Мертвый город Петра

– Вы ведь тоже кругами с криками не бегаете, – Лара улыбнулась. – А в бой, полагаю пойдете. Вы ведь всегда подле государя.

– Я не баба, – отчего-то обиделся Александр.

– Александр Данилович, вы все меня понять пытаетесь, не утруждайтесь, у вас это не выйдет. Я сама себя понять не могу, куда уж вам. – она ускорила шаг, чтобы нагнать Петра.

Меншиков еще немного посмотрел ей вслед, а затем и сам вернулся к делам. Лариса Константиновна права. Он все старается понять ее умом и постоянно терпит неудачи. Саша мнил себя знатоком женщин, полагал, что всякую бабу раскусить способен, а раскусив, сумеет ею управлять. Так было всегда, так было с Мартой. И тут появилась она, Лара Вовк, без девичьей наивности, без страхов и требований. Она просто была всегда там, где нужно. И, самое ужасное,. Лариса Константиновна никогда ни в чьих советах не нуждалась.

Александр должен найти что-то, что позволит ему контролировать Вовк, что позволит, если не понять ее, то хотя бы обуздать. Страшная опасность кроется в человеке, не скованном секретами и страхами. Как только они разберутся с вражеской крепостью, он озадачится тем, чтобы подчинить себе Лару, пока та не стала влиятельной фавориткой государя. Если Петру и иметь любовный интерес, то только к той, кого может контролировать Меншиков, а иначе… Та, кто может предложить тепло ночью, всегда будет обходить верного друга.

***

Лара внимательно смотрела в глаза Тревела, кот так же недвижно гипнотизировал своего человека. «Дурная. Точно с этой животиной мыслями общается» – подумал Меншиков, между делом посматривавший в сторону Вовк. Ларе же было совершенно плевать, что там о ней думает какой-то Алексашка. Завтра утром они начинают штурмовать крепость. Завтра на рассвете Лара Вовк впервые примет участие в битве. Но это будет завтра.

Сегодня настало время серьезно поговорить с котом о том, как он смог пробраться через века за ней. Всматриваясь в зеленоватые кошачьи глаза, Лара и в самом деле пыталась выяснить у него секреты, ведь если кот смог пройти сквозь время, значит и человек сможет. Эта мысль робко стучала в висках с того момента, как Ларе сказали, что у нее есть кот.

Итак, Лару волновали два вопроса: во-первых, как она протащила за собой лодку, во-вторых, кота. Лариса Константиновна, наконец, отвела взгляд от кота, покосилась на синяк на запястье. Доктор фон Штейн сказал, что рана на руке осталась у нее от каната, который обвился вокруг ее запястья и надежно приковал к лодке. Одежду и украшения Лара также переносила на себе. Выходит, все то, что она держит в момент перехода из времени во время – остается с ней. Это логично: в XIX веке она же протащила свою огромную сумку с конспектами по французскому и лекарством от простуды. Это казалось чем-то интуитивно понятным, но, если задуматься, невероятно важным.

Возвращаясь к Тревелу. По свидетельствам все того же доктора, кот запутался в ее юбках и крепко вцепился в ногу. Он в нее не просто вцепился, он вгрызся, борясь за жизнь. В таком случае, достаточно ли взять просто человека за руку, чтобы утащить за собой? Наверняка да! И это чудесно. Если бы она знала наверняка, что еще хоть раз встретит своего инженера, не отпустила бы его руку никогда!

Но у кого спросить? Наверняка Кириллушка знает… Кириллушка… Лара помрачнела: где тот Кириллушка. Да даже будь он здесь, едва ли Лара может вновь доверять брату. Она закрыла лицо руками, припоминая то, как ужасно они разошлись.

– Лара, прошу, не совершай глупостей – Сирилл спешил за сестрой по лестнице.

– Я не могу не совершать глупостей! – огрызалась Лара. – У меня нет времени! Нет времени на вдумчивость! Ты пытался жизнь мою украсть! Не понимаешь? – она бы непременно расплакалась, но слез уже не было.

– Лара, прошу, подожди хоть немного, подумай! Неужели ты еще ни разу не задумывалась над тем, что это блажь? Неужели ты так зла на меня и не способна признать, что жизнь твоя здесь была хороша? Неужели?

Он был в еще большем отчаянии, чем сама Лара. Это невыносимо терять самого дорогого человека. А Сирилл именно что терял Лару. Он это знал и был в ужасе. Никто не хочет ощутить полного одиночества. А без Лары он обречен. Потому что нет в мире человека, способного понять, каково это не иметь цельного полотна жизни, довольствуясь лишь клочками.

Лара резко остановилась в центре просторного холла их дворца. Припоминая, как жестоко Кириллушка отчитывал ее в день своей смерти. Она вздохнула, стараясь привести мысли в порядок, не впадать в истерику, но не смогла. Ярость вновь захлестнула. Она приблизилась к нему вплотную и изо всей силы ткнула пальцем в грудь:

– Не ты ли мне говорил, что я ненормальная, пытающаяся вершить судьбы людей?! – она сделала еще один шаг, вынуждая Сирилла пятиться. – Не ты ли обвинял меня в том, что я жить нормально не умею и все в непонятные истории влажу, ни о ком не думая?

Ему было нечего ответить. Он и в самом деле думал о чем-то подобном, но еще не обвинял Лару. Кириллушка бы не посмел. Он верил в мудрость вечной спутницы. Верил, что они будут связаны.

– Пожалуйста, не обвиняй меня в том, чего я еще не успел сделать…

Лара на миг замерла: ведь она сама говорила ему что-то подобное. Ужасно сложно жить не равномерно. Ужасно сложно расплачиваться за слова, которых еще не произнес, но произнесешь, даже если сейчас не веришь, что можешь их сказать.

– Не могу, – уже не с яростью, а с тоской произнесла Лара и внезапно показалась маленькой и незащищенной.

В огромном дворце ей уже не было места. Белгравия могла удержать Лару Кроун, но не Ларису Константиновну Вовк.

– Прости меня, – в очередной раз повторил Кириллушка.

– Пока не могу, – тихо, но так честно призналась Лара.

– Пожалуйста, не уходи. Мы слишком давно в этом мире, что если ты перенесешься в другое время прямо посреди моря? – его глаза наполнились слезами тревоги.

– Я не могу остаться… Ты разве не понимаешь? Если у меня есть хоть один шанс оказаться снова рядом с ним, я этого шанса не упущу. Даже если я увижу его только издалека. Только мельком, мне и этого будет довольно…

– Не уходи…

– Кира, ты разве не видишь? Я не могу с тобой остаться. Не сейчас. Я тебе пока больше не доверяю…

И слишком быстро она ушла.

– Лариска! – громкий звучный голос Петра обрушился на Лару. – Что ты голову повесила?

Лара вздрогнула, возвращаясь в настоящее, и печально посмотрела на Петра.

– Я брата вспоминала…

Царь подсел к ней на упавшее бревно.

– Он погиб? – странное слово, отчего-то Петру показались неподходящими прочие.

– Не знаю, – призналась Лара. – По всем законам мы должны быть вместе, но отчего-то теперь разлетелись…

– Если он жив, его всегда можно отыскать, – Петру нравилось поддерживать его Лариску. – Хуже тосковать по умершим… – царь погрустнел, вспоминая своих братьев.

– Нет, – Лара зачем-то взяла его за руку, словно в чужих пальцах могла найти спасение от горя.

У Лары были невероятно холодные руки. Петр ответил на ее жест и крепче сжал ее ладонь. Грубые больше руки будущего императора.

– Не все можно простить даже самому дорогому человеку. Правда ведь?

Лара знала, что Петр должен ее понять. Не сейчас, но однажды, когда казнит своего же сына. И все же царь кивнул:

– Вам должно быть известно о моей сестрице.

– Да, – кивнула Лара, – иногда наши siblings делают ужасные вещи. Еще хуже, когда они понимают, сколь губительны их решения для нас с вами…

– Я не знаю, что сделал ваш брат, но надеюсь не организовал бунт стрельцов с попыткой вас убить, – Петр не любил вспоминать эту историю, но сейчас она показалась забавной.

– Нет, он решил переписать мою жизнь, лишил выбора…

Петр не думал прежде о женской свободе, но в общение с Лариской понимал, что ей она необходима. Лара была рождена вольной. Как дикая птица, она создана, чтобы парить в небесах, а клетка сломает ей крылья.

– И все же… Мы с Кириллом многое пережили и сложно сказать, кто в итоге кого сильнее обидел… Я еще не успела начать тосковать по нему, а значит не время нам видеться…

Лара положила голову на плечо Петру. И не было в ней женского кокетства. Государь подумал про Марту, про то, как страшно по ней соскучился. Пора уже скорее заканчивать здесь и возвращаться за ней.

***

А в Москве Марта подкидывала яблоко. Она занималась этим, кажется, целый день и ужасно вымотала саму же себя. Ах, был бы Петр здесь. Душа бы ее на место воротилась, а не металась беспокойной птицей. Слишком мало они друг друга знают, чтобы так надолго разлучаться! До Петра Марта в сказки не верила. Ей было ясно, что мир жесток, а мужчины злы. Но потом, на приеме в доме Александра Даниловича, Петр увидел ее и жизнь, кажется, стала совсем иной.

Не имело значения царь он или нет. Петр всегда был добр к ней. Марта поняла, что он ее прекрасный рыцарь, посланный господом за все мучения и унижения. Нет, сперва она решила, что он в ней видит доступную ласку, но быстро убедилась в обратном. Марте стоило лишь заглянуть в его светлые глаза и всякие сомнения исчезли.

Петр не спешил овладеть ею, не осуждал за прошлое. Ему нравился ее веселый легкий нрав. Нравилась и молодость, и активность. Марта чувствовала, что у них склад души одинаков. А родственные души просто так не расстаются. Откуда же эти сомнения? Почему так легко поверила словам графа? Нет, Марта видела, как Петр смотрел на нее, как нежно проводил пальцами по коже. Это не страсть. Точнее, страсть, но нечто большее скрыто за ней.

Но что если в самом деле Петр встретит девицу более ему подходящую? Едва ли Марта верила, что царь, сколь сильно бы он не привязался к ней, возьмет в жены кого-то столь безродного… Что если есть в мире аристократка, которая бы также славно подходила Петру?

Если бы ее не окликнула горничная, принесшая письмо, наверняка бы Марта так и блуждала по воспоминаниям, то и дело ударяясь о плачевность своего положения.

– Прочти же! – нетерпеливо велела Марта.

Не часто Петр отправлял письма Марте, оттого каждая весточка становилась праздником. Теплые короткие строки. Она улыбнулась: откуда вообще взялись те сомнения? Это все жуткий граф! Как там его? Орвил?

– Вам также доставили посылку, – сообщила горничная, указывая на большую коробку.

– Что там? Гостинец от Петра?

Настроение у нее явно улучшилось, она буквально порхала по комнате, внезапно захотелось надеть ожерелье и украсить прическу цветами. Марта трепетно сняла крышку и удивленно посмотрела на платье. Темно-красное, с камнями и подвесками, словно с него стекали капли крови. Жуткая вещица. Марта посмотрела на карточку, вложенную внутрь и вновь велела прочесть:

– Вы также прекрасны, как свежее яблоко, но всегда ли хватает одной красоты? Граф, – с выражением продекламировала горничная, немного гордящаяся тем, что, в отличие от хозяйки, грамоте обучена. – Граф вам и фрукты прислал, – припомнила она. Велите подать?

– Нет! – воскликнула Марта. – Выбрось! Выбрось все!

Горничная привыкла не обращать внимание на глупые указы господ, а потому платье забрала и припрятала в шкаф до лучших времен. Нечего такой лепотой разбрасываться. А фрукты, коли уж взбалмошной Скавронской они не по душе, разделила с домовой прислугой. На том историю и позабыли.

Глава 5. Город в Nowhere 6

Петру нравилось присутствие в его жизни странной Лариски. Она виделась ему иностранкой. Сколь бы хорошо она не излагала мысли на русском, душа у нее была странницы. Дух у нее был мятежным, а душа рвалась к тем горизонтам, о коих помыслить многие не дерзнут. Да, складный разум у нее был. Лариска любила Отчизну, но много странствовала и была готова принять необходимость перемен. Да взять хоть ее отношение к платьям. Едва ли ее можно представить супругой, матерью, едва ли ее можно запереть в тереме.

А еще царь верил в провидение. В окружении его, несомненно, было множество достойных мужей, разделявших его желание реформировать и преобразовывать, были и те, кто с большой охотой учебе себя отдавали. Но вот в Ларисе Константиновне он нашел нечто иное. Как это объяснить? Он видел в ней себя.

Большую часть времени задумчивая и печальная, несущая траур по неизвестному прочим человеку, стоило ей погрузиться в работу или занятие какое новое, она тотчас преображалась, словно оковы сна с себя скидывала. Для нее не было различия чему учиться. Она была открыта всему: языкам, ремеслам. Активная и увлеченная, Петр сперва подумал, что именно такая царица нужна новой России. Свободная и бесстрашная. И все же быстро спохватился, что такую бабу едва ли сможет сам удержать в узде.

На мгновение Петр оторвался от внимательного изучения того, как идет штурм крепости – единственного, что отделяло его от столицы мечты. Царь перевел взгляд на Лариску, который Алексашка с видом великого знатока демонстрировал, как работает мушкет. Лицо у Ларисы Константиновны было страшно недовольное. Она напоминала надувшегося карапуза, которому в церковной школе разъясняют непонятные слова, а карапуз в книгах ученых желает видеть совсем иное.

– Что ты смурна так, Лариска? – обратился к ней Петр. – Али жалеешь о решении своем с нами воевать?

– Не в том дело, – она забрала у Меншикова мушкет, словно проверяя его вес. – Я все огнестрельное оружее уже, кажется перетрогала! И эти ваши фузеи и вот это… – она брезгливо поморщилась. – Тяжело страшно, не для женской руки!

Петр прыснул со смеху:

– К чему же женской руке такое орудие?

Лара надулась пуще прежнего. Где этим мужикам понять, что она так отменно стреляет, что наличие более сподручного орудия упростило бы жизнь всем.

– Руки Ларисы Константиновны ко всему за что взгляд зацепится способны тянуться, – усмехнулся Меншиков.

– Ох, Александр Данилович, не вам мне в вину ставить… любознательность, – лучезарно улыбнулась Лара. – А вообще, – она отложила неподъемное орудие, – я просто привыкла, что всякое дело дается мне легко, а с этими вашими оружиями… Ах, как бы мне хотелось взять пистолет одной рукой! – она подскочила на ноги, убрала одну руку за спину, пальцы на другой сложила пистолетиком, а затем приставила к самому сердцу Петра: – Пиф-паф!

Сашка смотрел за Ларой с неподдельным интересом, но старательно изображенным равнодушием. Она не настоящая. Она одна из актерок, которых часто можно повстречать на ярмарках и базарах. Чисто скоморох. А между тем, не стоит пренебрегать чужой странностью и легкостью. Не ему ли самому пророчили место придворного шута?

Не почувствуй тотчас Меншиков острую боль в руке, он бы наверняка дошел в своих размышлениях до вывода, что Лара их всех погубит. В конце концов, любой мужчина, достаточно близко с ней знакомый, приходил именно к такому заключению.

– Осторожно! – закричала Лара, отпихивая Петра от острого клинка нападающего.

Очевидно, пока компания отвлеклась на невероятно важное обсуждение огнестрельного оружия, вражеские лазутчики успели пробраться в лагерь.

Под покровом предрассветных сумерек, они успешно убили гвардейцев, оставшихся охранять государя. Меншиков нашелся первым. Здоровой рукой он выхватил саблю и рубанул по обидчику. Алексашка остался с царапиной, а нападавший без руки.

Лара быстро вышла из ступора. В моменты опасностей она не замирала, а бросалась в бой. Она была готова на все, лишь бы сожалений о несделанном не оставалось. Со всей силы Лара ударила ногой в живот шведскому лазутчику. Шпилька предательски вылетела из прически и тяжелые золотистые волосы разлетелись по плечам, чем тут же воспользовался еще один нападающий и со всей силы дернул ее за длинную прядь. Лара вскрикнула и едва устояла на ногах. Саша сделал один верный выпад и убил обидчика.

– Вам стоит что-нибудь сделать с волосами! – раздраженно заметил он.

Лара поджала губы и выхватила короткий кинжал, приколотый к поясу. Быстрее, чем Петр или Саша поняли, что происходит, она уже собрала волосы и отсекла их. Короткое облегчение. Словно груз прошлого, золотая копна упала на землю, освободив свою владелицу от сожалений.

– Что? – будто сама не поняла, что именно сделала, спросила Лара и этот же клинок всадила в глаз шведу.

Да, за эту бесстрашную решимость Петру и приглянулась странная девушка. Она была олицетворением тех идей, которыми он жил. И если прежде мог еще усомниться в ее верности, то теперь – сомнений не было. Такие люди, как Лариска, построят Россию будущего. Те, кто не сомневаются, те, кто решают быстро и действуют верно.

– Если мы отобьем крепость, здесь возведем и город, – отдуваясь произнес Петр, убедившись, что отряд, посланный по его душу, разбит.

– Мой император, – Лара прислонилась к его плечу, как уставший путник прислоняется к раскидистому дубу, – здесь быть столице.

И так, на возвышенности, они стояли втроем. Три молодых и сильных человека, которые не знают, что могут чего-то не суметь. Над будущей столицей великой империи вставало холодное северное солнце. Вдали грохотал бой. Еще пара мгновений и царь с его верными соратниками ринется туда, где быть его мечтам.

Меншиков пошатнулся и рухнул на землю.

– Господи! – воскликнула Лара и также быстро опустилась рядом с ним. – Его же ранили! – она быстро подняла испуганный взгляд на Петра, но тут же собралась. И забормотала себе под нос что-то невнятное.

Методично, словно делала это много раз, Лариса Константиновна стащила с Сашки мундир, своим коротким кинжалом, поморщившись, отрезала лоскут его рубашки. На миг замерла и стащила с себя пояс. Затянула его под раной.

– Есть вино или еще что?

Петр, словно снова был мальчишкой, бросился к столу, схватил початую бутылку. Он боялся за жизнь Алексашки, ведь не было у него теперь никого ближе и роднее. Верный друг, порой, куда ближе кровных родственников.

Закончив медицинское дело, Лара откинулась на спину и развалилась прямо на земле. Кто бы мог подумать, что самым лучшим решением за всю ее жизнь, будет решение пойти учиться водить в XXI веке.

***

По мрачным сеням разносилась не менее мрачная музыка. Если бы сейчас кто угодно заглянул в старый заброшенный терем, некогда блистательный и сказочный, сейчас бы точно ощутил себя в кошмаре. На самой окраине Москвы обосновался темный маг. Об этом было известно каждому, но не всякий в это верил. В любом случае, никому не было доподлинно известно, кто именно приобрел гиблое место, в котором, по многочисленным уверениям крестьян, обитали души неупокоенных хозяев терема.

Несмотря на то, что у дома хозяин появился еще до поста, с наступлением лета, место не стало более обжитым. Быть может и на клавесине играл не человек, а призрак.

Скрипнула входная дверь, а затем и половицы. Кто-то спешил в барские комнаты. Ефимия замялась, поняв, что господин на ее появление никакого внимания не обратил. Она знала, что граф приходит в ярость, когда его отрывают от музицирования. А у Ефимки кровь стыла от этих жутких звуков. Отчего не могла она отыскать работу в нормальном доме, у нормальных хозяев?

В тоску ее вгоняли темные шторы и отсутствие света в комнатах. Ефимия была привычна к тому, что в Москве рано темнеет и ночи темные-темные, практически непросветные, но в доме, в который ей пришлось устроиться служить, словно еще темнее было, как будто бы граф в себя весь свет и радость втягивал, оставляя лишь страх и тревогу.

– Долго мяться собираешься? – не отрываясь от клавиш обратился он к прислужнице.

– Простите, хозяин, – не поднимая на него взгляда, Ефимия подбежала и вытянула руку с конвертом. – Просили доставить…

– Наконец-то! – граф резко встал на ноги и жуткой вытянутой тенью возвысился над хрупкой Ефимкой.

Она с ним седой сделается. Ей едва ли исполнилось семнадцать, а она уже уверена была, что в темных волосах завелась седина.

Тонкими длинными пальцами, холодными, как у нежити, граф Орвил выхватил письмо. Внимательно ознакомился с содержанием и усмехнулся. Все это время Ефимка стояла, не смея пошевелиться и поднять глаза на хозяина.

– Что же ты все при мне робеешь, – он приподнял ее подбородок кончиком указательного пальца. – Неужто видала, как я убивал кого? – он улыбнулся, а по спине Ефимки побежали мурашки.

Граф Орвил был страшно красив. Бледен и худощав. Явно не юноша, но и не старик. С длинными черными волосами. У него был приятный голос, а вот манера говорить – пугала. Ефимия могла бы влюбиться в своего хозяина, если бы так сильно его не боялась.

– Что молчишь? – промурлыкал граф, отчего Ефимке стало еще страшнее. – Ох и скучная же ты у меня, сокровище мое, – он покачал головой и, наконец, убрал руку от ее лица. – Что ж, время пришло, пора нам покидать Москву. Хватит с нас жить в убогом гниющем домишке…

Ефимия хотела возмутиться. Терем их может и вселял ужас, но убогим уж точно не был.

– Иди, отнеси письма по моим клиентам, а затем собирай сундуки. Да отыщи хорошего провожатого нам в дорогу. Путь не дальний, но такой тернистый…

Девушка покорно кивнула, хотя вообще ничего не поняла. Спрашивать она не решалась. Она прекрасно знала, кому прислуживает – самому дьяволу. Но именно этот дьявол спас ее тогда, когда все прочие отреклись от нее, решив, что она опорочена. Ефимка этого вовек не забудет.

Дождавшись, когда понятливая, но такая пугливая служанка уйдет, Орвил вернулся за инструмент. Он предвкушал тот миг, когда сможет покинуть Москву. Из всех столиц мира, столицу России он не любил больше всего. Напрвляясь в Москву, он прежде полагал, что здесь обретет покой, вместо этого отыскал лишь ненависть и боль. Что ж, быть может, сверши он свою праведную кару, успокоится? Да, одна лишь месть способна даровать ему свободу.

Он вновь ударил по клавишам, уже не заунывно и трагично, а резко и жестко, словно пытался подобрать ту музыку, что отразила бы всю внутреннюю бурю, которая лишила его покоя.

***

– Не сожалеешь, что ввязалась в это? – спросил ее Петр, довольно осматривая начало строительства Петропавловской крепости.

– Сожалею? – возмутилась Лара, поправляя белоснежную рубашку, – Это честь при строительстве Санкт-Петербурга присутствовать!

Короткие светлые волосы красиво блестели на солнце. После битвы, пусть и недолгой, как хорошее оружие, Лара стала сиять лишь ярче. Она оперлась руками на амбициозный проект города:

– Я ведь и поверить не могла, что все это величие ваших рук дело, император!

Петр предпочел счесть это за комплимент. А Лара и в самом деле вложила в слова свои все. Ведь впервые выйдя еще из своего времени, студентка Лара верила, что Петр Великий не построил город, а нашел его, откопал. И вот теперь, под стук молотков, она чувствовала величие момента. Да, Ларисе Константиновне Вовк нравится быть частью истории, о что еще важнее, ей нравится вершить эту историю.

– Думаю, ты можешь выбрать место, где твой дворец построим, – Петр встал чуть позади нее, создавая тень.

Приятный ветерок дул с Невы, а вокруг кричали чайки. Если закрыть глаза, Лара могла бы и в самом деле ощутить себя в летний день на пляже Петропавловки. И много странных загорающих людей, в таких неуместных купальниках. Почему-то Ларе не стало дурно от того, что именно здесь последние месяцы до казни доживал Кондраша. Что совсем рядом его казнили. Счастливая особенность ностальгии – рисовать образы, которые хочется видеть, а не те, которые были.

– Правда? – она обернулась на своего императора.

Казалось, они стоят слишком близко, но в глазах Лары не было и намека на смущение.

– Сомневаюсь, что во всей земле русской найдется хоть один человек столь же сильно влюбленный в город, которого нет…

– Нет, вы не правы, – Лара развернулась, опираясь на стол, теперь она была лицом к Петру. – Петербург есть, просто не сейчас. Не относитесь к творению рук своих, как к пустой фантазии. Я восхищена не местом, которого нет, а местом, которое могу назвать домом.

Лариса Константиновна позволяла себе больше, чем следует, но одна из немногих совершенно не злила государя.

– Так где будет твой дворец, ткни пальцем.

– О, государь, – она сделал серьезное лицо, хотя уголки губ то и дело срывались в улыбку, выдавая в ней лукавое кокетство. – Это не так-то и просто! Дом мой будет стоять долгие века, переживет всех, даже меня. Потому, очень важно поставить его в нужном месте.

Она вновь развернулась к плану города, долго всматривалась в проект. А Петр все думал о том, что формы ее округлились. Когда он выловил несчастную утопленницу, она казалась тенью, прозрачным силуэтом. Что ей стоило носить мужской костюм, когда не было в ней женских изгибов? И вот теперь, он не мог не отметить то, что отмечают обычно, поддавшись одним лишь звериным повадкам: крутые бедра, тонкая талия, пышная грудь. Петр знал, что Лариска мало заботится о внешности во время этого путешествия, но что он будет делать, когда они доберутся до более освоенных земель? Когда она, наконец, облачится в платье, затянется корсетом и водрузит на голову модный парик? О, там может быть и до греха не далеко. Но Петр готов рискнуть.