6748

– Письмо везём в низовья Волги, там, где до Дону два дня пути, ждать нас будут. Посол у нас Кристя, она письмо везёт, от короля Людовикуса к пресвитеру Иоанну,– ответил Арсений, монах не мог врать.

–Ну, что ж это соответствует моим домыслам, поэтому послушайте меня старого, Вы все тут сидеть будите до мая, отсюда по большой воде пойдёте в Оку и далее по Волге. Пойдете без днёвок иначе к августу не успеете. Если же невтерпёж сидеть на месте в тепле и довольстве, и сейчас возжелаете пойти пешком или на возках по рекам, то знайте по голодным -разорённым местам пойдёте, к октябрю может, и добредете до места означенного. Как нравиться или нет?

Все призадумались, всем хотелось, как можно раньше уйти отсюда, но все понимали, что хозяин прав и идти сейчас не куда. Кругом прошла война, везде, по суздальской земле голод болезни и стаи волков, отведавших человеческого мяса, надо ждать.

– Как скажешь, хозяин,– ответил Василий.

– Молодец Вася умом в папу вышел. Слушай, что скажу. Сидите на Москве, как я и сказал, до мая, но пока сидите, помощь ваша нужна, рыбы наловить, зверьё дикое разогнать.

Все молча выразили свое согласие, Арсений перекрестился, выказав тем самым чистоту своих намерений, и показав тем самым чистоту помыслов своих друзей.

Вдруг отпив из ковша пива, Лука Захарьевич совершенно неожиданно заявил немного дрожащим от волнения голосом,

– Вот еще скажу. Спасибо вам гости, за доброту ко мне старику, скучно тут одному, век доживать. Спасибо!

Кристина стоически перенесла вынужденную задержку и по мере своих сил решила помогать старику по хозяйству.

Трое друзей, пока пиво было немного покуролесили по сгоревшему городу, через два дня, вдруг остепенившись, решили сделать хозяину приятное и пошли на охоту. В результате успешной охоты пищевой рацион московских погорельцев пополнился медвежатиной, а через две недели и олениной с лосятиной. Правда, от старого седого кабана им пришлось убегать, но ведь у всех бывают неудачи.

Пока друзья способствовали по мере своих сил восстановлению Москвы и ждали на берегу реки большой воды, мы расскажем о других героях и их деяниях, без которых не было бы этой истории.

Поиск друзей!

621 году по Хиджре или в 6739 году от сотворения мира был предательски убит несгибаемый Джалал ад-Дунийа ва-д-Дин Абу-л-Музаффар Манкбурны ибн Мухаммад последний Хорезмшах, не раз заставивший склониться, перед силой своего духа, монгольские знамёна.

«Со смертью Джелал ад Дина монгольская конница вырвалась на простор, и никто не смог оказать ей, во всей вселенной, достойный отпор. Войско Хорезм шаха, ранее призиравшее смерть, стало похоже на стаю сусликов боявшихся появления тушканчика. Все народы и племена от Инда до Тигра боялись всадников, молящихся великому Синему Небу – Тенгре, и несущих на своих знаменах красный крест»,– написал в своём «Собрание описаний всех известных: путей, направлений и дорог полуденного мира» Абу Али Хусейн ибн Абдуллах ибн Хасан ибн аль Гиссари.

В это время где-то в верховьях Тигра или на рубеже верхнего Тигра, или еще, точнее, в том месте, где должен был находиться райский сад, до грехопадения Адама и Евы, три сотни монгольских всадников проводили разведку боем. Однако вот уже четвертые сутки, только стаи шакалов, лающим смехом и надсадным воем, беспокоили покой воинов на роздыхе. Селения были пусты, поля не убраны, ветки деревьев в садах ломались под тяжестью плодов.

Чормаган72 не скрывал своего беспокойства, отсутствием людей. Неделей ранее он не поверил своему зятю Джуре, когда тот сказал, что на три дня пути нет людей. В ответ на недоверие молодой и поэтому, вдвойне обидчивый Джура собрал своих воинов, и стал отдельным станом в половине полёта стрелы от юрты Чормагана. Что бы сохранить дружбу и уважение родственника после войны, Чормаган был вынужден сам провести глубокую разведку по местам предполагаемого расположения противника, чтобы самому доказать, либо правдивость, либо ложность сведений услышанных им от зятя. Четыре дня бесплодных скитаний утомили его воинов и его самого. Признавая правоту своего зятя, он должен был теперь оправдать своё четырёхдневное скитание, чтобы не потерять своего лица перед ним и своими воинами.

Ночь опустилась быстро без сумерек, луны не было, тьма сокрыла дорогу. Доверившись чутью своих лошадей, монголы отпустили поводья, лошади уверенно пошли туда, где, по их мнению, была и вода, и тихое место для ночлега. Часа через два, когда на небе робко показался тонкий полумесяц, передние войны замедлили шаг, а после вовсе остановились. Чормаган подъехал к Гайдару73, тот доложил,– впереди в двадцати шагах река, но надо отойти, утром может быть разлив. Чормаган приказал сделать конникам круг, а потом всем спать до рассвета, он сам будет охранять покой своих воинов. Отряд, слажено и без замешательства, несмотря на темень, выполнил манёвр и приказ.

Поясню действия полководца людям не знающим, что значит спать на голой земле. В степи ночью, когда вся живность выходить на охоту спать без подстилки на земле опасно, насекомые могут укусить, что порой бывает смертельно. Чтобы обеспечить безопасный ночлег, кочевники прогоняли по месту, где будет краткий ночлег или будет долго стоять юрта, стадо баранов, или табун лошадей. Животные копытами растаптывая норки скорпионов, фаланг, каракуртов, змей, давали тем самым людям возможность спокойного сна.

Чормаган не знал, какие гады живут в этой стране под землёй, поэтому он, старым, проверенным столетиями способом решил обеспечить своим воинам спокойный сон. Как только он увидел, что усталые воины спешились и, намотав поводья на левую руку, ложатся спать, он, въехав на маленький холм, заступил на пост.

Ему нужно было всё обдумать, обстоятельства были таковы, что любое поспешное решение могло привести к катастрофе.

Он рассуждал, – «Побитый воин не значит убитый воин». Джелал ад Дин лишний раз показал, что и без него было известно всем тем, кто держал в руках саблю более двадцати лет. А именно, что толпы испуганных баранов под предводительством льва могут разбить стаю львов. Так сделал Темучин, воюя с меркитами, так сделал Джелал ад Дин, воюя с монголами.

«Джелал ад Дина больше нет, его армии тоже нет, но есть туркмены, половцы, армяне, грузины, все они были в его армии и познали вкус победы. Они могут создать новую – свою армию. Монголы сделать этого не могут. Монголы устали. Ведь нельзя же всю жизнь провести в седле с короткими стременами74.

Монголы живут далеко, половцы армяне, грузины, турки живут тут. Если монголы отсюда уйдут, то они все могут придти в Великую степь, где много пастбищ и воды. Куда идти тогда монголам? Как уйгурам кормить китайских детей!? Убить всех врагов нельзя, земля пустой не бывает. Придут другие люди с длинной волей и длинными копьями. Они могут стать новыми врагами монголов в степи. А, если чаша весов склониться в их строну, и бог отвернется от монголов, то куда им идти, где прятаться? Кто поможет монголам»?

Чормаган обдумывая ситуацию, не заметил, что давно уже говорит сам собой вслух, лишь, когда конь обеспокоено, стал перебирать копытами, он замолчал. Ночь и роздых войска подходили к концу, но Чормаган не находил решения. Вдруг чья-то рука взяла за повод его коня и повела к воде.

–Ты кто? – Спросил Чормаган.

–Друг,– ответил неизвестный в зелёном халате.

Появление пешего невооружённого незнакомца в предутренней мгле в безлюдном месте его ничуть не испугало и не удивило. Чормаган перестал бояться лет тридцать назад во время первого своего боя, когда лучший стрелок меркитов Мерген–тулы выстрелил в него и промахнулся. А главный силач Туркан промахнулся, когда намеревался убить его ударом своей палицы, наводящей ужас на целую сотню, с которой Чормаган шёл в свой первый бой. Его сотник, увидев бледное лицо юнца, после первой сшибки сказал ему,

– Будущее людей записано на скрижалях небожителями, своего предначертанного срока никто не избегнет, поэтому бояться глупо, к тому же трусость отягощает карму.

Чормаган запомнил слова мудрости доблестного воина Ташили и, перестав бояться смерти, уже вовремя второй сшибки испытал радость победы над поверженным врагом. С тех пор прошло много лет и битв, но Чормаган не изменился всё так, же бесстрашно он шёл в бой и так, же бесстрашно смотрел в глаза смерти. Поэтому Чормаган даже не стал поправлять саблю при появлении незнакомца.

Чормаган с интересом наблюдал, как неизвестный поит его коня, как заботятся о его ногах, проверяя подковы. От его взгляда не сокрылось умение незнакомца ладить с лошадьми, и любовь лошадей к нему. Конь Чормагана, не доверявший никому кроме своего хозяина и друга, с удовольствием фыркая, тянулся губами к руке незнакомца. Одно показалось Чормагану странным – лёгкий дух, наполненного запахами трав весеннего утра, который шёл от незнакомца. Да ещё лицо с густою седой бородой, такой густой, что её вид вызвал удивление даже у Чормагана.

–Наверное, дух охранитель уезда – «небожитель», пришёл узнать меня поближе или попросить жертвоприношений для себя, и своего храма.– Подумал Чормаган, проведший пять кампаний в Китае и знакомый не понаслышке с подобными чудесами. Однако дух охранитель ничего не просил, а только нежно и ласково гладил гриву коня. Убедившись в том, что с конём все в порядке, и конь выпил холодной воды немного, а в самую необходимую меру, чтобы утолить жажду и не переохладить внутренности, и пневму, незнакомец вдруг сказал, обращая свой ясный взор к Чормагану,

– Место хорошее комаров, слепней нет.

И исчез, словно растаял в предутреннем тумане, поднимавшемся от реки. «Наверное, Власий75 о лошадях заботится. Корме него никто о лошадях, или какой другой животине созданной богом, для пропитания человека так не беспокоится» – подумал Чормаган.

Выразив признательность исчезнувшему святому почтительным поклоном, он въехал на холм и скомандовал отряду, «всем в седло»!

С восходом солнца войско уже стояло в ожидании приказов. Чормаган объявил войску,

– Военный поход закончен. Враг разбит. Мне теперь скучно потому, что нет друзей, с которыми я мог поохотиться на диких лис. Орда будет стоять тут, а я искать друзей!– с этими словами он слез с коня и пошёл спать, немало не беспокоясь более о войске.

К вечеру: были поставлены юрты, разведаны удобные места водопоя для лошадей и для людей, выставлено постоянное охранение. На следующий день Чормаган отправил гонцов с приказом собраться всем темникам и сотникам в его ставке через неделю на малый курултай.

Сам же он велел поставить свою палатку возле воды, в полёте стрелы от ставки. На просьбу охранников далеко не уходить одному и возвращаться ночевать в лагерь он ответил громким, показным смехом и со словами,

– Не зачем тратить силы десятерых на охрану одного воина, когда нет войны,– отправил всю охрану в лагерь.

После чего он сам: сходил за дровами, развел костер, натаскал воды для себя и коня, подвесил казан над огнём, стал варить кашу. За несколько минут до готовности он положил в казан кусок вяленого мяса, снял казан с огня, поставил его в сторону оставив преть до готовности. Он никого не ждал, он сготовил то, что привык есть в походе. После краткой молитвы он сытно поел и улёгся спать на кошму, постеленную возле входа в палатку. Утро разбудило его блеяньем бараньего стада, которое, страдая от жажды, торопилось к воде, с возмущением огибая палатку,– незнакомый предмет, неизвестно откуда взявшийся возле их водопоя. Стадо шло без пастуха, но потому, что матки без опаски разрешали ягнятам заходить далеко в воду, Чормаган понял, что это место для стада родное. Пустив стрелу в сторону орды, он вызвал дежурный наряд.

Его приказ,– не трогать баранов и козлов,– несколько обескуражил уставших от походного рациона воинов. Чормаган увидя на их лицах разочарование несколько смягчил окончательную редакцию приказа,

– Стада, сады не трогать, еще три дня. Воду из колодцев тоже не пить. Надо проверить, нет ли отравы.

Воины с благодарностью поклонились и очень уж поспешно сели на коней, чтобы довести до сведения приказ начальника, всем другим воинам, не имевшим счастья сегодня оценить мудрость и заботу Чормагана о них. Глядя в след, торопливо отъезжающему десятку, он улыбнулся, «Люди везде люди даже на войне под страхом смерти все одно будут стараться хорошо поесть. Кто знает, что случится через мгновение?»

Несколькими окриками он упокоил стадо, потом, зайдя по колено в воду, он взял на руки самого маленького ягнёнка и под взволнованное блеяние его матери вынес его на берег, со словами,

– Ты береги его простынет, кого поить молоком будешь!?

Стадо, чувствуя силу и мудрость нового пастуха, медленно, словно нехотя, вышло из воды, соблюдая достоинство. Чтобы стадо ушло подальше и не мешало ему спать, он ударил вожака ногой под курдюк, чем сильно обидел его, к слову сказать.

С заходом солнца он поужинал остатками вчерашней каши, лёг спать, глядя на звездное небо. Никто не тревожил ночью его сон. Утром он проснулся от голоса муэдзина созывавшего правоверных на молитву. Как водится, он сначала занялся конём, потом своим завтраком, вернее добычей оного. Для чего снял рубаху и кожаные штаны, и в одних шёлковых исподних штанах полез ловить рыбу в прибрежных зарослях травы. Не смотря на его возраст довольно скоро восемь двухфунтовых рыбин были пойманы, выпотрошены и сготовлены в золе на углях. Перед тем как приступить к завтраку он отошёл от костра к поленнице, что бы взять несколько сухих дров и подбросить в костёр для того, чтобы согреться самому, вода все-таки холодная, и горы близко. Выбрав несколько горбылей среднего размера, он повернулся к костру и увидел, что почтенный старец с длинной бородой в зелёной чалме с почтенным поклоном просил разрешение на аудиенцию. В знак своих мирных намерений он протягивал Чормагану две черствые лепёшки. Чормаган принял дар с благодарностью, жестом указал гостю место возле костра с той стороны, где не было дыма. Потом положил на лепёшку три рыбины, протянул их гостю с лёгким поклоном. Мулла, а это был, несомненно, мулла, совершивший хадж к святым местам, в знак благодарности прикоснулся пальцами к зелёной чалме. Ели молча по окончанию завтрака, Чормаган дал оставшиеся две рыбы мулле для угощения семьи. Мулла, что бы не обидеть нового друга принял скромный дар. Поклонившись на прощание, он не торопливо пошел в сторону гор. Чормаган постелил любимую кошму внутри палатки, лёг спать на правом боку, пережидая жару. Вот уж несколько месяцев у Чормагана болел правый бок, не очень сильно, но постоянно. Чтобы унять боль Чормаган ложился на правый бок и лежал недвижимо, ожидая, когда боль уйдёт.

К вечеру робкое покашливание прервало его отдых. Несколько воинов стояли в нерешительности, не решаясь прервать сон командующего бесцеремонным похлопыванием по палатке. Они только покашливали, надеясь, что чуткий слух начальника разбудит его.

–Что случилось?– спросил Чормаган, прикрывая глаза от заходящего солнца.

–Там привели двадцать баранов и тележку хлеба – свежего. Что прикажешь сделать? – спросил начальник караула, почтительно склоняя голову.

–Баранов взять. Хлеб тоже. Накормить людей. На месте, где стоит тележка с хлебом, если там не стоит человек в ожидании платы, воткнуть копьё с кошельком серебра. В кошелёк положит сорок серебряных таньга, хорезмийского чекана. Людей не трогать, но в лагерь не пускать! – ответил Чормаган – темник войска Чингизхана.

Мулла пришёл поздним вечером, когда Чормаган собирался ложиться спать. Громко постукивая посохом, что бы обозначить своё присутствие и не застать хозяина врасплох, мулла с поклоном вошел в освещенный костром круг. Чормаган оценив тактичность старика, поклонился ему в ответ. Старик присел возле костра на скрещённые ноги, как сидят портные или скорняки за работой, и бережно развязал свой широкий пояс. Из пояса он вытащил нечто завёрнутое в шёлковую ткань, и протянул это Чормагану. Чормаган взял подношение, развернул и в свете костра увидел кошелёк с тамгой его отряда. Он высыпал оттуда деньги, ровно двадцать таньга хорезмийского чекана и вопросительно посмотрел на муллу. Старик взял одну монету и показал два пальца, что должно было означать одна таньга – два барана. Отсчитав десять таньга, он положил их в сторону, затем он взял пять таньга и положил их, рядом накрыв куском лепёшки. Чормаган указал пальцем на оставшиеся пять таньга. Мулла поклонился и положил возле них несколько сушёных фруктов. Чормаган догадался, и улыбнулся в ответ. Мулла хлопнул в ладоши, тот час же несколько мешков с фруктами были положены к ногам Чормагана. Чормаган наклонил голову в знак благодарности и прощания, но гость не спешил уходить, он еще раз поклонился и произнёс,

–Табиб,– при этом ударяя себя в грудь.

–Лекарь? – переспросил Чормаган, – Гиппократос?

В знак согласия мулла наклонил голову, затем ни сколько не стесняясь, ни званий, ни заслуг, ни авторитета больного, он взял его руку и начал слушать биение его сердца. Чормаган, как любой монгол, боялся чёрных шаманов и колдунов, но сейчас он решил довериться старику, который мог убить его колдовством, если бы захотел, уже несколько раз за этот день, но не сделал этого, кроме того, честно принёс сдачу. Осмотр закончился через час, лекарь вытащил из-за пояса тетрадь, перо – калам и маленькую чернильницу, присев к костру, там, где было светлее он, принялся писать. Чормаган с удивлением смотрел на старика, так увлекшегося своими письменами, что не заметил, как начали дымиться полы его халата.

Луна уже стремилась убежать от света солнца, когда старик кончил писать. Он разбудил задремавшего Чормагана, вручил ему два листка исписанных красивым почерком насх,76 показал ему четыре пальца, а затем, указав на солнце, пошёл в сторону гор. Его зелёная чалма была долго заметна на фоне желтой выжженной солнцем каменистой равнины. Чормаган понял, через четыре дня старик навестит его вновь. Наряд, пришедший как всегда проверить его состояние, получил приказ немедленно найти переводчика. Через два часа молодой улан из первого десятка второй сотни почтительно стоял напротив своего командира. Чормаган дал ему исписанные листки.

– Переведи!

Воин внимательно посмотрел на листки, снял с себя саблю, шлем, нагрудный доспех, все это он старательно сложил на щит, затем с поклоном отступил на три шага, не торопясь, сосредоточено, совершил намаз и лишь только потом принялся переводить вслух.

«Во имя Аллаха Милостивого Милосердного, нас постигнет только то, что предписано нам Аллахом. И будет так.

Я Харун бин Тума аль-Малати осмотрел этого человека и предписываю ему:

Утром, очисти свой организм простоквашей разбавленной теплой водой, на одну часть простокваши одну четвёртую часть воды.

В полдень ешь нежирный сыр, запивая разбавленным козьим молоком.

Вечером, варёное мясо молодого ягнёнка с половиной чёрствой лепёшки, четыре сушёных сливы.

Перед сном очисти свой живот как утром.

Так делай пять дней.

Я вернусь через четыре дня на пятый.

Первый день всё будет хорошо.

Второй день станет нехорошо – живот будет слабеть, поэтому держи рядом с собой кувшинчик с водой для умывания.

На третий день, надо потерпеть.

На четвертый день, если не будет улучшений, ешь только сушёные сливы и персики,

Я приду к тебе на пятый день, через четыре солнца.

В залог я сегодня пришлю тебе своего сына Абу-Фараджа.

Прикажи своим людям найти вот эти травы и плоды, список на другом листке. Сохрани его.

Да прибудет с тобой благословление Господне».

–Где мальчик?– спросил Чормаган.

–Вон идёт,– ответил стражник.

–Принесите все, что тут написано. Идите прочь, но обязательно сообщите, когда приедут темники, к тем, кто не прислал ответа, отправить послов с нагайками и шелковыми верёвками.

Чормаган расстелил любимою старую кошму и лёг спать. Жару и боль лучше всего переносить во сне. Когда солнце начало переход из зенита в надир он открыл глаза. Костёр горел, рядом с костром сидел голубоглазый мальчик лет семи. Мальчик увидя, что Чормаган проснулся, протянул ему сыр и миску с простоквашей, кусок хлеба он отложил в сторону на вечер.

Чормаган исполнял все предписание врача, к вечеру второго дня ему стало совсем плохо, он ослаб. Мальчик добросовестно помогал ему ходить по надобности, и поддерживал его, когда ему было трудно встать. На третий день он сильно ослаб, сил не было даже встать. Чормаган завернулся в кошму и уснул тяжёлым сном больного человека. Однако утром четвёртого дня Чормаган проснулся, не от боли и тяжести в левом боку, а от состояния лёгкости, как будто ему было четырнадцать лет. Он не стал седлать коня, как в юности, без седла, он промчался вокруг орды. Охрана удивлённо смотрела на него, молча, отдавая честь, поднимая щиты в знак приветствия.

В этот день Чормаган поехал на охоту с одной нагайкой, и как в молодости принес вечером к костру четырёх зайцев и восемь сусликов. Возле костра его ждал старик в зелёной чалме со своим сыном, чуть поодаль стоял улан – переводчик.

–Я благодарен тебе. Ты помог мне. Не откажись от моего приглашения, раздели со мной трапезу. За лечение тебе заплатят столько, сколько ты захочешь.– Сказал Чормаган мулле. Улан начал переводить, но врач жестом остановил его.

–Воин, Ты знаешь греческий. Нам переводчик не нужен.– Сказал старик дольно неожиданно для Чормагана.

– Я расскажу, что тебе нужно делать далее, что бы не уйти раньше времени в долины, где всегда тучен скот и светит солнце, и нет ни мух, ни комаров.

Чормаган кивнул, тем самым, давая понять, что он согласен и то, что он понял всё сказанное стариком. Подозвав к себе улана, он приказал ему отправиться в лагерь и привести оттуда подарки лекарю, и вина для праздничного ужина. Чормаган сам подбросил в костёр дрова, в знак почтения, усадил врача и его сына туда, куда не шёл дым от костра. Расположившись рядом, он принялся слушать.

–Ты болеешь давно, вот уже несколько лет. Эту болезнь ты получил, когда воевал Ходжент. Ты пил воду из Сырдарьи, как пили все люди, но не знал, что они воду пьют, там, где вода идёт так быстро, как идёт конь. Такая быстрая вода всегда с песком, и всегда хрустит на зубах. Та вода в реке, которая идёт медленно имеет цвет желтоватый и не хрустит на зубах, и её никто не пьёт, только поливают деревья. Ты пил жёлтую воду и коня поил жёлтой водой. Твой конь уже умер, белок его глаз был жёлтый как та вода. Ты тоже мог умереть тогда, но война увела тебя в горы, где была только белая вода. Она помогла тебе. Тебе надо жить там, где белая вода. Возвращайся туда. Тут не с кем воевать, до понта Эвсксинского горы, кроме коз никто не прокормится. Южнее, до Сирии полупустыня, сотня воинов пройдёт только, если запасы делать. Идти еще дальше, до святого города Иерусалима можно, но там арабы, которые в доблести не уступят твоим воинам. Они помнят, как их конница дошла до великой стены. Нет, не стоит идти тебе дальше.

–Расскажи о себе,– попросил Чормаган.

– Я, как ты знаешь, Харун бин Тума аль-Малати лекарь, родился и жил в Конийском султанате, святое крещение принял по Антиохийскому обряду. Когда твои воины покорили земли за Каспием богатые люди – мои пациенты, убежали в горы, я не мог их бросить. Насмешка судьбы в том, что монголы не пошли в султанат, султанат сам пришёл к монголам. Вот уже год как мы ждём своей судьбы, но Аллах видно испытывает нас. Мне надоело ждать, я пришёл к тебе. Ты был болен, я вылечил тебя, что тебе ещё сказать?

– Куда ушли люди из долины?

– Они не ушли, они спрятались в предгорьях, правда для скота там мало воды, но людям хватит. Они ждут твоей воли, они хотят вернуться. Они готовы платить тебе треть урожая за возможность спокойно жить у своих очагов. Говори им свою волю.

Чормаган задумался. Путь до Монголии год, обратно тоже год. Получить подкрепления можно будет лишь через три года, так как ещё год уйдёт на развертку по племенам и родам, и на экипировку. Он ответил Харуну,

– Ты прав идти дальше пока незачем, виноград тут хорош и зайцы жирны, и поэтому не столь резвы. Даже мне можно охотиться на них с ногайкой. Я останусь тут, возьму у людей пятую часть урожая, но пусть люди кормят моих коней, а что бы кони не застаивались, то могут работать на них77. И ещё будь моим гостем, пока не подует теплый ветер с запада.

Харун бен Тума аль-Малати крещёный еврей из Конийского султаната с благодарностью принял повеление нового пациента.

Прошло две недели, землепашцы безбоязненно готовились к очередному поливу своих полей, дети, наделав луки и сабли из прутьев карагача, играли в сильных монгольских воинов – покорителей вселенной. Местные красавицы искренне радовались, если вставший на постой в их дом воин был молод. Лишь Орда, стоявшая на холме в окружении дозоров, напоминала о том, что в долину пришли чужие воины, а новые шёлковые шатры говорили, что многие знатные люди приехали в ставку по слову Чормагана.

Подле входа в шатёр, синего цвета с золотым верхом, к слову сказать, не самого большого и не самого богатого, четыре дня подряд горели два костра, подле, которых два забайкальских шамана постоянно творили молитвы, отгоняющие злых духов, этой новой страны, от Чормагана и его темников.