Всем пробудившимся посвящается. Разгадай загадку

скачать книгу бесплатно


– Я вижу, здесь никто особенно не в восторге, – чуть более хмуро сказала Вознесенская.

Диалог развалился. Все замолчали. Каждый думал о своём.

– А по поводу смерти… – попыталась спасти положение Вознесенская. – На мой взгляд, смерть – это действительно не конец. Ирин, как ты себе представляешь абсолютное отсутствие всего?

– Поживём – увидим, – был ответ.

Все снова замолчали.

– You know, – прервала молчание Райан. – По поводу теории. Ты утверждаешь, что душа может помочь стольким-то людям и духовно вырасти над собой – «настолько-то» духовно вырасти. Но как ты… это измеришь? Как поймёшь, что такая-то душа выше, а другая – ниже? Вот что меня смущает.

– Вопрос… хороший, – замялась Вознесенская, которая явно не продумала этот момент. – Я полагаю, можно иметь в виду общую одухотворённость человека. То, насколько сильно он тянется к чему-либо духовному. Насколько желает расти над самим собой.

– Расти. Хм! Отпадно. Расти. Допустим, человек не хочет расти и развиваться совсем. Не переродится ли он, скажем, в кошку?

В компании раздались смешки.

– Ты – любишь – шутить. И как я должна тебе ответить, по-твоему? – возмутилась Вознесенская.

– Как хочешь, так и отвечай.

Вознесенская уж точно не была готова к тому, что кто-нибудь из присутствующих будет горазд придраться к теории.

– Я думаю, таким людям – душам? – даётся второй шанс.

– Но если человек загубит и его, этот шанс? – Райан словно бы намекала на что-то. Что-то, неясное Вознесенской.

– Тогда остаётся только сесть в углу и реветь, – несколько резко ответила Вознесенская. – А если серьёзно, то… возможно, шанс преподносится так, чтобы человек что-нибудь понял. Но это… если не смертельно. Если повезёт.

– А с перерождением что?

– А с перерождением… ну, лучше, если не в кошку – а там, кто знает.

– Но это же твоя собственная теория! – всё больше распалялась Райан.

– Хорошо. Ладно. Если не в кошку – то, если пофантазировать, открывается путь в новую жизнь, но условия будут сформированы такие, что человек сможет выдержать их и сделать что-нибудь ценное для себя и других.

– А как же христианский принцип «ты бесполезен, но всё равно имеешь право на существование»?

– А чем он тебя так привлекает? – перешла в нападение уже серьёзно раздражённая Вознесенская.

Райан ответить не смогла: из носа у неё хлынула кровь.

Все разом бросились ей помогать: кто – искать салфетки, кто – сметать посуду в сторону, кто – пододвигать стул, а кто и просто поддерживать морально. Сначала Вознесенская пыталась найти салфетки, но они оказались найдены раньше; потом – пыталась отыскать стул, но и он умело ускользнул в руки кого-то другого; после – помочь Райан словами и жестами, пока не поняла, что делает только хуже. Вознесенская отошла в сторону. Ей было плохо из-за ссоры с подругой по такому глупому поводу, который она никак бы не могла назвать важным, с какой стороны ни посмотри. Умеренная дискуссия переросла в рьяное противостояние из-за теории, которую она зачем-то вызвалась рассказывать при всех, как будто эти мысли были особенно важны или глубоки. Вася всё ещё пыталась собраться с силами, чтобы подойти к Райан, окружённой подругами, поближе, но Райан, отвечавшая на реплики девушек, словно бы забыла про неё. Вознесенская, тихо приоткрыв дверь, вышла на свежий воздух.

– Если наш герой доживёт… – долетела до неё последняя реплика Райан.

– Не доживёт, – ответил кто-то.

В этот раз Вознесенская и Райан шли не рядом, как это бывало обычно, а вдали друг от друга, разделяемые другими девушками. Вознесенская оказалась рядом с Дианой. Некоторое время шли молча, однако Диана нарушила тишину первая.

– Послушай, – спокойно сказала Диана. – У меня был лучший друг, который не помог мне, когда я в этом нуждалась. Мне помогли другие. Он так переживал из-за этого и неделю ходил грустный, а потом оказалось, когда мы поговорили с ним, что я совершенно не заметила его отсутствие на месте, когда мне нужна была помощь. Это его прямо-таки поразило. То есть… даже если друг лучший, это не обязательно значит, что он должен помогать в любой ситуации.

Вознесенская слегка улыбнулась: Диана умела поддержать.

– Но ведь если помощь действительно требуется, и оказать её можешь только ты? – решила поспорить Вася.

– Ну, тогда… нужно думать, как помогаешь, мне кажется.

– Разработать специальный… план помощи?

– План, – немного хмуро сказала Диана. – Пожалуй, я не это имела в виду.

– Я не вполне могу смириться с тем, что помогать нужно не всегда, – особенно если человек просит или намекает, – задумчиво ответила Вознесенская. – Когда это не нужно никому – да, понятное дело, но если кто-нибудь кричит о помощи внутренне, но не может сказать прямо, то… может, именно ты можешь оказать поддержку?

– Я думаю, это излишне альтруистичная позиция, – снова хмуро ответила Диана.

– Пускай, – решила Вознесенская. – Ты считаешь, что альтруизм – это такое уж отрицательное свойство?

Диана выдержала паузу.

– Наверное, только нездоровый альтруизм, который ведёт к печальным последствиям.

– Но вопрос тогда в том, где границы здорового и нездорового альтруизма. Получается, каждый мог бы решать этот вопрос индивидуально.

– Правда, – неохотно согласилась Диана. – Зависит от личности. Тем не менее, на мой взгляд, помогать, жертвуя своей жизнью или здоровьем – или жертвуя чем-либо в принципе – это та грань, за которой начинается нездоровый альтруизм.

– Слушай, – ответила Вознесенская. – Я подумаю об этом.

* * *

Ночью, лёжа в постели, Вознесенская не могла перестать думать о разговоре с Бунташной, потом – с Дианой. Насколько теория Вознесенской верна – или насколько она бредова? Почему Бунташная так резко придралась к теории и стала её критиковать, в то время как остальные молчали? Было заметно, что Бунташная начала разговор в спокойной манере, желая всего лишь получить ответ на свой вопрос, но в итоге всё это вылилось в противостояние, если не в глупую перепалку. Не могло такого быть, что Бунташной была настолько интересна странная теория Вознесенской, что она намеренно придралась к ней, чтобы раздуть спор. Или… могло?

Вознесенская мучилась также и тем, что она единственная не помогла подруге. Все подошли, а она… она осталась стоять в стороне. А потом вышла – вышла на холод, одна. И чуть было не ушла – также одна, но вовремя остановилась, вспомнив, что она могла бы обсудить ещё много вещей с другими девушками. Этот странный поступок наверняка был замечен всеми, но Вознесенскую гораздо сильнее беспокоило другое: что подумает об этом Бунташная? О том, что она не помогла подруге, когда та нуждалась в ней? Вознесенской казалось, что она утрирует, и она молча отгоняла от себя эти мысли, но они наплывали снова и снова, как капли во время дождя, что не иссякают на стекле.

Вознесенская думала и о том, что сказала Диана, но её слова почему-то виделись Васе в несколько искажённом, неверном свете. «Что, если Диана хотела отговорить меня помогать всего лишь потому, что сама более равнодушна к людям, чем я? Что, если она имела в виду этот конкретный случай – помощь в таком мелком, но важном для меня моменте, когда Бунташная потерпела бедствие? Что, если Диана в действительности не особенно сочувствует Бунташной… хотя нет, вряд ли; может, она просто не видит того, что происходит с ней в действительности? А что, что происходит? Что?!»

Уснуть Вознесенская не могла.

У Бунташной была какая-то беда – серьёзная проблема, и не только со здоровьем, и Вознесенская пыталась сложить цельную картинку из множества разрозненных кусочков. Подруга пытается ей что-то сказать, но не говорит прямо. Почему?

В сознание Вознесенской прокралась мысль. Она оформлялась, плавая и растекаясь по тёмному экрану сознания, пока не соединилась из разрозненных кусочков в нечто цельное, что можно было узнать. Или, вернее, кое-кого конкретного, если только мысль можно было бы назвать конкретной. Возник странный мыслеобраз: Бунташная, распластавшаяся на полу, лежала, запрокинув голову, а Вознесенская, если судить по точке зрения, стояла рядом и, судя по мятущейся картинке, предпринимала отчаянные попытки что-либо сделать. Героиня не знала, что это за видение, как и не знала, откуда оно, но Бунташной, судя по концепции видения, явно угрожала опасность. Мыслеобраз рос, пуская корни в сознание и набирая силу, пока наконец не заполнил весь мысленный экран перед Вознесенской, и от навязчивой мысли было трудно отделаться – хотелось отдаться ей полностью, чтобы она поглотила, захватила собой всё сознание, оставляя после себя лишь забвение. Вознесенская почти провалилась в сон, но, выдернув себя усилием воли из этого состояния, очнулась.

Мысль была явно не её.

Вознесенская ощутила холодок по коже.

Глава 4. Испытание

«Холодно здесь, однако!» – думал Сентенций, потирая руки. Он оказался в небольшом саду, в котором преимущественно преобладали оливковые деревья. В тени дерев царил полумрак, и только редкие лучи Солнца, отражённые от Луны, пробивались ближе к земле сквозь кроны олив. Здесь было достаточно места, чтобы разместить всех оставшихся учеников, каждый из которых уже выбирал себе уголок для ночлега. Некоторые из них молились.

Сентенций знал, что сегодня особенная ночь. После того как он снизошёл на эту планету, чтобы сыграть отведённую ему роль в большой игре, он многое понял сам для себя, многое осознал и многому научился – и всё это – благодаря маленьким существам, которых на его планете многие немудрые представители расы считали низшими, но в действительности – братьям и сёстрам как Сентенция, так и остальных представителей его рода. Сентенций, как великий рассказчик, воевал при помощи слова с пороками и беззаконием, творящимися на планете-проекте, для которой он придумал сюжет развития. Пока что всё шло чётко по плану, который он представил великому архитектору и который вызвал непередаваемые споры в комиссии. Его проект в целом считался среди его братьев и сестёр трудновыполнимым и очень спорным, поэтому так трудно было найти единомышленников, готовых встать вместе с Сентенцием на путь, способствующий развитию этой планеты.

Сегодня же, если судить по аспектам, разномастными нитями прочерченным в бескрайних небесах между звёздами и планетами – там, где в космической ночи, верно, медленно плыла и звезда Сентенция – Арктур, по которой у него горестно болело сердце, – сегодня был тот самый день, к которому готовился Сентенций последние три года. Он знал, что этот день наступит, но не смел даже думать о том, что так скоро. Он помнил о том, что великий архитектор предупреждал его о страшной боли и муках, которые ему предстоит преодолеть, прежде чем Сентенций снова окажется на своей родной планете – но уже на другом, высшем духовном уровне – уровне, подобном великому архитектору. Сентенций и предвкушал этот час, и непередаваемо боялся его – но больше боялся, понимая, что будет один.

– Сентенций! – обратился к нему один из учеников, Лирокл. – Ты уверен в том, что сегодня тот самый день? Аспекты, – Лирокл, благодаря духовному сану, тоже видел эти магические нити, – аспекты сегодня складываются в неблагоприятную картину.

– Слушай меня, Лирокл. Дело важное. С минуты на минуту сюда придут стражники – я уже чувствую колебания их энергий невдалеке, всего в нескольких тысячах шагах от нас. Когда я подам знак, ты соберёшь учеников, и вы все вместе пойдёте на Север – мимо города, туда, куда я укажу. С ними Фантасмагор.

– Как, этот предатель?

– Не смей так говорить, пока он не совершил того, что совершит. Пока он не предатель, никто не имеет права его так называть.

Ученик недоверчиво покачал головой, но спорить не стал.

– А вы?

– А мы, – со вздохом ответил Сентенций, вспомнив, что когда-то точно этими же словами начал фразу великий архитектор в ответ на вопрос самого’ юного Сентенция, – а мы останемся здесь, и да прибудет со мной сила прародителей. Не волнуйся. Им нужен только я – ты же останешься за старшего. Вы ещё сможете увидеть меня издали – я, однако, буду в цепях, но всё равно почувствую ваши энергии – ваше присутствие.

Лирокл хотел было возразить, но тут Сентенций напрягся. И сложил руки в особый жест – жест, означающий среди него и его учеников опасность. И замахал на Лирокла руками – мол, иди-иди, собирай учеников, ибо это – знак.

Вдали раздались голоса – то были стражники. Лирокл спешно будил учеников, и они, сонно морщась, но тут же узнав, в чём дело, без разговоров вставали и шли. Часть из них уже спустилась с противоположного склона холма, но многие ещё спали. Сентенций притворился спящим, чтобы задержать стражников его поисками: пока они будут искать лежащего молодого мужчину, пройдёт ещё какое-то время, и большее количество учеников сможет проснуться и узнать о том, что случилось. Глаза Сентенция оставались открытыми, пока он не увидел буквально в ста шагах от себя шляпы стражников и маленькую фигурку того, кого Лирокл назвал предателем. Вокруг них маячили разноцветные пятна – то были их ауры, ясные и яркие в темноте. Алая аура Фантасмагора была явно загрязнена тёмными низшими энергиями, что было видно даже на таком расстоянии. «Это не совсем он», – подумалось Сентенцию, который еле дышал от волнения. Глаза ему пришлось закрыть и обратиться в слух и чувство.

* * *

Фантасмагор, движимый голосом в голове, который уверенно вёл его к Сентенцию, бежал впереди стражников, надеясь благодаря своему старанию заслужить их уважение. Голос обещал ему, что Сентенций может смести и сметёт своей особенной силой целые легионы стражников, сколько бы их ни было, и воссядет на троне вместо нынешнего царя. И будет править он долго – до самой смерти, пока не состарится, если он в принципе имеет такую способность – стареть. Этого не знал никто. Но Фантасмагор поверил. Поверил – и пошёл за голосом, потому что, как помнил он, точно так же когда-то он услышал голос Сентенция в своей голове и пошёл за ним, а после, уже увидев Сентенция, был не в силах противиться очарованию, которое оказал на него великий искусник.

Сентенций умел практически всё – и потрясающе пел, и рисовал, и лепил, и делал великолепную мебель, достойную царей, и готовил, хотя сам ел крайне мало; врачевал и повелевал горами, морями и пустынями, овладевал искусством управления ветром и учил этому всех, кого считал достойными и чистыми сердцем. Многие поклонялись ему. Многие боготворили его. Но не было у него ни с кем такой близкой духовной связи, как с Фантасмагором, которому он незадолго до чужого голоса, внезапно раздавшегося у Фантасмагора в голове, мысленно поведал примерно следующее: «Будь аккуратен, ибо ты предашь меня». Тогда Фантасмагор не поверил. Не поверил – и спокойно отнёсся к словам Сентенция, серебристый голос которого в голове Фантасмагора, однако, умолк, и вскоре появился другой – более грубый и низкий, как будто с ленцой, несколько в нос. С тех пор, вместо голоса Сентенция, Фантасмагор разговаривал только с этим голосом в голове. Но жаль ему было серебристых речей Сентенция, которые радовали одним своим звучанием и красотой слога, и даровали надежду, и помогали Фантасмагору в трудные времена, и позволяли ему лучше сконцентрироваться на том, что для него было важно. После речей Сентенция – даже мысленных – будто просыпалось нечто духовное в Фантасмагоре, открывались некоторые очи разума, способного воспринимать мельчайшие частицы бытия, и он словно оживал, забывая о себе и готовясь совершать истинно великие дела – дела для людей. После мыслеобразов, которые посылал другой голос, напротив, оставалось едкое чувство одурманенного разума, который не мог сконцентрироваться на необходимом. Это угнетало. Это расстраивало.

Даже сейчас Фантасмагор не верил в возможность предательства, поскольку шёл, движимый одним желанием – жаждой сделать того, кто достоин править, действительным правителем над людьми, мудрым, богатым и справедливым. А он – он, как любимый ученик, был бы его правой рукой и советником; был бы тем, кому делегируются все обязательства, связанные с простым народом. Он бы помогал Сентенцию с финансами – он ведь в этом разбирается лучше других учеников, и самого бы Сентенция, который к деньгам был положительно равнодушен, мог бы обучить обращаться с ними, чтобы принести ощутимую пользу – пользу по-человечески – всему государству. То нашептал ему голос. Как представлялось Фантасмагору, голос предлагал ему не просто оптимальный вариант – он будил одновременно все его мечты, все тайные грёзы о том, что они с Сентенцием и другими учениками, как равные люди и как истинные друзья, будут вместе проживать во дворце. Будут обладать деньгами. И будут всё делать вместе.

Сложно было не согласиться с резонностью того, что шептал голос. Голос предлагал сделку.

Этому таинственному низкому голосу – вернее, его обладателю – была нужна та самая духовная частичка Фантасмагора, при помощи которой он связывался с Сентенцием мысленно. Та самая, с помощью которой выходил на новые духовные уровни, пока молился, и та самая, которую он до этого так берёг и так стремился сохранить. Но – больше: ему нужна была духовная частица невинного Сентенция, который, как казалось Фантасмагору, и не знал, на что был готов пойти его любимый ученик – не знал, насколько сильно он изменился. Любимый ученик не видел ничего ужасающего в том, чтобы отдать свой живой дух ради того, чтобы помочь себе, учителю и людям. Больше им не придётся спать неизвестно где – на холодных камнях, в росистой траве, среди деревьев или около ручьёв, нет; больше не придётся покидать старое насиженное место только из-за того, что появляются стражники или слуги царя, поскольку слуги и стражники теперь будут Его, Сентенция; больше не будет этих сложных многоходовых комбинаций, которые предпринимал распределитель пожертвований, чтобы хватало на всех учеников, согласившихся жить, как и Сентенций, бродягами. Ничего этого больше не повторится – и он обо всех позаботится. Потому что он знает, как: новый голос, с ленцой, ему подсказал.

* * *

Сентенций почувствовал чужое осторожное прикосновение – то был Фантасмагор, который указывал стражникам на него. Сентенций открыл глаза, будто просыпаясь.

– Это он? – прошептал один из стражников.

– Вроде, он, – ответил ему другой.

– А этих брать? – спросил третий, указывая на остальных учеников, ещё не успевших собраться.

– Если они заодно с Ним, – ответил первый, – то, полагаю, стоит и их – под арест.

«Так», – подумал Сентенций. – «Это в мои планы совершенно не входит. Эти невиновные люди останутся живы и проживут каждый ещё столько, сколько им отведено. Но не в темнице».

Стражники приближались. Сентенций встал с земли, чтобы было удобнее оказать им посильный отпор. Он отступил на шаг от Фантасмагора, предварительно посмотрев тому в глаза: желая увидеть, что именно тот чувствует относительно своего предательства. Фантасмагор был красный, как пион, что было заметно даже в темноте, но не посмел отвести взгляд от глаз учителя.

Стражники были уже практически в двух шагах от Сентенция и других учеников. Сентенций сконцентрировался, вспомнив духовные практики, и начертил левой рукой круг вокруг правой, мысленно отводя этот круг дальше и дальше от тела. Круг был ярко-жёлтого цвета – никто, кроме Сентенция и, пожалуй, умельца Фантасмагора, пускай и одурманенного духовным ядом, не видел этого круга. Сентенций успел заметить, как зрачки Фантасмагора расширились, прежде чем отпустил круг. Взрыв – коллапс волновой функции. Стражников отбросило назад, да так, что они повалились на спину вместе со всем своим примитивным оружием, способным ранить только тело. Фантасмагор, вопреки своим ожиданиям, пытавшийся защититься и сгруппироваться, остался стоять на земле.

– Ты, – сказал Сентенций. – Я ещё могу дать тебе выбор. Уходи и будь счастлив, пока не поздно. Ты ничего не добьёшься здесь, если останешься стоять столбом.