Дела давно минувших дней

– За варвара и язычника?

– Он крестился и обещал крестить всю свою землю, если ты станешь его женой. Это богоугодное дело.

– Богоугодное? Это ТЫ так говоришь?

– А кто тебе должен так сказать? Афанасий Афонский?

– Да. Без его благословения – даже и не думайте. Я лучше в Босфоре утоплюсь.

– Да что ты такое говоришь, доченька? Хорошо, я пошлю на Афон к игумену Афанасию.

– Это не обязательно. Игумен в Городе. У него Божий дар не только умиления, но и предвидения. Он благословит – пойду.

А сама надеялась на обратное, что Афанасий категорически запретит.

Послали за Афанасием Афонским.

– Помнишь, мама, ты в детстве, там, в Армении, рассказывала мне сказку о жене пса? Как Господь одну принцессу вёл, вёл по пустыне,

пока не привёл к хижине, где жил пёс. Она его полюбила, и он превратился в прекрасного царевича?

– Конечно, помню, – сказала Феофания.

– Ты думаешь, что варвар, приняв Христову веру, превратится в прекрасного царевича?

– Я на это надеюсь, доченька.

– Но это сказка.

– Надо верить, дочь.

Афонский игумен вошёл в развивающихся чёрных одеждах, поднял Анну с колен. Она приложилась к руке Афанасия.

– Батюшка …

– Всё знаю, доченька, – промолвил игумен.

По доброму лицу его текли слёзы, а на устах блуждала улыбка радости.

– Смирись, доченька. Крест на тебе такой. Смотрю я на тебя, и такое берёт меня умиление. И не нарадуюсь за тебя, и печалюсь о тебе. Благословенна ты в жёнах и благословенны плоды чрева твоего.

Анна посмотрела на игумена Афонского с изумлением.

– Да, дочь моя, тебе предстоит подвиг Богоматери.

– Ох, не хочу я этого. Господь, да избавит меня от этого.

– И Христос молил отца своего небесного: «Да минет меня чаша сия». Но то стезя твоя, доченька, и крест твой.

– Я в монастырь уйду, отец, я молиться буду. Не хочу я замуж за варвара тёмного, страшного. Зачем я столько книг прочитала?

– Затем и прочитала. Кто зажигает светильник и ставит его под кровать? Но зажжённый на горе его видят все! Придёт время, и уйдёшь ты в затвор. Но сейчас, доченька, крест твой – это нести свет веры христовой в северную страну, и засияет он в веках истиной Христовой до облаков и выше. Я это ещё Никифору предрекал.

– Так Никифор Фока мой отец?

– Да. Только об этом никому знать не надо. Согрешил Никифор с твоей матерью. В беззакониях зачата ты, и в грехах родила тебя мать твоя, пусть и в Багряном зале.

Он посмотрел на Феофанию, та смутилась и покраснела.

– Никифор будет святым, ибо принял смерть мученическую, а ты и твоя мать никогда. И это тоже надо принять со смирением.

– Я принимаю.

Анна стала грустная. Она посмотрела в окно на голубой Босфор.

– Киев… Это где-то далеко на севере. Оттуда прилетает холодный ветер. Там, наверное, холодно и всегда лежит снег.

– Всё в руках Божьих, доченька. Господь всё управит. Понадейся на него и не впадай в уныние. Всё будет хорошо. Благословляю тебя на брак сей.

Афанасий улыбался, а по лицу его текли слёзы. Анна заплакала, и, глядя на неё, заплакала Феофания.

Катерга выходила из гавани Софии в Пропонтиду, разворачиваясь на север, в Босфор. Феофания смотрела ей вслед. Она уже не плакала. Ей почему-то вспомнился день коронации Никифора, когда он пришёл к ней уже василевсом, и она сообщила ему, что Анна – его дочь. Какое тогда у него было удивлённое лицо. Феофания улыбнулась. Чему он удивлялся? Если мужчина спит с женщиной, у той могут появиться дети. И бегство в Азию на войну не поможет. А теперь катерга уносит эту дочь навсегда от неё. Господи! Убереги её от всех напастей! И пошли мне, Господи, утешение.

Феофания горько разрыдалась.

Солнце весело сияло в голубом небе и растекалось по зелёно-синим волнам моря. В Херсонесе звонницы звонили радостно.

Катерга махала вёслами, как крыльями, маневрировала, подбираясь к причалу Херсонеса в золотой ауре.

Князь Владимир наблюдал за ней и думал: «Какая она, царевна греческая?»

Впрочем, это было не важно. Пусть она будет горбатая, кривая на один глаз и хромоногая. Всё равно он на ней женится. Вся Европа задохнётся от зависти! Никому греки не выдают замуж своих порфирородных принцесс! А за него отдали! Попросил хорошо, и – отдали.

И с верой надо всё одно было что-то решать. Единая вера сплачивает землю. Пробовал он всех богов всех племён свезти на одно капище в Киеве. Не помогло. Каждый молился своему богу, чужому не хотел. А вера должна быть общая.

И какую веру надо было принять? Понятно, что не иудейскую. Отец разбил хазар. А принимать веру побеждённого врага как-то не хотелось. Видел он и веру арабов на берегах Итиля у булгар. Заходил к ним в мечеть. Ему не понравилось. Им тоже. Там надо обувь снимать при входе, а он зашёл, как был, в сапогах к молящимся. Смотрели на него недовольно, если не сказать враждебно. У булгар вон какие сапоги широкие, снимаются легко. А у русов сапоги другие, узкие, их так легко не снимешь. Да и вино их бог запрещает пить. А почему? После удачного похода (а после неудачного – тем более) или после хорошо сделанной работы, почему бы не выпить чарку мёда или греческого вина? Не каждый день, конечно, как это делают некоторые греки (тот же отец Анны – василевс Роман) или некоторые там, на Западе, опиваются пивом, а так, иногда. Труженик он не пьёт, он пирует. Не грех и на свадьбе выпить, и на похоронах. А тут полный запрет. Тогда лучше Христос. Только вот не понятно. У греков и немцев вроде как один Бог, а служат ему чуть по-разному. К службе немцев как-то душа не лежит. А вот служба Богу у греков как-то теплее. Может быть, потому, что они южане? И лучше, когда тебя просят принять их веру, а не когда ты сам набиваешься. А ещё у греков самая могучая страна. Глупо с ними рядом не встать.

Анна вглядывалась в толпу на берегу, пытаясь угадать своего будущего мужа. Да вот же он! В красной шапке, в красном плаще, сильный, уверенный в себе мужчина, привыкший побеждать. Видно, что воин, хотя никакого оружия при нём не было. Интересно, а какого цвета у него глаза. У Анны сладко защемило сердце. Похоже, она в него влюбится. Он так похож на брата Василия, только у брата борода чёрная, а у архонта росов светло-русая.

Владимир тоже угадал госпожу среди служанок. Издалека вроде ничего. По крайней мере, не хромая и не горбатая.

Катерга причалила к берегу. С борта скинули сходни, постелили на них ковры. Греческая принцесса в сопровождении служанок и воинов охраны сошла на землю Херсонеса.