Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор

***

Как-то пришел Анне в голову разговор Нины Ивановны о свекрови: вспомнила, что та будто знает разные травы. Она захотела встретиться с матерью Федора, спросить, какими травами можно пользоваться в жизни, немного научиться самой их применять. Муж посмеялся, сказав, что точно захотела быть травницей, но все же, выбрав время, как-то собрался вместе с нею к матери.

Ничего нового она не узнала, кроме того, что есть растения, с которыми можно заваривать чай, есть съедобные: луговой щавель, горный лук, мята луговая, зверобой, душица – материнка (как называла эту траву свекровь), чабрец. Но с этими видами разнотравья Аня была уже знакома и старалась ими пользоваться, набирая их вместе с Малайей на лугу, куда однажды привозил ее Федор, или выбирая из сена, которое он заготовил.

Отец пригласил набрать яблок, смородины, Нина Ивановна научила готовить варенье, выделили им несколько стеклянных банок, куда можно было закрыть заготовки, обернув горловины чистой бумагой и обвязав грубой нитью. Как радовалась Аня таким наукам, старалась запомнить все, чему учили.

Однажды Федор привез с пасеки мед, с загадочной улыбкой поглядывая на жену, налил из двухлитровой банки в тарелку, и показал ей, как можно его есть: с хлебом, с водой, с чаем, просто слизывая с ложки. Она смотрела на него и улыбалась, вспоминала, как он говорил, что «зальет ее медом», теперь же попробовала и нашла, что вкус ей нравится, но сразу много съесть не смогла – поосторожничала: побаливало в боку что-то.

***

Осень и зиму они пережили. Анна все больше привыкала к мужу, даже находила, что он красивый, добрый и ласковый. Осенью они приобрели молодую телочку, которая была летом в стаде и могла погулять. К весне сельский ветеринар определил, что должен появиться теленок. Они с нетерпением ожидали отела: все-таки это была их первая корова, Марта, которая будет кормить их молоком. Ночами часто выходили вместе в сарай, наблюдали за ней, подкармливали хлебом, поглаживая по бокам, по морде. У коровы были удивительно красивые большие глаза с длинными ресницами, Аня всегда говорила, что она красавица, только почему-то грустная.

Когда наступил апрель, по подсказке ветеринара, они почаще наведывались в сарай, чтобы не пропустить времени отела, не дать теленку коснуться вымени. Наконец эта пора пришла, Аня была так напугана, представляя, как бедной корове было тяжело и больно. Появился малыш, корова облизывала его, он пытался встать на ноги, падая и почти кувыркаясь. Аня кричала от страха за него, думая, что он переломает себе ноги, шею. Но все обошлось, теленок поселился в кухоньке на соломе, стал любимцем. Теперь надо выпаивать молоком, раздаивая вымя коровы, ухаживать за ним, убирая мокрую солому, меняя подстилку.

Аня не умела доить коров, никто не показывал, как это делается, но раньше в этом нужды не было. Пришлось просить Настю, чтобы пришла и поучила ее. Потихоньку все стало получаться, теленок рос ласковый, уже вовсю прыгал по кухне. Пора его переводить в сарай, но они терпели, ожидая наступления тепла, чтобы не застудить маленького, хотя корова своим теплом согревала и само помещение. А еще той же осенью им подарили поросенка, которого тоже приучили жить в маленьком загоне, подстилая ему солому, остатки сена.

Хозяйство росло, выросли почти все цыплята, превратились в курочек и петухов, которые дрались между собой. Аня училась потрошить забитых кур, только не могла смотреть, как Федор забивает птицу: ей все мерещились убийства. Со временем получались наваристые супы и борщи, которые любил Федор. Сама же Аня ела не очень много, оставаясь такой же хрупкой, тонкой. Свекровь часто говорила о ней: «Не в коня корм» и «Синичку – хоть на пшеничку», удивляясь, откуда бралась сила для работы.

***

Как-то Анна почувствовала, что в ней, словно что-то надломлено: уставала, не высыпалась, аппетита не было. Она не могла понять, что с нею: вроде ничего не болело. Настя спрашивала ее о состоянии, когда приходила к ним, какие ощущения были, кроме усталости и потери аппетита. Но Аня не могла толком объяснить ничего, поэтому решили, что у нее весенняя усталость: зима была долгой и холодной в тот год. Хотя молодая женщина практически ничего не делала, как она считала: не чистила снег, сарай, не убирала после коровы, поросенка, который к тому времени превратился в красивую свинку, не поила их водой – всем этим занимался Федор. Однако работы и без того достаточно, особенно непривычной: подоить два – три раза в сутки корову, напоить теленка, который тоже рос, требовал еще и подкормки, нужно сварить еду не только себе, но и свинке, испечь хлеб, постирать постельное и свое белье, вытопить печи. Кроме того, она не отказывала поселковским модницам в шитье нарядов. Видимо, все это повлияло на какой-то сбой в организме: Аня слегла.

Федор был обеспокоен, не находил себе места, просил Настю посмотреть жену, посоветовать какие-нибудь лекарства. Но сестра ничего не находила, к чему можно отнести такое состояние. Тогда она посоветовала попить витамины, выбор которых в больничке не так велик. Но Аня отказывалась от всего. Она просто лежала и молчала, иногда подолгу не могла проснуться: так была слаба. Федор уходил с работы, переживая за нее, сидел рядом, держа слабую тонкую руку в своей ладони, согревая своим теплом. Сам доил корову, поил теленка, кормил свинку, курочек, попытался даже приготовить куриный бульон, чтобы напоить жену.

– Анечка, может, тебе что-то хочется покушать? Ты скажи, я в район съезжу, куплю там что-нибудь вкусное. Может, рыбки хочется?

Аня молча качала головой, закрывала глаза и впадала в забытье. Не зная, что делать, он пригласил Нину Ивановну, чтобы поговорила с Аней. Может, жена могла бы с ней поделиться чем-то.

Когда Нина Ивановна увидела молодую женщину, ужаснулась: похудевшая, бледная, с голубыми тенями под глазами и вокруг рта, она лежала недвижно, слабо открывая глаза.

– И как долго она так лежит?– воскликнула мачеха.

– Да с неделю уже… Даже не знаю, что делать. И Анастасия была, тоже ничего не смогла сказать… Анечка просто молчит: или без сил, или говорить не хочет,– сокрушенно развел руками Федор.– Может, обиделась на что, но все было хорошо – и веселая была, и разговорчивая, и по хозяйству суетилась… Ума не приложу, что сталось с ней…

– С неделю, говоришь… Так, а кто был у вас дома с неделю назад, кто, кроме Насти, приходил еще?

– Так только Аня может сказать… я же на работе был, может, о ком не знаю…

– Ты сейчас дома будешь? На работу не торопишься? Побудь с ней, я скоро вернусь.

Федор кивнул, усаживаясь возле жены, спросил, не попьет ли она бульончика, но та покачала головой, отказываясь.

– Аннушка, ты же так совсем ослабнешь… Надо хоть сколько-нибудь выпить. Я сварил, посолил. Попробуй хоть, может, понравится и попьешь немного. Мяска поешь?

Анна снова покачала головой, слабо пожала его руку и уронила свою на постель. Федор наклонился к ней ближе, потерся щекой о ее щеку, замер так.

Некоторое время спустя вернулась Нина Ивановна.

– Федя, можешь идти на работу, я побуду с нею. Не волнуйся, позже видно будет, что надо сделать. Иди.

Федор вопросительно глядел на женщину и не понимал, о чем та говорила.

– Не могу я так оставить ее… Что работа – не убежит… Не пойду…

– Иди, Федор, иди… Так надо…

Он постоял немного у постели, погладил жену по голове, оделся и вышел. Нина Ивановна проследила за ним в окно, увидела, что он через огород прошел в МТМ, потом достала из кармана плюшевой курточки свежее яйцо, положила на тарелку и вышла во двор. Там постояла немного, потом подошла к калитке и впустила старую тетушку, провела ее в дом.

Тетушка перекрестилась, войдя в комнату, спокойно сняла такую же плюшевую курточку, положив ее на табурет, помыла руки в рукомойнике, висевшем на стене у порога, вытерла их насухо и подошла к Ане. Присев возле постели, она поглядела на молодку, взяла за руку, пощупав пульс, тихонько спросила:

– Ты меня слышишь? Тебя Аннушкой зовут, мне сказали… Крещеная ведь, да?

Аня пошевелила рукой, медленно кивнула в знак согласия, продолжая лежать недвижно, устало прикрывая глаза.

– Ты лежи, лежи… Не сопротивляйся ничему, что я буду делать… Я вреда не нанесу…

Тетушка привстала, взяла яйцо с тарелки, начала читать молитву и водить яйцом вокруг ее головы. Нина Ивановна стояла у порога, наблюдая в окно, чтобы не вернулся вдруг Федор. Тетушка некоторое время шептала что-то совсем тихо, потом отложила яйцо, вытащила из кармана курточки маленькую бутылочку с какой-то жидкостью, налила немного в кружку, намочила свои пальцы в жидкости и мокрой рукой перекрестила Аню три раза, продолжая читать молитву «Отче наш». Потом откинула одеяло, которым была укрыта молодка, снова намочила пальцы и перекрестила ее руки, ноги. Аня слышала слова, что шептала тетушка:

Как с гуся вода, так с грешной рабы Анны худоба.

Как с гуся вода, так с грешной рабы Анны худоба.

Как с гуся вода, так с грешной рабы Анны худоба.

Куда вода, туда беда, куда вода, туда беда, куда вода, туда беда.

Во имя Отца и Сына, и Святого духа – аминь. Да будет так. Так и есть.

Затем она подняла ее ночную сорочку, подолом с изнанки вытерла ее лицо крест-накрест три раза. Подоткнула одеяло, приподняла Ане голову, поднеся к губам бутылочку, прошептала:

– Надо попить немного, глоточка три. Не бойся – это святая вода.

Аня глотнула воды, вздохнула и безвольно опустилась на подушку.

– Как зовут вас, тетенька? Я вас и не видела раньше.

– Это ничего, что не видела. Я тебя сейчас покормлю, ты поешь, попей бульончика, а потом мы поговорим.

Тетушка оглянулась на Нину Ивановну, кивнула ей, та подошла к печи, налила бульона из чугунка, отрезала кусочек разваренной курицы и подала. Та поднесла молодой женщине со словами:

– Ты уже можешь покушать и попить… Давай, милая, давай… Надо это сделать…

Аня через силу приподнялась, Нина Ивановна немного поддержала ее за спину, тетушка начала поить из ложечки, отламывая маленькие кусочки мяса, заставляя тщательно пережевывать. Аня съела немного, попила бульона, устало откинулась на подушку. Глядела на мачеху и тетушку вопросительно и ждала разговора.

– Ты, девица, слаба пока… Это пройдет – сегодня уже будет тебе лучше, завтра тоже не вставай с постели… Скажи-ка, кто приходил на днях к вам домой? Приносил что-то, ты ела принесенное этим человеком?

Аня молчала, видно, вспоминала.

– Да, Мариша приходила, заказ сделала: я ей платье должна сшить. Принесла в счет оплаты сала и пряников. Я немного сала с хлебом потом поела, чаем запила. И все. Настенька была еще. Больше никого.

– Настя – это Федора сестра, медичка наша? Ну, ее можно не бояться – она светлый человек. Так-так, Мариша, говоришь… Ну-ну…

«В поселке все знают друг о друге, видать»,– при этих ее словах подумала Аня.

– Ты, девушка, вот что: если берешь продукты, надо хоть перекрестить их, молитву «Отче наш» прочитать и только потом их можно употреблять. Неважно, кто принес и что. Делай так, особенно сейчас, после этой болезни. Ты слаба, организм не выдерживает такой нагрузки: сглаз на тебе. Давай посмотрим сейчас, что тут у нас…

Тетушка взяла стакан с водой, разбила яйцо и опустила содержимое в воду: из яйца вылилась черная жидкость.

И Аня, и Нина Ивановна во все глаза глядели на это: яйцо было свежее, только сегодня снесено.

– Меня тетя Параня зовут… если что надо будет, приходи ко мне. Мы с сестрой Машей – Туренко мы – живем по этой же улице, только дальше от вас, в сторону речки. Нас все знают,– кивнула она в сторону мачехи.– Запомнила, что я тебе сказала о продуктах? И еще: я тебя умыла святой водой, вытерла подолом с изнанки твоей сорочки. Так можешь себя лечить, если вдруг снова разнеможется, но можно просто умыться и вытереться изнанкой подола любой одежды, что на тебе будет. Так и деток своих, если бог даст, лечи. И еще: ты и сама себя можешь сглазить, если вдруг похвалишь себя за что-то хорошее, что получилось у тебя сделать. Так бывает… Вот и умойся, если почувствуешь слабость, и вытрись подолом. И мои слова запомни, молись так, когда мыться будешь. И еще: никогда никому старайся не говорить о своих планах. И деток своих приучи к этому. Ты все поняла? Теперь ложись спокойно и спи. Мы побудем рядом.

Ане стало не по себе от увиденного и услышанного. Но она сразу поверила этой странной тетушке, успокоилась, закрыв глаза, задремала. Когда ненадолго очнулась, увидела рядом с собой только мачеху, которая поглаживала ее руку.

– Ну, как ты, Анечка? Спать хочется, так спи, я не оставлю тебя, пока Федя не придет, не волнуйся.

– А где тетя Параня? Она ушла?

Нина Ивановна кивнула, успокаивая ее. Аня закрыла глаза и снова задремала. В следующий раз открыв глаза, она увидела сидящего рядом мужа.

– Как ты, женушка моя?

– Я хочу кушать, дашь мне бульона?

– А курицу будешь?– обрадовался Федор, вскакивая со стула, готовясь накормить ее.

– Буду, буду, давай тоже, только немного. И хлеба чуточку.

Федор так обрадовался, что она запросила еды, засуетился, бегая по комнате, хватая то одно, то другое. Аня засмеялась, глядя на него:

– Да ты успокойся, садись рядом и тоже поешь со мной. Голодный, наверное?

Федор счастливо закивал, подал ей бульон, накрошил туда мяса, положил на тарелку хлеба и сам тоже взялся за кружку с бульоном. Сидя рядом, он, довольный, смотрел, как жена медленно жует, запивая бульоном, радовался ее улыбке. Голубые, почти синие ее глаза ласково взглядывали на него. Он потихоньку успокаивался, недоумевая, что такое смогла сделать Нина Ивановна, пока была рядом с женой. Но вопросов не задавал. Аня поела, вытерла лицо влажным полотенцем, прилегла снова на подушку и, улыбнувшись, погладила его руку.

– Я посплю еще, ладно? Не обижайся на меня, я потом управляться буду. Потом… не сейчас…– засыпая, прошептала она.

Федор накрыл ее одеялом, убрал посуду, тихонько вышел, оглядываясь на спящую жену. Он был и рад, и удивлен, но все равно обеспокоен. До вечера он возился с хозяйством. Настя пришла помочь брату с коровой, напоила теленка, поглядела на Аню, покачала головой, тоже удивляясь.

Федор прилег на лежанку, чтобы не беспокоить сон Ани, долго ворочался, не мог уснуть. Все размышлял, фантазировал, давал себе слово, что никогда не обидит жену, что сделает все от него зависящее, чтобы им было хорошо вместе. Он и подумать не мог, что случившееся с Аней, от злобы и зависти людской. И не только… Обещал себе поговорить с мачехой Ани, прояснить для себя ситуацию.

Наутро Аня проснулась, потихоньку встала, но ее качало из стороны в сторону, голова кружилась, хотя сил было уже больше. Когда она чуть не упала, зацепившись ногой о табурет, Федор подскочил с лежанки, бросился к ней, подхватил на руки и снова положил на постель.

– Ну что ты так неосторожно? Зачем встала? Упала бы и еще больше беды наделала… Лежи… Не вставай, я сам все сделаю.

Он подал ей влажное полотенце, чтобы она протерла лицо, шею, помог сменить сорочку, пошел управиться с хозяйством.

Аня лежала и думала, что дальше с нею будет: так внезапно на нее обрушилась эта болезнь. Она вспоминала слова тети Парани, думала о том, что уверовала в ее помощь, когда та шептала молитвы, умывала ее и обтирала. Она поняла, что есть какая-то высшая сила, которая теперь будет оберегать и защищать ее, ведь, по словам отца, не зря же бог уберег ее там, в чужом краю. Думала и о Федоре, который остался один на один со всем хозяйством, и задумалась: накормлены ли Сенька и Мурка, как там теленок, курочки и свинка. Ей казалось, что прошло уже много времени с тех пор, как она занемогла. Когда вошел муж, она вскинула на него взгляд и спросила негромко:

– Федя, как ты один управляешься? Все ли накормлены? Корма хватает? Ты сам что будешь есть? Тебе же на работу надо скоро…

– Ты давай выздоравливай, я справляюсь. Настька помогает с Мартой и теленком, остальное потихоньку идет. Не беспокойся. Все наладится, лишь бы ты встала, была здоровой. Сейчас я тебя кормить буду: погрею бульончик, доедим давай мясо, чтоб не пропало. Свежее что-нибудь сварю. Подскажешь, что готовить?

Аня улыбнулась:

– Ты такой хороший, Федя. Что бы я без тебя делала?

– Ага, до сих пор бы не отвечала ни да ни нет… Так бы и жили,– засмеялся муж, растапливая печурку, ставя на конфорку чугунок с бульоном.

По комнате пошел теплый дух, печь весело защелкала дровами, бульон в чугунке вскоре нагрелся, Федор накормил жену, сам позавтракал. Поставил чайник, заварил, налил ей чаю с молоком, которое уже принесла Настя, управившись перед работой с коровой и дома, и у них. Аня макала хлеб в чай, понемногу ела мед, улыбалась мужу.

– Вот и хорошо, вот и хорошо… Давай ешь побольше, набирайся сил, а то так исхудала. Надо бы помыть тебя, но немного позже, поспишь еще, я пока попробую что-нибудь сварить. На работу сегодня не пойду, отпросился. Там хватает и без меня работяг,– суетился Федор.

Через неделю Аня уже сама управлялась с хозяйством. Конечно, муж помогал, радуясь ее неспешным движениям. Для нее перенесенный кризис был целой наукой: она по-новому училась понимать и воспринимать людей, окружавших ее и Федора. Как-то передумав о многом, помня выражение тети Парани: «Мариша? Ну-ну…», она решилась спросить мужа:

– Федя, а Мариша… кто она тебе?

Федор, сидевший в это время перед печью, раскуривал цигарку с махоркой, пуская дым в дверцу, остолбенел, вспыхнув краской, медленно повернулся к жене и сумел выдавить, уходя от ответа:

– Это я тебя должен спросить: кто она – Мариша – тебе? Приходит, как к себе домой, когда меня нет, заказы тебе дает, продукты какие-то приносит, а ты все принимаешь, потом напрягаешь глаза, вредишь себе, сидишь допоздна, готовишь ей наряд… Почему ты меня о ней спрашиваешь? Никто она мне – чужая девка… Перед всеми хвостом крутит…

– И перед тобой?– продолжала Аня, в упор глядя на него.

– Я ж говорю – перед всеми… Она такая… И не привечай ее. Откажись от заказа, нечего ей сюда шастать. Не хватало, чтобы мы из-за какой-то там… ругались. Ты не откажешь, я сам отнесу ей ткань: все равно тебе сейчас нельзя напрягаться… Не выздоровела еще толком.

– А мы будем из-за нее ругаться? Я же просто спросила…

– Нет, ты не просто так спросила… Видно, есть какая-то причина. Говори уже – не стесняйся.

– Да, причина есть… Но я не буду тебе ничего говорить… Ты сказал все сам, мне этого хватит… пока…

– Да что с тобой? Что ты придумала себе?– подсел Федор к ней, обнимая и гладя по плечам.

Аня покачала головой, встала и вышла во двор к Сеньке, который заливался лаем. Пришла Малайя, она стояла у калитки и ждала, пока молодая женщина подойдет к ней. Аня отворила калитку, приглашая во двор, но та, покачав головой, сказала, что ее послала мачеха, просила Аню прийти. Аня кивнула и вернулась в дом. Федору сказала, что надо сходить к отцу, собралась и ушла.

А Федор осознал, что надо ставить точку в отношениях с Маришей: он понял это после разговора с Ниной Ивановной. Та многого не объясняла, только и сказала, что Аня заболела после прихода Мариши к ним в дом. Он наведался к Насте и спросил у нее:

– А что, бывает, что и порчу могут навести, не только сглаз?

И, когда услышал ее ответ, уже уверенный в том, что Маришка твердо намерена расстроить его семью, решился.

Он проследил, что жена с Малайей ушли вверх по улице, оделся, взял сверток с тканью и вышел за калитку. В обход, чтобы его не заметила Аня, он почти бегом отправился к дому Мариши, надеясь застать ее. Стукнув в окно, он прошел прямо в комнату: молодка стояла у печи с чугунком в руках, собираясь, видимо, что-то готовить. Федор прошел к столу, не глядя на нее, положил сверток на край, сказал:

– Погляди – твоя ткань? Чтобы претензий не было…

– Да ты что, Феденька? Какие претензии, ты о чем?

– Если ты еще раз подойдешь к моему дому, пеняй на себя, поняла? Берегись, а то хуже будет…

Мариша медленно поставила чугунок, насмешливо покивала, покачивая соблазнительными бедрами, подошла близко к нему, попыталась взять за руку, проворковала:

– Да что ты, голубчик? Это тебе надо беречься, мне-то что – я девушка вольная, что хочу, то и делаю. Это ты окрученный, замороченный, бедненький мой…

Федор отодвинулся от нее, злобно сверкнул глазами, хлестко проговорил:

– Не шути, я сказал… Ты – не Анна… Если с ней что случится, я не знаю, что с тобой сделаю…

– Вот когда узнаешь, тогда и приходи, милый,– засмеялась та.

Федор, с силой оттолкнув ее с дороги, выскочил из дома, резко хлопнув дверью, срывая на ней зло, и быстро пошел к дому Зарудных якобы за Аней. Он не был уверен, что Маришка остановится, но во всяком случае постарался как-то уладить дело.

Аня шла к дому отца вместе с Малайей, разговаривая с ней о Марише. А та сказала только одно:

– Ты уже поняла, что такое Мариша? Мне мачеха твоя рассказала, что случилось. Тебе мало не показалось? Берегись ее, если что почувствуешь, ходи к бабе Паране. Она многих ставит на ноги. А ты девушка видная, тем более что Федор именно тебя выбрал, завистников много, не давай повода. У нас, у чеченок, есть такое правило: ходи мимо людей с опущенными глазами, тогда никто не сможет навредить, и в дом меньше кого пускай. Люди все разные, не поймешь, что у кого на уме, кто с чем приходит… Как-то у нас заведено на Кавказе: при входе в дом вешали на стену зеркало. Тот, кто пришел, обязательно посмотрится в него – как же пройти мимо, это само собой получается. И человек с плохими задумками глянет так на себя, и все его плохие мысли в нем и останутся. Подумай о таком в своем доме, мало ли – поможет избавиться от напасти.

– Да, тетушка Параня меня кое-чему научила. Спасибо тебе, Малайя. И зря ведь ты мне тогда не сказала о Марише и Федоре… а я все равно догадывалась. Помнишь наш разговор, хоть давно это было, но я не забыла. А ты скрыла… Я не в обиде на тебя, не думай… Ты здесь не при чем. Я рада, что мы дружим с тобой, хоть теперь и далековато живем друг от друга. Приходи чаще ко мне. Я буду ждать.

Малайя простилась около усадьбы Зарудных, пошла к себе. Аня же вошла во двор, прошла в дом, встала у притолоки и поздоровалась с отцом и мачехой. Нина Ивановна радостно подошла к падчерице, обняла ее, потянула к столу, на котором уже стоял обед. Аня разделась, присела, оглядывая комнату, и улыбнулась:

– Как долго, кажется, я не была у вас… Как вы? Я соскучилась…

Отец глядел на похудевшую дочку, кожа на лице которой словно отсвечивала голубизной, видел, что она еще слаба после болезни, подвинул ей хлебницу, проговорил:

– Да уж, перетрясло тебя, дочка, мы напугались. Хорошо, что есть старушки, которые помогают. Ты кушай, а то дома, поди, пока приготовишь, то да се, время уйдет. Надо поправляться. Кушай, кушай…

Аня благодарно улыбнулась и стала потихоньку есть борщ, приготовленный с квашеной капустой. Переговариваясь друг с другом о том о сем, пообедали. Довольный отец видел, что дочка немного разрумянилась. Он начал разговор:

– Как ты поживаешь? Федор не обижает ли? Слышал, что и хозяйство у вас есть какое-никакое, вроде все должно идти своим чередом. Устаешь на хозяйстве, тем более после болезни?

Аня безвольно опустила плечи, немного согнувшись, мягко сказала:

– Все бывает, сейчас мне пока нелегко. Но, думаю, поправлюсь совсем, все уляжется. Не беспокойтесь – муж не обижает, заботится, помогает.

Она вспомнила, как Федор купал ее в корыте, нагрев воды побольше, мыл ее и приговаривал:

– Мою, мою, болезнь вымываю, чтоб моя Аннушка была здоровой, красивой, меня любила, болячки забыла…

Аня смеялась, слыша эти слова, сказанные от души, ласково и негромко. Укутанная в простыню, она лежала в постели, а он поил ее компотом… А теперь после утреннего разговора она не была уверена, что у них все сложится в дальнейшем. Думать можно о чем угодно, но жить как-то надо было дальше. Как-то… Как теперь жить, когда он отвел глаза при разговоре… Аня все поняла…

Стукнув в дверь, в комнату вошел Федор. Поздоровавшись, он сказал, что пришел за женой: слаба она еще, чтобы ходить одной по улице, да и холодно. Его посадили за стол, покормили, поговорили немного в буквальном смысле ни о чем.

Вернувшись домой, оба занялись своими делами: Аня собралась готовить ужин, а Федор управляться по хозяйству, изредка забегая в дом, поглядывая вопросительно на жену, угадывая ее настроение. Аня молча готовила. Федор же молчал, не зная, о чем можно спросить.

Когда все дела на улице были окончены, он вошел в дом, снял фуфайку, вымыл руки, присел к столу. Аня поставила перед ним тарелку с картошкой, тушенной с мясом, нарезала хлеба, сама присела тоже рядом и взглядом пригласила его поужинать. Федор нарушил тишину, беспокойно проговорив:

– А что, мы теперь молча жить будем?

Жена покачала головой, погладила его по руке и снова взглядом указала на тарелку с едой.