Статуи из песка

На утро меня отправили в медкабинет, для сдачи крови на анализ. Из-за того, что я ничего не ела целые сутки, голова кружилась. Меня усадили на стул, затянули руку резинкой и вставили шприц. Набрать кровь не удалось, потому что в вену не попали. Череда неудачных попыток продолжалась в числе трех раз. На четвертый, кровь набрали. И набрали, как мне показалось, достаточно много. Ругая всеми элементами речи некачественные шприцы, мои тонкие вены и все что есть на свете она долго не вытаскивала иглу. Когда она это сделала, я встала со стула, как вдруг резко в голову ударило неприятное тепло. В глазах стало значительно темнее, а в ушах зазвенело. Медсестра начала кричать, и в процедурную забежала санитарка. Женщина запаниковала и принесла мне какао, на удивление, она была ко мне добра. Через какое-то время мне стало полегче. В следующее утро, на смену вышла другая медсестра, которая принесла нормальные вакуумные шприцы и без происшествий взяла у меня достаточное количество материала.

18 – Воздух.

Как и полагается в больнице, тихий час длился пять часов. Нам с сокамерницей ставили капельницы через день. Что ей капали, нам узнать не удалось, но в пакетике с подписью " Булгакова ", по словам медсестры, были какие то антидепрессанты и обычная глюкоза.

Примерно половину детей выводили на прогулку по закрытой территории. Подруге дней моих суровых было запрещено выходить, из-за того, что она раньше убегала из дома. Таких называли "бегунами ". Выходить без нее показалось мне не очень хорошей идеей, т.к. мне не хотелось оставлять ее одну, поэтому я оставалась в здании.

Стоило мне подумать о том, что выбраться на улицу нам не судьба, появился странный человек. Мужчина лет пятидесяти, как оказалось, работал медбратом. Он отпросил нас двоих на улицу. От свежего воздуха голова жутко кружилась. Так нас стали отпускать каждый день. Хоть этот мужчина и был странным, со своими рассказами о любви к брюнеткам, за помощь ему стоит отдать должное.

19 – Девочка-солнышко.

Будним вечером, когда ничего не предвещало беды, санитары подняли какой-то шум. Как выяснилось позже, в приемное отделение доставили девочку. Мы с подругой взмолились на её, хотя бы немного, адекватный нрав, но в общую комнату её так и не завели. Через какое-то время медсестра разрешила нам поесть передачки от родителей, а так как мать оставила мне пакет с продуктами, я присоединилась к трапезе. В зале столовой, на стуле, сидела девочка в шортах и перепачканной синей водолазке. Я подошёл к ней и протянул незнакомке яблоко и вафлю. Предложить больше было нечего и ее, как мне показалось, голод преодолел застенчивость. Она подняла голову и, поблагодарив, сразу начала есть. В тот момент, у меня, как у художника случился инфаркт. Ее личико было слишком милым и невинным. Если бы Бэмби был двенадцатилетней девочкой, то он однозначно выглядел бы так. Аккуратный носик, каштановые волосы, подстриженные под укороченное каре или даже скорее под пикси, милые, еле заметные, веснушки и карие глазки. Но ее состояние не на шутку меня напугало, рука была перемотана бинтом, а она сама, явно была жутко напугана. Поговорить с ней не удалось, нас завели обратно. От этого сделалось очень больно. Словно я оставила умирающего котенка на улице. Позже, ее привели к нам. Ее имя оказалось таким милым и кукольным. До чего же оно ей подходило.

То, что я испытывал к этой девочке, вовсе не было романтическими чувствами, скорее, это было огромное сочувствие и глубокая грусть. У нее не было вообще никаких вещей. Я дал ей свою футболку и разбавленный водой лимонный шампунь. Смотря на эту девочку, мне хотелось положить к ее бледным ножкам целый мир, потому что она этого заслужила, как и никто из нас. Такая милая и печальная. Что она сделала ? Она еще слишком маленькая для всего этого. Если бы была возможность, я забрала бы ее боль на себя, чтобы не встретить ее в этой чертовой больнице. Через пару дней, когда девочка-солнышко немного адаптировалась, она рассказала, что сделала порез на руке кухонным ножом, после ссоры с родителями. Рана оказалась больше, чем она рассчитывала и кровь не останавливалась. На ее крик прибежал отец и вызвал скорую. И все это произошло в тот самый вечер, когда ее привезли.

Несчастная принцесса писала записки отцу и, когда он приехал, попросила медсестру передать их адресату. В них девочка просила забрать ее. Это и было ошибкой, из-за которой ее госпитализацию продлили. Свободно говорить о больнице, находясь в ней, невозможно. Все записки читаются, разговоры с родственниками происходят только через окно, при том, что вне зоны видимости рядом всегда будет стоять кто-то из работников.

Каждое утро адекватных детей водили к врачу. Он осматривал нас и задавал вопросы. По его решению продлевали срок "лечения", выписывали лекарства и увеличивали дозировки. С первого дня он говорил мне, что выпишет через двадцать один день после поступления.

Мы с солнышком часто рисовали вместе, карандаши стачивались, но, хотя точилок было не достать, нас это не останавливало. Одна воспитательница дала нам точилку, но по глупости мы ее потеряли. На каждой странице были записаны числа от одного до двадцати одного. И каждые сутки цифра зачеркивалась.

20 – Двадцать один минус…

Из-за лекарств и режима дня время шло катастрофически быстро. Когда я зачеркнула последнее число, то на утреннем осмотре спросила, когда меня заберут. Врач посмотрел на меня так, будто я говорила ему что-то очень странное.

– Я не собираюсь вас выписывать.

В тот момент мой мир раскололся пополам. Заплакать было нельзя, и я просто со всей силы прокусила внутреннюю сторону щеки. Во рту появился вкус крови.

Во время одной из прогулок, меня забрал психолог. Я видела её только после приезда. Она дала мне тест на который мне пришлось отвечать "правильно". После него она, зная о ситуации в моей семье, сказала, что я могу стать ее приемной дочерью, так как подхожу под ее стандарты. Номер сохранился и сейчас. Была лишь одна проблема, мать не лишили прав.

Семья была признана благополучной.

21 – Оставь меня, умоляю.

Телефон мне отдали по возвращении. А антидепрессанты пришлось пить ещё три месяца после госпитализации.

Я пробыла в центре по реабилитации шесть месяцев. Начала писать стихи, песни и картины. За это время ко мне ни разу не приехали.

На один месяц из этого срока пришлось уехать в другой центр. Условия чуть похуже, но в целом неплохо. Там я познакомилась с девушкой с которой общаюсь до сих пор. Когда мы с ней по обыкновению рисовали в беседке, мне пришло сообщение от матери в котором она сотый раз просила меня вернуться. Через пару минут стало тяжело дышать и я предупредив подругу отправилась в комнату отдохнуть. Уже на месте дышать стало невыносимо и шея перестала слушаться. Голова откинулась назад и мне стало очень страшно. Я изгибалась от боли и на могла ничего сделать, полагая что голова сейчас просто оторвется. Оставленная мной подруга, пришла проверить меня и жутко испугалась, увидев мои страдания. Она позвала психолога и та успокаивала меня до приезда скорой помощи.

В середине сентября меня отправили на ПМПК (комиссию, которая должна была определить здоровый я ребенок или должна учиться по облегченной программе). После этой комиссии меня поставили перед выбором. Следуя первому варианту, меня отправляли в лечебный интернат. Второй заключался в том, что я соглашаюсь на возвращение домой. Я выбрала второй вариант. На это была масса причин. Начиная с того, что круглая отличница, отправляясь в лечебный интернат, перечеркнула бы все эти труды. Вторая причина – мать в мое отсутствие тратила всю мою пенсию на себя (как и всю жизнь) . Если раньше она хотя бы на словах кормила и поила меня, сейчас и этого ей делать не приходилось. Я смирилась с тем, что мне не давали карманных денег. Смогла принять даже то, что мне не покупают вещи, и все приходится донашивать за сестрой или вообще чужими людьми. Но такую несправедливость терпеть была не намерена.

22 – Заново.

Меня забрали домой. Мне потребовалось какое-то время, чтобы узнать его. В жилище вернулась совсем не та девочка, которая оттуда уезжала, но и обстановка не осталась прежней.

– Почему повсюду так грязно ? – спросила я, рассматривая горы одежды, грязную посуду на столе и разбросанные бутылки.

– Наверное, убирать некому, – наигранно улыбнувшись, сказала мать.

На самом деле, действительно некому. Уборкой занималась я или, иногда, сестра, мать же крайне редко. Не разуваясь, я вошла в свою комнату. Стена, раньше обвешенная моими набросками, теперь просто прикрывалась оборванными обоями, которые так и грозились оторваться вместе с клейстером из муки. Комната ремонтировалась на скорую руку из за неожиданного туда переезда тети, которая как и бабушка умерла от рака именно там. Половину и без того маленькой комнатушки занимал холодильник, совсем как раньше. Внутри него, как и ожидалось обнаружились только варенье и яйца. В целом, не так уж и безнадежно. Можно приготовить яичницу, подумала я, стартуя на кухню (вернее говоря; в коридор, потому как это одно и то же) в поисках сковороды. Увиденное произвело на меня довольно сильное впечатление. Весь шкаф с посудой был завешен паутиной и усыпан пылью. Но есть всё-таки хотелось, поэтому сковородку я отмыла и приготовила в ней ужин. Перекусив, я вернулась в комнату. И тут мое внимание привлекла та самая стена-печка. Верхний слой белил просвечивал и сквозь него виднелся портрет.

– Ладно. Это всё-таки больно.

То ли шепотом, то ли мысленно проговорила я.

Бросив рюкзак на пол, я приземлилась на диван, который занимал почти все место в комнатушке.

– Ты будешь спать в гостиной, – притворно вежливым голосом пролепетала мать появившись в проходе.

– Нет. –кратко и уверенно, насколько это было возможно, ответила я.

Далее женщина упорно толкала долгую и несвязную речь о том, что на дворе осень, тут холодно и вообще за мной нужен контроль. Так как я не имела желания разводить конфликт, ответа она от меня не получила, и я просто поставил её в известность о том, что ухожу гулять.

23 – Люди бывают слишком добры.

Утром я, как ни в чем не бывало, вернулась в школу, будто не пропадала на полгода. Классная руководительница заплакала от горя, а психолог от радости. Я, конечно, не ожидала такой бурной реакции, но всё же это жутко приятно. Директор встретил меня словами, что я "солнышко". Кажется, это именно тот момент, когда не я начала работать на репутацию, а она на меня. Все же это очень мило.

Вскоре, мой младший брат брат заболел и попал в больницу с бронхитом, и когда отчим поехал его забирать, то я напросилась показаться врачу. В тот день меня положили на недельную госпитализацию.

Далее всё пошло как-то циклично. Снова голодовка, снова сбор крови и снова предобморочное состояние. В этой больнице как-то очень сильно обо мне забеспокоились, настолько сильно, что до комнаты меня довезли в инвалидной коляске. Медсестра еще долго расспрашивала меня, почему к моему брату приезжали каждый день с гостинцами, а мне даже с собой ничего не дали, но конкретного ответа она так и не получила. Потом я уснула, и проснувшись, обнаружила на краю кровати пакет с едой. Естественно, я побежала к медсестрам, потому что приносить мне яства никто из родных не мог, а в палате я лежала одна. Меня убедили, что это точно мое, и посадили кушать. Подозреваю, что это были те же медсестры или мужчина, который катил меня на кресле до палаты.

В пакете было немного кексов, яблоки, минералка и пара булочек. И вкусно, и грустно.

24 – Сделай хоть что то.

Когда недельная госпитализация закончилась, меня почти выписали. Я написал матери, чтобы за мной приехали, так как больница находится в нескольких сёлах от дома. В ответ от меня требовали звонка, на что я ответила, что это не представляется возможным, потому что я находилась на процедурах перед выпиской. На что мне отвечают, что они уже пропустили автобус (у отчима, к слову, пять машин), и мне придётся ночевать в больнице. Я, в отчаянии, позвонила школьному психологу и она, связавшись с матерью, уговорила её приехать.

По дороге меня трижды пытались выкинуть из машины, на трассу. Ночь прошла на удивление спокойно.

25 – Давай разговаривать.

Я читала сохранённые на телефоне комиксы из за отсутствия Интернета, пила чай и всё шло прекрасно. Утром отчим и мать позвали меня "поговорить".

Меня посадили за стол и начали в открытую оскорблять нецензурным текстом, а собрав всю волю в кулак, сказала отчиму точно такое же слово, как и он мне. Но в моем контексте звучало логичнее, звучнее и обоснованней. Не зная что ответить, он взял меня за волосы и со всей силы ударил об стол. После чего я спокойно попросила меня отпустить. Мужчину взбесило моё спокойствие и он ещё несколько раз ударил меня об пол. Я не показала этого, но мне было жутко страшно. Спрятавшись и закрывшись в ванной, я просидела там девять часов. Там было очень холодно и я закуталась в найденную куртку. Всё это время они пытались сломать дверь. Срезать петли к счастью никто не додумался. Все это время меня крыли и матом, и не матом. Дверь выбили. Мать схватила меня за куртку и потащила в коридор. Сняв эту защиту она дала мне множество пощечин. избивая ногами, запинала в гостиную, где схватив железный совок начала со всей силы бить по моему позвоночнику. Пару раз удалось вылезти из под матери, но сбежать через дверь не представлялось возможным, так как в проходе стоял и смотрел отчим. По этой причине я в надежде на спасение попыталась разбить окно. У меня не хватило сил и через секунду с подоконника мое измученное тело швырнули на ковер.

Весь процесс избиения на громкой связи на меня кричала крестная. Единственный важный для меня человек проклинал меня задыхаясь от истошных воплей ярости, называя меня нецензурными вариациями слова " трансгендер " и предатель семьи. Мне обещали будущее в тюрьме или на трассе.

Позже связали руки и ноги, и оставили на полу. Через полчаса они поняли, что натворили. Сестра которая все это время сидела в кресле той же комнаты, обработала мои раны. Мать начала рыдать и лезть ко мне обниматься.

– У меня все тело болит, уйди.

– Прости, такого не повториться, прости…

Всем весом она прижимала меня к стене, в то время как отчим подошел ко мне и отодвинув ее, спокойно начал говорить.

– Кхм…и что будем делать ?

– Звони в опеку.

– Уверенна ?

Тут я просто максимально передала свою ненависть и злость во взгляде уже полностью зареванных глаз.

– Ало, здравствуйте *** опека ?

– Да, добрый вечер.

Трубку он передал матери.

–Говори- выпалила я ни к месту, раздражившись ее хныканьем и молчанием.

– Я *** избила свою дочь, Булгакову Анастасию.

– Вы что сделали ?– не поверив своим ушам переспросила она, получив точно такой же ответ.

– Сильно хоть избили ?

– Да, сильно получается.– сказала она и неожиданно гордо улыбнулась. Это жутко меня взбесило.

– Дайте Насте трубку.

– Здравствуйте

– В каком ты состоянии ?

– Ну, как вам сказать, вот вам больно сидеть ?

– Нет.

– А мне вот больно, потому что у меня дикая боль в позвоночнике и каждое движение приносит мне невероятные ощущения- проговорила я, сама не ожидая от себя такого ответа.

– Я тебя поняла.

Через полчаса я собрала все свои вещи что нашла и меня повезли в больницу.

Как и полагается сняли побои, и я ночевала в больнице. На утро отвезли в центр по реабилитации про который я рассказывала ранее. Потом доставили вещи, но телефона не было. Ещё несколько дней я не могла свободно ходить из-за болей в спине. Шрамы локтей и коленей от падений на ковер со мной по сегодняшний день.

26 – Низкие приёмы.

Через какое-то время, крёстная и мать написали на меня заявление за кражу денег и золота, к пропаже которых я, конечно, не имела никакого отношения. Спустя время я получила карту и пенсию, после чего купила новый телефон и симку.

27 – Без наказаний.

Ложное обвинение в краже, нанесение вреда здоровью и кража личных вещей (телефона) . Отчим получил пятнадцать суток, мать штраф в размере семи тысяч. При том, что нанесение даже лёгкого вреда здоровья, насколько я смогла узнать, карается тремя годами лишения свободы, не говоря о том, что я была на диспансеризации в психиатрическом отделении из за этих людей. Женщину не ограничили в родительских правах. Один раз этот человек звонил соцработникам по моему вопросу. Мне передали ее слова так : "Ты же понимаешь, почему мы так поступили. Я хотела узнать как ты закончила четверть. Не хочешь вернуться домой?".

Это окончательно разбило меня.

28

Мне пообещали месячное пребывание в центре, после чего по трехстороннему договору я буду помещена в детский дом и начну независимую от этой семьи жизнь. Как обычно, это была ложь. Моим делом никто не занимается. Мне приходится так думать. Когда я звонила в опеку последний раз, что было на днях, на меня на кричали, восклицая, что у меня был шанс помириться с родителями после избиения, и я сама виновата. Не забыли добавить, что у других детей есть ситуации и похуже. Поэтому, в «интернатной» очереди я неконкурентоспособна и могу спокойно возвращаться домой.

29

С марта прошлого года по наши дни. ( 21.02.2022)

Я боюсь. Боюсь вернуться домой. Боюсь сумасшедшую мать. Боюсь отчима.

Я не хочу возвращаться и не знаю что делать. Мне четырнадцать лет, и я обычная девочка. Я не умею писать книги, но мне пришлось этим заняться чтобы осветить ситуацию и найти помощь.

Спасибо за прочтение, мне действительно нужна юридическая помощь и общественный отклик, я надеюсь что смогу добиться своих целей таким образом и никогда не вернусь домой.

Vk: shikarnii.