скачать книгу бесплатно
Небесная Летопись
Анастасия Олеговна Максимова
Действие происходит зимой 2024 года. Героиня – студентка художественной академии, пишущая о путешествии в Таиланд своему знакомому, в которого влюблена. Через заметки девушка хочет подарить лучшее, что у неё есть – способность видеть и описывать Красоту. Таиланд раскрывается через воображение художницы. Она ищет сказочные мотивы в повседневности тайцев, рассматривает их жизнь с необычных ракурсов, переплетает реальность с собственным, живущим в недописанных книгах миром. Чем глубже героиня погружается в полуфантастический Таиланд, тем яснее, что её попытки добиться отклика от адресата тщетны. Но потеря ли это? Может, что-то новое откроется героине в конце пути?
Анастасия Максимова
Небесная Летопись
Путешествие начинается
Путешествие начинается, когда ожидание выезда щекочет затылок. Когда прикидываешь, что возьмёшь с собой. Когда появляется летучесть в ногах.
Я просыпаюсь. Рыжая снежная буря глотает мир. Синеватые клочья неба пропадают и вспыхивают. Гигантское облачное тело проползает над городом и с ласковым звериным любопытством заглядывает вниз. Рыжий мрак фонарей танцует со снегом, с голыми деревцами, с ошарашенными автобусами. Вот в небе прорывается чистая полоса. Разлепляет глаза солнце у горизонта. Отчаянное… Ничего-то оно не боится.
Начало путешествия прячется в сладковатом и будоражащем, электрически-колком “пред” в слове “предвосхищение”.
Я в родном городе.
Вот бы тебе его показать.
.
У меня есть летопись. Коллекция – по дням – засушенных лоскутов неба. Сколько ни живу свете, вспоминаю каждый день заново и заново поражаюсь: какое же небо красивое. Я чувствую, как его красота связывает нас всех. Даже тех, кому друг до друга вроде бы нет дела.
Знаешь, а я умею маячить ладонями. Этакая морзянка. Вот сейчас я уеду далеко-далеко и буду с тобой ладонями разворачивать. Как здорово, что жизнь подарила умение зажигать руки. Подарила потребность дарить.
16.01.2024
Поезд стоит минут пять. Заметённый, забытый, уснувший кусочек мира. Мрак колется сухостоем. Он бесфактурный, чёрный, почти ничто. Горизонт – чиркнули фонарями над автострадой.
Из окна вагона – деревья. Я не вижу их лица. Вижу только силуэты, тонкие, перепуганные, ёжащиеся под снегопадом. Они врастают в сугробы, вывернутые темнотой наизнанку. А за кружевом этих ветвеплетущихся силуэтов течёт промёрзло-тоскливая ледяная марля. Кое-где её рыжим обольёт фонарь.
Дома тоже ёжатся. Насупливают крылья крыш. Тёмноокие. Темнооконные. Ветер, ошалевший от холода, босоногий, пытается по крышам до небес разбежаться – но только вспахивает молодые сугробы, занавесями распыляет их вниз. Мне хорошо вместе с янтарно-синей тишиной этих мест.
Поезд трогается, погромыхивая. Мир, выформовываясь из ночного неба, проносится в окне, как наспех придуманный сон. Рыжие глаз леса подмигивает темноте.
Знаешь, я вроде куда-то откуда-то еду, а дом у меня везде. Даже в самом сердце самого холодного сугроба на самой заброшенной в мире железнодорожной станции.
17.01.2024
Утро с трудом просыпается. Чернота. Кое-где её прорывает маленький ветерок-дух – он сам по себе невидимый, но весь извалялся в снегу, и теперь его можно обнаружить.
Деревенька расстелилась огнями. Я не знаю её по имени, но узнаю. Каждый раз, когда поезд здесь проезжает, мне тепло смотреть на её бесстрашные окошки среди пустоты.
Вокзал. Снег тут – главный встречающий, страшный любитель вальса. Проводники курят перед вагонами. На равном расстоянии друг от друга, в одинаковой форме, одинаково сложа вспыхнувшие алым руки – похожи на ожившие тотемные столбы. Они комично-загадочны. Они осознают сказочное таинство своего проводничества.
И небо синеет от их загоревшихся рук. Глядит на нас, непутёвых. На меня, на мою сонную маму и бессонную мышь. И – как в первый раз – проспект-арка-двор. Господи. Такие же, как до моего отъезда.
.
Ритмы подоконника. Кактус-свечка-кактус-свечка-кактус. Загинантус! Не знаю, как на самом деле это растение называется, но зовут его Загинантус. Иногда мама вспоминает, его надо поливать.
.
По снегу цвета слоновой кости чёрнопуховичные люди куда-то идут.
И как будто они не настоящие. Как будто кто-то придумал про них историю и нарисовал. Чёрной гелевой ручкой. По бумаге цвета слоновой кости.
.
Колокольня в Кремле. Помню, как поднимали часы и купол.
Знала бы, как пользоваться своей летучестью, в один прыжок оказалась бы на парапете около её шпиля. Мы как раз на одинаковой высоте.
.
Небо прорывает облака солнечным глазом. Мне чудится, словно родной город был разрушен и вырос назад – сам, из земли. Путешествие допускает такие события, которые все отчего-то условились считать невозможными. Мир течёт пластилином, разогретым в руках.
А я – бродяжка, озирающаяся с изумлением новорожденного. Крошечная искрящаяся точка, любопытная, звенящая, с собственной окраской.
.
Москва – дома-граффити-трубы-храмы. Меня как будто везут в детство. Тогда дорога в Москву становится почти чудом.
.
Окидывая взглядом многоглазые новостройки, смотри в одно какое-то окно. Увидь душу окна. Увидь душу человека, живущего за ним. Тогда эта исполинская кирпичная ракушка перестанет пугать.
А дорога ныряет в низкий пролесок. Бедненький, худосочный, неприкаянный. Почти двуцветный. Долго сюда не вернутся лешие и их друзья. А вот Солнце сюда преданно возвращается, и в деревцах зажигается слабая, всепобеждающая улыбка.
.
Знаете, все мы немножко лошади… Ведь только лошади летают вдохновенно.
.
Скоро небо
возьмёт меня на руки -
и подбросит.
Скоро
нить
между мной и местом, где я родилась,
натянется тонко-тонко -
далеко поскольку -
и от страшного натяжения зазвучит.
Перелёт туда
Ждём взлёта. Темнота самолётного врутреннего пространства – уже выключили всё освещение. Теперь только гул.
Говорят, с любимыми всегда прощаются на хорошей ноте. Чтобы, если вы не увидитесь больше, не о чем было жалеть. Так и я сейчас с землёй прощаюсь. А жизнь хрупкая, как на ладошке бабочка – с крыльями цвета ночного неба.
Обещаю – всё сделаю, чтобы отблагодарить. Не постыжусь душу вывернуть наизнанку. Не поскуплюсь на неё. Не струшу. Мне бы только время.
.
Гудение. Оно не только слышно, оно становится вместо воздуха.
С экранов, подключенных к камерам снаружи, мне в душу заглядывает космическая пустота. Гляжу на неё. Прошу сохранить мне жизнь и немного зябну.
Разгон.
Горизонт ведёт вкось, как пьяного. Оступившись вдруг, он чуть не теряет равновесие.
Всё.
Теперь все мы в ладонях неба. Только ему решать, вернуть нас земле или нет.
.
До смешного крошечные, камеры пытаются на до смешного крошечных экранах показать землю под самолётным брюхом. Ночь раскрывает крылья. Баюкает города. Качает неспокойную гладь небо-моря.
Кажется, за телом этой темноты ничего не разглядеть. А я всё же чувствую. Земля, огромная и усталая. Немного простывшая, но неунывающая, бесконечно нежная, всепрощающая, красивая до безумия. Её красота прорубает мне грудь насквозь. Даже в темноте – лишь слегка блеснув узором дремлющего города, она уже всемогуща.
Почему судьба свела здесь именно нас? Почему именно нам выпало вместе дышать этим драгоценным, запасённым на время полёта воздухом? Почему именно мы можем вместе долететь или вместе разбиться? Наутилус. «Дыхание». «Одинокая птица». «Будем друг друга любить»… Подводно-поднебесный Ноев ковчег самолёта.
В проходе между кресел разгорается чуть не драка. Вокруг то и дело подскакивают с мест. Турбулентность. Турбулентность. Турбулентность. То загорается, то гаснет табло застёгнутого ремня.
Как мы, неразумные, можем ссориться, даже когда под нами пропасть вместо земли?
А я люблю всех. И скандалящих и примирителей, и равнодушных, и сострадающих, и голодных до зрелищ. Потому что мы завтра все на одном ковчеге вернёмся в жизнь.
18.01.2024
Вдруг появляются утро и аэропорт. Где-то за его белыми перекрытиями нас ждёт арендодатель машины. И мы с родителями почти бежим, точно на страшный суд опоздать боимся. И все вокруг тоже боятся. Страшный суд – это паспортный контроль.
Тут воздух тяжелее и белее, чем там, откуда мы взялись. У него свой запах. Я его помню по прошлогоднему Дели – пряно, деревянно, и как будто всё время дымка перед глазами, какая бывает спросонок.
Аэропорт бел, металлически блескуч и многоярусен. Из-за перекрытий не доглядеться до неба. Я ищу его. Тяну шею, как птица с переломанными крыльями, отчаянно хочу поздороваться как положено. Паспорта-отпечатки пальцев-такси-паспорта.
.
От суеты я немного слепну. А день жаркий, как бредовое сновидение, белёсый, дурной на голову. Всё присматриваюсь, что бы тебе показать этакое.
Ищу.
Это трудно, точно я собираю в высокой траве осколки стеклянной вазы. Собираю и знаю, что всех не найду. Вазы как будто не выйдет. Так пусть, найдя какую-то часть осколков, я скрошу их в летучую пыль и подброшу в закат – чтоб, бесформенная, бессмертная, эта пыль загорелась всеми цветами неба. Думаю, хорошая выйдет ваза.
.
Маленькие золотые Будды смеются на обочине, встречая нас. Флажки на домах. Бешеные расцветки фур и мопедов. Мозаики. Вывески такие яркие, что глаза с ума сойдут.
.
Тряпичная мышка Тиу – это мой талисман. Ниточка к детству. Знакомься, если не знаешь моих путевых заметок про Индию.
.
Человек идёт по рисовому полю, изящный, беспечный и невесомый, как цапля. Широкополая шляпа. Малиновая. Рубаха пляшет на жарком ветру. Грабли на плече задорно уставились в небо. Под ногами – вынашивающая рис белая вода.
.
Солнце близится к косматой земной спине. Пространство становится мягче, прозрачней, легче. Лес приходит, деревья, совсем не как у нас. Витиевато корявые. Роскошные. Светлая древесина, тёмная листва; запутались гривами в вечереющем небе. Как здорово на какое-нибудь вскарабкаться: сидеть бы, болтать ногами и напевать.
Белым нафантазированным осколочком, на вершине словно из ниоткуда выросшего холма – замок? Резиденция? Одно из таких строений, которые как будто живые. Они появляются на свет так же, как трава растёт.
.
Кажется, лоскуток берега, с которого начинается здешнее море, мне снился. Счастливо и грустно от узнавания. От того, что место материально, развоплощается материя моего сна – а там жили хорошие люди.
Я выхожу в тяжёлый цветущий ветер. Волны – фетровым шорохом. Деревья ветвят по небу узорную тайнопись. Лиловая влага. Стрекотание. Лес – бесшабашный весёлый мудрец, вечно старый и вечно ребёнок.
Наконец я по-настоящему здесь.
.
Хозяин отеля дарит нам стакан рубинового сока. Как будто кровь неба. Закатными и рассветными часами на горизонте образуется надрез – тогда её и удаётся нацедить немножко. Эту кровь нельзя пить самим, можно только дарить проезжим.
.
И вот сверчки отпевают день. Под фонариком греется незнакомая ящерка. Нам хорошо вдвоём. Мы слушаем, как по засыпающему миру течёт тишина.
19.01.2024
Мир пронизан беловатым солнцем. Деревья напротив окна распустили по небу ветки, как человек от избытка радости руки раскидывает. Изнанка листвы светится красным, в тени свежо голубеет пар, асфальт тепло серебрится. Птицы изредка запускают в воздух напев-другой. Симфония. Прозрачная, невесомая. Знаешь, такая, которая только утром бывает.
.
Здесь по-домашнему отрадно. Я как будто приехала к бабушке на лето, в родную, заповедную, детством зачарованную глушь.
Ещё и кошка приходит. Мы вчера познакомились. Мама сказала, что её зовут Василий. Кошка пронзительно здоровается, я отвечаю: «М-мяа-аэу-у…» Кажется, мы с ней ещё не смогли найти общий язык.
