скачать книгу бесплатно
Нежана пожала плечами и будничным тоном ответила:
– Колдун в тот же миг, как его обнаружили, обернулся сорокой и вылетел в окно.
Послышались разочарованные возгласы. Народ не любил плохих концовок. Каждому хотелось, чтобы зло получило по заслугам.
– Значит, они и в птиц могут обращаться?
– И в животных, и в гадов.
– А узнать их можно только в час перед рассветом?
– Или если случайно застать за колдовством.
– Как же тогда быть? Мы ведь не станем ходить по дворам, как тот волхв. Погонят палками.
– А вот как: эта сила ведь от нечисти, а значит, колдун на капище не сможет зайти! Светлые боги его в круг не пропустят.
Юноши и девушки возбуждённо заговорили разом, посыпались идеи. На лицах их отразился азарт. Будто малые дети, которым запретили что-то взрослые, они в тайне обдумывали, как добиться желаемого. И непонятно было, кто из них воспринимает это как очередную будоражащую кровь игру, а кто взаправду станет высматривать колдуна среди жителей.
– А зачем кому-то вообще на село проклятья и порчу наводить? – с сомнением заметил кто-то. – Я вот не припомню, чтобы у нас тут что-то такое случалось, из-за чего бы ваш мифический колдун обиделся и стал мстить.
Но и на это возражение у Нежаны нашелся ответ:
– А разве же злой силе нужна причина, чтобы человеку вредить? Бабка рассказывала, что колдун – это уже не просто человек. Если в нем нечисть подсаженная, или же духи в подчинении – они не могут ведь жить спокойно. Вредить в их природе. Вот колдуну и приходится время от времени вредить, даже если нет у него на то причин. А иначе его нечисти взбесятся и начнут самому хозяину беды приносить.
– Да ну, не может быть такого… Колдун ведь сильнее духов и сам их заклинать может.
Нежана снова пожала плечами.
– Думаю, есть такие духи – древние и опасные, которым под силу любого подчинить. Лихо, например. Он и колдуна проклясть может.
На несколько мгновений все замолчали. Наверно, каждый пытался решить для себя, верить ли услышанному. И я тоже задумалась.
Когда первый испуг, навеянный рассказами друзей и общим настроением, прошел, я смогла заново взглянуть на положение. И то, что увидела, мне ни капли не понравилось.
– Так что, мы теперь начнем подозревать своих соседей? Следить за друзьями? И из-за чего: птиц, которые просто живут в соседнем лесу? Из-за нескольких смертей в год? – Я обвела всех хмурым взглядом. Одни виновато опустили глаза, другие ответили упрёком. – Нет в селе ни проклятья, ни мора.
– Я тоже не верю в колдуна, – поддержала Беляна. – Иначе он бы уже половину села извел. Так ведь было в твоей истории, братец? Люди начали болеть быстро и помногу? У нас пока ничего такого не было.
– Посмотрим, – недобро сощурился один из тех, кто с лёгкостью поверил в колдуна. – Вдруг он только набирает силу? Пробует. И если это так, если в селе и правда кто-то заключил сделку с нечистью, то лучше будет выследить его до того, как войдёт в полную силу. Иначе потом будет поздно.
Несколько человек согласно кивнули. Обменялись взглядами, полными мрачной решимости. Видно, каждый хотел показать себя на поприще борьбы со злом. Или, может, спастись от скуки.
Я глядела на своих друзей, на их горящие азартом и отблесками костра глаза. В них было отчаянное желание хоть как-то скрасить скуку и однообразие, отвлечься от ежедневного труда, направленного лишь на обеспечение собственного выживания. Они готовы с жадностью ухватиться за любую возможность, пусть даже самую ненадежную, лишь бы внести немного разнообразия.
Кто знает, может, и я загорелась бы идеей найти несуществующего колдуна. Обвинить кого-то в своих бедах. Потому что проще жить, когда знаешь, на кого злиться. Мы так устроены: не желаем принимать, что плохое просто случается само по себе. Ведь Доля и Недоля одинаково вплетают свои нити в судьбы людей.
На душе стало ещё более тоскливо и гадко. Общение с друзьями не принесло ничего. Я впервые почувствовала себя чужой. Будто что-то переменилось во мне, что-то, чему я пока не могла найти объяснения. Эта внезапная отчуждённость испугала меня и ошарашила.
Должно быть, я крепко задумалась, с головой погрузилась в мысли и совсем перестала следить за ходом разговора. Что я здесь делаю? Зачем слушаю то, что совсем не близко мне? Бывало и раньше друзья заводили темы, не слишком для меня интересные, но я слушала, говорила что-то. Потому что не хотелось быть одной. Если ты один, ты не выживешь. А чтобы стать частью общества, нужно быть как все. Делать, что делают все, говорить о том, о чем все говорят. Хотеть того же, чего хотят остальные. И так долго я подстраивались, что уже не могла отличить собственные мысли от общих. Свои желания от чужих. Были ли они у меня?
Наверно, такое происходит с каждым. Настает момент, когда приходится выбирать, что важнее: быть собой или быть со всеми. Что лучше, я пока не знала.
Глава 4. Что люди скажут?
Утро началось с криков.
Я с трудом разлепила веки. Полежала немного на бугристом соломенном матрасе, смаргивая остатки сна. Огляделась.
В доме все было привычно и правильно. Из щелей в потолке свисала солома, а в углу в полутьме виднелась паутина с черными точками-мошками и маленький паук. Он всегда вил паутину в этом углу, прямо над моей головой, и я уже привыкла видеть ее каждое утро при пробуждении.
У другой стены тихо свистела во сне матушка. Ее дыхание сделалось заметно ровнее и чище после целебного настоя, хрипы утихли, и кашель беспокоил ее лишь дважды за ночь.
В доме пахло старым нагретым деревом, соломой и болотником, который я с вечера разложила на тряпице сушиться. Сквозь щели между ставнями пробивался нежный утренний свет. Лучи падали на пол наискосок, и в них можно было рассмотреть медленно кружащие пылинки, которые только на свету становились видимы. Ребенком это всегда меня завораживало: чудилось волшебство в том, что одни вещи видны лишь в свете, а другие только в темноте.
Все вокруг казалось обыденным, таким, каким и должно быть. Однако ощущение чего-то нехорошего, оставшееся после сна, не покидало.
Вот оно, послышалось что-то снова.
С нарастающим беспокойством я пыталась понять, отголоски ли ночных видений все ещё звучат в голове, или звуки исходят снаружи. Сначала казалось, что кричат перепуганные лесные птицы. Наш двор граничил с лесом, и бессонными ночами часто можно было слышать возню дикого зверья, совиное уханье и скрипы гнущихся под натиском ветра деревьев. Вот и сейчас подумалось, что это переполошились птицы.
Но голоса разнились, скоро я поняла это. Глухие, далёкие и тонкие. Слов было не разобрать. Я замерла и прислушалась, а сердце болезненно сжалось, хоть и не было пока поводов подозревать плохое.
Так и не сумев ничего разобрать, я поднялась с постели, накинула на плечи платок поверх ночной рубахи и выглянула во двор.
Зябкий утренний воздух заставил поежиться. Над селом стоял туман. Рваными клочьями он укрывал поля и речку. Крыши домов и высокие резные идолы выступали из белой дымки, наполовину скрытые, будто не могли определиться, Нави они принадлежат или Яви.
А у самой кромки Чернолеса собрались люди. Они растянулись длинной цепочкой и все кричали в чащу, словно звали кого-то. Были здесь сельчане всех возрастов. Присмотревшись внимательнее, я узнала в них родню кузнеца Бушуя: его жену – мою старшую сестру, его младших братьев с женами, детей.
Сквозь шум листвы донеслись обрывки криков, надсадных, хриплых:
– Волхв! Рябина! Возвращайся!
Сколько они уже здесь стоят? Зовут, причитают в надежде, что волхв услышит и вернётся из странствий?
На шум выходили и остальные, замирали на порогах натопленных жилищ или у изгороди. Наблюдали молча в попытках разобраться, что же такое произошло.
Я видела, как жена кузнеца, Зоряна, гневно сжимает кулаки, глядя в непроглядную лесную тьму, разбавленную клочьями тумана. С таким отчаянием, с такой обидой она выпалила севшим от долгих криков голосом:
– Да будет ты проклят, Рябина! Где шатаешься, когда ты так нужен?! Где теперь искать тебя, а?
Женщина упала в траву на колени и зарыдала, закрыв лицо ладонями. Столько боли было в этом плаче, что сердце сжималось в сочувствии. Никаких слов не требовалось, чтобы понять, что сестра плачет о своем дитя.
Я забежала в дом переодеться. Матушка ворочалась на соломенном тюфяке, потревоженная криками. Увидев меня, приподнялась на локтях.
– Что там такое? Напал кто?
– Нет, матушка. Семья кузнеца волхва кличет. Он так и не возвращался в село. Похоже, случилась беда с одним из детей Зоряны.
– Волхва? – Она поднялась повыше и облокотилась на стену. Голос был слабый и хриплый, но теперь в нем появился укор. – Если он не возвращался, откуда болотник? Ты сготовила вчера настой, хотя говорила, что закончился.
Я отвернулась, чтобы не показывать матушке виноватого лица, принялась расчёсывать волосы.
– У соседей одолжила, – невнятно промямлила я.
– Врешь! Сама в лес ходила, да? Огнеслава, взгляни на меня! – строго приказала матушка, и я обернулась. Она хмурила брови, тонкие губы сжимала с недовольством. Глаза глядели разочарованно, и это ранило хуже всего. – Ходила, по лицу вижу! Непослушная девчонка, сколько раз тебе надо сказать, а? В Чернолес ни ногой! Ох, горюшко на мою голову! За что ты такая получилась, а? Не для того я всю жизнь свою угробила, растила вас и заботилась, чтобы вы в лесу сгинули из-за своей ребяческой глупости!
Кольнула обида. Я нахмурилась и усерднее заработала гребнем. Даже не морщилась, когда колтуны попадали на зубья – так сделалось горько от слов матушки.
– Я ведь ради тебя пошла! – угрюмо откликнулась я. – Потому что ты попросила болотник.
– У тебя я что ль просила?
– А что, нужно было глядеть, как ты мучаешься, и ждать Рябину? Сколько ждать? Может, он вообще не вернётся!
– Да и пусть! Не подумала ты, что люди скажут?
Я отложила гребень и принялась плести тугую косу. Больше всего хотелось хлопнуть дверью и уйти куда глаза глядят, пока не поутихнет внутри обида.
– Какая разница, что они скажут? – бросила я. – Что я исполняю свой прямой долг перед родителем: забочусь, ухаживаю? Что ж в этом плохого?
– Нет, Огнеслава. Из Чернолеса никто просто так не возвращается. И лучше уж я в муках помру, чем соседи судачить начнут, что дочь моя заключила договор с нечистью.
Я застыла, как громом поражённая. Слова застряли в горле, да и не приходило ничего внятного на ум, чтобы ответить. Оставалось лишь молчать и слушать.
– Конечно, так все и подумают! – не унималась матушка. – Может, ты ещё и требу какую несла лесным духам, а? Дай хоть один повод народу подозревать тебя в связях с нечистым – и до конца дней тебя сторониться будут, винить во всех бедах, а то и сожгут как колдовку! С таким позором ни один мужик не захочет тебя в жены брать! Об этом ты подумала? То-то! Думаешь ты не о том, о чем следует, и ребяческие выходки твои мне надоели.
Я перевязала косу тесьмой, откинула за плечо и подняла глаза к матушке. Спорить с ней не хотелось, да и не принято. Но так захлестнули чувства, что я не могла удержаться:
– По-твоему, мне лучше думать о замужестве, чем о твоем здоровье?
– Стара я уже, и так пожила достаточно, – ответила она, чуть убавив гнев. – Всяко скоро на костер.
Я поджала губы и отвернулась. Нет, не смогу я этого понять. Сейчас не смогу.
Поверх просторной длинной рубахи из крапивы я надела запону, подвязала ее широким поясом с вышитыми обережными символами и вышла во двор подоить корову.
Рыже-белая старушка приветствовала мычанием, привязанная на ночь в сарае. В сене копошились куры, выискивая зерна и букашек. Стоял густой запах навоза и особый мускусный дух животного. Мухи жужжали и кружили над крупом, и их не могли спугнуть даже удары хвоста по бокам. Я коснулась мокрого и холодного коровьего носа, погладила по шее и боку. Большие темные глаза, обрамленные ресницами, смотрели прямо на меня, спокойные и доверчивые.
Я опустилась на низкую скамью и подставила ведро под вымя. Закончила быстро – молока набралось лишь пара кружек. Все меньше с каждым годом. Потом вывела корову на двор и привязала длинной веревкой к колышку в центре. Здесь травы было вдоволь, молодой и сочной, которая только недавно показалась из-под прошлогодней сухой. Затем рассыпала по двору горсть проса – куры живо сбежались на звук бьющегося о землю зерна.
Дел было ещё много, но тревога, поселившаяся внутри с самого утра, все напоминала о себе, мешала сосредоточиться на чем-то другом. Подумалось: проведаю старшую сестру, может, придумаю, как помочь.
Сейчас у кромки леса остались только младшие дети. Они бродили из стороны в сторону, не подходя близко к деревьям. Звали Рябину тонкими голосками и вглядывались в полутьму: не мелькнет ли меж дубов и сосен сгорбленная фигура волхва.
Но он мог и не вернуться. Старый уже.
Говорят, волхвы со временем теряют разум из-за постоянного шёпота и голосов. Дар позволяет им видеть навьих духов не только ночью. Волхвы слышат и богов, и зверей, и природу. Какая, должно быть, мешанина звуков в их головах. Потому и селятся на самых окраинах, чтобы хоть людей не слышать. И вот когда настает момент волхву перейти на ту сторону, он отправляется в лес, чтобы окончательно слиться с природой и стать частью ее.
Потому и не следовало слишком надеяться на его возвращение. И преемника у Рябины так и не появилось. Случись что, жителям обратиться будет не к кому.
В очередной раз в голове мелькнула мысль: вдруг это и есть мой путь? Вдруг сами боги благоволят стать новой волховкой? Ведь не зря же я встретила Лихо, который обучал и Рябину в свое время. Судьба ли это или мне просто хочется видеть в случайностях проблески смысла?
Вот и широкий двор местного кузнеца, Бушуя. Добротная двухэтажная изба на несколько комнат сразу привлекала внимание резными причелинами? и ставнями, каких не встретишь в простых жилищах. Неподалеку стояла кузница с потушенной пока печью и прочие постройки.
Двор казался необычно тихим и печальным без резвящейся детворы. Серый и застывший. Прямо как мой. И дух болезни угадывался, стоило лишь ступить за порог.
У постели стояли две женщины, ещё одна, мать, сидела на полу, сжимая руку сына. По другую сторону стоял отец мальчика, мрачный как туча.
– Бушуй, Зоряна, – кивнула я им в знак приветствия.
Зоряна подняла на меня взгляд. Опухшие красные глаза глядели растерянно и испуганно, темная коса растрепалась, подол рубахи в пятнах грязи. Мы подолгу не виделись после ее свадьбы – теперь она стала принадлежать к роду мужа, и нас с ней связывали лишь воспоминания об отчем доме. Я присмотрелась к ней и заметила морщины на лбу и у рта, проседь в темно-русых волосах.
– Не до тебя сейчас, Огниша, – прохрипела женщина сорванным голосом и снова повернулась к сыну.
Я сделала несколько шагов к широкой лавке, на которой лежал мальчик. Пол в избе был непривычный, деревянный, сделанный из расколотых пополам бревен. Половицы скрипели, и шаги мои казались ужасно громкими в воцарившейся тишине.
– Матушка часто болела в последнее время. Волхв приходил делать отвары и настои и меня немного научил свойствам трав. Позволь взглянуть на мальчика, Зоряна. Может, я распознаю болезнь и смогу чем-то помочь.
Все, кто был в избе, глянули на меня с подозрением и даже неодобрительно, но промолчали. Только Зоряна выглядела растерянной, будто смысл слов не сразу дошел до нее.
– Ты ведь не волховка, Огнеслава, – прогудел с настороженностью кузнец Бушуй.
Он держался немного ссутулившись, будто не мог привыкнуть к своему высокому росту и широким плечам. Я знала Бушуя с детства, ещё с тех времён, когда отец приглашал молодого мастера подковать лошадей или заказывал у него инструменты. С тех пор в бороде его проступила седина и раздалась талия. Кузнец слыл немногословным, но работящим и ответственным, и за это сельчане уважали его.
– Знаю, кузнец, – откликнулась я. – Но чем ждать и ничего не делать, лучше попытаться.
Зоряна наконец медленно, отрешенно кивнула. Поманила одной рукой, а другой крепко сжимала крохотную ручку сына, будто боялась, что стоит отпустить – он ускользнет от нее.
Бледную кожу мальчика покрывала испарина. Светлые, не стриженные ещё волосы взмокли и прилипли к шее. Я прикоснулась ко лбу – горячий. Мальчика била мелкая дрожь, он тяжело дышал и едва мог приоткрыть ненадолго мутные глаза.
– То жар у него, то холодный весь лежит, – хрипло пробормотала Зоряна. – Спать стал подолгу и почти не просыпается, а когда проснется, ничего не понимает. А ночью сегодня как затрясся – будто дух в него вселился! Мы сразу зажгли чертополох, но куда уж там…
Ее подбородок задрожал, уголки рта поползли вниз, и она поспешно отвела взгляд. Не хотела лить слезы у всех на глазах. Потом, когда удалось совладать с собой, обратила ко мне полный отчаянной надежды взгляд, от которого защемило сердце.
– Я уже не знаю, что делать, Огниша! Если придумаешь, как быть – помоги, век благодарить буду! А то ведь и волхва нет, и ни одной знахарки в селе. Последняя знающая бабка померла года три назад. Будто проклятие какое над нами, будто специально кто-то задумал, чтобы болели люди и никто им помочь не мог! Нет-нет, да и поверишь, что Лихо на жителей обозлился и извести всех нас хочет.
– Попробую, – прошептала я внезапно севшим голосом. Обошла лавку и сжала плечо сестрицы на прощание.
Когда уходила, чувствовала затылком колючие взгляды родни мальчика. Наверно, думали про себя, что зря девчонка дала ложную надежду опечаленной матери. Я и сама уже так думала. С чего вдруг решила, что смогу? Может, про травы я и знала кое-что, но для исцеления волхв вместе с отварами использовал и Слово. А отвар или настой без Слова – лишь горький напиток.
Мучаясь сомнениями и вопросами, я побрела к Чернолесу. Оглянулась, прежде чем зайти – не видит ли кто? Все же матушка в этом была права: нельзя просто бродить по опасному лесу, когда вздумается.
Лес встретил извечным полумраком. Он полнился шорохами, скрипами и криками птиц. Корявые ветви сомкнулись за спиной, словно объятия старой ведьмы. И снова, едва пройдя с десяток шагов по хрустящей подстилке из бурых листьев, опавшей хвои и сухих веток, я услышала шепот навьих духов. Он больше не пугал меня. Хоть я и не взяла с собой огня, как учил Лихо, но была уверена, что духи не тронут.
Лес был прекрасен в своей мрачности. Нетронутая природа в первозданной красоте без единого следа человека. Я вдыхала полной грудью его особую свежесть: запахи сырой земли, хвои и гниющего валежника, густо покрытого мхом и грибами. Время здесь словно замедлилось: когда солнечный диск скрыт занавесью листьев, его положение на небосводе перестает иметь значение.
Я не знала, куда идти. Просто шла вперёд, окружённая шепотом и смехом навьих духов, а в душе разрасталась уверенность, что все делаю правильно.
