Избранное

– А до вас, подполковник, никто не догадался съездить и посмотреть?

– А как? Посмотри вокруг: ни одного кустика до самого горизонта. Там такая же местность, такие же горы, только напротив Афганистан, а не Персия. Тайно никак не проскочишь, надо притвориться местным инородцем, а это кроме меня никто не может сделать. Я тебе говорил, что, зная один тюркский язык, легко выучить другой. Через месяц я говорил по-туркменски, так же, как и сами туркмены. Изучил их повадки, жесты. И сдружился с местными. Туркмены мне нравятся: гордые, смелые. Особенно я сошёлся с двумя братьями: Бекдурды – старший брат и Амандурды – младший, он был с той, другой стороны. Вот с ними я и договорился, что они будут у меня проводниками, но с условием, что в плен я не сдамся. Я им пообещал, что если что – я застрелюсь.

– И вы бы сдержали слово, Лавр?

– Конечно. А как иначе? Туркмены народ дикий, нецивилизованный, если они дали слово, то обязательно его выполнят. Что ж, по-твоему, я буду срамиться перед инородцами? К тому же, попав в плен, если мне повезёт, то мне просто отрубят голову, а если не повезёт, то снимут кожу с живого или на кол посадят. Лучше пуля в лоб. Да и подвёл бы я своих провожатых. И будут обо мне туркмены-эрсары сказки рассказывать, что, мол, был тут один русский трус, даже застрелиться испугался. Зачем мне такой позор?

– Это верно и здесь не так инородцев, как своих подведёшь.

– Правильно. Честь офицерская не должна быть пустым звуком. В общем, собрались мы. У Ионова я взял отпуск на три дня, он отпустил, даже не спросил: где я тут отдыхать буду? Я наголо побрился, усы подстриг, как подобает истинному мусульманину, надел халат, такой же, как этот, папаху. Поздно вечером подхожу к месту встречи, туркмены стоят, трёх жеребцов под уздцы держат. Ты же знаешь, Иван, что джигитам сесть на кобылу или мерина позор из позоров?

– Знаю.

– Я подхожу, поздоровался, а Амандурды отвечает: «Иди, путник, не останавливайся». Я говорю: «Кого ждёте?» А Бекдурды нагло так отвечает: «Кого надо, того и ждём, иди путник». Я говорю: «Куда идти? Я с вами собрался. Какой мой жеребец?» Они чуть не на колени падают: «Таксыр! Ты?» «Ну, – говорю, – похож я на туркмена?» «Истинный эрсары, – отвечают». Ну, поехали. Аму-Дарья река быстрая, так просто не переправишься, верстах в сорока есть место, где можно переправиться на другой берег и то не вброд. Одежду на бурдюки, надутые воздухом и вплавь. Вода холодная. Это как раз напротив городка Чушка-Гузарь. Там передохнули, поменяли коней и вперёд. Январь-месяц, погода не жаркая, можно и днём ехать. Ехали по пустыне, которая была мертвее мёртвой.

– Это как понимать? – удивился Сорокин.

– А так. Повсюду были видны развалины кишлаков, недавно брошенных, стены, минареты. Амандурды с горечью мне сказал: «Видишь, таксыр, это земля моего народа. Ещё недавно здесь была жизнь – цвели сады, в арыках журчала вода. Но вот пришли пуштуны и посмотри, что стало». Пуштуны – это афганцы. Рядом с Чушка-Гузарь расположены укрепления, обычная тюркская кала, но не брошенная, за ней ухаживали, займи её гарнизон в случаи войны и она будет твердыней. На ней решил попрактиковаться в фотографировании. Мне Генеральный штаб выделил фотографический аппарат, новая американская разработка. Это не такой ящик на ножках, перед которым стоишь полчаса, а такая деревянная коробка с объективом, внутри плёнка на сто кадров. Они бы, какой прицел, что ли придумали бы, эти американцы, а то непонятно, что фотографируешь. Ладно бы результат сразу бы виден был, а то плёнку надо проявить, фотографии напечатать. Фотографировали, не слезая с седла, под шеей лошади. Нижняя челюсть и губа жеребца получились великолепно, а вот всё остальное…

Младший фельдшер засмеялся и, улыбаясь, произнёс:

– Мат.

– Эк, я заболтался. Ладно, давай ещё.

И Корнилов принялся расставлять фигуры.

– Дальше-то, что было, Лавр Георгиевич?

– Дальше? Ехали полдня и всю ночь. Я не просто так ехал, съёмку местности делал в масштабе шесть вёрст в дюйме. Ещё одна крепость – Шор-Тепе, город Балх в развалинах. Такой край сгубили! А рано утром к Дейдади подъехали. Туман с гор спустился. И так не понятно, что снимаем. Здорово было бы: раз нажал на кнопку и из ящика фотография выползла. И сразу понятно, что снимал.

– Может быть, когда и придумают, – сказал Сорокин. – Хотя непонятно: как это можно сделать.

– Но этот фотоаппарат – настоящее чудо техники – как-то сделали. Ладно, идём дальше… Я вот так пошёл. Топчемся мы на лошадях возле крепости, внимания привлекаем, фотографировать нельзя. «Что в таком случае делают туземцы? – спросил я своих проводников». «Идут в чайхану, – последовал ответ». «Ягши, – сказал я, – идём». ««Ты не совсем туркмен, таксыр», – сказал Бекдурды». «Я не совсем и русский, – ответил я, – пошли». Зашли в чайхану, попросили лепёшки, чай. Мы спокойно разговаривали, сидя по-восточному на ковре, наслаждаясь едой и чаем после дороги. Вокруг пуштуны, видимо, солдаты гарнизона крепости. Никто ничего не заподозрил, не узнал во мне не туркмена. Вскоре туман рассеялся, и мы поехали фотографировать крепость.

– Шах, господин полковник.

– Здорово ты меня поймал. Тогда я сюда.

– И проститесь со своей королевой.

– Ферзём.

– Какая разница, всё равно проститесь.

– Можно и возродить.

– Вы хотите пешку провести в ферзи?

– Почему бы и нет?

– Вряд ли получится.

– А я попробую.

– Пробуйте. Так что было дальше?

– Туман рассеялся, и мы поехали фотографировать и снимать размеры крепости. Европейская работа, англичанка постаралась.

– Так вот просто взяли и поехали?

– А как ещё, Иван? Взяли и поехали.

– И вас не заподозрили?

– Почему? Заподозрили. Из крепости выехал офицер-афганец с солдатами и спросил, что тут делают три туркмена. Я поклонился и ответил ему на фарси: «Эмир Афганистана, Великий Абдурахман, собирает воинов. Мы едем к нему на службу». «Да будет благословенно имя эмира Абдурахмана, – воскликнул офицер». А мы дружно ответили: «Да благословит его Аллах!»

– А вы, полковник, нательный крестик снимали, когда туда поехали?

– Нет, а зачем? Это большой грех, а я верующий. Я, когда часть своего офицерского жалования отправляю туда, к своим в Зайсан, я всегда прошу сестру, чтобы она отнесла немного денег в наш храм, может быть, поэтому мне и везёт.

– А нашли бы?

– Нашли бы на мёртвом теле. А тому офицеру я, видно, понравился. Он сказал: «Ты не богатырского сложения, джигит, но чувствую, что ты будешь великим воином. Дарю тебе Великую Книгу, написанную нашим эмиром Абдурахманом, да благословит Аллах его имя, называется она «Джихад». Читай её и перечитывай, и ты станешь великим воином». С этими словами он достал из чересседельной сумы книгу и протянул её мне. Я с почтением её взял и подумал: «Знал бы этот офицер, кому он передаёт книгу». И сразу же у меня в голове всплыли строчки бессмертного «Шах-наме»:

Скажи, ты правдивым был в жизни всегда?

Тебя обману я, ответивши – да».

– Вас мучает совесть, подполковник? – удивился Иван.

– Да. Не люблю людей обманывать, хотя и приходится. Честь офицера ложь не предполагает.

– Так они же враги.

– Враги, – согласился Корнилов. – Книга эта «Джихад» очень ценная: надо знать мысли своих врагов, её, наверное, в Петербурге до сих пор изучают. Джихад – это война с неверными.

– Так англичане тоже не мусульмане?

– Но мы более неверные, чем они. В общем, набросал я план Дейдади, сфотографировал саму крепость, дорогу к ней и дорогу от неё. После чего двинулись назад. Прошли мимо города Мазари-Шариф, осмотрели крепость Тахтапуль. За Сиягыртом начались пески. Мы ехали по ним долго, петляя между барханами. И Бекдурды вдруг сказал: «Брат Амандурды, ты хорошо знаешь дорогу?» «Я знаю дорогу, – ответил Амандурды». «Тогда смотри, брат: вон та башня, когда мы вошли в пески, была у нас слева, а теперь она справа». ««Да, мы петляем среди барханов», – сказал Амандурды. «Что-то мы далеко не ушли, нам надо на север, небо заволокло тучами, куда идём не понятно. Таксыр, у тебя есть компас?» «Компас? – я удивился. – Я подумал, что туркмен с компасом вызовет подозрение». Бекдурды засмеялся и сказал: «А туркмен с этой коробкой подозрений не вызовет? Да ещё что-то карябаешь на бумаге». Я вёл записи в блокноте, писал я на фарси и подумал: «Действительно глупо: записи, фотоаппарат. Всё это выдаёт в нас шпионов». «Можно налить в плошку немного воды, опустить туда бумажку, на бумажку положить иголку, предварительно натерев её о шерсть, и она покажет юг». Бекдурды посмотрел на меня как на сумасшедшего: «Юг, таксыр, там, – он указал на башню, – а нам надо на север к реке, но в этих барханах, мы немного заблудились. А воду на всякую ерунду не расходуют, это большой грех». «Ничего мы не заблудились, – возразил ему Амандурды, – здесь где-то есть тропа контрабандистов, просто её надо найти». Поплутав ещё немного, мы нашли эту тропу. Туземцы с нашей стороны, снабжают оружием своих соплеменников на другой стороне. Пограничная стража смотрит на это сквозь пальцы, так как это оружие в основном используется против наших потенциальных врагов – пуштунов. К вечеру мы вышли к Аму-Дарье, прямо к острову Арал-Пайгамбару, где в это время охотились казаки тринадцатого батальона. Они перевезли нас на лодках на нашу сторону. А на следующий день я докладывал генералу Ионову о своём отпуске. То, что он был удивлён, это мягко сказано. Он-то думал, что я с молодой женой три дня отдыхаю. Да, я сильно рисковал, но оно того стоило. И вот моя пешка становиться ферзём.

– Ловко. Тогда я пойду…

– Никуда ты не пойдёшь, Иван. Одновременно это ещё и шах мат: король умер по-персидски. Ладно, засиделся я с тобой, пойду докладывать начальству о результатах разведки. До свидания, Ваня, ещё увидимся.

Корнилов ловко вскочил на коня и умчался. Больше они не виделись. Вернее, Сорокин видел Корнилова мельком, издалека, а в августе он и вовсе исчез, говорили, что подполковника перевели в другое место, на Дальний Восток.

Сорокин окончит Тифлисскую школу прапорщиков, дослужится до звания подъесаула в Первую Мировую войну.

Через пятнадцать лет в марте 1918 года Добровольческая армия Корнилова будет прорываться в Екатеринодар, а на пути её встанет Юго-Восточная Революционная армия командарма Автономова, но командовать ею будет фактически Иван Лукич Сорокин. Корнилов проведёт свою армию до Екатеринодара и оборонять город от шеститысячной Добровольческой армии будет тридцатитысячная армия того же Сорокина. Корнилов погибнет 31 марта, и люди Сорокина выкопают его тело возле немецкой колонии Гнабау, чтобы убедиться, что это именно он, прославленный генерал Корнилов. Тело генерала сожгут, а пепел развеют на окраине Екатеринодара, в Садах.

Командарм 11-й красной армии Иван Лукич Сорокин 1 ноября 1918 года получит пулю в лоб во дворе ставропольской тюрьмы от своих же.

При других обстоятельствах эти два талантливых полководца могли бы служить своей родине России, а не воевать друг против друга. Но судьба распорядилась иначе.

04.09.2020 г.

Поход в Бьярмаланд

«Разве не постыдно свободным ярлам подчиняться конунгу?» – так думал, сидя в своём имении на острове Бьяркей ярл (князь у скандинавов) Торгнир Ульф.

Недавно конунг Харальд Серая Шкура наложил на ярла вергельд (денежная компенсация) в десять марок золотом за убийство Карли Эйнарсена. Убил его Торгнир, мстя за своего племянника Асбьёрна Хунда. Мать убитого племянника, вдова его родного старшего брата попросила об этом. Брат умер несколько лет тому назад от какой-то болезни. Он, Торгнир, стал старшим мужчиной в роду. Не выполнить просьбу вдовы брата, это значит навечно покрыть себя позором.

Карли убил его племянника просто так, из зависти, метнул в Асбьёрна неожиданно копьё. Вот этим копьём Торгнир и убил Карли. Да, не в честном поединке, но Карли двадцать лет, а ему уже тридцать пять, разница есть и существенная. Торгнир просто позвал Карли и когда тот подошёл к нему пронзил его копьём с криком: «Узнай теперь, Карли, жителя острова Бьяркей! Надеюсь, ты узнал копьё». Карли умер, а конунг (король) назначил вергельд. Платить придётся, а иначе конунг пришлёт воинов, и они разорят гард (крепость, укреплённый посёлок) ярла. У конунга воинов больше.

Открылась дверь и к ярлу вошёл хускарл (знатный дружинник, домоправитель) Кнуд Рыжий.

– Ярл, тут один из трэллов хочет говорить с тобой.

– Трэлл? – удивился Торгнир. – Как его звать?

– Финн.

– Финн? Ну, хорошо, впусти его.

Финнами норманны звали всех лесных жителей к востоку от Скандинавии.

Трэлл (раб) поклонился ярлу без страха, с некоторым достоинством. Он был широк в кости, высок и плечист, одет в длинную серую рубаху, какие носят рабы, на шее железный ошейник.

– В гарде ходят слухи, что ты, ярл, нуждаешься в деньгах.

– Это не слухи, это правда.

Ярл с интересом смотрел на трэлла.

– Я могу помочь. Я знаю, где взять деньги.

– И где же?

– В Бьярмаланде.

– Это и я знаю, хотя там и не был. Взять здесь товар, а там обменять его на меха. Но наберу ли десять марок? А ещё надо заплатить дружине. Или ты предлагаешь просто ограбить прибрежные селения?

– Нет, не селения, но ограбить.

– Не селения? А что?

– Меня зовут Туган, я – бьярм. У нас есть такой обычай: когда умирает или рождается человек, то землю, где он родился или умер, смешивают с монетами и приносят богине Юмале. Наша богиня сделана из чистого золота, она сидит на троне и прижимает к себе сына, а перед ней серебряная чаша, наполненная монетами, она всегда полная. Вот оттуда ты, ярл, можешь украсть монеты, только не трогай саму богиню и чашу.

– А если трону?

– Богиня разгневается, и ты умрёшь.

– Так, хорошо. И ты знаешь, где находиться эта ваша богиня?

– Знаю. На реке Виньё, недалеко от устья.

– Виньё, – задумчиво произнёс ярл, – Я слышал о ней. И что ты хочешь?

– Свободы, прямо сейчас, снять этот железный ошейник, – бьярм дотронулся до своей шеи, – и оставить меня там в Бьярмаланде.

– То есть, довести тебя до дома? За это ты покажешь дорогу к деньгам? Я удивляюсь: как ты с такой статью и стал рабом? Я могу взять тебя к себе в дружину.

– Нет. Я хочу умереть на родине.

– Хорошо. Кнуд, прикажи снять с него ошейник.

Этот разговор произошёл зимой, а через месяц, когда утихли шторма драккар (корабль викингов) ярла Торгнира Ульфа вышел в море с двадцатью воинами на борту, а ещё сам ярл, хускарл Кнуд, кормчий Сигурд и ещё двое приближённых ярла Гудмунд и Хаук – всего двадцать пять человек, бывший трэлл Туган не в счёт.

Корабль шёл по Гандвику (Северный Ледовитый океан) вдоль пустынных берегов Хогуланда (северная часть современной Норвегии и Кольский полуостров) на северо-восток и только нищие селения лапландцев встречались на их пути. Гребли как в штиль, так и при попутном ветре, стремясь как можно быстрее попасть в Бьярмаланд, чтобы к осени уже вернуться домой. И вот берега Хогуланда свернули на юг, драккар вошёл в огромный залив Гандвика (Белое море), пересёк пролив и шёл вдоль восточного берега на юго-запад. Эта полоска берега с селениями норманны и прозвали «бьярма», то есть «кайма» между морем и лесом.

Солнце перестало заходить, а только красным шаром докатывалось до горизонта на севере и, тут же, поднималось вверх, чтобы возобновить своё путешествие по бело-серому небу.

Торгнир останавливался у каждого селения бьярмов. Он всё же взял товар для торговли, на всякий случай: похищение монет богини Юмале то ли удастся, то ли нет, а торговля уж точно состоится. Меняли на пушнину и моржовые клыки всякую железную хозяйственную мелочь – гвозди, скобы, молотки, топоры, лопаты и прочий инструмент. Особенно хорошо шли ткани. Даже некрашеная льняная ткань, из которой шили одежду для рабов, а уж о крашеной в яркие цвета ткани и говорить нечего.

Ярл уже считал поездку удачной: вергельд он отдаст и небольшая прибыль будет.

Вода в море становилась всё менее солёной, норманны приближались к большой реке Виньё (Северная Двина).

Драккар осторожно двигался между островов устья, придерживаясь главного течения, и ночное солнце освещало корму. Шли долго, и непонятно было, где находились. И справа и слева песчаные жёлтые полосы то ли основного берега, то ли островов. На песках этих растут громадные сосны, вдали от берега – осины, ещё дальше чернели ели, на островах березняки. Ярл стал опасаться – не заведёт ли его бьярм в засаду. А с другой стороны: откуда бьярмы узнают, куда он идёт и зачем идёт?

– Долго ещё? – спросил Торгнир.

– Нет, – ответил Туган, – уже почти пришли. Вон за тем островом надо пристать.

Свернули направо за островом, покрытым полузатопленными тонкими берёзками, остановились.

– Рассказывай, – обратился к бьярму Торгнир.

– Я покажу дорогу.

– Не надо, мы сами найдём.

– Не доверяете?

– Ты нас считаешь глупцами?

На лице бьярма мелькнула растерянность. Мелькнула и пропала.

– Хорошо, слушайте, – сказал он.

– Гудмунд, – сказал ярл самому молодому из своих приближённых, – слушай внимательно, ты пойдёшь на разведку.

Лицо Тугана помрачнело, но он взял себя в руки и спокойно стал рассказывать:

– Вот за этим леском, будет большое поле, надо найти тропинку и идти по ней. За поляной густой еловый лес, пройдя его, выйдешь на поляну. На ней и находиться Зарни-ань, а за её спиной курган из земли и монет.

– Зарни-ань? – удивился ярл. – В гарде ты называл другое имя.

– Это так. Только не надо произносить её имя здесь. Бьярмы называют её Зарни-ань, что значит – «Золотая женщина».

Ярл усмехнулся:

– Женщины редко бывают золотыми. Если ты, бьярм, обманул нас, то я лично отрублю тебе голову. Ты же хотел умереть на родине? У тебя будет такая возможность. Ведь это твоя родина?

Торгнир описал рукой дугу. Туган ничего не ответил.

Драккар причалил как можно ближе к берегу, Гудмунд спрыгнул на берег налегке только с мечом и ножом на поясе и шлемом на голове. Вернулся он быстро:

– Это остров.

– Обмануть хотел, – сказал ярл Тугану, – я это ожидал.

– Нет, ярл, я давно не был в этих местах, мог и ошибиться, пройдём чуть дальше.

Гудмунду помогли взойти на драккар и они прошли чуть дальше вверх по реке и причалили у какого-то мыса.

– Вот теперь точно тут, – сказал бьярм.

На этот раз Гудмунд отсутствовал гораздо дольше, вернулся радостно-возбуждённый:

– Нашёл.

Норманы кинулись к правому борту:

– Ты её видел?

– Да.

И тут раздался всплеск за левым бортом. Это бьярм спрыгнул в воду и поплыл к противоположному берегу.

– Я так и знал, – с досадой сказал Торгнир.

Хускарл молча схватил копьё и метнул его в пловца. Бьярм вскрикнул от боли и закружил на месте.

– Ты ему попал в ляжку, Кнуд, – сообщил ярл своему хускарлу.

Между тем Туган вытащил копьё из ноги и вместе с ним медленно поплыл к берегу.

– Эх, уплыло моё копьё, – покачал головой хускарл.

– Ладно, собираемся, – сказал ярл. – Пока этот бьярм доплывёт до берега, пока найдёт своих, пока они соберутся, пока дойдут, мы успеем обернуться.

Норманны оделись как на битву: влезли в кольчуги, надели шлемы, взяли мечи, топоры, копья, ножи и, естественно, мешки для добычи. К Юмале отправились четырнадцать человек, на драккаре остались только десять гребцов и кормчий Сигурд.

Норманны шли быстрым широким шагом, торопились, и за еловым лесом им открылась поляна. Посередине высится идол богини Юмалы, она сидит на чём-то, на коленях у неё человечек, на голове диск, полыхающий красным под лучами ночного солнца, а перед ней огромная чаша, наполненная монетами. За идолом возвышался курган, где вместе с землёй смешано золото и серебро.

– Берите столько, сколько можно унести, идя быстрым шагом, – приказал ярл Торгнир свои воинам. – Если не успеем уйти, то можем погибнуть, а мёртвым, как известно, добыча не нужна.

Всё было проделано быстро. Норманны набили свои мешки землёй с кургана вместе с монетами, а ярл и Кнуд опустошили чашу у ног богини Юмалы. Гудмунд предложил прихватить и чашу, так как она вроде как из серебра. Торгнир и Кнуд согласились, и чаша переместилась в мешок к Гудмунду.

И вот маленький отряд заспешил к берегу, к своему кораблю.

Норманны прошли уже половину большого поля, как справа затрубил рог и из леса высыпали бьярмы во главе с Туганом. Он прихрамывал на правую ногу и опирался на копьё Кнуда. Засвистели стрелы.

– О, моё копьё вернулось, – сказал Кнуд.

– Строимся «свиньёй», – приказал ярл.

Норманны быстро построились. Впереди плечом к плечу встали Гудмунд и Хаук, за ними ярл и по бокам от него Кнуд и ещё один воин, за ними ряд из четырёх воинов, потом ряд из трёх и из двух. Норманны загородились щитами, передние обнажили мечи, задние подняли копья.