скачать книгу бесплатно
Через два дня я написала ему, что подала на развод, и получила в ответ сухое «Ок». Проревела несколько часов, не в силах осознать, что умерла надежда на то, что муж – любимый, драгоценный, такой родной муж, – мне не изменял.
Изменял. И уехал к ней. К той, кто подарит ему ребенка.
Но даже сейчас, вспомнив все это, я не могу найти в своей душе ни капли злорадства. Ненавидела ли я разлучницу? Винила ли ее? Да, господи, конечно да! Но я не желала ей смерти. Даже захлебываясь рыданиями, даже искусав губы в кровь, даже задыхаясь от непрекращающегося потока слез.
Во мне нет жестокости. Я не могу радоваться смерти человека. Маленький человечек остался без матери. А Руслан… Не заслужил подобного.
Так и проворочавшись в кровати до самого рассвета, я встаю и иду на кухню, сварить кофе. Измельчаю зерна в пыль с помощью ручной кофемолки, привезенной из Рима, ставлю на огонь красивую турку, подаренную мамой Ветрова. Довожу до кипения, не сводя взгляда с густой пены, добавляю сахар и дольку апельсина.
Утренний ритуал, который всегда помогает мне взбодриться и настроиться на рабочий лад.
Еще настолько рано, что на улице стоит тишина, лишь изредка проезжают первые автобусы. Я открываю дверь на балкон, сажусь в небольшое садовое кресло, по привычке вскидываю ноги на перила и щурюсь от солнечного блика, отскочившего от окна в соседнем доме.
Прохладно. Грею ладони об кружку с кофе, делаю первый глоток крепкого напитка с легкой кислинкой.
Не знаю, сколько времени я сижу так, бездумно разглядывая улицу и деревья. В голове пусто, глаза пекут от недосыпа.
Вздрагиваю, когда дверь открывается и на балкон выходит Руслан. Он только что из душа, спортивные брюки низко сидят на бедрах, с волос стекает вода. Он не обращает на это внимание, закуривает, щелкая зажигалкой, и хрипло произносит:
– Доброе утро, Ксюш.
Я не смотрю на него. Просто киваю, уткнувшись взглядом в почти пустую чашку с кофе. Разглядываю прожилки на дольке апельсина, словно это единственное, что мне сейчас интересно.
Но я чувствую, что Руслан не отводит от меня взгляда. Смотрит пристально, осязаемо. Он стоит слева, прислонившись бедрами к перилам балкона. И мне кажется, что я могу в точности описать маршрут его глаз по моему телу.
– Мне пора собираться на работу, – вновь нарушает молчание он, с шумом выдохнув струю дыма. – Сегодня придет медсестра, помнишь?
Снова киваю. Губы сохнут, и я нервно их облизываю. А потом вспоминаю вчерашнюю реакцию Руслана и уточняю:
– Уверен, что хочешь оставить меня наедине со своим сыном?
Ветров молчит. Я, наконец, собираюсь с силами и поднимаю голову. Руслан пристально смотрит на меня. Изучающе.
– Да, – после короткой заминки отвечает, затягиваясь сигаретой.
– А мне так не кажется.
– О чем ты? – хмурится он.
– Вчера ты бросился к кроватке проверять ребенка, словно… словно… – я втягиваю носом воздух. Легкие жжет от нехватки кислорода. – Словно подумал… допустил мысль, что я могу ему навредить.
– Да, – коротко отвечает Руслан. И кивает. Кивает!
От возмущения перед глазами начинают мелькать круги. Грудь сдавливает стальным обручем обиды.
– Серьезно, Руслан? Ты действительно…
– Вчера я испугался. Сегодня… Я доверяю тебе. – Он тушит сигарету о перила и оглядывается в поисках пепельницы. – А где…
– Я ее выбросила, – холодно отвечаю, встав и первой покинув балкон. Уже на выходе из кухни Ветров догоняет меня и хватает за руку:
– Ксюш… Прошу, только не сейчас!
– Что не сейчас? – голос звенит от негодования.
– Ты обещала помочь, – давит он. Мы смотрим друг другу в глаза несколько долгих мгновений. Карие глаза мужа почти черные из-за расширенных зрачков. Я опускаю голову, секунд десять разглядываю его пальцы на своем запястье и хмурюсь:
– Отпусти.
Он послушно отдергивает руку. Как мальчишка, пойманный за проступком, прячет ее за спину. И снова тихо произносит:
– Ты обещала.
– Я помню, Ветров. И в отличие от тебя, свои обещания я не нарушаю. Собирайся на работу и не дергайся, ничего с твоим сыном не случится. Я не такая сука, как тебе хотелось бы обо мне думать.
– Ксюш, – хрипит он мне в спину, но я безэмоционально бросаю:
– До вечера.
И прячусь за дверью своей спальни за секунду до того, как по щекам начинают струиться слезы.
7
Из комнаты я выхожу только после того, как за Русланом закрывается входная дверь. Несколько минут стою в коридоре, прислушиваясь к тишине и чувствую… пустоту. Будто в один миг квартира превращается в нежилое помещение, лишенное человеческого тепла и уюта.
Это мне уже знакомо. Именно пустоту я ощущаю последний месяц. Музыка и гул телевизора не спасают, безликие голоса не делают эти стены родными. Словно каждый раз, когда я переступаю порог своей квартиры, оказываюсь в изнанке мира, где нет никого, кроме меня.
Сейчас, после утренних событий, я понимаю, насколько опрометчиво поступила, согласившись на помощь Руслану. Дура. Мне больно видеть его. Больно слышать когда-то родной и любимый голос. Даже аромат его геля для душа полосует по рецепторам, как острый нож, вызывая физический дискомфорт.
Рядом с Русланом мне больно дышать.
Я заглядываю в зал, где царит полумрак. Шторы плотно задернуты, летнее солнце не может проникнуть в квартиру. Сын Руслана спит, повернув головку в сторону двери. Я даже вижу, как подрагивают длинные изогнутые реснички.
Тряхнув головой, захожу и забираю использованный подгузник и две бутылочки из-под смеси. Иду на кухню. Подгузник – в мусорное ведро, бутылочки – помыть и прокипятить. Затем быстро сооружаю легкий завтрак, действуя на автомате. И прихожу в себя только когда звонит мой телефон.
– Алло, – принимаю вызов от Ани. Зажав телефон плечом, ставлю тарелку с яичницей на стол и берусь за вилку.
– Ну как ты там? – слышу голос подруги, который смазывает шум транспорта и людских разговоров. – Не передумала?
– Нет, не передумала. Хоть и сомневаюсь в том, насколько правильно поступила, – признаюсь в мыслях, что не покидают мою голову последние полчаса.
– Никогда не поздно переиграть.
– Они уже здесь. Вернее, ребенок со мной, а Руслан уехал на работу.
– Ксюш, пощади свои нервы и отправь его к свекрови. Ты же мучаешь себя, я по голосу слышу, что еле держишься.
Вместо ответа я качаю головой, пусть подруга меня сейчас и не видит. Аня приглушенно ругается на светофор и вновь взывает к моему разуму:
– Между вами все закончилось. Ты не обязана ему помогать, Ксюш. Теперь он сам по себе и его проблемы – это его проблемы.
– Я не могу просто отвернуться от человека, которым дорожила несколько лет. Это не выключается нажатием кнопки, понимаешь?
– Скажи мне вот что… Ты помогаешь, потому что жалеешь бывшего муженька или потому что до сих пор испытываешь к нему чувства?
Я не знаю, что ответить. Открываю рот и теряюсь. Жаль ли мне Руслана? Да, конечно. Люблю ли я его?
Тоже да.
Я не сомневалась, подавая на развод. Понимала, что предательство не прощу. Да и, черт возьми, ему и не требовалось мое прощение, верно? Он просто приехал и забрал вещи. Не говоря ни слова, не пытаясь объясниться, не сопротивляясь моему решению.
Поэтому да, я до сих пор люблю этого человека. И эта любовь причиняет мне нечеловеческую боль, выворачивая наизнанку.
Но я не питаю надежд, что моя помощь Руслану вернет нашу семью.
Пытаясь вычленить из этой мысленной каши хоть какой-то приличный ответ, я вздрагиваю, когда слышу пока еще тихий детский плач.
– Проснулся. Ань, мне нужно идти, – сообщаю подруге. – Вечером созвонимся.
– Угу, – отвечает она и кладет трубку, но я понимаю, что потом она повторит свой вопрос еще раз.
Оставив завтрак нетронутым, я иду в зал и приближаюсь к кроватке. Плач становится громче и требовательнее, младенец дергает ручками и ножками, краснеет и морщится. А меня словно парализовало.
Нужно взять его на руки.
Успокоить.
Покормить.
В голове выстраивается четкий алгоритм действий. У меня есть опыт, разница с младшим братом почти четырнадцать лет. Я помогала маме и знаю, как вести себя с новорожденными, но…
Тело отказывается слушаться. Я сжимаю и разжимаю кулаки, пальцы при этом ощутимо дрожат. Черт, да каждую мышцу сотрясает внутренняя дрожь.
В груди – холодно.
Сын Руслана начинает вопить еще требовательнее. Я знаю, что сейчас он ничего не понимает, даже толком не видит меня, но на мгновение мне кажется, что орущий ребенок тянет руки ко мне.
В груди – пустыня.
Я не испытываю никаких эмоций. Меня не раздражает плач, мне не жаль его источник, я не хочу брать ребенка на руки, чтобы побыстрее вернуть тишину.
В груди – вакуум.
Растерянно моргаю, когда до меня доходит, что все это время я не дышала. Пожалуй, камень подвижнее и живее, чем я в этот момент.
Я тяну руки к младенцу и… сжимаю похолодевшими пальцами бортик кроватки. Срабатывает маятник, колыбель начинает чуть покачиваться. А во мне вспыхивает желание дернуть эту чертову кроватку на себя и вышвырнуть ее за дверь квартиры.
В груди – адское пламя.
Меня опять трясет, только теперь от ненависти. В первую очередь – к самой себе. Усилием воли я разжимаю пальцы и пячусь, пячусь, пячусь… Пока спина не проваливается в дверной проем, и я не оказываюсь в коридоре. Зажмуриваюсь, трясу головой, стараюсь привести себя в чувство, но перед глазами встает алая пелена.
С грохотом захлопываю дверь. Детский плач становится приглушеннее. Я снова могу дышать, красное зарево гаснет, перед глазами постепенно появляется цветное стекло межкомнатной двери.
А потом сын Руслана начинает орать во всю мощь своих маленьких легких, а через мгновение к оглушающему плачу присоединяется трель домофона.
8
– Вы чего такая испуганная? – удивленно смотрит на меня патронажная медсестра, когда выходит из лифта. Я пошире открываю дверь, и на лестничную площадку вылетают звуки отчаянного детского ора. Женщина лишь понимающе кивает и заходит в квартиру. – Первый ребенок? Ничего, скоро с первого писка будете понимать, чего ваше дите от вас хочет.
Я не отвечаю. В горле стоит комок из сдавленных рыданий, но я понимаю, что реветь перед незнакомой женщиной – дурацкая затея. Пока медсестра моет руки, я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, старательно игнорируя плач ребенка и пытаясь успокоиться.
– Пойдемте, посмотрим, в чем причина этих возмущений, – с теплой улыбкой произносит моя спасительница, как только вытирает полотенцем руки. Я, махнув рукой в сторону зала, плетусь за ней. – Я Ольга Владимировна, работаю с педиатром, на учете у которого вы с малышом будете стоять. Выписка была вчера?
– Да.
Кажется, женщину не смущает моя неразговорчивость. С любопытством осматривая комнату, она приближается к кроватке и берет сына Руслана на руки. Тот всхлипывает, машет ручками и причмокивает губами. Ольга Владимировна сует ему соску, и ребенок начинает активно ее сосать, а через несколько секунд выплевывает и опять разражается криком.
– Давно кушали?
– Не знаю. Да.
– Давайте я быстренько его гляну, а потом займусь документами. Кормите грудью?
– Нет, смесью.
Тень осуждения мелькает на лице женщины, но она быстро берет себя в руки. Вновь улыбается:
– Готовьте смесь и чистый подгузник, а то мы скоро оглохнем.
Я на автомате достаю подгузник из надорванной пачки и кладу его на журнальный столик, который Руслан отодвинул к стене. Иду на кухню, прихватив с собой банку со смесью, отмеряю нужное количество ложек, чуть подогреваю воду в чайнике. Память подкидывает жест, которым мама всегда проверяла воду для брата.
Выливаю несколько капель на запястье. Вроде теплая.
Когда я возвращаюсь в зал, Ольга Валерьевна уже осматривает ребенка, положив его на диван поверх тонкой пеленки. Правда, я не представляю, как можно сосредоточиться на осмотре, когда пациент орет чуть ли не благим матом и активно дергает всеми конечностями.
– Сколько по Апгару? – спрашивает меня медсестра, разглядывая родничок на головке, покрытой мелким пушком.
– Не помню. Он недоношенный.
– Да? – удивляется медсестра. – А такой крепенький, так и не скажешь. Ничего, сейчас откормите и устанете на руках его таскать. Горластый парень, этот своего не упустит.
Она быстро делает какие-то пометки в тетради, которую достает из своей сумки. Я же продолжаю стоять столбом в центре зала, до побелевших костяшек сжимая пластик бутылочки со смесью. В висках начинает стучать молотками, наваливается усталость и апатия. С равнодушием наблюдаю за тем, как Ольга Владимировная с ловкостью натягивает на ребенка подгузник и бодик, умудряясь периодически подсовывать младенцу соску, вылетающую из его рта каждые десять секунд.
– Все, садитесь, кормите, – старается ободрить она меня своей улыбкой, но у меня нет сил ей ответить, и я только киваю. Чувствуя, как холодеет в груди, опускаюсь на диван и принимаю младенца из рук медсестры. Не смотрю на него, не пытаюсь успокоить. Просто сдираю колпачок с бутылочки и сую ее ребенку.
От повисшей в комнате тишине хочется заплакать.
Облегчение.
