banner banner banner
Всё остаётся людям… Сборник современной поэзии и прозы
Всё остаётся людям… Сборник современной поэзии и прозы
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Всё остаётся людям… Сборник современной поэзии и прозы

скачать книгу бесплатно

Впрочем, стоит ли продолжать? На космические крепости из множества смертельно опасных миров не вернулись тысячи первопроходцев, прежде чем один из учёных додумался до создания Протокола исследователя иных планет. Ну да, того самого, который все должны знать наизусть, даже ночью, даже если…

И Лёха Шекспир его знал. А ещё он знал всю историю покорения космоса в эпоху после Земли. Но, увы, слова «Йеллоустонская кальдера!» были для него просто неприличным ругательством, а не названием природного объекта…

Да и откуда вообще парню было взять сведения о «природных объектах»? Его ведь с момента рождения окружала сплошная техногенная среда. Это вовсе не Ноев ковчег был, где всякой твари по паре, а вполне стандартный, хоть и гигантский, космолёт, где из «тварей Божьих» имелись исключительно люди.

Причём, очень скоро Шекспиру пришлось убедиться, что иногда они бывают просто твари, а вовсе никакие не божьи…

Итак, Лёха спустился на планету номер 1927 (миры просто нумеровали, не заморачиваясь с названиями) в компании с братьями Димоном и Денисом. Для ребят это был первый спуск в иной мир, поэтому Шекспир должен был их проинструктировать, попросту зачитав по памяти Протокол исследователя.

Память Лёху никогда не подводила, и слова отлетали у него от зубов. Вплоть до рокового: «Всё, что имеет признаки жизни, признаётся потенциально опасным».

Димон и Денис внимательно выслушали босса и осторожно покинули челнок, двигаясь синхронно и даже слегка грациозно (насколько позволял скафандр).

Если бы гости этого мира обладали генетической памятью предков о Земле, они поразились бы, насколько условия этой планеты напоминают земные. Только всё, что располагалось вокруг, по масштабам заметно превышало всё земное, словно предназначалось великанам.

Челнок выпустил людей на опушку настоящего леса, исполинские деревья которого, покрытые чешуйками, тянулись к восхитительно чистому небу сиреневого оттенка. На этой опушке возвышалась куча непонятного хлама почти идеальной конусовидной формы, испещрённая округлыми отверстиями.

Земляне с опаской приближались к куче: Лёха впереди, близнецы – чуть поодаль и по бокам, как требовал Протокол.

И вдруг из отверстий с шуршанием хлынул поток чего-то живого, чёрного и блестящего.

Димон и Денис начали палить из дежурного оружия практически одновременно. Командир оказался на линии огня, он сразу был ранен и упал…

Напарники позже не смогли объяснить, почему бросили Лёху на планете, которую они (впрочем, в полном соответствии с Протоколом) сочли потенциально опасной. Всё очень просто: Димона и Дениса жутко напугал стремительный поток чёрных стрекочущих инопланетных чудовищ, и парни с позором бежали, даже не подумав помочь Шекспиру.

А вот истекающий кровью Лёха, которого взбудораженные выстрелами чудовища подхватили и повлекли вглубь кучи, сполна познал горькую иронию гамлетовского: «Быть или не быть?»

Увы, на этот раз решение пришлось принимать не ему.

Шекспира бросили на земляной пол, усеянный древесными чешуйками, перед существом размером почти с самого Лёху, но на вид напоминающим земного муравья. Шекспир понял бы это сразу, если бы когда-нибудь видел фильмы о насекомых.

«Всё, что имеет признаки жизни, признаётся потенциально опасным», – теряя сознание, едва слышно прошелестел Лёха, когда к нему склонилась муравьиная матка с планеты номер 1927.

…Если бы космические крепости землян всё-таки причалили к этой планете, они удивились бы не только тому, что условия на ней идеально подходят для жизни.

Им пришлось бы войти в контакт с разумными муравьями размером почти с человека, которые поприветствовали бы гостей до боли знакомыми фразами: «Быть или не быть?» и «Йеллоустонская кальдера!»

Сказание о вражеском снайпере (туман)…

…Чёрно-белый – в золоте – колок —
На небесном фоне акварельном.
Затаился где-то в нём стрелок —
Ангел смерти, бьющий в нас прицельно.

Ветра нет. Не шелохнётся лист,
И берёз недвижимы макушки.
Эх, назвал какой-то юморист
Снайпера – по-мирному – кукушкой…

Каждое смертельное «ку-ку» —
Чья-то жизнь, что оборвалась слёту…
Выглянешь – он целит по виску,
Гада не достать из пулемёта!

Осень стелет золото в овраг,
И под этим безмятежным небом
Затаился беспощадный враг:
Каждый его выстрел – чья-то небыль.

Слишком мирный у берёзок вид,
Хочется расслабиться невольно.
Жаль, колок начинкой ядовит —
Наш, родной! – и оттого так больно!

И сказал суровый старшина,
Оглядев солдат: «Ну, вот что, братцы!
Замолчать кукушечка должна,
Надо с этой птицей разобраться!

Снайпера в подмогу не дадут, —
Значит, будем пробираться к лесу.
Вот бы – хоть на несколько минут!
Дымовую сделать нам завесу!»

…Осень. Вечер. Дали так светлы,
Небеса прозрачны несказанно…
Вдруг берёзок белые стволы
Ледяным заволокло туманом.

Из оврага, холодом дыша,
Крался к небу он – всё выше, выше…
Радуйся, солдатская душа!
Неужели Бог тебя услышал

И помог добраться до колка?
Ненадолго снайпер стал незрячим:
Просвистела пуля у виска,
Обожгла касанием горячим —

Только мимо. И чужая речь
Руганью рассыпалась сквозь кроны.
Эх, кукушка! Лучше б поберечь
В час туманный снайперу патроны!

И, ломая ветки, тяжело
Он упал, траву пятная алым.
Старшина подумал: «Повезло!»
И на сердце так спокойно стало!..

Впереди немало будет ран,
Смерть подстережёт кого-то снова,
Только тот спасительный туман,
Ослепивший снайпера чужого,

Навсегда запомнит старшина.
Много лет спустя он скажет внукам:
«Нет страшнее слова, чем война, —
Только и война – врагам наука:

Невозможно русский дух сломать,
С нами Бог – я в это верю свято!
Всей душой хранит Россия-мать
Своего защитника – солдата!»

«Остановись. Задумайся. Пойми…»

Остановись. Задумайся. Пойми,
Мир оглядев иным, чем прежде, взглядом:
Всё то, что происходит меж людьми,
Пропитано непониманья ядом.

Сочится незаметно он из пор
Реальности, пугающей невольно:
Стреляющей безжалостно в упор,
Смеющейся, когда кому-то больно,

Молчащей там, где нужно поддержать
Тонущего в бессилии кого-то…
И в этом мире равнодушных – рать,
И не найти от яда антидота.

Но в миг, когда споткнётся хоть один
О грубую реальности коросту,
Прозреет он и выйдет из-за спин,
И всё поймёт отчаянно и просто,

И сделает несмело шаг вперёд,
С которого к спасенью путь начнётся…
А он в ладони правду зачерпнёт:
Глоток, другой…
И этот мир очнётся!

Питерское

Душа настроена на Питер
В дождливый полуночный час.
И вы меня не торопите:
Позвольте, как в последний раз,

Его дождями надышаться
Всласть, без обычной суеты…
Душа настроена на счастье,
В котором Питер, дождь и ты.

В чужом раю

Мы в каком-то чужом раю
Попытались устроить свой:
С южным солнцем над головой,
И теперь я судьбу крою

Так безжалостно и легко —
Словно ножницами картон:
Видишь – пальмы со всех сторон,
И до моря – подать рукой?

И кокосовым молоком
В небе – брызгами – Млечный Путь…
Там откроется жизни суть
Нам, и по небу босиком

Будем бегать, а облака
Пригодятся, когда уснём,
Утомившись, с тобой вдвоём…
Но, проснувшись, как от толчка,

Мы очутимся на краю
Скал, что облачное нутро
Так предательски и хитро
Прячет в этом чужом раю.

И, средь пальмовых миражей
Заблудившись, поймём мы вдруг,
Что чужое здесь всё вокруг,
И пора нам домой уже.

И пускай далеко не рай
Мир, что нам отведён судьбой,
Там согреемся мы с тобой.
Я согласна.
Ты – выбирай!

«Ты помнишь, мы были вместе…»

Ты помнишь, мы были вместе
В какой-то иной эпохе,
В мелодии нашей песни,
Что даже в последнем вздохе