скачать книгу бесплатно
– Да твою ж мать! – шиплю сквозь зубы. Отец тут же реагирует:
– Что такое?
Мне не хочется давать папе очередной повод для недовольства ситуацией, но выбора нет.
– Руслан трубку не берет.
– Олень.
Я звоню Ветрову всю оставшуюся дорогу до приемного отделения детской больницы, но все мои усилия тщетны. На сообщения он тоже не отвечает, они попросту остаются непрочитанными. Сашка начинает хныкать, и мне приходится убрать телефон, чтобы освободить руки и успокоить малыша.
Приложив ладонь к маленькому лобику, убеждаюсь, что жар до сих пор есть, но хотя бы не усиливается. Это мало успокаивает меня, но помогает держать себя в руках и не скатываться в панику. Правда, глаза все равно жжет от соленой влаги.
Когда машина занимает свободное место на парковке перед дверями приемного отделения и мотор глохнет, папа оборачивается и сухо бросает:
– Ни слова. Говорить буду я. Как только вами начнут заниматься, поеду искать твоего благоверного.
– И где ты будешь его искать? – спрашиваю, чудом подавив всхлип, потому что горло словно тисками сжимает.
– Это не твоя забота, Ксюша.
В приемном отделении царит суматоха, то и дело слышится детский плач. Мелькают испуганные лица родителей и сосредоточенные – врачей. Отец твердым шагом идет к окошку регистратуры и отрывисто выдает сухие факты:
– Младенец, вчера выписали из роддома. Сильный жар. Скорая сделала укол, но температура поднялась снова.
– Он еще кашляет, – слабо пискнув, испуганно смотрю на папу. Он хмурится, но дублирует эту фразу девушке, которая отвечает за прием новых пациентов.
– Документы.
– Документы сейчас привезет отец.
– Не положено без… – заученно начинает отвечать девушка, но папа хлопает ладонью по стойке и гремит на весь коридор:
– Вы это перепуганным мамочкам рассказывайте. У ребенка сильный жар, требуется врачебная помощь. Документы будут позже.
– Я вам еще раз повторяю… – заводит свою песню собеседница отца, но он снова не дает ей договорить:
– Если сейчас же вы не начнете выполнять свою работы, завтра на столе заведующего окажется моя претензия с обвинением в отказе…
– Ой, пишите, что хотите, – машет рукой девушка и вглядывается в монитор компьютера, натянув маску безразличия. – Документы необходимы, чтобы оформить…
– Срать мне на ваши уставы и положения! – папа гаркнул так, что у меня в ушах закладывает. – Пишите расписку, что отказываете нам в приеме.
– Я? – испуганно смотрит на него цербер-регистраторша.
– Или зовите медперсонал, – улыбаясь, добавляет папа.
Девица хмурится, что-то бурчит себе под нос, но к телефону руку все же тянет. Я отхожу от окошка регистрации и устало опускаюсь на жесткую скамью для посетителей. Мне не верится, что удалось избежать долгих споров по поводу отсутствующих документов. До последнего опасаюсь, что папин выпад про расписку улетит в молоко, но уже спустя несколько минут к нам подходит медсестра и уводит в кабинет для осмотра грудничков.
Отец следует за нами по пятам. За руку здоровается с доктором, сидящим за столом в кабинете, и сразу кладет перед ним две пятитысячные купюры.
– Делайте анализы, кладите в палату. Документы будут в самое ближайшее время.
Врач хмурится, медсестра хмыкает, но продолжает заниматься Сашкой. Ребенок спокойно лежит у меня на руках, пока немолодая уже женщина ловко надевает для него пакетик для сбора мочи, а после колет палец для анализа крови.
Не говоря больше ни слова, папа покидает кабинет, и я остаюсь наедине с незнакомыми мне людьми, которые, впрочем, не выказывают какой-то неприязни. От запаха спирта и хлорки чуть ломит виски, яркое освещение режет по глазам, но я окончательно успокаиваюсь, понимая: здесь нам помогут.
Врач задает вопросы и я честно отвечаю на все. Признаюсь, что ребенок не мой, что его мать умерла при родах. Рассказываю про визит медсестры, описываю симптомы.
Медперсонал не выглядит удивленным. Видимо, на своем веку повидали уже самые разные ситуации. Но, когда врач выписывает Сашке укол и капельницу, он все же позволяет себе выдать предупреждение:
– Если к утру отец ребенка не привезет документы, мы будем вынуждены позвонить в полицию и вызвать органы опеки, Ксения Владимировна.
– Я понимаю, – киваю, выдав измученную улыбку. – Меня положат вместе с Сашей?
– Пока да, – сухо отвечает врач, не отрываясь от записей.
– У вас смесь с собой? – уточняет медсестра. Получив в ответ мой кивок, улыбается: – Я покажу вам, где взять воду для ее приготовления. Идемте. Василий Николаевич, в какую палату?
– А это у Ксении Владимировны нужно спрашивать, – смотрит на меня мужчина. – Общая или платная?
Я задумываюсь на несколько секунд и понимаю, что в общей палате вряд ли получится избежать неудобные вопросы.
– Сколько платить?
– Тысяча семьсот в сутки. Телевизор, холодильник, чайник, – рапортует медсестра.
– Давайте платную, – соглашаюсь, прикинув, что денег в кошельке точно хватит на пару суток.
Медсестра проводит меня по ярко освещенному коридору к лестнице, и мы поднимаемся на третий этаж. Сашка сонно хлопает глазками, но упорно отказывается засыпать, иногда пугая меня сухим кашлем.
В стационаре для грудничков уже выключен верхний свет. Коридоры пусты, лишь вдали мелькает форма санитарки, которая тихо позвякивает какими-то склянками. Из одной палаты доносится детский плач, на него тут же откликается другой ребенок.
Медсестра останавливается у двери в небольшом тупике и звенит ключами. Пропускает меня внутрь, щелкает светом.
Палата одноместная, чистая, хоть и с убитым ремонтом. На узкой односпальной кровати с тонким матрасом лежит подушка и стопка постельного белья. У окна с жалюзи стоит потрепанная жизнью детская кроватка, рядом – пеленальный столик и тумбочка с электрическим чайником на ней . В углу палаты разместился холодильник, на стене напротив кровати висит телевизор.
– Ужин вы пропустили, поэтому можно взять что-нибудь в буфете на первом этаже, он работает до десяти, – оповещает меня медсестра. – Только предупредите кого-нибудь, что уходите. И сильно не задерживайтесь. Купили, что нужно и сразу сюда. Завтрак вам принесут. Вода для смеси, – она пошире распахивает дверь, выглядывает в коридор и указывает куда-то, – вон там, в кулере. Все, располагайтесь.
– Спасибо.
Выдыхаю с облегчением, когда за спиной с тихим щелчком закрывается дверь. Бросаю сумку на кровать и кладу Сашу в кроватку. Следующие полчаса занимаюсь разбором вещей и кормлением малыша. В буфет не иду, вместо этого отправляю туда пойманную в коридоре санитарку. Она за небольшую плату соглашается принести мне воду и что-нибудь перекусить.
Санитарка возвращается через двадцать минут, когда я уже заканчиваю кормить Сашу и жду медсестру с капельницей. Ставит бутылку с водой на тумбу, кладет рядом со мной пластиковый одноразовый контейнер с салатом и какой-то пирожок, а затем оповещает:
– На входе в стационар тебя муж ждет. Иди, я присмотрю за малышом, а то он такой напуганный. Не дай бог удар хватит, мужики нынче слабые пошли…
Последнюю фразу я почти не слышу, потому что вылетаю из палаты и несусь по коридору с острым желанием убивать.
13
– Где ты был, Ветров?! – срывается с моих губ возглас, как только я нахожу глазами высокую фигуру у окна на площадке с лифтами.
Руслан оборачивается и смотрит на меня пустым взглядом, в котором мелькает отголосок вины. Опускает голову и молчит, пока я приближаюсь к нему и встаю напротив.
Секунда. Другая. Третья.
Судорожный вздох и тихий вопрос:
– Как Саша?
Ругательства, которые мне сейчас хочется обрушить на голову Руслана, застревают на полпути. Ветров выглядит абсолютно потерянным и напуганным. Я никогда еще не видела его в таком состоянии.
– Ждем медсестру, чтобы поставили капельницу. Сейчас с ним санитарка, поэтому времени на долгие беседы нет. Где. Ты. Был? – чеканю вопрос, и от каждого слова он будто вздрагивает.
Только сейчас поднимает голову и смотрит мне в глаза. С невысказанным вопросом во взгляде, словно пытается что-то понять, уцепить в моем облике.
– Я отвез документы в поликлинику, потом заехал к матери. В прошлый раз мы сильно поругались, хотел помириться. Поставил телефон на зарядку и слушал нотации о том, как просрал свою жизнь. Такое тебя устраивает?
Я удивленно хлопаю глазами. Заехал к матери? И она не сказала ему, что я звонила и писала ей?
– Я же… Я же пыталась ей дозвониться. Писала! Она прочитала мои сообщения и даже не ответила!
Дыхание снова срывается, легкие обжигает от нехватки воздуха. Вопросы, которые я давно уже хочу задать Руслану, начинают разрывать мне голову, и это мешает сосредоточиться. Поэтому озвучиваю обезличенное:
– Что происходит, Руслан?
– Я не знаю, почему она ничего мне не сказала. Видимо, была слишком занята выполнением родительского плана по нравоучениям, – с сарказмом откликается Ветров, пожимая плечами. – Хотя мать прекрасно знает, что я уже давно сам себя сожрал.
– Я не об этом. Забыли про твою маму, к ней вернемся позже. Что за ерунда с документами? – мотаю я головой и делаю шаг вперед, вплотную приблизившись к мужу. И тут же, уловив запах, рассерженно шиплю: – Ты что, пил?!
Руслан сглатывает. Отступает, прислонившись бедрами к узкому краю подоконника, и складывает руки на груди. Защищается от меня. Отгораживается. Он всегда так делал, когда мы спорили или ругались. Выстраивал стену, молчал, копил в себе обиды, а потом обрушивал накопленное на меня. Оглушающим штормом, сбивающим с ног.
Вот только сейчас мне уже плевать на то, что у него там в душе происходит. Сейчас меня оглушают не его переживания, а мои. Я чувствую, что мной пользуются, ощущаю себя инструментом в его руках, и это категорически мне не нравится.
Я нуждаюсь в ответах.
– Мой вопрос не относится к твоей матери, Ветров, – жестко высекаю я. Повторяю уже озвученное, чтобы он понял – я не отступлю. – Объясни мне, что за катавасия с документами. Сейчас же.
– Ксюша…
– Нет. Убери эти успокаивающие нотки из голоса. Отвечай на вопрос.
– Нет никакой катавасии. Я просто перепутал папки, забрал на работу…
– Почему не согласился прислать фото? Медсестра же говорила, что их будет достаточно.
– Потому что у меня садился телефон! – повышает он голос, но, опомнившись, поджимает губы и добавляет уже тише: – Зарядку я тоже оставил дома.
– Ты понимаешь, насколько все это дурно пахнет? – спрашиваю, иронично усмехнувшись.
– На что ты намекаешь?
– О, я не намекаю, Ветров. Я говорю прямо. Ты просишь меня нянчить твоего ребенка от другой женщины и словно намеренно скрываешь любую информацию…
Руслан рывком хватает свой рабочий портфель, который лежит на подоконнике, щелкает застежками и достает красную папку. Очень похожую на ту, что осталась лежать дома, с его графиками и таблицами по работе. Еще один щелчок, когда он расправляется с кнопкой, вырвав ее с мясом из алого пластика. И протягивает мне свидетельство о рождении на имя Ветрова Александра Руслановича.
Ощущаю пальцами гладкость бумаги, когда беру документ в руки. Сразу же смотрю в графу «Отец». Ветров Руслан Георгиевич.
Подписи. Печать. Все, как положено.
– Это мой сын. Я его законный отец. Довольна? – устало спрашивает Руслан. Сухо киваю, возвращая ему свидетельство, и задаю следующий вопрос:
– Вы с… Лидой не были женаты. Как ты доказал отцовство?
– Мы сделали тест ДНК, когда Лида была беременна. И заранее обратились в ЗАГС, чтобы написать совместное заявление, в котором она указывает меня отцом ребенка. Ксюша… – выдыхает он дрогнувшим голосом. – Я действительно перепутал папки.
Мы молчим, глядя друг другу в глаза. Тишину, которая повисла между нами нарушает только гул работающих лифтов и противный скрип от мерцающей над головой лампы. Я нервно потираю вспотевшие ладони и первой прерываю наше с Русланом молчание:
– Я пас, Ветров. Не могу.
– Что не можешь?
– Не могу выполнить данное обещание. Помочь.
– Ксюш…
– Нет, дай мне договорить. Я купилась на твои слезы и спектакль с падением на колени. Действительно вошла в положение и хотела помочь. Но все это для меня слишком. Мне тяжело. Я не выдерживаю. Сначала меня накрыло злостью и я не могла даже взять твоего сына на руки. Потом эта история с документами, от которой я чуть не поседела! Ты хоть представляешь, что я пережила, когда поняла, что у Саши жар, а я даже не знаю, могу ли рассчитывать на помощь медиков? – Делаю паузу и продолжаю смотреть Ветрову в глаза. Вижу, как они начинают блестеть. Руслан держится из последних сил. Ему больно, тяжело, страшно, но меня это больше не должно касаться. Не должно! – Сейчас я иду в палату и забираю свои вещи. С ребенком остаешься ты, Руслан. Ты его отец, ты должен его любить и заботиться о нем, понимаешь? Эта просьба о помощи… Она упрощает тебе жизнь, несомненно, но одновременно ломает психику мне и Саше. Да, он совсем крошечный, да, ничего еще не понимает. Но чувствует! Твой сын чувствует, что рядом с ним человек, которому, по большему счету, плевать на него! Найми няню, отвези ребенка к своей матери, в конце концов! Дай сыну тот уход, который он заслуживает. И прекрати измываться надо мной.
– Ксюша… – Руслан отталкивается от подоконника и подходит ко мне. Его пальцы обхватывают мои дрожащие ладони. Кожу в этих местах начинает покалывать, тело словно отвергает контакт с этим человеком, выдавая не эмоциональную, а физическую реакцию. По эмоциям как раз-таки… Пугающе пусто.
Я пытаюсь вырвать руки, отстраниться, но в который раз проигрываю сильной хватке мужских рук. Замираю. Впиваюсь взглядом в родное до боли лицо. Мы впервые так близко друг другу с момента разрыва, и я теряюсь. Несколько хрупких стен, которые я выстраивала пару часов назад, репетируя этот разговор на кухне, начинают крошиться у основания.
И чувства возвращаются. Теперь горит не только кожа на ладонях, но и грудь. Подступают слезы, которые я стараюсь упорно проглотить. Не хочу показывать, что чувствую, не хочу давать Руслану еще один рычаг воздействия на меня.
– Пожалуйста, – хрипло прошу, отклонив голову назад, чтобы хоть так вырвать сантиметры дистанции. – Хватит, Руслан, отпусти.
– Ксюша. Я уничтожил свою жизнь. Я в аду. У меня, счастливого когда-то человека, не осталось ничего. И сейчас я стараюсь сделать так, чтобы найти в себе силы хотя бы просто существовать. Ради сына. – Руслан произносит все это сбивчиво, шепотом. Сильнее сжимает пальцы и в следующую же секунду отпускает меня, но не отходит. – Няня для новорожденного стоит дорого, у меня просто нет таких денег сейчас. Мама не хочет помогать. Я правда просил, умолял. Именно к ней и пошел в первую очередь. К тебе обратился только потому, что был в отчаянии. Был бы другой выход, хоть какой-нибудь, я бы воспользовался им, потому что понимаю, что не имею права просить о подобном. Месяц, Ксюша. Один месяц, и я исчезну из твоей жизни, клянусь.
14
– Нет.
Мой отказ тяжелым камнем падает между нами. Заставляет наши тела разорвать опасную близость, увеличить дистанцию.
Я быстро делаю несколько шагов назад и повторяю:
– Нет, Руслан.
