скачать книгу бесплатно
– Но герой защищался: весь его дом противостоял натиску сестры.
– Его дом ничего не стоит против её магии!
– Он запер все двери и окна, и таким образом ведьма оказалась внутри, а он не имел желания выпустить её, потому что она клялась разрушить город, если окажется, что её младшая сестра высвободилась из своих пут.
– Тогда она позвала на помощь… тебя, Райан. Великого короля тёмных земель.
– Не-не, я в этом не участвую, – отозвалась Бунташная.
– Давай! Та ли это Райан, которая на внезапную авантюру отвечает «я не участвую»? – выпалила Вознесенская.
– У меня кофе.
Вознесенская схватила уже пустой стаканчик Бунташной и ловким трехочковым запульнула его в мусорную корзину.
– ЭЙ!
Вознесенская победоносно вскочила на стул.
– Теперь ты свободна от кофе, от предсказанной судьбы и от земных оков… от зла и от добра… или как там? Итак, великий король тёмных земель вместе с ведьмой пытались противостоять герою, но безрезультатно: герой использовал самую древнюю энергию из возможных – энергию чистого творчества, которая была заключена в тех великолепных картинах и музыке, которые он создавал вечерами, когда оставался один. Он жил, окружённый своими воображаемыми друзьями, и они помогали ему, в то время как герой…
Вознесенская рассказывала историю. Правда, стоя на стуле, ну да это мелочи. Вознесенская – рассказывала – историю. История была обычной, с интересным сюжетом и оригинальными героями, которые сражались, любили и ненавидели, как и многие другие герои историй и повестей. Необычным было другое. Девушка говорила и говорила, всё ускоряя и ускоряя темп речи и не замечая, что вокруг неё собралось порядочное количество студентов из их группы, которые завороженно слушали её, словно бы она проповедовала некие великие истины – но нет, она просто говорила так, как умела только она – в особенно быстром темпе, не задумываясь ни о словах, ни о людях вокруг и словно пребывая в каком-то фантастическом трансе, который позволял ей говорить так красиво и с таким жаром, ярким пламенем вдохновения освещая каждое слово. Есть фраза – «глаголом жги сердца людей». И Вознесенская не только освещала мрак вокруг своей речью, нет; она умела добраться до самого сердца каждого, кто пребывал рядом с ней; умела одновременно объять необъятное и говорить о самых маленьких частицах вселенной так же интересно, как и о звёздах и галактиках, которые встали на пути в её истории, освещая дорогу земным существам. Вознесенская умела затронуть в своей речи самые разнообразные аспекты бытия, ничего не упуская и хотя, пожалуй, говоря много лишнего, но сохраняя при этом способность построить речь так, чтобы не упустить из виду самое важное – некоторую атмосферу сказанного. Да-да, дело было именно в атмосфере: вокруг Вознесенской словно бы образовывался некий волшебный купол в радиусе нескольких метров, попавшие в который люди не могли противостоять её удивительным чарам. Это, не иначе, был особый дар, которым обладала только она и который не встречался доселе ни у кого из её знакомых и друзей. И, что самое странное, дар просыпался не всегда, а местами: героиня словно бы ловила какую-то особую информационную «волну», после слияния с которой говорила потрясающим, нечеловечески чудесным языком – и уже не могла остановиться. Или практически не могла.
– Но после этого герой не удержался на скале и был низвержен в океанические воды, что разбивались о прибрежные скалы. Он был ранен, но не был побеждён и ещё готов был сражаться. Но только после того, как сходит за курткой; а когда доберётся до куртки, то торжественно обещает, что продолжение и финал будут грандиозными, – и с этой речью Вознесенская благополучно спрыгнула со стула, оставив завороженных зрителей в некотором недоумении, повернулась и побежала в гардероб, успев уловить каким-то чудом, что занятия уже закончились.
Вознесенская не стала ждать остальных, а надела куртку, надела шапку, надела шарф, надела митенки, надела…
– Вася! – неожиданно прервал процесс преображения Вознесенской строгий голос.
– Да-да? – обернулась Вася.
Перед ней внезапно появилась Софья Нежданова. Софья Нежданова всегда появлялась неожиданно – такая уж у неё была особенность.
– Я хотела с тобой поговорить.
И, обернувшись, чтобы обнаружить полное отсутствие других студентов, Софья Нежданова продолжила:
– То, что ты устроила в вузе, было…
Вася молча ждала приговора.
– …восхитительно, – неожиданно похвалила её Софья Нежданова. – Но, несмотря на раскрытие всяческих талантов в стенах нашего учебного заведения, я не могу допустить, чтобы такое повторилось ещё раз. Пойми: мы всё-таки живём в цивилизованном обществе, и такое поведение, пускай и претенциозно, но всё же непозволительно.
Вознесенская медленно кивнула головой.
– Теперь о проекте. Я видела твою презентацию, и у меня есть пара комментариев: сделай, пожалуйста, обложку – это раз, и – второе – прошу тебя делать эскизы игры аккуратнее, иначе смотрится всё в целом пока очень грязно. Вот так вот; теперь – до встречи, – и идеальная кураторша группы, попрощавшись так же неожиданно, как и появилась, засеменила к выходу.
Вася молча стояла в проходе, не зная, что тут и думать. Она устроила балаган, а её похвалили за красивый слог. Она старалась сделать презентацию как можно качественнее и потратила очень много времени на наведение чистоты в эскизах, а её раскритиковали за грязь на них. Вот так и раз, как любит выражаться Ирина. А вот, кстати, и она.
– Вася! Вась, Вася! Хорошие новости! Мы убили твоего персонажа! – победоносно провозгласила Ирина в сторону Вознесенской, которая всё ещё стояла в проходе.
– Он расчленён и брошен в океан, – мило улыбнулась Бунташная.
– Вы убили моего персонажа… без меня?! – в голосе бедной Вознесенской было столько боли из-за несправедливости происходящего, что даже Ирина несколько поутихла в своей радости.
– Вот так вот, – сказала Бунташная. – Куртка важнее?
– Так, я беру ситуацию под контроль, – решилась Вася. – Герой – назовём его Меркурий – призвал на помощь звёзды и Луну, которая курирует морские и океанические воды – приливы и отливы, и они – воды то есть – подлатали его тело, напитав его энергией жизни. Он выбрался на берег раненный, но духовно полный сил и готовый к дальнейшим схваткам.
– Но у героя остались магические раны, причинённые его душе, – ответила Ирина. – Их не излечила морская вода.
– Разве? А, ладно, пускай. Он нашёл древний способ и отправился к шаману, который был способен залечить эти шрамы.
– Придумайте остальные имена, – встряла Бунташная. – Моего персонажа будут звать… зваааать… Райан О’Конелли Де Вито ле Марс, вот так вот. Раз уж мы берём вселенную звёзд.
– Ты только не забудь, – скептически посмотрела на Бунташную Ирина.
– Уже забыла.
– Райан!
– Шучу. Райан О’Конелли Де Вито ле Марс.
– Тогда мою персонажку тоже будут звать, как зовут бога, – Венера Леман.
– Предлагаю создать беседу-ролевую по персонажам. Пригласим Диану и всех, кто захочет.
Наши герои вышли из университета и направились к метро, и Бунташная сразу же достала сигареты, чтобы затянуться после долгого дня.
История продолжалась.
Оказалось, что ещё до того, как морская вода исцелила раны героя, он успел предать ведьму, которая была тайно влюблена в него в молодости и теперь мстила ему, оберегая младшую сестру от его необузданной натуры. Около большого голубого здания, что возвышалось на пути к метро, Меркурий погиб, но вернулся в этот мир, чтобы исправить ошибки и – нет, не для того, чтобы победить в схватке, а для того, чтобы мудро распорядиться временем, ему отведённым. Де Вито ле Марс объединился с ведьмой-Венерой, поскольку разделял её взгляды и считал, что Меркурий не прав, хотя до этого Меркурий и Де Вито ле Марс даже готовы были подружиться. Но Меркурий остался в одиночестве, и ему приходилось сражаться в словесном бою ролевой уже с двумя оппонентами. В итоге Меркурий встретил ещё более сильного соперника, когда троица подходила к метро, – наши ролевики решили назвать его Сатурн в честь древнеримского бога времени, пожирающего своих детей. Сатурн появился в ответ на зов Де Вито ле Марс и Венеры Леман, и он был так могуществен, что Меркурий был побеждён – но побеждён только для того, чтобы набраться сил, воспрянуть и устремиться вперёд, к новым вершинам. Новые вершины покорились бы Меркурию, но герои медленно двигались в обратном направлении – они спускались на эскалаторе вниз, на одну из самых глубоких станций московского метро. Ближе к концу пути Вознесенская произнесла примерно следующее:
– Но он схватил огненное копьё и нарисовал в воздухе символ, способный защитить его от любой тёмной магии.
– У Венеры Леман была такая магия, которая и не снилась твоему Меркурию!
– А Де Вито ле Марс появился на горизонте не один, а с целой армией
– шучу – тех, кто владеет боевыми искусствами так, как никто другой.
– Но Меркурий смог справиться с ними, ведь у него оставался ещё один козырь в рукаве.
– Ну? Где же твой козырь? Давай, удиви меня, – нахально смеялась Бунташная. Голос её дрожал.
– Меркурий становится суперкомпьютером, – выпалила Вознесенская, будучи уже в конце эскалатора. – Прямо таким же, как в фильме «Превосходство», – способным перемещаться сознанием внутри техники.
– ЧТО?! – заорала Бунташная.
Внезапно она сотворила то, чего никто – спорим, даже она сама – не ожидал. Она сделала несколько шагов на шатающихся ногах к Вознесенской, усиленно бормоча что-то про то, что Васе стоит взять свои слова обратно, потом схватила Вознесенскую за куртку дрожащими руками и, пытаясь удержаться, сползла на пол платформы. Когда Вознесенская попыталась её поднять, она обнаружила, что глаза Бунташной закрыты. Девушка находилась в обмороке.
История, как было упомянуто ранее, продолжалась.
Глава 3. Персонажи ли?
Сентенция снова захватил в свои объятия сон. То был странный сон, фантасмагорический: вокруг мужчины в дымке плавали различные приборы для совершенствования взаимодействия с полем, окружающим планету, и со звёздными энергиями; кроме того, была построена фантастического вида конструкция, напоминающая своеобразную машину: та непрерывно перемещала энергии в окружающем пространстве, перемешивая их, сливая воедино или расщепляя на менее густые потоки так, что энергия не застаивалась на одном месте, оседая и становясь более плотной, а устремлялась вверх и в стороны, концентрируя на себе внимание каждого, кто входил в помещение. Сентенций перелетал через конструкции и поправлял управляющие элементы прибора, если те хотя бы на небольшую часть отклонялись от нормы, предписанной Сентенцием для этой удивительной машины; кроме того, его задача как конструктора заключалась в том, что мужчина, будучи бесплотной сущностью во сне, аккумулировал эти энергетические потоки на себя и сравнивал, насколько те или иные дуновения будут пригодны для обитателей планеты, которая была подконтрольна Сентенцию. Какой-то частичкой сознания Сентенций понимал, что формально он, как правитель, должен бы быть инициатором проекта и не только учёным, который разрабатывает его, но и руководителем, который следит за такими же мысленными сущностями, как и он сам, – теми сущностями, которые должны бы окружать его, однако во сне Сентенций был один и, более того, даже не чувствовал ничьего присутствия рядом, хотя должен бы, если рассуждать логически. Но сон неподвластен логике, и Сентенций выполнял все задачи одновременно в нескольких астральных оболочках. Один.
Точно так же, в одиночку, Сентенций почувствовал неладное – тот странный факт, что оборудование в одном месте, если судить по потокам энергий, вышло из строя. Тревога. Яркий свет. Сентенций понял, что на станции была паника, и хотя он был как будто бы один в помещении, он уловил эту панику всем своим существом, почувствовал её вибрации в окружающем пространстве; так, Сентенций, не зная точно, что же ему делать, отправился в аварийный отсек, который останавливал потоки мысленных энергий и прекращал сообщение планеты со звездой. Сентенций бежал, бежал изо всех сил, если его движения можно было назвать бегом; он пытался успеть, однако отсек как будто отдалялся от него, не становясь доступнее, и дух не понимал, как же ему достичь того самого заветного входа, который предваряет нахождение в одной небольшой комнатке, что была полна различных эфемерных рычагов и кнопок, контролирующих машину. Сентенций практически достиг – достиг аварийного отсека, однако не успел совсем чуть-чуть. Взрыв. Сентенций почувствовал, как его дух практически плавится, и…
проснулся.
Он привстал, осмотревшись в реалиях пещеры, в которой он спал на холодном полу в окружении учеников. Сентенций знал, что в его прошлом воплощении всё было совсем не так, хотя и не помнил конкретных событий, поскольку в рамках космоса дух забывал абсолютно всё, когда перемещался в следующую жизнь, за исключением некоторых подсознательных подробностей, но и их он искажал до совершенного неправдоподобия. От великого архитектора Сентенций знал, что был не изобретателем, а правителем на одной из высокодуховных планет и что в результате его экспериментов погибли люди, поскольку ненасытный правитель возжелал получить силу звезды, мирно плывшей рядом с планетой по бесконечному безграничному космосу, однако во сне Сентенций почему-то всё время ощущал боль учёного, который проектирует машину, что могла бы управлять энергиями звезды и аккумулировать эти энергии на благо планеты. Сентенций хотел сделать, как лучше, чтобы люди на планете никогда не нуждались в энергии, а пользовались ей с избытком, ибо энергия есть ключ к тому, чтобы обеспечить человечество здоровьем и практически полным отсутствием нужды в различного плана дополнительных приборах, аккумулирующих энергетический потенциал; Сентенций мечтал сделать самих людей максимально тонкими проводниками энергии и построить новое, здоровое общество, которое бы опиралось на законы разумного эгоизма и коллективного стремления к совершенствованию. Сентенций хотел сделать жизнь людей лучше, и хотя критики и профессионалы сочли проект опасным, он настоял – нет, практически единолично, как один из главных среди совета правителей, потребовал, чтобы проект продолжался, несмотря ни на что. По более зрелом размышлении Сентенций пришёл к выводу, что двигателем было не только и не столько желание сделать жизнь людей лучше, но его собственные жадность и тщеславие, которые не позволили ему остановиться вовремя – ведь он желал оказаться именно тем правителем, который приведёт общество к прогрессу и гармонии, создав новую энергетическую установку и обеспечив весь народ энергией.
Сентенций ошибся, и эта ошибка стоила ему жизней на некогда целой планете.
* * *
– Нииииииииииииииик! Я пришла! – проорала счастливая младшая Вознесенская. Все эти дни она была в вузе просто в ударе: вокруг неё собралась группа девушек, которые готовы были часами, не отрываясь, слушать её – так ей, по крайней мере, казалось. Её предположения были обоснованными: Вознесенскую, с её умением рассказывать истории, записывали на телефон и выкладывали ролики у себя на страницах, а один наивный мальчуган – иначе этого студента не назовёшь – даже робко попросил у неё автограф. Канал Вознесенской процветал, её окружали лучшие из лучших людей, как чудилось ей, друзья вокруг постоянно были на связи, а фанаты не давали прохода даже в вузе, – что ещё необходимо для счастья? Она не верила, что то, что вокруг неё, называется реальностью. Это так сильно не коррелировало со школой, что Вознесенская не переставала ежедневно удивляться.
Вознесенская сбросила прилипшую одежду, словно старую шкуру, и облачилась во всё новое, купленное недавно.
И открыта натальные карты.
В последнее время Вознесенская нередко смотрела в натальные карты – после того этапа, когда Вася со своим окружением узнали даты рождения друг друга, ей было это особенно интересно. Она упорно потакала своим интересам и лелеяла надежду открыть в натальных картах что-нибудь потрясающее.
Натальные карты могли показаться обычными среднестатистическому человеку – просто круг с несколькими делениями, размеченный под двенадцать знаков зодиака, внутри которого медленно перемещались планеты вкупе с межпланетными аспектами. Но для Вознесенской – о, для неё это было нечто особенное, сверхъестественное. Эти карты оживали перед ней, словно бы становясь объёмными, и открывали перед юной леди самую настоящую систему – систему Солнечную, но если брать в расчёт габариты самой Васи относительно Солнечной системы, то – целую вселенную. А планеты, звёзды, узлы и разнообразные критические или срединные точки не просто перемещались в новом для Вознесенской мире, но медленно и мерно плыли по кругу, замедляясь и ускоряясь и, конечно, никогда не прерывая свой бег. Для неё посмотреть в карты значило приоткрыть завесу тайн.
И Вознесенская упорно искала информацию о том, как пользоваться картами и что могут значить те или иные аспекты. Но сколько бы нового материала по астрологии она ни находила, ничто не могло позволить ей смотреть на аспекты не в своей особенной манере. Аспекты перед ней оживали, планеты – представлялись необычными богами-гигантами, колоссами, живыми организмами, которые спрятались в крошечные значки на картах, чтобы подурачить столь же крошечных недальновидных людей, любящих смотреть на звёзды и стремящихся исследовать науки, но будучи не в силах постичь все истины вселенной, часть из которых наверняка знают эти молчаливые планеты и звёзды. Но молчаливыми они были не для всех. В мире, построенном Вознесенской, планеты взаимодействовали друг с другом, ссорились и мирились, влюблялись и остывали к объектам своей внезапной, нечеловеческой страсти, и Вознесенская видела, чувствовала всё это и проживала так, словно сама была там – там, среди этих персонажей-планет, столь непохожих на людей, но вместе с тем представляющихся столь близкими обычному человеку.
Вон он – красненький небольшой тригон между Меркурием, Луной и Солнцем, – то дружба планет и звезды, которые – сделаем предположение – сидят за чашкой кофе в уютном кафе, вспоминая былое или обмениваясь свежими новостями. Яркий Меркурий, покровитель коммуникации, наверняка одет по моде, но вместе с тем ядрёно и пёстро, и наверняка ведёт диалог именно он – он, обладающий даром красноречия и умеющий, как никто другой, сложить звуки речи в чудесные, лихо закрученные словесные конструкции. Вот здесь, в знаке Овна, тихо притаилась Луна – спокойная, задумчивая, и тихо слушает Меркурия, в которого тайно влюблена, но старается это скрыть; благо, лишь лёгкий румянец на её бледном лице выдаёт её нежные чувства. А Солнце, чуть наклонив голову и слегка улыбаясь, внимательно слушает бредни разговорчивого юного Меркурия. Солнце – отличный психолог и мог бы подать много дельной информации, но он упорно молчит, готовый дать шанс договорить другим и внимательно их выслушать, подмечая детали по пути разговора. Не думайте, что Солнце столь молчалив – нет, что вы; в своём кругу он сразу завоёвывает внимание и на правах звезды рассказывает много такого, чего обычные планеты не испытывали. Лично для Вознесенской этот тригон значил небольшие, но приятные мелочи – хорошие отношения с семьёй и с сестрой – Луной – на данном этапе жизни, маленькие удачные дни, приятное времяпрепровождение и много ещё чего хорошего в этот период. Так верила Вася.
Вот же, напротив, Сатурн – в конфликте с Юпитером. Вознесенская помнила, что астрологи предрекали, что скоро они сойдутся, образовав нечто вроде Вифлеемской звезды, и тогда случится большой переломный момент – большая мировая катастрофа, о которой сестра, увлекавшаяся натальными картами, также говорила ей. Но для Вознесенской это значило совершенно другое: две крупные планеты поспорили, поссорились или, того хуже (но интереснее), вступили в битву друг с другом – в битву на кинжалах или ножах. Поскольку аспект спокойный, и ни одна планета не находится в квадратуре или в падении, битва Сатурна с Юпитером протекает по правилам и договорённости, и Сатурн – «тёмная» планета – не пытается обмануть светлый, гармоничный Юпитер – планету большого счастья в одном из множества интерпретаций, как помнила Вася по рассказам сестры.
Для Вознесенской, одним словом, межпланетные аспекты виртуозно складывались в красивую сказку.
Она посмотрела гороскопы всех девушек, что были с ней в одной группе; потыкала на звёзды внизу и на обозначения этих звёзд. Внизу, если рассматривать названия звёзд, красивейшим языком было написано, что именно каждая конкретная звезда обозначает и какие качества дарит своему подопечному. Нельзя сказать, что Вознесенская досконально верила во всё, что было написано под названиями звёзд, вовсе нет; но, тем не менее, эти надписи казались ей сказочно-волшебными и неожиданно увлекательными – такими, что поверить было проще, чем не поверить.
Гороскоп Бунташной был, если говорить прямо, красивым. Вознесенская не увидела там ни невзгод, ни особенных несчастий, которые предрекала ей Ирина, нет; напротив, в её гороскопе мистическим образом скрещивались в великой схватке позитивные аспекты: некоторые были в разорванном состоянии, некоторые – цельные, но засилье красных нитей в пряже круглой натальной карты сразу бросалось в глаза. Венчал всё это великолепие большой красный тригон, содержащий в своих вершинах Меркурий, Марс и Плутон. Вознесенская представляла, что она и есть этот бравый Меркурий (а Бунташная – конечно же, Марс) и что они вместе, как лучшие друзья, расправив крылья, полетят, используя космические энергии этого тригона; полетят куда? В будущее.
В этом же гороскопе, однако, наш бравый юный астролог обнаружила нечто странное – тем странным был единственный негативный аспект, разрезающий напополам всю карту и выглядящий, как особенно острое ножевое ранение посреди привлекательных, мирных красных нитей. Словно бы какое-то духовное разделение между Марсом, Плутоном и Луной. Вознесенская присмотрелась к нему внимательнее.
Сделаем лирическое отступление. В целом, если говорить откровенно, то, как видела карты Вознесенская, словами до конца передать сложно, если не сказать – нельзя. Она смотрела на натальные карты, как на картины – как на нарисованное художником полотно, на котором изящными мазками кисти вырисовывались различные причудливые угольчатые узоры, состоящие из аспектов и их конфигураций. Именно поэтому автор, пытаясь описать похождения героини в данной области человеческой жизни, искренне мучается, поскольку недоумевает, как через призму текста посмотреть на объемную картину, которую видит Вознесенская, смотря на схему, приобретающую перед ней трёхмерные очертания, которая в действительности является плоской. Итак, Вознесенская увидела страшную, кровоточащую рану в гороскопе Бунташной, состоящую из оппозиции планет, которая изрядно напугала её, но потом… потом девушка вспомнила – у неё была точно такая же – но планеты были другими. И у Ирины. И даже у Дианы. И у другой девушки, состоящей в беседе, – Вознесенская, по правде сказать, позабыла её имя, но дату рождения… дату – запомнила.
Вася тыкнула на один из аспектов.
«В прошлой жизни вы были смиренным, жили уединенной жизнью отшельника, помогали другим людям. На высшем третьем уровне, когда вы становитесь проводником светлых сил, вы имеете возможности исправлять преступников, помогать сбившимся с пути, помогать больным психическими заболеваниями, обманутым, жертвам черных магов. Вы помогаете через любовь, глубинное чувствование, вы можете общаться с иным миром, сливаетесь с природой и космосом».
Чем дольше читала Вознесенская, тем больше она верила тому, что читала. Она вспомнила Бунташную такой, какой она её знала, во всех подробностях и деталях; вспомнила все счастливые моменты, что безвозмездно подарила ей эта удивительная девушка, и чем больше Вознесенская вспоминала – то, как Бунташная рассказывала ей свою историю, как она серебристо-заливисто смеялась над её шутками, как они вместе гуляли и веселились, смеясь над многими пустяками – даже рассказы об Эдгаре Вильгельме III и Стальной она вспоминала с особенной теплотой – тем больше героиня верила, что Бунташная – да-да, с виду обычная девушка, в которой таится столько удивительного; целый новый мир, новое восприятие окружающего пространства и какая-то тайна, которую Вознесенской пока не дано было разгадать, – словом, Вознесенская искренне верила, что Бунташная уже близка к этому таинственному т р е т ь е м у у р о в н ю, который описывался в характеристике аспекта. Что Бунташная способна исцелять – исцелять духовно – и чувствовать глубже, нежели обычные люди. За два месяца знакомства Бунташная стала для Вознесенской кем-то особенным – тем, кого бы она никогда не забыла. Нет, что вы, юношеские чувства к Карине в пятом классе… и искреннее стремление дружить с Элеонорой – в девятом… не забыты, нет; но то была лишь лёгкая, дружеская влюблённость; всё было не по-настоящему, но теперь… теперь же Вознесенская верила: это – оно. Настоящая дружба – искренняя, чистая, с абсолютно безграничным полётом фантазии и возможностью заботиться друг о друге, как заботятся юные влюблённые; но не физическая любовь, нет, – платоническая, высшая духовная лю…
– Иди есть, суп разогрелся! – проорала откуда-то из комнаты Вероника Вениаминовна, бесцеремонно врываясь в поток мыслей Вознесенской. Младшая Вознесенская закрыла гороскопы, оставив загадку о чёрной оппозиции в гороскопах до лучших времен, и послушно, но с пылающим сердцем отправилась поглощать земную пищу.
– Как дела в университете? – был закономерный вопрос Вознесенской старшей.
– ЗНАЕШЬ, – с жаром начала Вася, – у нас такие классные девочки собрались, и… ии… и… я просто рассказываю что-нибудь, а они слушают!
– Они классные только по этой причине? – скептически подняла брови Вероника Вениаминовна.
– Что ты. Я выразилась некорректно…
– Уж точно.
– Не перебивай! Пожалуйста. Ирина – знаешь, она такая… необычная, как будто хитрая; но мы с ней не так много общаемся, как с Райан. А Райан… она особенная, мне кажется. Как бы её описать… Такое ощущение, что у неё есть какая-то тайна, большое горе или тёмное прошлое, последствия которого она изо всех сил старается не показывать на людях, но ей это не удаётся, и прошлое всё равно даёт о себе знать и вырывается наружу. Она привлекает и притягивает этим самым прошлым; оно делает её необычной и накладывает отпечаток на её характер. Она очень эмоциональная – даже экзальтированно эмоциональная. Однажды она упала в обморок на моих глазах из-за этой эмоциональности. И… и невероятно любит рассказывать истории – и рассказывает, кстати говоря, мастерски. Я не понимаю, как она это делает, но, мне кажется, у неё особый талант к этому, или, если точнее выражаться, особый дар; все говорят, что дар у меня, и я не могу этому не верить, но никто не обращает внимания на её таланты, из-за чего мне становится как-то не по себе. Одним словом, она искренняя. И удивительная. Вот! – закончила свой рассказ Вознесенская, говорившая очень быстро.
Вероника Вениаминовна отодвинула свой вселенский суп.
– Великая Тайна Из Прошлого для великой героини романа, – при этих словах младшая Вознесенская смутилась. – Так ты видишь своих подруг?
– У неё правда есть…
– Ну, даже если так, меня оно не касается. Интересно другое. Когда ты научилась так складно и быстро говорить? Моя ли это молчаливая сестрица?
– Я же говорю: окружающие утверждают, что у меня есть способности.
Вероника Вениаминовна, задумавшись, вернулась к супу.
– Да, но… я живу с тобой сколько? – Вероника Вениаминовна скорчила странное лицо, пока усиленно подсчитывала, сколько живёт с ней её собственная младшая сестра. – Подскажи-ка… Года четыре, после того как ты переехала от родителей ко мне, и… я что-то не замечала твоих особых дарований до этого момента.
Ответом была тишина.
– Так или иначе, – подмигнула Вероника Вениаминовна. – Поздравляю с удачным годом обучения. Посмотрю потом гороскопы твоих знакомых.
* * *
В университете дела шли на лад – лучше и быть не могло. Но что-то беспокоило Вознесенскую – вернее, кое-кто конкретный, и этим кое-кем была Бунташная. Она была не такой, как раньше, и, хотя всё ещё смеялась и веселилась вместе со всеми, смех её был больше истерически-страдальческий, чем искренний, а веселье – напускным. Вознесенская видела, что с подругой что-то не так, но никак не могла понять, что именно. Словно бы тайна из прошлого, о которой опрометчиво проболталась сестре Вознесенская, давала о себе знать и беспокоила Бунташную. Она упорно посылала какие-то сигналы, вроде сигналов о помощи, и Вознесенской казалось, что только она видела, что с подругой что-то не так и что сигналы не достигают цели. Она много раз спрашивала себя: неужели всем вокруг всё равно? Человек практически готов позвать на помощь, практически способен рассказать, что же случилось, но всё-таки не в силах этого сделать по каким-либо причинам, а равнодушное общество не терпит и капли сострадания, адресованного другому существу? Вознесенская не могла понять этого.
Ей казалось, что она должна, просто обязана помочь Бунташной, но она совершенно не знала, как именно и чем она может ей помочь. Она не пыталась спросить у Бунташной, что не так, поскольку ей казалось, что этот вопрос может быть непонятым, отвергнутым или истолкованным в корне неверно. Один раз Вознесенская, в перерыве между общением с другими девушками, сделала робкую попытку спросить у Бунташной, что же, собственно, всё-таки её беспокоит. Она не получила внятного ответа. По правде сказать, Вознесенская и не ожидала его услышать: каким-то внутренним чутьём она понимала, что проблемы, которые образовались вокруг Бунташной, она не была бы в силах решить, даже если бы попыталась, но тот факт, что она даже не знает, что случилось у подруги и что она не способна помочь хотя бы словом, ни капли не утешал её. Напротив – он мучил, отравлял её изнутри, и Вознесенская думала об этом часами – везде: путешествуя от дома до университета, рисуя и даже лёжа в постели.
Одним словом, только казалось, что дела шли на лад. В действительности белое полотно вселенской духовной любви Вознесенской к её окружению было омрачено чёрным пятном.
* * *
Утро.
Телефон издал душераздирающий звук: то пришло сообщение в мессенджере. Вознесенская открыла его.
«Райан». Вознесенская ждала, что ей напишет кто угодно, только не она.
Бунташная писала примерно следующее:
