цитата из Тагеса[14 - …вспомнилась совершенно неожиданно цитата из Тагеса… – Тагес (Таг) – этрусское божество, сын Гения, внук Юпитера. Мальчик по внешнему виду и мудрец по уму. Явился людям неожиданно: пахарь, работавший в поле близ города Тарквиний, увидел выскочившего из борозды Тагеса. На крик крестьянина сбежались этруски. Тагес обучил их искусству жрецов-гадателей. Поучения Тагеса были записаны в пророческие книги этрусков и переданы потомкам.], – что треть жизни проводят во сне…"»
– Ныш, – позвал он, – долго нам еще здесь плутать? У меня уже крыша съезжать начинает.
Ему никто не ответил. Даос, почувствовав недоброе, обернулся. Позади никого не было.
– Вот черт!
Резко развернувшись, он шагнул вперед, с размаху налетев на бетонный выступ. Произошло что-то невероятное. Он стоял в темноте в полном одиночестве и только сейчас начал отдавать себе в этом отчет. Не было больше ни тусклого мельтешащего света фонариков, ни хлюпанья ног по илистому полу. Не было вообще ничего! Даос, не помня себя от ужаса, истошно завопил.
Вопль его унесся в пустоту, отскакивая эхом от стен. Он кинулся вперед, но тут же налетел на другой каменный выступ, да так, что едва не расшиб себе лоб. В области солнечного сплетения болезненно заныло. Даос вспомнил, что у него нет с собой ни спичек, ни зажигалки – все осталось в машине. Он привалился спиной к шершавой бетонной поверхности и медленно опустился на пол. Дрожащей рукой нащупал рукоятку пистолета под пиджаком. Достал оружие, издав при этом сдавленный смешок. Единственное, на что пистолет мог сейчас сгодиться, это пустить себе пулю в лоб. Или в рот. Или в ухо… Это, как говорится, дело вкуса.
«Все, – промелькнула мысль, – теперь-то мне точно крышка!..»
Syzygia – 8
FRIDAY, afternoon…
Печальнее повести не было в мире подлунном,
Чем повесть о девке Ван Сю и купце Лао Бо:
Она запросила шесть фыней с купца за услуги,
А он дал ей в морду разок и три фыни всего.
Владимир Белобров
– Хорошо. Бумаги я посмотрю сегодня вечером. Ваши координаты у меня есть. В понедельник я вам позвоню и сообщу о своем решении.
– Мне бы хотелось обратить ваше внимание на… – залепетал было Барский.
– В понедельник! – грубо оборвал его Гында.
Некоторое время Петр Владимирович задумчиво смотрел на закрывающуюся за Барским дверь, затем встал из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. Настроение у него было довольно паршивым. Как ему хватило сил выслушивать болтовню этого идиота в течение целого часа, оставалось загадкой. Впрочем… Скорее всего, таким необычным образом он просто-напросто позволил себе расслабиться, отвлечься от мучавших его мыслей. Да, пожалуй. Слушая Барского, на самом деле он отдыхал. Вчерашний день и проведенная вслед за ним бессонная ночь здорово расшатали нервы. Если бы не кофе, в который он по старой привычке добавлял несколько капель первитина[37 - …если бы не кофе, в который он по старой привычке добавлял несколько капель первитина… – Первитин (d-methamphetamine, в просторечии «винт») – наркотик, распространенный в студенческих кругах, а также среди интеллектуалов. Оказывает сильнейшее стимулирующее действие на центральную нервную систему. При употреблении больше 2–3 раз вызывает сильную психологическую зависимость. Толерантен при частом употреблении.Первитин – название по происхождению немецкое. Этот препарат пользовался в Германии большой популярностью, в том числе и в войсках – таблетки первитина официально входили в «боевой рацион» летчиков и танкистов. Популярностью он пользовался и среди вождей Третьего рейха (вкупе с кокаином). В частности, Адольф Гитлер получал инъекции первитина от своего личного врача (д-ра Теодора Морелла) начиная с 1936 г., а после 1943 – по нескольку раз в день. Доза доходила до 10 таблеток первитина в сутки.В СССР первитин применялся в психиатрической практике (1940-1960-е гг.) для лечения таких болезней, как нарколепсия (болезнь, при которой человек все время ощущает себя вялым и сонным). Также применялся для лечения депрессий различного происхождения, до появления первых антидепрессантов (ингибиторов МАО).ПЕРВИТИНОВОЕ ОПЬЯНЕНИЕ: «…Картина опьянения напоминает эфедроновое [Битенский В. С., 1987]. При первых употреблениях через 10–15 мин. возникает своеобразная эйфория-прозрение; все окружающее приобретает необыкновенную ясность и красочность, появляется чувство приятного телесного комфорта. Через полчаса-час наступает гипоманиакальное состояние, сходное с эфедроновым опьянением. Подъем настроения сочетается с выраженным повышением активности, уверенностью в себе, своих силах и возможностях. Появляется ощущение, что в голову приходят особо важные и проникновенные мысли, а собственные решения кажутся весьма удачными и умными. Все, что ранее представлялось запутанным и непонятным, приобретает ясность.Продолжительность опьянения – до 8-10 ч. Постинтоксикационное состояние ("выход") проявляется дисфорией с раздражительностью, озлобленностью, мрачной тоской, подозрительностью. Однако на фоне дисфории постепенно все более проявляются астения, вялость, адинамия, апатия. После первых же злоупотреблений в постинтоксикационном состоянии возникает неодолимое влечение к повторному введению препарата, поэтому зависимость развивается быстро. По мере продолжения злоупотребления период "подъема" сокращается и быстрее сменяется постинтоксикационной дисфорией и астенией…»(Личко А., Битенский В. Учебник по наркомании для подростков.)], сегодня запросто могла бы слететь с плеч не одна голова.
В сотый раз за день Петр Владимирович подошел к окну и уставился на улицу. Во дворе, куда выходило окно его кабинета, все оставалось по-прежнему. Та же песочница на детской площадке, в которой возились несколько ребятишек, те же полусонные старухи на скамеечке у подъезда соседнего дома, те же неподвижные тополя. При виде этой унылой однообразной картины в душе у Петра Владимировича начала закипать ярость. С каким бы наслаждением он придушил этих перепачканных слюнявых гаденышей в песочнице, с каким бы удовольствием вздернул престарелых заспанных клуш на ближайшем тополе! А еще лучше – сбросить в этот опостылевший двор бомбу, чтобы уничтожить всю эту мерзость разом!
Стиснув зубы, он отошел от окна. Взглянул на часы. Половина первого.
Мысли в уставшей голове покатились по наезженным дорожкам. За два дня шлепнули двух его лучших курьеров. И если во втором случае дипломат, который вез курьер, так и остался лежать возле тела, то вчерашняя проблема до сих пор не была решена. Оставалось совершенно неясным, кто и с какой целью убивает его людей. Очевидно одно – не ради груза, который те сопровождали. Первый кейс, по всей видимости, пропал совершенно случайно. Его перехватили какие-то отморозки уже после того, как Питон был расстрелян. Досадное недоразумение, пустяк, на который вполне можно было бы закрыть глаза, если бы не факт, что местоположение пропавшего дипломата до сих пор не было известно. Как, впрочем, неизвестно и то, на чьей все-таки совести висит два трупа.
– Ч-черт! – усевшись обратно за стол, Гында обхватил голову руками.
Смешно, но он никак не мог решить, о чем же ему следует волноваться больше – о пропавшем кейсе или о загадочном киллере. А ведь все так хорошо шло! Только-только он окончательно разделался с Сандаловым и полностью взял под контроль сеть филиалов Реабилитационного Центра, только-только начал зарабатывать себе позитивный имидж, и нате вам! Того и гляди, все разом полетит коту под хвост. Все деньги, потраченные на эту сраную благотворительность, вся работа по перетягиванию на свою сторону влиятельнейших людей города. Всё! Стоит лишь попасть пропавшему дипломату не в те (…или, напротив, в те?!.) руки.
Взгляд его упал на оставленный Барским бизнес-план. «Литературно-издательский проект», как тот его называл. Гында поморщился. С этим полудурком он связался опять-таки только ради рекламы. Хотя, что из всего этого может получиться, реклама или антиреклама, тоже вопрос спорный. Мнит он себя, писака задрипанный, не бог весть кем, этого у него не отнять. То, с каким упорством Барский пытается протолкнуть свою писанину, в какой-то мере даже заслуживает уважения. Другой вопрос, чего эта писанина стоит на самом деле. Отклики из Союза писателей были не самыми лестными… Впрочем, какая разница! «Моя цель – засветиться в качестве спонсора, активно поддерживающего местные дарования, развивающего отечественную культуру, а что представляют собой эти дарования, это уж пускай комитет по борьбе с молодежью решает или Министерство культуры…»
– Петр Владимирович, – раздался из переговорного устройства голос секретарши, – вас здесь дожидаются Липутин с Шиловым. Говорят, вы их вызывали.
– Они в приемной? – нехотя поинтересовался Гында, ощупывая снова начинающую гудеть голову.
– Да… сидят…
Посмотрев на часы, Петр Владимирович с удивлением отметил, что после ухода Барского прошло больше часа.
– Пусть сидят. – Он развернулся вместе с креслом, взял кофейник и, налив себе маленькую чашечку, принялся капать в нее из темного пузырька. – Вызову, когда понадобятся…
– Хорошо.
Динамик переговорника умер.
Гында, влив в себя «взвинченного» кофе, поднялся и снова начал расхаживать по кабинету. Мало-помалу гудение в голове стихло, желание повалиться на стоявший у стены кожаный диван и уснуть заметно ослабло.
«Липутин… – думал он, хмуря брови. – Не нравится он мне что-то в последнее время. Он и раньше-то был с придурью, а теперь и вовсе… того. Или мне только кажется?.. Ладно, потом разберемся. А вот Плотника от него, наверное, будет все-таки лучше убрать. Испортит он мне парня своей даосской херней. Плотника убрать, а к нему поставить Бапыча или Лаптя… А?.. Или, того лучше, Басурманова!.. – Гында почесал подбородок. – Нет, Басурманова, это уже перебор. Шлепнет он мне его где-нибудь, а потом скажет, что так и было… Ладно, это не срочно. Сейчас есть дела и поважнее…»
Он подошел к окну. На сей раз картинка по ту сторону пуленепробиваемого стекла изменилась. Песочница опустела, старухи суетливо собирали разложенные на скамейке подстилки и подушечки, в спешном порядке стаскивая свое тряпье в подъезд. Ветер, пригибая тополя, гонял по двору облака пыли. Стемнело. По всей видимости, надвигалась гроза. Равнодушно отметив этот факт, Гында повернулся к окну спиной. Жара, висевшая над городом почти неделю, его совершенно не трогала. Обложенный со всех сторон самыми современными кондиционерами, свой микроклимат он создавал для себя сам.
«Итак, курьеры… – размышлял он, прислушиваясь к отдаленным раскатам грома. – Курьеров кто-то мочит. Кто и зачем – не ясно. Далее… Пропал дипломат, который вчера должен был доставить Питон. Дипломат отсутствует уже больше суток, и в чьих он сейчас руках – тоже не ясно. Весь город стоит на ушах, все мои люди задействованы, но результат по-прежнему нулевой… Уравнение с двумя неизвестными… Что делать? Кто виноват?.. И кому я буду должен отвесить звездюлей за весь этот балаган?.. Мм… да…»
Чувствуя, что засыпает, Гында помотал головой. Даже «винт», и тот уже не помогал. Подошел к столу и нажал кнопку переговорного устройства.
– Мариночка, – сказал он, – принеси мне, милая, свежего кофе и бутербродов.
Секунду помедлил и добавил:
– Эти – там?
– Да, – ответила секретарша. – Через три минуты все будет готово.
«Золото, а не девка! – ухмыльнулся он про себя. – С полуслова понимает. Умел Сандалов кадры себе подбирать, этого у него не отнимешь. Не был бы таким упертым, до сих пор бы в этом кресле сидел… Впрочем, вряд ли. Это кресло я с самого начала для себя готовил. Да и надоел он мне хуже горькой редьки. А вот кого сюда посадить, когда сам я в мэрское кресло пересяду, об этом подумать стоит! Если только выборы они мне не прогадят… С-сволочи!»
Он взял со стола последний выпуск «Глаховского вестника». Нахмурился. «Хроника необъявленной войны», – гласил заголовок на первой странице. – «А. И. Колпаков против П. В. Гынды».
Далее шло:
