скачать книгу бесплатно
– Какая нелепость! Эта роль будто была написана специально для Луизы, и всем прекрасно известно, что она – лучшая из нас здесь! Хотя если ты скажешь ей об этом, я буду отказываться от своих слов. – Нина взволнованно всплёскивает руками. – Почему вы просто не дадите Луизе играть?
– Кому? – переспрашивает помощник режиссёра, боязливо отрывая взгляд от своих распечаток.
– Луизе. – Помертвевшим голосом повторяет Нина. Кажется, до неё только теперь начинает доходить, и она с трудом сглатывает, будто предчувствуя отклик собеседника ещё до того, как он произносит жутковатую фразу «А кто это?» вслух.
Отрицательно мотая головой, Нина пятится. Я встревожено наблюдаю за ней, но не знаю, какими словами успокоить её в такой момент.
Ассистент бросает девушке, вновь углубляясь в документы:
– Когда выйдешь, пригласи, пожалуйста, М… – Но Нина бесцеремонно прерывает его:
– К чёрту М., – прежде чем под поражённым взглядом молодого человека выбежать вон.
Нина торопливо покидает театр. Оказавшись на улице, где палит яркое солнце и люди прячутся от него за солнцезащитными очками в модных цветных оправах, девушка с усилием глубоко дышит.
– Вот как это есть, да? – обращает она ко мне, но в её интонации нет ожидаемого обвинения. Я нахожу там, скорее, отчаянную мольбу разубедить. – Полностью?
– Полностью, – вынужденно подтверждаю я.
– Дьявол! – Нина закрывает глаза, уточняя: – И значит, когда ты говоришь?..
– Никто, кроме тебя, не слышит.
– Какая честь, – Нина болезненно скалится в безрадостной улыбке, а затем быстрым шагом идёт вдоль улицы. – Чудесно, – говорит она, сообразив, – тогда выходит, что полдня сегодня со стороны я выглядела, как сумасшедшая.
– Мне жаль? – жму я плечами.
– Иди ты, – беззлобно отзывается моя спутница, сворачивая в безлюдный переулок между жилыми домами. Там она прислоняется к холодной стене и без выражения смотрит в противоположную сторону.
– Вот и что мне теперь с тобой делать? – интересуется она негромко.
– Ты просто будешь жить дальше, и…
– Нет. Я спросила не «что мне делать?», а «что делать с тобой?». Чуешь разницу? У меня на хвосте теперь невидимая экс-прима музыкального театра. С этим рано или поздно придётся что-то решать. – Нина ухмыляется с бравадой, и я зеркально копирую её мимику, отзываясь:
– Не драматизируй.
Нина вдруг странно хмурится.
– Что? – спрашиваю я.
– Ты звучишь тише. – Непроизвольно тревожась, замечает та.
– Конечно. Так и должно быть.
– Что именно? – Нина ощутимо напрягается, ожидая моего ответа.
– Ох, ты же не думала, что я и дальше буду таскаться за тобой бесплотным голосом?
– …гм. А разве нет?
– Серьёзно? Ладно тебе. То, что я делаю это сейчас, скорее, остаточный эффект, но он ненадолго. Я ведь исчезла из твоей жизни, Нина, помнишь? Ты сама захотела, чтобы я перестала быть её частью, и я освободила тебя. Скоро я покину тебя полностью, и всё у тебя станет, как надо.
– Луиза… – выдыхает Нина, словно я не говорила с ней, а ударила её в живот. Такая реакция удивляет меня. – Это уже не смешно.
– Это никогда и не было смешным. – Я беспомощно развожу руками, как если бы моя собеседница способна была увидеть этот жест. – Это было воплощением изъявленного тобой желания. Я избавила тебя от неприятностей.
И окей, я признаюсь: вполне возможно (самую ничтожную малость), что моё решение чрезмерной патетикой окрасило именно стремление напрямую доказать Нине, что я вовсе не эгоистична. Нет, я – пойду на всё ради.
– Разве ты не счастлива теперь? – пытливо спрашиваю я.
– Боги, – выдавливает Нина, кое-как переварив мои слова. – И говоря «покину», ты имеешь в виду, что я и слышать тебя перестану в скором времени?
– Более того: к завтрашнему утру, ты полностью меня забудешь.
Вот сейчас, – думаю я, – она рассмеётся с облегчением.
Или скажет что-то вроде: «Сразу бы!».
Или вовсе, легкомысленно напевая снова, пошагает со спокойной душой домой, оставляя меня позади навсегда.
Я думаю, что это будет так. Это то, чего я боюсь, и то, как Нина не поступает.
Против ожидаемого, она лишь хрипло охает, и судорожно выхватывает воздух руками, словно надеясь нашарить возле себя что-то, и выдаёт почти агрессивное «Нет!». Затем «Нет!» повторяется тише, а уже в следующий миг Нина отворачивается к стене, закрывая лицо руками.
– Эй? – робко зову я. – Что такое?
– Ты… ты… – бессвязно бормочет Нина, и вдруг по-детски беспомощно и громко всхлипывает, чем повергает меня в короткий, но глубокий шок.
Нина… плачет?
– Чтоб тебя-я-я!.. – выдавливает девушка, задыхаясь в слезах, и сползает вниз по стене. – Ненавижу тебя, мерзкая Луиза, ты так напугала меня, так напугала!
– Я совсем не… – лепечу я потерянно. Я не понимаю. Чем я могла её настолько испугать?
– Ты всё делаешь не так! Лишь бы довести меня до ручки, словно нарочно издеваешься, зная, что мне не всё равно!.. А сейчас ты исчезла, взяла и исчезла, нечестно, нечестно бросать меня из-за дурацкой ссоры, из-за глупого необдуманного оскорбления, сказанного сгоряча, не-чест-но, понимаешь ты, так нельзя, и теперь у меня из-за тебя и твоих выкрутасов тушь потечёт, и сердце точно остановится-я-я, – Нина снова протяжно рыдает на финальной высокой ноте.
Мне так жаль убитую горем Нину, и её слёзы буквально разъедают всё моё существо. Хотелось бы мне как-то утешить её. Ох.
– Шшш, шшш, – бездумно шепчу я, пока она, обхватив себя руками, плачет. Мне кажется, что это поможет ей, и я пытаюсь: – Уже скоро всё закончи…
– Захлопнись!! – шипит она, прежде чем я успеваю договорить слова поддержки, которые, как оказывается, лишь повергают Нину в ещё большую панику. – Что ты несёшь? Не смей так говорить. Заткнись-заткнись-заткнись!
Я виновато замолкаю, и следующие две трети часа моя душа разрывается от боли, пока я наблюдаю, как Нина пытается справиться с собой.
В конце концов, она утихает.
Потом вдруг перепугано вскидывает голову и спрашивает взволнованно:
– Л-Луиза? Луиза, ты где? Ты ведь ещё здесь, правда? Отзовись, Луиза!
Она продолжает звать и звать меня, не обращая внимания, что я каждый раз старательно откликаюсь.
Беда в том, что мой голос уже едва слышим для неё. Время неумолимо. Я не знаю, как дать ей понять, что я всё ещё рядом, что бояться ей нечего… пока.
Только пока. Скоро я исчезну.
Меня бьёт озноб.
Нина медленно поднимается, и трёт кулаками опухшие от слёз веки, и затравленно озирается.
– Будь там, – говорит она непонятно. – Пожалуйста, просто окажись там.
Затем она спешит, и я спешу за ней; вскоре мы оказываемся в её апартаментах на шестнадцатом этаже высотного здания.
Мне отлично знакомы все три комнаты её просторной квартиры. В посудном ящике на кухне прежде стояла моя любимая белая кружка с разноцветной надписью «Pretty Kitty»; в ванной болтались моя сиреневая зубная щётка и запасная коробка с тампонами на крайний случай; а в спальне для моих рубашек-брюк-чулок был отведён персональный отдел в шифоньере. Хотя мы, как я уже упоминала, технически, знакомы были меньше года, я – особенно в последние месяцы – проводила у Нины больше времени, чем в общаге. Не знаю, почему она позволяла мне это, если я так раздражала её на сцене. Но, по крайней мере, это объясняет, отчего она считала, что мы близки. Если подумать, припомнив не небрежно бросаемые слова, а каждодневные действия и имеющие значения поступки, то меня даже удивляет, как я сама не заметила этого?
Обращала больше внимания на наносную шелуху показательного равнодушия, скрывающего внимание и тихую заботу, и уверовала, что живу в идиотском мире, где мне приходится исчезать, чтобы принести хотя бы какую-то ощутимую пользу.
Стараясь не погружаться в уныние от собственных размышлений, я концентрируюсь на бледной Нине с воспалёнными глазами, которая лихорадочно ищет хоть какие-то следы моего пребывания в её доме и к ужасу своему не находит больше. Ни кружки, ни вещей, ни совместных фотографий…
Остановившись, она замирает посреди гостиной (я обычно ночевала именно в этой комнате, на диване, хотя и Нина часто проводила ночи здесь же, против всякой логики укладываясь не в своей спальне, а как-то умещаясь подле меня на диванных подушках, чтобы можно было переговариваться до рассвета, как на пижамных вечеринках) и, закрыв глаза, шевелит губами. То ли молится кому, то ли просто повторяет моё имя, думая, что так шансы со временем забыть обо мне сократятся до нуля.
Я отчаянно пытаюсь изобрести способ привлечь к себе внимание хозяйки квартиры, дать о себе знать.
Не придумав ничего лучше, я приближаюсь к ней и, практически касаясь невесомо мочки уха, кричу ей как можно громче, чтобы быть услышанной:
– НИНА! НЕ ВОЛНУЙСЯ, НИНА! Я ЗДЕСЬ, ПРЯМО РЯДОМ С ТОБОЙ!
– Луиза, я почти не слышу тебя, – жалобно произносит та, моргая влажными глазами, силясь понять, откуда доносится до неё слабый отзвук моего присутствия. Она теряет меня и чувствует это. – Но если ты меня слышишь, то знай, ты просто знай. Единственное, о чём я действительно сожалею – не о встрече с тобой, но о моём отвратительном характере, который так трудно контролировать. Я взрывная, и эмоциональная, и это я бываю эгоистичной. Становлюсь такой мелочной, злобной, самой от себя противно. И я, понимаешь, я вовсе не завидую твоим успехам, я просто из-за них постоянно боюсь, что хуже всех и совершенно ничего не стою, а это так бесит. Потому что это значит, что ты в любой момент об этом догадаешься и забудешь обо мне, и это будет только справедливо, ведь ты достойна куда большего, Луиза, это очевидно. И знаешь, – она заминается. – Проблема же не в тебе. Не ты должна была исчезнуть. Слышишь? Я ведь рада, просто невообразимо рада тому, что ты есть в моей жизни! И я бы так хотела, чтобы ты оставалась в ней и впредь. Чтобы была со мной, и терпела мои истерики, и позволяла заботиться о тебе, и ставила меня на место, и собирала меня по кусочкам, и пропускала мимо ушей все неправдоподобные обвинения и неосторожные слова, которые зачем-то вылетают временами из этого чёртового рта. Чтобы работала со мной в театре, спала в моём доме, ждала меня в кофейне в полдень за нашим столом каждый день. И чтобы мы больше не разлучались.
Теперь и для меня её голос звучит глухо, ибо мои уши буквально закладывает. Я готова пройтись по комнате колесом от радости, согласиться на все условия, сделать, наконец, что-то правильно.
Но суть бедственного нашего положения в том, что меня уже почти совсем нет, а в скором времени окончательно не останется.
Ещё никогда в жизни я ни в чём так сильно не раскаивалась.
Нина запинается в своей речи, нервно хихикает:
– Ради всего святого, ох. Телячьи нежности – не мой конёк, так неловко.
Я улыбаюсь, хотя мои щёки влажные.
– Так не должно закончиться, – жалуется Нина и просит: – Не уходи.
Смысла кричать даже в самые её уши уже нет: сколько бы я теперь ни надрывалась, меня не слышно. Вечереет.
– Ты можешь отменить это, Луиза? Можешь снова появиться в моей жизни?
Я, честно, не знаю.
Но я так сильно желаю этого, что, кажется, каждый атом из которого я состою, несёт в себе именно эту информацию.
Ровно шестьдесят восемь секунд уходит на то, чтобы мир многозначительно смолк; на шестьдесят девятой секунде между моих лопаток пробегает холодок, одновременно с чем Нина издаёт слабый изумлённый писк; и уже в следующее мгновение потрясающе материальная я оказываюсь в её объятиях.
<16 октября 2012>
часть 1: ВЫЧЕРКНУТЫЕ СЛОВА
ВОЗВРАЩАЮТСЯ
(стихотворения из графического романа «Женечка» и не только)
АПРЕЛЬСКИЙ НАПЕВ
Не живая, но и не мёртвая,
А только ещё дышу с трудом —
Я буду твоей, Король, жертвою,
Я стану твоим самым дивным сном.
Неизвестная, но и знакомая,
А только ещё пишу для тебя —
Я буду твоим вторым именем.
И первым – хочешь? – стану я.
Непонятная, но и близкая,
А только ещё с восторгом люблю —
Я буду твоей, Король, мечтою,
Я стану отрадою Королю.
НАПЕВ О ЛЮБОВНИКАХ
Жила не прекрасно, но, в целом, не скверно,
И долгие годы была в браке верной,
Но Сердце Новое стало пленительней
Пылкой любви моего Повелителя.
Поступки/уступки вели к отступлению,
К неге до полного изнеможения.
Связь с Новым Сердцем была непростительна:
Кто-то донёс моему Повелителю.
Знала, не будет мне в жизни прощения,
Да и не желала грехов отпущения.
Под взглядом предвзятым моего Повелителя
