Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3

Все трое легко добрались до окна и один за другим скрылись в нём. Стало ясно, что для Шилемы и Джордана такой подъём – сущая безделица.

– Твоя очередь, – предупредил Иван дона Севильяка. – Не хватало, чтобы ты здесь остался, когда мы поднимемся. Давай, дорогой, давай! Смелее!

– Я сейчас, Ваня, – суетливо отозвался дон Севильяк.

Он поводил перед глазами большим пальцем, что-то пробормотал, вызвав усмешку у Ивана и нелицеприятную реплику Шилемы, и, резко выдохнув, стал карабкаться вверх. Под его руками гнулись металлические штыри, дважды обламывались ножки столов. Куски деревяшек далеко улетели от его досадливых отмашек.

Полпути он одолел без помех. Он оглянулся с видом победителя, оскалил зубы в улыбке.

– Ого-го! – прогремел его победный клич.

И тут внутри кучи что-то крякнуло, она стала стремительно оседать. Точнее, не сама куча, а та её часть, на которую только что ступил дон Севильяк и на мгновение остановился.

Провалившись по грудь, он в выражениях не стеснялся. Его густой бас заставил резонировать башню. Округа наполнилась гулом. Он перекрыл звуки перестрелки и взрывов не только в городке, но и на его периферии.

– Сюда бегут вооруженные люди! – крикнул Арно, выглянув из окна. – По всему, солдаты.

– Наверх! – скомандовал Иван Джордану и Шилеме. – Не здесь! С того края. Я к дону Севильяку. Арно, прикроешь!

– Мы готовы.

Дон Севильяк барахтался в куче, в бешенстве круша её содержимое, всё, что попадалось под руки. Как от смерча в стороны разлетались камни, какая-то ветошь взлетала причудливыми птицами, куски деревяшек.

Ивану пришлось отбиваться от летящих в него предметов.

– Ты можешь остановиться? – прикрикнул он.

Дон Севильяк непонимающе вращал глазами. Наконец затих.

Но Ивану ни как не удавалось к нему подобраться. Он сам чувствовал под собой ненадёжную опору. Дон Севильяк своей массой нарушил равновесие, и там, в недрах кучи происходили опасные сдвиги.

Забор, в давние времена огораживающий башню пестрел проломами. К одному из них бежали стражи порядка или солдаты некогда регулярной армии, а дон Севильяк ни какими усилиями не мог выбраться из завала.

Иван от безнадёжности выругался.

– Заройся и сиди тихо! – предупредил он дона Севильяка.

Прежде чем солдаты, одетые в холодно-тёмную униформу, появились у подножия башни, Иван уже спрятался в ней.

За окном надо было спрыгнуть вниз на деревянный настил. Внутри по периметру башни стояли какие-то металлические короба, возможно, выброшенные не то остовы холодильников, не то просто когда-то располагавшиеся здесь лари. На следующие этажи башни, перекрытые двутавровыми балками и таким же деревянным настилом, вела узкая лестница, вмонтированная с одной стороны в стену, с другой ограничивалась перилами. В воздухе висел стойкий запах прели и гниющих отходов.

Ходоки притихли. В окна решили не высовываться. Но и оставаться в неведении, что будет происходить снаружи, тоже не следовало. Иван глубже натянул на голову капюшон и, встав на короб, притаился сбоку окна и выглянул через нижний его угол.

К его удивлению и даже некоторому удовлетворению внизу разыгрывалась сценка, многократно повторяющаяся и памятная Ивану со времени службы в армии. Уже через минуту наблюдения он, глядя на солдат, мог предположить, как они поведут себя дальше.

Есть командир и его подчинённые. Вот они прибежали на непонятный крик помочь или наказать, а здесь никого. Где тот, что подал голос? – задавал каждый из них вопрос.

И, естественно, они могли предполагать два возможных варианта, что произошло.

Первый. Некто крикнул, но пока патруль добрался сюда, где находился источник звука, тот уже убежал. Для солдат это лучший вариант: сбежал, так сбежал. Не бегать же за ним. Они выполнили приказ, проверили, никого не нашли и могут заняться другими делами.

Второй вариант для них намного пакостней: надо обследовать башню, вдруг, кричавший укрылся в ней и теперь носа не кажет?

Командир – длинный как жердь, с бравой выправкой старого службиста, явно считал, что башню надо бы проверить. Но кому охота лезть наверх да ещё по этому завалу хлама? Поэтому подчинённые заверяли его в обратном, и горой стояли за первый вариант – сбежал.

К тому же эти вояки, хотя и одетые в форменную одежду недавней, возможно, регулярной армии, уже подверглись тлетворному влиянию последних дней их мира. Пожалуй, здесь ещё не дошло до состояния стражников Эдварда, но никто из солдат на настойчивый призыв командира проверить башню не собирался. Они препирались, посмеивались, отводя лица в сторону, мялись, но с места не двигались.

Перебранка кончилась тем, что командир сдался и махнул рукой следовать за ним.

Они бы так и ушли, но дон Севильяк чихнул, разметая вокруг своей головы мусор во все стороны.

Хиркус схватился за голову, а Арно сквозь зубы процедил:

– Ему надо было нос залепить… Да и рот тоже.

Шилема и Джордан на мгновение словно нашли друг друга, втянули головы и прижались плечами. Жулдас стащил с плеча автомат и бесшумно придвинулся к ногам Ивана, готовый вскочить к нему на подмогу. Сам Иван не видел переживаний своей команды и не слышал их тихих реплик. Он обратился весь в ожидание, что же последует за выходкой дона Севильяка.

Командир словно ожил, приободрился, с вызовом оглядел своих солдат, всем своим видом показывая, как он был прав, а они – нет.

– Эй! Кто там? – крикнул он зычно и весело. – А ну, вылезай!

Ему пришлось повторить свою команду несколько раз. Голос его суровел. Однако в ответ – молчание.

Командир свирепел, солдаты дружно поддерживали его требования.

– Последний раз предупреждаю! – орал командир. – Стрелять буду!

Он выпустил короткую очередь в небо и недвусмысленно повёл стволом автомата в сторону, где затаился дон Севильяк.

Дело принимало серьёзный оборот. Иван знаками предупредил ходоков, чтобы были готовы защищать товарища, то есть открыть огонь.

Но тут произошло нечто невероятное.

Из кучи, метрах в пяти от дона Севильяка послышались всхлипывания и следом – умоляющий женский голос, по всему, просящий помощи. Слов нельзя было разобрать, потому что женщина говорила на неизвестном языке.

Лицо командира вытянулось, подстать его фигуре, он брезгливо вслушивался в непонятный жалобный лепет, доносящийся со дна кучи.

Солдаты дико захохотали и, не ожидая команды, развернулись и направились к лазу в ограде, через который проникли сюда. Командир, посмотрел им в спины, подёргался всем телом. Его подмывало их окликнуть, что-то приказать, но понурился и, не оглядываясь, пошёл за подчинёнными.

Для этих людей человек в куче отбросов также был лишним и не нужным. Провалился, так сиди и жди конца. А раскапывать тебя никто не собирается. Да и зачем? Есть ли различие встретить: погребённым в мусоре или, купаясь в золоте, даже не смерть, а нечто такое, что не поддаётся определению, либо чудо проникновения во временной канал, что равносильно смерти здесь и уход, кто знает, может быть, в иной потусторонний мир, где жизни нет тоже?

Из окна башни хорошо можно было видеть, как командир, хотя и нагнал патруль, но ближе, чем на два шага не приблизился к нему. Солдаты оживлённо делились мнением и, нет-нет, начинали громко смеяться. Никто из них не обернулся и не обеспокоился о командире, почему он не впереди или хотя бы не рядом с ними…

Дона Севильяка вытащить не удавалось долго. Сам он выбраться не мог, стиснутый со всех сторон мусором, перекладинами, всем тем, что цеплялось и не выпускало. А подойти к нему близко, значит, опять же утрамбовывать вокруг него кучу и ещё сильнее запаковать его в ней. Пришлось заниматься разборкой: отбрасывать камни, вытаскивать доски, тряпки, бумагу. Всё это в пыли, слежалось и подобно живому существу сопротивлялось.

Когда, казалось, расчистка доведена до такого состояния, что утонувший в хламе мог бы уже вылезти сам, ворох снова надсадно крякнул и утопил дона Севильяка почти по уши. Стоявшие рядом Хиркус и Арно едва успели отскочить назад, чтобы не свалиться ему на голову и не вбить его ещё глубже.

– Это невозможно, – переводя дух, в отчаянии высказался Жулдас. – Он как камень в воде. На поверхности быть не может.

– За камнем можно нырнуть, – убито добавил Арно, растирая ушибленное колено. – А тут…

– Нам его не вытащить, – присел на балку Джордан. – Сюда бы какую-нибудь машину, чтобы разгребла, а потом его вытянула. А так, безнадёжно. Он же, как заноза в пальце сидит. Её вытаскивать, а она глубже впивается.

– Вы что, хотите меня здесь оставить? – вытаращил глаза дон Севильяк. – Ваня?

– Никто тебя не оставит, – успокоил его Иван. – Тебя мы не мытьём, так катаньем вытянем. Но здесь где-то в куче оказался ещё кто-то. Похоже, женщина.

– Она тут где-то подо мной. Иногда шевелится, – сказал дон Севильяк. – Вытащите меня, потом её.

Иван в сомнении покачал головой.

– Мне показалось, она не под тобой, а вон там, – Иван указал на косо торчащий штырь из дюймового уголка.

Рядом со штырём зияла глубокая каверна, может быть, след, оставленный женщиной, после того как она провалилась. Её отчаянные попытки выбраться не помогли, напротив, она погружалась всё ниже, а сверху стали осыпаться края, заживо похоронив её в отбросах.

– Да, – поддержали его ходоки. – Она, пожалуй, там.

– Ишь, ты, – хмыкнул Хиркус. – Нашёл причину, чтобы его вытаскивали первым. Не забыли чтобы, стало быть.

– Арно и Жулдас, попробуйте с ней вступить в контакт и помочь, – распорядился Иван. – А мы займёмся… – он вздохнул, – по новой копать вокруг него. Так будет быстрее.

Сказал и подумал, зачем надо быстрее? Минутами раньше, минутами позже – всё едино.

– Да, да, Ваня, – поторопился сказать дон Севильяк, словно надеялся таким образом заставить ходоков не позабыть о нём.

– Сделаем так, – Иван огляделся. – Джордан, то на чём ты сидишь, нам пригодится. Хиркус, бери эту балку за конец. Так… Заноси её по ту сторону дона Севильяка… Осторожнее! – прикрикнул он, заметив, как Хиркус неосторожно ступил на рыхлый край ямы, вырытой ходоками вокруг незадачливого товарища – Клади её поперёк. А ты хватайся за неё, – подсказал он провалившемуся. – Ну, ну! И подтягивайся! Как сказали два великих писателя: – спасение утопающих, дело рук самих утопающих.

– Что-то о таких великих я не слыхивал, – отозвался Хиркус. – Но сказано хорошо!

«Перль, что он знает об Остапе Бендере и его авторах? – скользнула у Ивана неприятная мысль. – Он может говорить и восторгаться кем-то, о ком я не слышал, да и не мог о нём узнать, поскольку его в нашем мире никогда не было, либо его имя произносилось совершенно по иному, а мне невдомёк – о ком это речь…

Впрочем, много ли я знаю? Сколько писателей и поэтов только в нашей струе времени! Хорошо, если я назову десятка три».

Иван мучился размышлениями, а ходоки подхватили его идею – пусть дон Севильяк сам выбирается из ловушки.

– На такое представление стоит посмотреть, – остановился Арно на пол дороге, направлявшийся за Жулдасом к предполагаемому месту провала женщины. – Хиркус, скажи что-нибудь величественное, соответствующее ситуации, возникшей вокруг дона Севильяка.

Дон Севильяк по-медвежьи обхватил балку. Натужился. Иван насторожился. На вид отёсанное бревно прочное, нормального человека выдержит. Однако за него ухватился дон Севильяк килограммов под сто пятьдесят, да ещё зажатый со всех сторон. А чтобы вырваться из тисков, надо приложить ещё столько же веса.

– Нельзя сказать, чтобы он выглядел красиво. Лицо его исказилось, крупные капли пота падали ему на грудь… – Громко начал Хиркус, однако его возвышенный тон не соответствовал содержанию, он просто комментировал состояние дона Севильяка.

– Не можешь, – сделал вывод Арно, донельзя обидев артиста.

– Попробуй сам! – вспылил он. – Человек рождается на свет божий, покинув землю, которая его вынянчила, а ты…

– Вот теперь лучше, – смеясь, сказал Арно. – А то – капли пота… Пойдём, Жулдас.

Шилема увязалась за ними.

– Пойду с вами.

– Зачем? – насупился Жулдас. Он стоял над возможным местом, где провалилась женщина, и тупо смотрел перед собой. – Сами справимся.

– Не уверена, – бросила временница и тоже посмотрела вниз.

– Ты только нам не мешай, – сказал Арно. Он наклонился над приямком и несколько раз прокричал в него: – Эй! Кто там? Отзовись!

Дон Севильяк постепенно вытаскивал себя из цепкой ямы. Казалось, вот-вот, и он окажется свободным. Бревно всё-таки хрустнуло и со страшным треском переломилось, подтвердив опасение Ивана, что всё именно так и закончиться.

Помогая себе руками, дон Севильяк, наконец, выкарабкался наверх. Попытался без успеха отряхнуть ноги от грязи и ржавых подтёков.

– Вот как, Ваня, бывает, – сказал он, отдуваясь, и захохотал.

– Тише ты! Опять кто-нибудь прибежит! – остановил его Иван. – Полезай в башню! Арно, как у вас?

Арно разогнулся.

– Молчала, но дон Севильяк её разбудил. Подала голос. Только не понятно, что говорит. Одни вопли.

– Ладно, копайте, а мы поднимемся на башню.

– А может быть, ну её! – капризно высказалась Шилема. – Мы ей кричим, а она молчит.

Мужчины переглянулись.

– Копайте! – твёрдо сказал Иван. – А ты, наверх!

– Вот ещё! – дёрнулась Шилема, но приказу подчинилась и полезла вслед за Хиркусом в окно башни.

Арно, показывая на неё глазами, провёл по горлу ребром ладони.

– А?

Иван, к которому был направлен вопрос, усмехнулся.

– Не так страшно, как казалось вначале, – сказал он. – Не буду вам мешать. Мы – наверху.

На мгновения в очередной раз из-за края тучи выглянуло солнце. С каждым разом оно казалось тусклее. Вот и сейчас в ясном небе оно светило, но на него можно было смотреть даже без прищура глаз. Оно тоже умирало в этом мире, если, конечно, единственно принадлежало только ему.

– Придётся повозиться, – услышал Иван бурчащий голос Жулдаса за своей спиной, прежде чем перепрыгнул через подоконник в виде изъеденной временем трухлявой доски. И тут же, громко и весело: – Да вот же она!

– Нашли? – выглянул Иван из окна.

– Здесь под столом сидит, – Арно за руку вытаскивал женщину из-под столешницы массивного стола, прикрывшего её от мусора, падавшего сверху. – Устроилась…

Жулдас подхватил её за талию и поставил на ноги, развернул к себе и застыл в немом удивлении. Перед ним оказалась молодая, симпатичная девушка, прилично одетая, правда, перепачканная и с синяком на скуле. Она беспокойно всматривалась в его лицо слегка затуманенными от пережитого серыми глазами. Её била мелкая дрожь, но больше всего от холода, чем от испуга.

– Хватит тебе, – Арно толкнул Жулдаса в плечо. – Веди её в башню.

Хиркус высунулся из окна рядом с Иваном с целью произнести монолог:

– Они встретились, посмотрели друг другу в глаза и увидели… – начал он возвышенно.

– КЕРГИШЕТ, гони его наверх! – поднялся к ним Арно. – Иначе он проговорит весь день.

– Если этот день случиться, – тут же парировал Хиркус. – Слово сказать не даёте. На ваших глазах происходит вечное творение и уничтожение, а вы…

Жулдас, поддерживая девушку, подошёл к окну, осторожно передал её Ивану. Она и вправду была хорошо сложена и, как ощутил Иван, с упругими мышцами и лёгкая в движениях, точно капелька ртути на неровной плоскости.

Хиркус попытался перехватить её из рук Ивана, но Жулдас молчком бесцеремонно оттеснил его от неё.

– Сказано…

– Не важно, что сказано, – толкнул Хиркуса в спину Арно, направляя его к лестнице. – Потом как-нибудь доскажешь, что было сказано.

– Эх, вы! – воскликнул артист, оглядываясь уже с первых ступеней. – Ничего не понимаете.

– Иди, иди, всё понимающий!

Жулдас вёл за собой девушку, взяв за руку. Она покорно шла за ним. Иван и Арно поднялись на самый верх башни. Несмотря на прошедших здесь ходоков, тем более, дона Севильяка, приходилось ощупывать каждую ступень лестницы и пролёты между этажами. Ветхие, истёртые в некоторых местах до бугристых сучков, они казались ненадёжными.

Сверху открылась панорама городка, той его части, что ещё освещалась светлым небом и не пряталась за периметром подступивших к нему туч и непроницаемого тумана. Там, в темноте, продолжался бой или отдельные стычки сливались в постоянный гул, а тёмные стены вспыхивали бледными зарницами.

В городке строились дома в два-три этажа, так что башня доминировала надо всеми строениями, и давала возможность обозреть округу во всех её деталях. Улицы прямые, кварталы ровные, по каждой стороне пять или шесть домов, в центре кварталов деревья, кустарники, зелёные площадки, оттого планировка казалось идеальной. Лишь в нескольких местах она нарушалась действиями тех, кто наступал и обстреливал городок из тяжёлых орудий, а то и бомбил, и тех, кто его защищал.

На улицах тёмными крупинками лежали трупы людей и животных. Бросались в глаза взорванные дома, упавшие столбы и деревья. Полыхали пожары, клубы дыма терялись на фоне заметно наползающей со всех сторон на городок тёмной стены. Ещё час, полчаса, и она поглотит башню.

Но воздух наверху был чище, чем внизу, и теплее.

– КЕРГИШЕТ, а ты уверен, что Пекта успеет пробить канал?

Вопрос Арно, высказанный вслух при общем внимании к нему, мучил и самого Ивана.

Первопредок Эламов говорил о миллионах, хлынувших в канал. Но откуда им взяться?

Может быть, в его словах проскальзывала устоявшаяся гипербола в оценке тех толп, когда он сам попал в канал? Не миллионы ринулись сюда, в этот городок, а лишь тысячи, большая их часть погибла, как те, кого они недавно видели в поле ходьбы Кап-Тартара. Прошли же и осели за Поясом Закрытых Веков всего лишь сотни.

Иван сейчас вспомнил то, о чём ни там, за Поясом, ни после не задумывался. Там он особой густоты населения что-то не наблюдал. Эламы жили семьёй, за время пребывания у них, он не видел, чтобы кто-то к ним наведывался в гости или рядом располагались другие поселения. Элам Шестой, правда, называл несколько фамилий. Да вот ещё толпа во дворе, куда его принёс Хем, и сопровождение Подарков. Были люди Маклака и Напель… И, пожалуй, всё. Сотни две, не больше.

Если его подсчёты верны, то канал Пекты стал убежищем от вымирания малому числу людей этого мира, даже не избранным, а тем, кому просто повезло. Для остальных канал послужил иным видом гибели.

Размышления подводили к неприятному выводу, а вопрос Арно оказывался непростым для ответа.

Исход

Вся команда молча ожидала, когда их предводитель скажет что-нибудь.

Как вдруг неожиданно заговорила спасённая женщина. Она без умолка лопотала на непонятном для всех языке; в нём, казалось, были одни гласные, оттого речь её походила на исполнение слегка заунывной песни. Зато красноречивые жесты давали понять её состояние. Она явно благодарила ходоков за спасение и обращалась с какой-то просьбой.

Шилема, поджимая губы, с неприязнью рассматривала женщину. Ей она не нравилась. У неё, по-видимому, взыграла ревность. Всё-таки откопанная девушка, несмотря на испуганный вид и перепачканную одежду – свитер и чёрные лосины – была хорошо сложена, миловидна и грациозна. В ней проглядывала женственность, которая нравиться мужчинам, чувствовалась обаяние милой, приветливой и отзывчивой натуры. Шилема, лишённая всех этих качеств, без дружелюбия воспринимала её появление в команде.

А то, что она останется в команде, можно было не сомневаться, если посмотреть на Жулдаса.

Жулдас старался всё время не выпускать руку спасённой им женщины из своей руки, и всем поведением показывал своё право на её защиту и сопровождение. Он хмурился, когда кто-то из ходоков слишком внимательно рассматривал девушку, пытался стать так, чтобы отгородить от остальных, хотя на его право никто не покушался.

Арно посматривал на них снисходительно, а Хиркус хитро щурился и улыбался. Только Джордан и дон Севильяк, словно не замечали ничего и осматривали панораму городка. Фиманец что-то высматривал интересное и показывал напарнику, а тот, глыбой нависнув над ним, всматривался в указанном направлении и мычанием либо соглашался с Джорданом, либо имел другое мнение об увиденном.

Лингвам Ивана давно уже включился помимо его воли в работу, ещё с тех первых звуков, произнёсённых девушкой из-под завала, когда стреляли солдаты. Поэтому сейчас, когда она говорила, у него в сознании начали проскальзывать некоторые понятные слова, потом появились вразумительные связки, однако без смысла.

Так бывает, когда переключаешь радиоприёмник или телеканалы с программы на программу, из каждой слышишь короткие – на два-три слова – обрывки фраз, но о чём там рассуждают или ведут разговор – остаётся за рамками нового переключения.

Впрочем, вслушиваться в сказанное и произношение, Иван и не собирался, оставив это лингваму: он постепенно расставит все слова, установит грамматические правила, оценит стилистику и синтаксис, то есть приведёт неизвестный пока что язык в порядок. После можно будет и поговорить. Другое дело, что он, возможно, никогда не узнает, на каком языка она говорит, так как лингвам, как оказалось, не давал такой расшифровки. При общении с женщиной можно будет узнать у неё самой, кто она и что у неё за речь.

А сейчас…

Иван вдруг почувствовал всем своим существом какие-то перемены и в нём самом, и в окружающем его пространстве. В каждой клетке его естества словно слабо стукнуло в противовес и изнутри, и снаружи, отчего по коже змейкой пополз щекочущий холодок. На глаза пала тень, но тоже как будто не вне него, а в самом глазном яблоке зашторило кисейной пеленой. Он вытер набежавшую слезу.

Рядом что-то говорил, обращаясь к нему, Арно. Жулдас пытался вступить в переговоры с опекаемой им женщиной, а Шилема смотрела на них, и презрительно кривила губы. Всё ещё продолжали осматривать округу Джордан и дон Севильяк, чем-то занимался Хиркус…

Но и они почувствовали перемены, поочерёдно, до кого как это доходило, прерывая на полуслове высказывания и прислушиваясь.

Вокруг внезапно смолкли все звуки, а следом стал нарастать странный гул, не похожий ни на что. Его издавала башня, сама земля, им наполнялся воздух. Он монотонно нарастал и устремлялся вверх к сужающемуся ясному клочку неба как по трубе. Она завибрировала, исказилась, стала скручиваться в спираль. Через светлую часть, словно в запуски, заметались то в одну, то в другую сторону рваные чёрные тучки. Они стремительно вылетали из одного края, достигали другого или вдруг останавливались, замирали кляксами и вновь устремлялись вперёд или назад.

От этих туч или оттого, что солнце далеко ушло на запад, потемнело до ранних сумерек, но воздух обрёл хрустальную чистоту, словно из него вытряхнули всю гарь, дымы и аэрозоли.

Чёткие линии городка теперь казались нарисованными аккуратным рисовальщиком, который заботился не столько о художественном отображении картины, сколько увлекался геометрическими пропорциями в ней.

Уши заложило ватой. Арно открывал и закрывал рот, силился что-то сказать, но его никто не слышал.

– Началось! – прокричал на пределе голосовых связок Иван.

Но и его крик никто из ходоков не услышал. Да и оповещать о происходящем не было смысла, все догадались и сами.

Из непроницаемой завесы, опоясавшей городок, показались первые толпы ни кем не сдерживаемых людей. Они походили на сокрушающий вал наводнения, перед ним не оставалось ничего, что могло остановить стремительного движения. Вал огибал временные преграды, расступаясь перед ними и вновь сливаясь в единый поток, устремлённый к центру городка. Там, в центре, образовалось и импульсивно стало расширяться навстречу бегущим светлое пятно. Они встретились. Крики слились с вселенским гулом земли и небес…

Хиркус схватился за плечо Ивана, с силой потряс, чтобы обратить на себя его внимание. Иван медленно оторвался от безумия, охватившего людей и природу, повернул лицо к Хиркусу. Тот энергично показывал рукой вниз: надо спускаться?

Башня резонировала и могла вот-вот развалиться под ногами ходоков.

Иван кивнул и взглядом показал на остальных, зачарованных от созерцания необыкновенного представления.

Пожалуй, только искушённого Хиркуса оно не потрясло, он ожидал иного, со страстями, рвущими душу, а то, что разворачивалось перед ним, походило больше на массовку в захудалом театре или на съёмках бездарного фильма: мрачно, бессмысленно, незрелищно. Оттого он первым оторвался от него и смог трезво размышлять и оценивать действительность.

Когда они опустились вниз к основанию башни, сверху с неё уже сыпалась крошка ожившей кирпичной кладки, а мимо неё начали пробегать самые резвые: открытые рты, сумасшедшие ничего не видящие перед собой глаза, глухое урчание воздуха, вырывающегося из их груди. Они спотыкались, падали, поднимались и бежали, выкладываясь из последних сил.

Ходоки сбились в тесный круг, чтобы слышать друг друга. Обменяться мнением назрела необходимость, так как мгновения решали судьбу не только этого мира, но и их собственных.