скачать книгу бесплатно
Мама смотрит на тебя с презрением:
– Эх ты… отцовское отродье. Разве ж в носках дело?
По пятницам который месяц дают одну и ту же пьесу.
Папа зачерпывает первую ложку кацапского борща и осторожно спрашивает:
– Что это?
– Ешь, что дают!
– Алевтина, а ты все туда положила? Сделала по технологии?
Мать смачно плюется:
– По рецепту! По технологии!
Папа с трудом пережевывает жилистое мясо и усмехается:
– Алевтина, тебе бы работать поваром в тюрьме. По закладке – все продукты использованы, ни один ОБХСС не придерется, а жрать невозможно. Зеки будут проситься на свободу!
– Ах так, гад?
Кулинарный шедевр летит в унитаз. Какая кульминация, какой драматизм! Жаль, что ты не в силах наблюдать за ними просто как зритель.
– Алевтина! Куды?! Дай супчику!
Отец то ли ревет, то ли рычит.
– Хрен тебе! – злорадно восклицает мама.
Ты чертишь ногтем по клеенке, не поднимая глаз. Еще, чего доброго, про оценки вспомнят.
Мама ничуть не расстроилась и уже забыла про суп. Убежала в спальню, погрузилась в очередной самиздат (Люська-на-день-дала-потрясающе).
Бутерброды с ливерной колбасой подытоживают семейный вечер. Папа наливает стопку и обязательно чокается с твоим носом:
– Как я выжил, будем знать только мы с тобой.
Ты хочешь выкрикнуть: «А мне-то как выжить?!», но лишь деланно улыбаешься.
Ночью вопишь в дневнике: «Хоть бы кто-нибудь меня полюбил!»
До восемнадцати – целых пять лет. Вечность.
* * *
Стать отличницей мешает врожденная тупость в точных науках. Ничего, есть еще общественная работа: вожатая в младших классах, староста, председатель совета отряда и вершина пионерской карьеры – председатель совета дружины.
Новую жизнь ты начинаешь с того, что записываешься во все кружки и восстанавливаешься в «музыкалке», с которой у тебя несчастливый многолетний роман. Теперь можно законно отсутствовать в проклятом доме целыми днями. Хочется поскорее добиться невероятных побед: пусть у пампушки найдется повод похвастаться перед родней. На фоне двоюродных братьев-сестер ты беспросветная неудачница.
Сообразив, что быстрый успех возможен только в пении, ты бросаешь танцы, рисование, «Юный турист», «мягкую игрушку», а потом и КИД, клуб интернациональной дружбы. Через полгода бессовестно пропускаешь хор: ты и так – бессменная солистка, а в распевках участвовать – скукота одна!
«Музыкалка» требует гиперусидчивости и расплющивает самооценку диктантами по сольфеджио. Каденции и тоники – да ну их в баню! Мелодию ты и так подберешь.
КИД оживляется только раз в два года, по приезде делегации коммунистов из Лиона. Ты шустро разучиваешь французскую абракадабру про песика Пифа, раздариваешь гостям «спутницы тревог» (красные гвоздики) и немедленно впадаешь в онегинскую хандру.
Остается фотокружок. Там, за ободранной дверью, покрытой коричневыми лоскутами краски, таится сокровенный любовный интерес. Не к проявителям-закрепителям, конечно же – к Ромке Спиридонову.
Накануне вторников и пятниц ты спишь на железных бигуди и отутюживаешь пионерский галстук. Внимаешь каждому слову Ромика. Он мог бы рассказывать таблицу умножения – ты бы нашла, чем восхититься. Ирка Шевчук не миндальничает: режет Спиридона издевками и обрывает на матерном слове:
– Щас мы с Галькой встанем и уйдем.
На занятиях по «фотику» вы только и делаете, что болтаете. Иногда руководитель кружка, Александр Моисеевич, дядя Саша, усаживает вас фотографироваться. Потом Дюша по кличке «Нарисованный» (из-за удивительной синей родинки на щеке) предлагает всем прошвырнуться по микрорайону. Ты с мольбой смотришь на Ирку. В вашей компании все зависит от нее.
Мальчишки следуют за вами на значительном расстоянии: ведь вы приличные девочки, еще кто увидит! Обсуждаете с Иркой этих дураков несчастных, которые, судя по всему, говорят о вас в той же манере. Подружка шепчет: мол, если и поцеловаться с кем в первый раз, то точно не с Ромкой. У него умишко кузнечика, да и ростом невысок. Ты вздыхаешь: у Сприридона синие глаза и очки. Как у папы… Он глуповат, конечно, но все ж лучше одноклассников, потому что старше на два года. Всю жизнь тебе будут нравиться взрослые мужчины.
На «фотик» тащишь пирожки с картошкой и капустой. Небрежно бросаешь, что от скуки смандрячила. Твои губы и веки блестят от вазелина «Норка», а глаза – безо всяких ухищрений. Шевчук смотрит с подозрением. Спиридон, Нарисованный и Женька-Китаеза закатывают глаза: пирожки – атас! Ты самодовольно улыбаешься: в кулинарии Ирке тебя не переплюнуть. А вот пение тут не поможет. Шевчук солирует наравне. На монтаже к Седьмому ноября Ромка одобрительно свистел с заднего ряда, когда она выводила «Я возьму этот большой мир».
За пирожки тебе достается целых два слова!
– Молодец, Пархоменко, – говорит Спиридонов.
И ты видишь себя в белом платье с синеглазым божеством.
Чтобы закрепить позиции, в пятницу после шестого урока ты летишь вперед Ирки в каморку «фотика». Надо пересечь огромную столовку, где сейчас обедает Моисеевич. Он добряк и балагур, поэтому окликает тебя, приглашая за стол. Куда там. Ты притоптываешь на месте, отказываешься от коржика, закручивая пальцем обесцвеченный гидроперитом локон. Взгляд останавливается на планках орденов, приколотых к его истлевшему пиджаку. Он прошел всю войну фотокорреспондентом. Меткий глаз и талант художника: в альбоме и сегодня его фотографии – самые лучшие. Остановись, поговори с дедом, чего тебе стоит?
Нет, ты мямлишь наспех придуманную чепуху и прыжками достигаешь цели.
Хоть бы ты ногу подвернула!
Ромка со товарищи уже на месте. Обычный юношеский треп, со смехом и матом.
Заходи уже, не стой!
Но ты зачем-то останавливаешься у облупленной двери и слышишь обрывки разговора, не предназначенного для твоих ушей. Сначала сердишься: мальчишки, все-таки – такие дубаны! Оценивают девчонок по пятибальной системе и голосуют за четких баб. Естественно, их критерии – ноги, жопа и грудь, а не количество прочитанных книг. Примитивы.
Ирку Шевчук пацаны оценивают на четверку с плюсом.
– На пять, – поправляет их Ромка странным кастратным голосом.
Интересно, это фальцет или дискант?
Ты обрываешь заусенцы и боишься, что за дверью услышат, как стучит твое сердце.
Всплывает фамилия Пархоменко, и ты перестаешь дышать.
Сперва вспоминают твои лихие купеческие забавы: в позапрошлую субботу оплатила катания на аттракционах в парке.
Ты вздыхаешь: да, сорила деньгами, миллионерка припадочная. На эффектную прогулку уплыли два рубля и синенькая «пятерка», что подарила тетя Лида. Не оскудеет рука…
Потом они проходятся по внешности. Ноги: у тебя их нет. Ну, то есть, они не эффектные, с толстыми коленями, кривоватые в икрах. Такими ногами издавна пользовались твои предки. Они созданы для того, чтобы крепко стоять босиком в теплой, жирной земле, когда руки снимают колорадских жуков с кустов картофеля. Грудь – имеется. Нарисованный даже сказал: «Во!», но Китаеза квакает насчет толстой фигуры.
Ты готова ворваться в каморку, и тут встревает Ромка:
– Че ее обсуждать-то? Кто сказал, что Галька – баба? Галька – правильный мужик!
Судя по звукам, они там от смеха со стульев попадали.
Ты бежишь через столовую, лестница вниз, дом – вот он, только футбольное поле пересечь. И только в квартире обнаруживаешь, что оставила в школе и куртку, и сменку. Так и бежала в босоножках по ноябрьской хляби.
Наутро проходишь мимо бывшего марьяжного интереса. Спиридон увивается за тобой и хлопает по плечу:
– Пархоменко, ты че? Своих не признала?
Ты рассматриваешь ленинский профиль на его комсомольском значке и приветливо-равнодушно говоришь:
– Мальчик, ты кто? Перепутал? Бывает…
* * *
Ночью сказала вслух:
– Господи, если ты существуешь, дай знать.
Тут же раздался ужасный грохот. Кто-то с размаху швырнул пианино.
Одеяло – на голову. Тряслась, пока не случился с тобой то ли обморок, то ли сон. Утром осмотрела инструмент (целехонек) и больше никогда не сомневалась.
Останки замоскворецкого счастья истаяли на глазах. Проклятый дом пленных не брал.
Учи до крови в глазах!
Алевтина, давай жрать! – Перетопчешься!
Ты смотри, как этот Горбачев без бумажки чешет…
А папаша твой: «Делай аборт – уйду». Щас! Родила вот… а ты – высранный батя.
Как не читала? О чем с тобой разговаривать, бестолочь?!
Идиот, ребенок с давлением! Хочешь, чтоб как я – по больницам?
Мне не нужна здоровая дура! Пусть будет больной. Но умной!
Это блюдо не удалось тебе эстетически.
Про Чернобыль Люська сказала, что…
«Или куришь натощак, или пьешь с похмелья».
Неси ремень.
Лидка приезжает: чтоб тихо мне тут!
…быть счастливой в борьбе, в ощущении причастности к нашей великой…
Занимайся ребенком! – Она что, грудная? Нами никто не занимался.
«Ищу я выход из ворот, но нет его. Есть только вход, и то не тот».
…сделал инвалидом! – Будя брехать-то! С пороком сердца замуж пошла и скрывала…
Да видели его наши ПВОшники. Шлепнуть побоялись.
Твоя дочь – рецидивист. Лезвием оценки подтерла!
Пять дней до получки. Несите всю мелочь, какая есть.
Стань отличницей или смени фамилию!
…речь Ельцина на пленуме… Читай быстрее – дали на два часа.
«А у меня – и в ясную погоду хмарь на душе, которая горит».
Галя, тебе мальчик звонит… МАЛЬЧИК?!
Раиса – модная какая. Он ее во все поездки таскает.
…в мерзости дикой русской жизни! Хочешь дурой вырасти, как мамаша?!
Твои поминки будут самым счастливым днем в моей жизни!
«Чуть помедленнее, кони…»
Дай хоть что-нибудь – загрызть! Желудок…
Сто кило лишнего веса – я ж тебя замуж не отдам!
Я ворую деньги? Сам, небось, на баб министерских спустил!
Во дает Коротич! Не боится…
…седьмой тромб. По старому шву – чик-чик ножницами… я видела, наркоз-то местный…
Ра-а-азвод! Ра-а-аздел!
Какой тебе компот? Март месяц на носу! Витамины!
