скачать книгу бесплатно
Небо в бледном парике
Над планетой сгорбленной…
А в лугах такая синь –
Васильковым заревом
Ветер прошлое скосил
В ров, росою залитый…
– Опять всю ночь не спала, сочиняла. Ой, Виленка, и что с тобою творится?! Ну ничего, вернётся Михаил, я ему устрою и планету сгорбленную, и тупые бороны, он у меня узнает, как девчонке голову морочить!
Не устроила. На следующий день на вокзал пошли вдвоём. И первый, с кем столкнулись у выхода, был карлик. Увидев Вилену, он испуганно съёжился и, пугливо озираясь, поскакал хромой обезьянкой, пытаясь спрятаться в машине. Не понимая, почему он перепугался, Вилена бросилась следом. Карлик улепётывал по лужам так неуклюже и потешно, что Вилена рассмеялась и остановилась. Да и было отчего. Толстые кривые нож-
ки лилипута буквально утопали в толще мутной воды, брызги потешно фонтаном обрушивались на розовую рубашку, белые брючки, руки и голову,
растекаясь грязными потоками по залысине, остаткам торчащих волос, утиному носику, небритым щекам, коротенькой шее, бесцеремонно забираясь под воротник. Один башмак на толстой подошве соскочил с ноги, и мужичонка, повизгивая от негодования, несуразно замахал ручонками, заковылял к машине ещё забавнее, переваливаясь с ноги на ногу подраненным поросёнком. Задняя дверца джипа распахнулась, и беглец мокрым кулём ввалился в огромный салон, отделанный светлой кожей. Взвизгнув шинами, автомобиль с незакрытой дверцей резко развернулся, накренился и ринулся к светофору. Над привокзальной площадью раз-
дался истошный вопль, из машины обратно на дорогу, оставляя на коже сидений огромное коричневое пятно, мокрой лепёшкой соскользнул лили-
пут. К нему устремились сердобольные прохожие, из вокзала выскочили дежурившие милиционеры, вызывая по рации скорую помощь. Толпа любопытных окружила мокрого раненого. Вилена застопорилась, раздумывая, как поступить дальше.
Дождалась, пока подойдёт мать. Алевтина Дмитриевна, не глядя на дочь, торопливо зашептала:
– Я сообразила, кто это. Уходи домой, быстрее, люди видели, как ты за ним летела, а я прослежу, в какую больницу отвезут. Исчезай немедленно, жди дома. Быстро! Быстро! Вилена уныло побрела к автобусной остановке.
Алевтина Дмитриевна вернулась почти в полночь. Усталая, вымокшая от дождя, слегка растрёпанная. Вошла в квартиру и, не глядя на дочь, не раздеваясь, бросилась на кухню к чайнику.
– Представляешь, на улице ливень, а у меня губы от жажды пересохли.
– Ну хоть не напрасно мокла? Откуда липутятина, узнала?
– Не только узнала, но и кое-что понимать начинаю, но всё по порядку и после того, как отогреюсь. Договорились?
Вилена улыбнулась.
– Тогда, может, поужинаем, пока ты ливень изучала, я вкусненького немного приготовила.
– Приятная мелочь в эту жуткую погоду. Словно с цепи сорвалась небесная, все свои обиды решила человечеству высказать и выплакать за один день.
А за окном, действительно, даже горячие фонари под яростными потоками ливня лопались. Грозовые тучи повисли так низко над городом, словно ночь своей почерневшей от горя душой решила его укутать от надвигающейся опасности. А взбешённые молнии с громом то запугивали прохожих
огненным дыханием, то ужасающим грохотом заставляли вздрагивать и прятаться.
– Может, сатана на землю собирается? – усмехнулась Алевтина Дмитриевна, кивнув после ужина на бушующую за окном непогоду.
– Если уже не спустился, – грустно продолжила Вилена.
– Ты на карлика намекаешь?
– А на кого же ещё! Да если бы не это животное, Миша уже дал бы о себе знать звонком, письмом, запиской, в конце концов, цветами. А так ни словечка, ни былинки, ни травинки… Прячется он от этого выродка, а почему, не понимаю.
Мать собрала со стола посуду, отнесла на кухню. Вернулась с сахарницей и заварочным чайничком.
– Кстати, у выродка есть имя, отчество и фамилия – Сергеем Петровичем Рассадовым в больничке записан.
Вилена пожала плечами.
– Да хоть Мамаем Мамаевичем Мамаевым! Надеюсь, его состояние не слишком обнадёживающее?
– Надейся, но реальность хуже. Врачи констатировали содранную кожу на локте, лёгкое сотрясение полулысой головы и трещинку в ключице, через пару дней отпустят.
– Будем считать, повезло. Жаль, не нам.
– Погоди отчаиваться. Я расскажу, что ты не видела, и вместе подумаем, как дальше действовать.
Алевтина Дмитриевна опустилась на диван, задумалась, однако по её взволнованному лицу легко было догадаться, как сильно переживает. Вилена присела рядом, но не проронила ни слова.
– В общем, так, доченька, – вздохнув, начала Алевтина Дмитриевна, – как только ты ушла на остановку, к Рассадову, давай данного уродца теперь так величать, подбежала женщина, по облику цыганка. Откуда взялась, не знаю, но вела себя вначале явно испуганно, наклонилась над карликом, хотела понять, живой или нет. А когда увидела милиционеров и то, что Рассадов зашевелился, оправляется от шока и даже встать пытается, отпрянула, затесалась в толпу и молча наблюдала. Я встала неподалёку у неё за спиной. И не напрасно. Когда карлика положили на носилки и погрузили в скорую помощь, она по сотовому телефону кому-то позвонила и сказала только
одну, но замысловатую фразу: «Успокойся, Бог на нашей стороне, хотя Мультимэтр живой, но этот случай – великолепный момент от него избавиться. Жди возле шестой горбольницы. Чёрную
спрячь подальше, поменяй номера, её в розыск объявили, возьми белую».
– Мама, если я правильно поняла, речь шла о машинах, а Мультимэтром она называла лилипута Рассадова?
– Несомненно. Дальше дамочка останавливает такси и прямиком в больницу. Джип исчез. Когда – не заметила. Я тоже ловлю машину и следом. Но я раньше приехала, куда та заезжала – загадка. А вот здесь-то и начина-
ется анекдот. Если помнишь, Рассадов-Мультимэтр был грязнее грязи, хоть шлангом отмывай. Так его в больнице и восприняли за кусок слякоти. И прямо в одежде под душ. Ты бы слышала, как он визжал, грозил и матерился – зэки позавидуют. В нём спеси больше чем в толпе абстракционистов. Свой сотовый об пол расколотил, потому что тот, мокрый, не сработал. В общем, кое-как отмыли пострадавшего, раздели, вытерли, обрядили в детскую пижамку и направляют в палату общую. Бедняга, едва услышал про общую, чуть не в кому свалился. Врачу, который его обследовал, заявляет: «А сколько ваша больница стоит, я её купить хочу. Тот его выслушал и в ответ:
«Здорово вас, Сергей Петрович, шибануло, я вам рекомендую психдиспансер приобрести, он и дешевле, и уютнее, решётки импортные, забор эксклюзивный, а ворота – чудо чугунных ноу-хау!» Чем бы их диалог закончился – не знаю, тут цыганочка появилась. Ни на кого, не обращая внимания, врача, будто родненького, обняла, сунула в кармашек несколько купюр и давай нашёптывать на ушко. Рассадин насупился, смотрит исподлобья, сизо-багровый, злится, но помалкивает. А врач на оттопыренный карман с подношением покосился, похоже, мысленно бумажки пересчитал,
разрумянился и – сама милость. Хоть в школу этику преподавать посылай. Ушла цыганка с ним палату подбирать, а Мультимэтр от ревности кушетку деревянную ногтями в щепу царапает. И тут я ему на глаза попалась. Просиял, взмолился агнцем луноликим, упросил надеть халат белый и пойти посмотреть, чем его краля с врачом занимаются. Я и не поняла вначале. Спрашиваю: и как своё появление объясню? А он, вот инфекция, соображает быстрее компьютера, моментально заявляет: скажи, мол, что он меня сиделкой нанял, и от них ни на шаг.
– И ты согласилась? – негодуя, выпалила Вилена.
– Виленочка, ты напрасно лютуешь, это удача! Вдумайся, я теперь могу беспрепятственно общаться с ним и наблюдать, что вокруг творится. Пусть ненароком, но нечто услышать, а если удастся вытащить карлика на разговор о Михаиле…
– И не боишься?!
– Солнышко! Я историк, а историю не только констатировать, но и вершить можно!
– Мама, от твоей истории мертвечиной веет!
– Волков бояться – в лесу не хамить! Ты дослушай, что дальше было.
Надела я халатик, замаскировалась, так сказать, под медперсонал и за славной парочкой вдогонку из приёмного покоя на второй этаж. А они
стоят в коридоре и любезничают, да так мило – голубки, да и только. А медсёстры тяжелобольных из одной палаты растаскивают по другим.
Как я поняла, для Рассадова-Микромэтра стараются, отдельную готовят. Меня, конечно, перекривило от подобных правил в этой больнице, но
виду не подала. Подошла, отрекомендовалась, как Рассадов велел, поинтересовалась, чем помочь. Цыганочка не удивилась такому повороту событий, мне даже показалось – слегка обрадовалась. Видно, не впервой он за ней соглядатаев приставляет. А вот докторишка разочарованно долго на меня пялился да хмурился, что-то соображал, но руку свою с талии девицы убрал.
Алевтина Дмитриевна смолкла, прислушиваясь к тому, что творится на улице, подошла к окну, сквозь стёкла глядя на разбушевавшуюся стихию.
Поправила шторы. Перекрестилась, вернулась на диван.
– Мама, тебе что-то показалось?
– Ливень, доченька, ливень! Погода сегодня матушкой терзается – словно дитё потеряла.
– А что дальше с этим Микромэтриком?
– Ничего примечательного. Спустилась, доложила, что палату освобождают его величеству, а его пассия вне подозрений. Тот слегка успокоился,
по крайней мере, лавку перестал царапать. Потом эта парочка за ним пришла, укольчики успокоительные прописали, дабы сильно не нервничал. А где-то к одиннадцати он домой меня отправил, до утра. Сказал, что ночью его красавица подежурит.
– О зарплате поговорить, естественно, забыл? – ехидно поинтересовалась Вилена.
– Разумеется, такие хозяева страны только на словах для народа щедрые. Впрочем, я особо и не интересовалась. Главное – понять, откуда этот хмырь, кто с ним, кто за ним? Какое отношение имеет к алмазам? Уверена, их исчезновение – его рук дело, его.
– И как ты собираешься это сделать? Втереться в доверие, обольстить, оболгать?
– Не знаю! Но в одном уверена: у нас есть козырь, о котором цыганка не догадывается.
Вилена изумлённо посмотрела на мать.
– Ты хочешь передать ему её разговор по телефону? Рассказать, что его убить собираются?
– Нет, доченька. Боюсь, что ситуация сложится по-иному и мне придётся его спасать.
– Эту нелюдь… С ним даже Миша не хочет связываться. Ты… серьёзно… спасать?
– Более чем! Сама подумай, кто мне расскажет про алмазы и прочие тайны откроет. Ох и непростой этот лилипут! Есть подозрение, с прошлым нашей семьи он связан. Я это уже не чувствую, я это вижу, только разглядеть не могу! Пока я для него всего-то старушка-сиделка, и нанял меня он, а не я напрашивалась!
– Делай как знаешь. А я пошла посуду мыть. Кстати, ты мне давно обещала про Станиславского рассказать. Какое отношение он имеет к украденным
алмазам и семье.
– Обещала – расскажу. Но вначале отмоюсь, согреюсь и приду в себя на кухне.
СТАНИСЛАВСКИЙ, БЕРИЯ, МЕЙЕРХОЛЬД И СМЕРТЬ
Недолго Алевтина Дмитриевна в себя приходила. Через час подошла к книжной полке, достала довольно объёмный фолиант.
– Слушай, Вилена, ещё одну занудную лекцию! Без неё ты не поймёшь, где наш дед сгинул. Статья называется «В прицеле – основатель МХАТ Константин Станиславский». Слушай, и очень внимательно. Читаю!
«Времена нэпа (1921–1929) чем-то напоминают нашу нынешнюю российскую действительность: та же погоня за золотым тельцом, та же пропасть между богатыми и бедными и та же «желтизна» большинства средств массовой информации в выражении своих чувств и мыслей. В итоге свобода слова очень часто становилась не инструментом конструктивной критики, а средством для сведения личных счётов. Причём никаких авторитетов в этом деле не существовало. В конце 1923 года такой жертвой стал великий реформатор театра Константин Сергеевич Станиславский.
В те годы лишь незначительная часть театралов продолжала уважать Мастера и ценить его вклад не только в российское, но и в мировое театральное искусство, а большинство откровенно издевалось над ним и
презирало. Это большинство считало Станиславского «пережитком царской России» и требовало «сбросить его с корабля истории». Даже бывший мхатовец Всеволод Мейерхольд, который в советской России дорос до поста
начальника театрального отдела Наркомпроса, во всеуслышание заявил, что «Московский Художественный театр – это эстетический хлам». Мейерхольд призывал бороться с академическими театрами и создавать новое искусство – авангардное, экспериментаторское. Естественно, в подобном искусстве таким
реформаторам, как Константин Станиславский, места просто не было. По сути, это была борьба не против Станиславского, а против русского традиционализма, баталия которую вели большевики-космополиты в лице наркома просвещения А. Луначарского, того же В. Мейерхольда».
– Не знала, до какого кретинизма рулевые эпохи доходили. Впрочем, и сегодня времена не лучше. Во все века бездари таланты уничтожали, – выдохнула Вилена, сжимая кулачки.
– Это текст из современной книги, доченька, а теперь я тебе расскажу, чему был свидетелем твой прапрадед. Судя по его письмам к своей жене, издевались над Станиславским многие годы. Да и не только над ним. Всех, кто пытался сохранить исконно российскую культуру на сцене, в литера-
туре, жизни, – изводили безжалостно. Пушкина объявили графоманом, Льва Толстого офицером-недоучкой, Есенина травили и затравили, убили и повесили в гостинице, а обнародовали, что он сам… самоубийца. Это была пора великой лжи, чудо-вищных гонений и грязного передела. Досталось
всем: и большим, и малым. Любовь призывали признавать пережитком мрачного прошлого, воспевали свободный секс, в культуре царили аван-
гардисты, футуристы, имажинисты и прочие неистовые исты, которые ничего делать не умели, а свои жалкие полуграмотные литературные опусы
выдавали за новые формы, великие открытия и, разумеется, талантливые находки! Их поддерживали такие же тупицы. Более того, дабы оправдать своё существование при кормушке, подобную галиматью признавали искусством и открытиями.
Хотя, как навоз ни назови, пахнуть не перестанет! Так называемые космополиты в те годы были в фаворе и повсеместно диктовали свои дикие дурнопахнущие законы практически во всех сферах.
– Мама, можно подумать, сейчас времена иные. Что газеты читать, что телевизор смотреть – тошно. Одни разборки да сведение счётов. Журнали-
сты пишут, как им закажут и на сколько закажут. Настоящих писателей затирают, гонораров не платят, сочиняют про них небылицы глупые.
Хороших книг не купить, сплошь коммерческие, а там криминал да эротика или бредятина для наркоманов, которую окрестили на западный манер
фэнтези. В критики лезут полуграмотные кандидаты филологических наук да больные манией величия борзописцы. В классическом университете читают лекции матом. В детском театре на сцене нецензурщина, секс. Раньше я думала: у нас перестройка, свобода слова, а теперь понимаю – свобода лжи. Я где-то вычитала, что сегодня происходит сознательная отупизация народа, особенно молодёжи. Российским политикам, работающим на США, это очень и очень выгодно.
Алевтина Дмитриевна подошла к дочери, обняла.
– Хорошо хоть осознаёшь, а я думала, ты у меня только наблюдатель. Высоко выросла, высоко! Значит, одним отупизированным человечком в нашей стране будет меньше. Но давай вернёмся к Станиславскому. А то скоро рассветёт, а мне нужно тебе ещё кое о чём досказать и попросить.
– Мама, да я… да я… ты только намекни… я мигом сделаю… я…
– Не торопись. Прежде чем сделать, понять надо, а прежде чем понять – вдуматься, вместе проанализировать!
Вилена, привстав на цыпочки, приподняла руки, сложив крестом на груди, потешно вздёрнула подбородок, надула щёчки и засеменила к диванчику. Присев, улыбаясь, зашептала:
– Мама, я сама покорность. Слюхаю и внимаю. Можешь начинать с мезозоя. Итак, какой динозавр с каким стегозавром папоротник не поделили?
Алевтина Дмитриевна рассмеялась.
– С мезозоя так с мезозоя, а точнее, со знаменитого МХАТА.
– Который создал Станиславский.
