Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3

– Не влезу! Там трупы лежат.

– С каких пор они тебя стали беспокоить? – усмехнулся Арно. – Так что КЕРГИШЕТ?

– Да, но не просто остановимся, а вначале осмотримся. А воды в этой луже нам всем хватит на день. Лужа. – И, не давая времени на возникновение возражений, Иван распорядился: – Арно и Хиркус сходите туда, там может быть вода, – он махнул в направлении зарастающей тропы, ведущей к стенке низкорослых кустов. – Жулдас и ты, Шилема, переведите женщин в тень, вон туда, и успокойте. Будете находиться с ними на всякий случай.

– Я лучше тоже воду поищу, – воспротивилась Шилема. – А они сами пусть разбираются, где им сесть. Что я им…

– Воду поищут без тебя, – строго сказал Иван. – Их охранять надо. Так что держите автоматы на изготовке. Джордан, ты также оставайся здесь. А мы с доном Севильяком осмотрим округу. Если для нас образовалась ловушка, то пока с ней разберёмся, следует знать, где мы находимся.

– Но стоит ли нам распыляться? – уже делая первые шаги по тропе, спросил Арно. – Нам нужна вода, но и безопасность тоже.

– Будем сидеть или искать воду, то это не спасёт нас от появления местных, – возразил Иван. – Без воды остаться, та же опасность. Надеюсь, в случае нового нападения, мы успеем сбежаться. Всё, Арно, идите! Дон Севильяк, мы с тобой пойдём по спирали вокруг. Так?

– Так, Ваня, – охотно отозвался дон Севильяк.

Жулдас, словоохотливо подбадривая женщин, с помощью Икаты, стал переводить их в тень. Шилема же ходила с суровым лицом за ними по пятам, с автоматом на груди, ворчала себе под нос, но ничего не делала.

Наблюдая за ней, уходящий в поиск Иван, поделился наблюдением с доном Севильяком:

– Лентяйка!

Дон Севильяк после долгой паузы, когда они уже успели пройти с десяток шагов, не согласился с его утверждением.

– Нет, Ваня. Она не лентяйка. Она воительница. А ты заставляешь её то кого-то, неприятного ей, защищать, то жалеть, а то и ухаживать. Вот она и киснет при тебе.

Он высказался и гулко хохотнул, заставив оглянуться далеко уже ушедшим Арно и Хиркуса.

Иван махнул им рукой, мол, всё в порядке, буркнул:

– Не смешно! Киснет, не пошла бы с нами. Тоже мне, воительница!

– Да ты меня, Ваня, не так понял. И, вообще, не понял. Она же при тебе как ручной ягнёнок. Смотрю на неё и глазам своим не верю. Ни рычит, ни скандалит, ни на кого не набрасывается. Будто дрессированная стала. Что бы ты ей ни сказал, она выполняет.

– Что-то я такого не заметил.

– Это потому, что ты её не знал. Ещё полгода назад…

– Э, э! Смотри под ноги! – крикнул Иван, и сам отступил в сторону.

Громадный скорпион величиной с ногу дона Севильяка в боевой позе перегородил им дорогу.

– Он никак драться с нами собрался? – удивился дон Севильяк, рассматривая насекомое, готовое к нападению. Его ядовитый шип на кончике безглазой головы хвоста хищно отсвечивал отполированным хитиновым покровом. Хвост крючком был поднят кверху. – Но почему он такой большой?

– У него спроси. Обойдём!

– Да я его одним пинком…

– Зачем? У него здесь охотничье место, а мы помешали.

– Ну, Ваня…

– Обходи!

– Да я только хотел… Видишь ли, Ваня, я к тому… Пока здесь кроме нас никого нет, скажу…

Иван оглянулся.

– Это так. И что? – спросил он, не понявший замешательства дона Севильяка.

– А то, Ваня, что я есть хочу.

– А-а… Я тоже не прочь что-нибудь съесть. Это ж когда мы последний раз ели? Но здесь нам придётся туго.

– Вот именно, Ваня, что туго. Не сегодня, но уже завтра наши мешки опустеют. Что есть будем, Ваня? Вот этих?

Дон Севильяк прицелился и поддел скорпиона ногой, мгновенно отскочил назад. Огромное ядовитое жало едва не воткнулось в сапог ходока.

– Что ты делаешь? – воскликнул Иван, живо представляя, что было, если бы хвост насекомого достал ногу дона Севильяка. – Здесь умереть захотел?

– Я? Умереть? Хо-хо-хо! – во всю силу лёгких, которых хватило бы на троицу нормальных людей, захохотал ходок так заразительно, словно Иван рассказал ему смешной анекдот.

Гулкие звуки, издаваемые мощным хохотом, словно разбудили и оживили округу.

Из-за тощего кустарника, клочьями покрывающего окраину близкой пустыни, стала выскакивать и вновь прятаться какая-то живность. Почти из-под ног Ивана скользнула тонкотелая змея. Над головой стремительно промчалась птица или нечто, умеющее летать, и забилась в листву, где не чирикнула, а проблеяла овцой.

– Ничего смешного, – пробормотал Иван.

Он был бы рад поддержать напарника. Давно уже не смеялся. Сказано же: делу время, но и потехе час. Но упоминание о еде и бесшабашная фривольность дона Севильяка с опасностью, отбили у него охоту хотя бы улыбнуться.

– Ваня, смотри веселее, – заметил его состояние дон Севильяк. – Ты разве не обратил внимания, как все мы, кроме тебя, конечно, выскочив сюда и попав в эту проклятую временную яму, повеселели и почувствовали себя свободнее? – Иван насуплено промолчал. – Спросишь, почему? А потому, что всё случившееся с нами, начиная от входа в поле ходьбы Кап-Тартара, необычно! Это так не похоже на все наши жалкие побежки во времени, к которым мы привыкли и делаем машинально. Я, когда сидел в мешке Сола, злился, конечно, на Радича и ненавидел Гнасиса, но вот тут, Ваня, – дон Севильяк наотмашь ударил себя в грудь, она отозвалась звуком тамтама, – у меня всё пело от происходящего со мной небывалого приключения.

– Ну, ты даёшь… – ничего не нашёлся сказать Иван на неожиданный восторженный спич дона Севильяка.

«Это же надо! – подумал Иван. – Я тут, значит, один только маюсь и ломаю себе голову над сложившимся с нами положением, когда совершенно неизвестно всё. В каком прошлом мы очутились, вытолкнутые из временного канала? Где мы находимся в пространстве? Я не знаю, что делать нам самим и с оказавшимися с нами женщинами? Я не знаю, как выбраться из отстойника, и что мы будем есть? А они! Они живут одним моментом и жаждут вкушать приключений!

Чёрт побери, этих долгожителей!

Их чем-то удивить или испугать непросто. Дон Севильяк сидел в мешке Сола, а душа его, оказывается, пела! А!

А мне пришлось, оставив свои дела, бросаться в пучину прошлого через Шлома, Ратаприкунту, школы ходоков до самого безумного гения Сола. Потом возиться с почти бесчувственными телами ходоков, чтобы увести их во времени от взрыва входа в мешок, а затем тащить их в настоящее…

И что же?

Он сидел там, наливался вином, как бурдюк, ничего не соображал… Но был рад так, что до сих пор не может забыть свалившегося на него счастья в его бесцельной и не интересной жизни!

Неужели, пройдут годы, – Иван вздрогнул от вновь посетившей его мысли, – и я сам превращусь в такого же страдальца от скуки, а суматошную нынешнюю возню во времени, когда как будто некогда вздохнуть и оглядеться, буду вспоминать с благодарностью?»

Мысль, уже для него не новая, но всегда свежая и актуальная, расстроила его, он почувствовал гнетущую усталость и вялость во всех членах, впору прямо сейчас сесть и не двигаться.

– Мне кажется, что не все уже в восторге от нашего, как ты говоришь, приключения.

– Да ты что, Ваня? Они все только не визжат от счастья. – Иван хмыкнул, не совсем согласный с таким утверждением дона Севильяка. А тот распалялся. – Это, Ваня, святая правда! Да! Ты сам подумай, что, например, видела в своей жизни Шилема? Мужчины её обходят стороной, друзей, а тем более подруг у неё нет, и не может быть. Занималась только тем, что силой вправляла кому-то мозги. Но это же жалкое и никому не нужное существование. Лишь способное запугать кого угодно. А с нами она ожила, изменилась. Тебя признаёт за повелителя… Я, может быть, повторяюсь, но так оно и есть. Она же при тебе пикнуть боится, либо не сделать чего лишнего, что может вызвать твоё недовольство.

– Я тоже повторяюсь. Что-то я этого не заметил. Бросается на всё и на всех, как дикая кошка. Мужчин, а тем более женщин не временниц ненавидит патологически.

– Это у неё есть ещё. Ещё, Ваня. Но с Икатой она смирилась. Признала в ней родственную душу.

– Так уж и родственную?

– Конечно. Эта Иката подраться тоже любит.

– С чего это ты взял? – поразился Иван такому утверждению. – Да она при Жулдасе, как… – он не находил слов, чтобы выразить внезапную обоюдную симпатию, возникшей между Икатой и Жулдасом.

– Э, Ваня. Ты просто не видел, что она вытворяла, когда мы пробивались к женщинам. Она такой же боец, как и Шилема.

Иван качнул головой.

Всё-таки обрёл он не свободу, уходя каналом Пекты, а новые заботы. Вот не видел же он Икаты во время стычки, так как надо было идти впереди, создавая верхушку клина. И не мог видеть. Думал только о себе, считал, что не до оглядывания, чтобы отмечать, кто и как идёт за ним. А надо было бы. Не один он, а с командой, которой взялся руководить. Должен всё видеть и замечать.

Зато дон Севильяк обратил внимание и оценил.

Иван стал испытывать тревогу и даже какое-то чувство вины оттого, что как будто упустил и упускает что-то важное, а оно ещё скажется неприятностями им всем.

– Жулдас ей помогал, вот тебе и показалось, что она тоже боец, – сказал Иван, чтобы отогнать мысли, посещавшие его всё чаше, как заезженная пластинка, об одном и том же.

К тому же ему хотелось воспользоваться внезапной словоохотливостью дона Севильяка, узнать, наконец, его мнение о команде, о его видении ситуации, в которую они попали, да и пусть расскажет что-нибудь о себе. Почему бы и нет?

Он уже давно отметил, что дон Севильяк в присутствии ходоков словно терялся, предпочитая молчать или вставлять фразы, не всегда по теме разговора, поэтому с ним беседы не получалось. А сегодня его будто прорвало. Наверное, из-за того, что их только двое, и дон Севильяк, видя, что Иван его слушает внимательно, сам строил разговор, неторопливый и вполне связный.

– Да, Жулдас был при ней и помогал… Скажу честно, Ваня, появление Жулдаса у нас для меня стало неожиданностью. Он же нелюдим. Я его никогда не видел смеющимся. Добра, считал, от него не дождёшься, потому что он всегда был сам по себе и для себя. И вдруг увидел Икату… На каком языке она говорит?

– Понятия не имею. Лингвам не подсказывает, на каком языке идёт обмен фразами. Я просто понимаю, что мне говорят, и, обретаю способность говорить сам. Как и почему со мной такое происходит, не знаю. Ну, понимать, куда ни шло. Но говорить!.. Такое порой ощущение, что это не я, а кто-то иной вещает во мне.

Для демонстрации Иван открыл рот и потыкал в него указательным пальцем. Дон Севильяк жизнерадостно захохотал. На немой вопрос Ивана, что тут смешного ответил:

– Хорошо, что у меня его нет. Этого лингвама. Как представлю, какой у вас с Симоном в голове винегрет, то страшно за вас становится.

– Не такой уж и винегрет, – слабо отбился Иван от мнения дона Севильяка о себе.

Но был обескуражен. Наверное, все ходоки считают так, поэтому и относятся иногда к нему по иному, чем к другим ходокам и обычным людям. Они, поди, думают, раз у него в голове винегрет, то, что можно от него такого ожидать нормального? Н-да…

– Да ты, Ваня, не обижайся. Я к тому, что вы с Симоном у нас… Как бы это сказать?.. Вот! Вы ориентиры для ходоков. Симон – это хранитель знаний о ходоках. А ты – надежда ходоков!

Иван, наконец, невесело засмеялся.

– Боюсь, что плохая надежда. Они там, в будущем, надеются на меня, а я тут навсегда застряну во временной яме. Все их надежды по боку.

– Э, Ваня, не застрянешь. У тебя ещё всё только начинается. В твои –то тридцать независимых лет… Эх!

– А тебе сколько?

Дон Севильяк отвернулся и долго не отвечал, грузно ступая по песку. Лицо его хмурилось. Иван посчитал свой вопрос не тактичным и решил перевести разговор опять на ходоков команды, послушать, что ещё скажет о них дон Севильяк.

– Как ты думаешь…

– Не мешай, Ваня! Я считаю.

– Что считаешь? Шаги?

– Сколько мне может быть лет. Когда Симон говорит, что ему без малого две тысячи лет, а Камен…

– Симону как будто восемьсот лет.

– Это он тебе сказал?

– Да.

– Врёт он, Ваня!

– Зачем мне врать?

– Чтобы тебя не шокировать. Он и мне когда-то такое плёл, да я его раскусил… Мне, наверное, будет поболее того лет на триста, думаю. А вот до Камена мне ещё тянуть да тянуть…

– Вот это да-а! – поражённый Иван открывал и закрывал рот, глотал ставшую горькой слюну и тряс головой. – Но… Как вы смогли? Как не потеряли интерес к жизни! Я читал, да и знаю, что даже вполне здоровые и счастливые люди устают жить, порой, уже к годам шестидесяти. А вы?

– Э-э, Ваня! Теряли. Как не терять, когда одно и то же? Да ещё с моим крошечным кимером… Всего ведь ничего. Да и с проницаемостью у меня во времени не слишком. Я же верт… Ходоки теряют, конечно. Но и находят! И опять живут. А как же иначе?

– Непостижимо! – задохнулся Иван не то от восторга, не то от неожиданности, а сможет быть, от подспудного страха перед грядущим, заставившего дрогнуть сердце и перехватить дыхание.

Вернее, последнее, так как в сказанном доном Севильяком ничего восторженного или неожиданного не было и в помине, прозвучали не только тревожные, но и печальные нотки; это они заставляли Ивана затаить дыхание.

Он не то, чтобы сердцем, но умом попытался охватить бездну времени, которую ему ещё предстоит прожить, а значит, увидеть, осознать и впитать в себя разнообразие событий и дел. Но он уже знал, что они не всегда могут быть благоприятны и желанными, чтобы с нетерпением ожидать их наступления. Мешок Сола, отстойник аппаратчиков и сидение на вулканическом островке покажутся милой игрой, а тарсены, тарзи и другая нечисть – досадными, не более того, эпизодами.

Иван долго не мог прийти в себя от услышанного.

Они уже далеко отошли от колеса. Кусты становились приземистее и росли реже, к ним жалась налитая желтизной упругая как проволока трава.

Постояли у края оазиса.

– Никого, – подвёл Иван итог вылазке. – Дальше не пойдём.

– Да… Откуда же они тогда набежали? Даже следов нет.

– У колеса есть.

– Есть. Но к нему они должны были откуда-то прибежать? И те и другие? Не по воздуху же…

– М-да… Ты прав, – Иван рассеянно оглядел пустынный горизонт. – Возвращаемся! Может быть, там наши нашли что-нибудь, хотя бы воду…

Вода есть

Они возвращались к колесу по широкой дуге от окраины оазиса, где он, постепенно теряя растительность и оголяясь, переходил в пустыню. Правда, метрах в двухстах виднелись купы низкорослых деревьев или кустов, занимающих небольшой пятачок среди песков, но ходоки обошли его вниманием.

Ближе к посёлку аборигенов стали попадаться влажные понижения, словно громадные котлы с кашей они кипели от избытка переполняющих их мелких тварей – червячков, округлых и нитевидных созданий, красных, белых, землистых. Вокруг этих живых вместилищ теснились едоки: странные, на взгляд людей, зверушки, покрытые пушком птицы, какие-то часто прыгающие создания, что даже не уследить, к какому классу животных их можно было бы отнести. За ними тоже охотились те, кто покрупнее: разросшиеся бородавчатые жабы, узкоклювые полуптицы, ящерицы…

Вывел Ивана из плена невесёлых размышлений дон Севильяк.

– Здесь надо бы обойти… Осторожнее, Ваня!

Под ногами Ивана стелилось небольшое влажное пятно. Вода, если она могла проступить на поверхность, целиком поглощалась микроскопической живностью, отчего этот клочок земли в окружении сухой как солома низкорослой травы выделялся постоянно изменяющимся цветом и оттенками ковром.

Иван тронул носком сапога живую массу, и тут же провалился по колено другой ногой.

– Ваня, я же тебя предупредил, – с укоризной сказал дон Севильяк.

– Помоги выбраться, а потом читай нотации. Дай руку! Засасывает…

Песчаная трясина ухватилась цепко, и Ивану с помощью напарника с трудом удалось вытащить ногу и, главное, вместе с сапогом, а он так и норовил сползти и остаться под землёй.

– Здесь, наверное, когда-то было дно водоёма. Потом он усох, – предположил Иван, переобуваясь.

– Если дно, то давно. А недавно здесь росли деревья. И большие.

– Ну, да. Так уж и большие.

– Ты же сидишь на пне. Значит, росли, и большие.

Иван, занятый обувью, даже не заметил, на чём сидел. А это был пень, метра полтора поперечником. Не смотря на давность его появления, бросалось в глаза, что дерево упало не само, а его явно спилили, да и самого ствола рядом не было. Вокруг виднелись такие же пни, повыше или уже присыпанные песком, но ни одного от свалившегося дерева естественным путём, ни одного следа, что стволы тут лежали и за временем превратились в труху, унесённую ветром.

– Был лес, да сплыл. А как здесь, наверное, когда-то было хорошо, – сказал Иван, поднимаясь. Потопал ногами, проверяя, не остались ли в сапоге песчинки или камешки. – Но пилили. Значит, имели пилу. А пила – это уже не дикость. Те, кто пилил, думаю, на голову были выше тех дикарей, что на нас напали. Может быть, те ушли, а эти… Заняли их место.

– Может быть, и ушли, – нехотя согласился дон Севильяк. – Но чаще всего не уходят, а вымирают из-за нападений таких вот варваров.

– Наш эколог в институте говорил как-то. Сейчас вспомню… Он говорил, что это, якобы, даже закон. А закон исключений не имеет. Так вот, говорил он, если у тебя высокая культура… Нет, не так. Если высокая организация, а вокруг царит варварство, дикари ещё везде, то и ты вскоре станешь таким же… Ну, не ты сам, а потомки – точно.

– Это и к ходокам относится, Ваня. Мы здесь бродим, а вокруг… Сам видишь.

Замечание дона Севильяка оставило неприятный осадок в душе Ивана.

Закон не имеет исключений!

И он, общаясь с ходоками, погружаясь в прошлое, где имеет дело с людьми, далёкими от цивилизации, породившей его, тоже становится похожим на них, погружается в болото предрассудков и невежества…

Он даже простонал, думая об этом. Дон Севильяк понял его по-своему. Слегка толкнул громадным кулаком в плечо.

– Не переживай, Ваня. Ну, провалился, и провалился. Всякое бывает. Вон ещё одно.

За небольшим рядком кустов, подковой преградившим им дорогу, перед ходоками открылось новая влажная вмятина, переполненная живущими в ней обитателями. На берегу, смешно подёргивая ножками, бегал зверёк, больше похожий на ощипанного воробья, и высматривал добычу. Его тонкие длинные челюсти с мелкими зубами позволяли сунут их в самую гущу и выловить самое лакомое.

Появление людей его не испугало. Часто перебирая ножками, он побежал вдоль кромки лужи, оставляя её между собой и пришедшими не ко времени незваными гостями, которые могли стать ему конкурентами.

– Что-то я не вижу тех, кто мог бы лечь в основу нашего сытого существования, – витиевато, но с удовольствием построил фразу дон Севильяк. Давно, наверное, обдумал, как сказать. Но тут же испортил впечатление. – Жратвы нам, Ваня, хватать не будет. Эту вот букашку с ногами проглоти, даже не почувствуешь на зубах. А скорпионов я есть, не привык. И не буду!

– Говорят, питаться насекомыми полезно. В них белков много.

– Белков, может быть, и много, а еды нет, – глубокомысленно произнёс дон Севильяк. Он с брезгливой гримасой стряхивал с сапога, неизвестно откуда припавшего к нему слизня в палец величиной. Там, где он уже успел проползти, кожа сапога побелела. – Отстань, говорю! – кричал на него дон Севильяк.

Иван спешно осмотрел свою обувь. Чисто. Правда, левый сапог, побывавший в трясине, сверкал как новенький, чего не скажешь о правом. На нём скопилась грязь и кирпичная окраска руин перливого Лондона, чёрная земля подходов к городку Пекты, пыль местной пустыни.

Дон Севильяк справился с напастью, только выломав ветку из куста. Но, где сидел слизень, в сапоге образовалась сквозная дыра. Отчего ходок пришёл в ярость и с остервенением вбил в песок останки твари, испортившей не только походную обувь, но и настроение её хозяина.

– КЕРГИШЕТ! – к ним торопливо приближался Арно. – Вода есть! Целое озеро!

– Это уже полдела, – обрадовался Иван. – Кого-нибудь видели?

– Никого! Будто здесь никого никогда не было, – озадаченно нахмурился Арно, пристраиваясь к неспешно шагающим Ивану и дону Севильяку. – Странно это, не находишь? Никаких даже следов нет.

– У нас то же самое.

– Может быть, мы попали в будущее?

– Возможно. Но вторая женщина… Как её?

– Её звала Полли.

– Она указывает на прошлое.

– Да, конечно, – Арно помолчал и повторился: – Странно…

Прислушиваясь к ним, дон Севильяк тяжело вздохнул. С появлением Арно ему словно прикрыли рот, желание высказаться по обсуждаемой проблеме улетучилось. Он смотрел перед собой, молчал, сопел.

– Странно, не страшно. Сложнее то, что не понятно, – сказал Иван. – Они могут набежать в любую минуту. Мы в тот раз даже не успели оглядеться, как они на нас с двух сторон… А сегодня исчезли как перли.

– А что? Вдруг, перли?

Иван пожал плечами.

– Давай не будем пока гадать. – Посмотрел, прищурившись, на солнце. – Воду можно пить?

– Прекрасная вода! И холодная. Хиркус сунулся искупаться. Выскочил, щёлкая зубами.

– Не лезь, куда не надо, – назидательно буркнул дон Севильяк.

– Холодная – это хорошо, – задумчиво сказал Иван. – Но тоже странно. Если родники… Но здесь равнина. А ты как думаешь, дон Севильяк?

– Нам это важно знать? – дон Севильяк скрылся, заходя за куст, чтобы его обойти. – Э…Э-э! – раздался его возмущённый вскрик. – А ну, отпусти!

Иван и Арно кинулись к нему, предполагая, бог весть что. Вдруг, пока они рассуждали и строили догадки, куда подевались туземцы, они таились почти рядом и теперь напали на дога Севильяка? Его надо будет защищать, и, естественно, защищаться самим. А потом…

Громадных размеров жук висел на куртке дона Севильяка и, громко щёлкая устрашающей величины жвалами, поедал её. Ходок остервенело тряс полой, но насекомое весом в полкилограмма надёжно держалось всеми шестью конечностями, топорщило длинные усы и быстро расширяло дыру на куртке.

– Не подставляй руки! – крикнул Иван, срывая с плеча автомат.

– Ты чего удумал? – отшатнулся дон Севильяк, на мгновения забывая о жуке.

– Стой! Я его прикладом.

Перехватив автомат за ствол, он как дубинкой ударил жука вначале безрезультатно сбоку, потом по голове сверху вниз. Жук, наконец, оторвался с клоком одежды и грузно упал на траву ногами кверху, сложил их к синему брюху и замер. Один ус Иван ему отломил.

– Не-ет, Ваня, – горестно осматривая проеденную дыру, сказал дон Севильяк. – Нас здесь либо разденут, либо съедят вообще. Ты только посмотри. Что за напасть такая на меня? Дыра в куртке, дыра в сапоге… А-а!

– Сладкий ты наш, – не преминул позлословить Арно. – Откуда он взялся?

– Из куста выпрыгнул. Как кошка.

– Во, пакость! – Арно осторожно ткнул носком сапога насекомое.

Жук замолотил перед собой конечностями, силясь перевернуться.

– Живуч… Оставь ты его, – посоветовал Иван, видя как Арно пытается растоптать жука каблуком. – Всех не перетопчешь. Да и надо ли?

– Я таких больших жуков никогда не видел, – Арно тщательно протёр подошву сапога о траву. – Да ещё таких, что бросаются на человека.

– Здесь скорпионы не меньше, – посетовал дон Севильяк, поднял к самым глазам полу и внимательно рассмотрел утраченный кусок куртки. – А если здесь есть подобные комары или…

– Не накаркай! – Арно вскинул голову и осмотрелся, словно ожидания налёта разросшихся кровососущих тварей.

– Комары, это да, – сказал Иван. – Но на них кто-то должен также охотиться, иначе здесь от них было бы не протолкнуться.

– КЕРГИШЕТ, ты тоже не каркай!

– Я констатирую факт. Так что держите оружие наготове. А я, пожалуй, достану бластер. К тому же ему нужна подзарядка, а солнца здесь хватает.

– Ну-ка, ну-ка, покажи! – Арно заглянул в рюкзак Ивана. – Слышал, но не видел. – Сказал с некоторой обидой в голосе: – Симон не всем выдаёт…

– Вообще, никому не даёт, – дон Севильяк, любопытствуя не меньше Арно, придвинулся ближе к Ивану. – Сам тоже не имеет. Только Ване, вот, дал. Говорит, что он ему в дальнем прошлом нужнее, чем огнестрельное оружие.

Иван извлёк небольшую в виде рогалика серебристую вещицу, приплюснутую одним рогом, показал, не выпуская из своих рук, ходокам. Бластер лежал в его широкой ладони больше похожий на детскую игрушку, чем на грозное оружие двадцать второго века.

Дон Севильяк шумно потянул носом воздух, изрёк как знаток:

– Походный вариант. На все случаи жизни. Им можно и орехи колоть. – Захохотал своей шутке, вытер набежавшую слезу. – Он, Ваня, сам подзаряжается. Рассчитан выдать импульсов триста непрерывной стрельбы. Пол оазиса спалить можно.

Однако Арно разочаровано протянул:

– Пшикалка.

– Не скажи.

Иван хотел показать, какая это пшикалка, на примере ближайших кустарников, но раздумал. Неизвестно, как луч бластера скажется на округе. Вдруг, даст сигнал, кто-то увидит, а затем набегут туземцы с дубьём и копьями. Да и жечь кусты под раскалённым солнцем в сушь – опасно. Вспыхнет – всё выгорит.