скачать книгу бесплатно
– Вам еще никто не пробовал отпилить голову? – спросил Манн.
Вопрос оказался неожиданным для него самого, а девушка застыла на месте, не зная как реагировать – смехом или выражением ужаса.
– Я имею в виду, – пояснил Манн, – вы так похожи на русалку, а на нее постоянно кто-нибудь…
– А! – проскрипела девушка. – Понятно. Проходите.
Впустив детектива в кабинет, она закрыла за ним дверь, и на минуту Манн остался один. Почему-то ему показалось, что ждать придется долго, причем без толку, поскольку господин Швейцер не сможет дать никакой полезной для дела информации, и, если он не появится через десять минут, нужно просто уйти и…
– Садитесь, молодой человек, – произнес за спиной Манна низкий баритон, – я вас внимательно слушаю.
Манн обернулся – адвокат вошел из соседней комнаты через дверь, на которую детектив не обратил внимания. Плохо, – подумал Манн, – эта девица вывела меня из равновесия.
Швейцер оказался плотным мужчиной среднего роста, среднего возраста и средней внешности. Даже волосы, казалось, имели усредненный цвет – не темные и не светлые.
– Будете пить? – спросил адвокат. – Виски? Вино? Пиво?
– Нет, спасибо, – отказался Манн. – Собственно, я хотел задать вам пару вопросов…
– О Койпере, – кивнул Швейцер, усевшись за свой рабочий стол и кивком показав Манну, что ему следует сесть в стоявшее напротив стола кресло. – Ваше имя мне известно, хотя в сталкиваться с вами в суде мне не приходилось. И чтобы не терять времени – дорого и мое, и ваше – я дам вам ответы сразу на все вопросы, которые вы собираетесь мне задать. Надеюсь, дополнительных вопросов не возникнет, и мы с вами расстанемся к взаимному удовлетворению.
Манн и рта не раскрыл.
– Итак, мой сосед Альберт Койпер, – продолжал адвокат, будто заранее готовился произнести эту речь. – Человек нелюдимый, жил здесь шесть лет, мастерская у него там же, на третьем, он и квартиру эту снял потому, что была возможность совмещения жилого помещения и художественной студии. Гостей к себе водил, но не часто, я в кабинете сижу по вечерам, слышно, кто звонит в дверь и куда потом поднимается. Позавчера мы с женой и дочерью – она вам открыла – были в гостях, вернулись в половине одиннадцатого. Женщины ушли в свои комнаты, а я до полуночи работал. Около одиннадцати вернулись Хельга с Максом, они живут этажом выше. Я слышал, как они перемещались по квартире, а потом стало тихо. Койпер, видимо, был у себя – во всяком случае, я не слышал, чтобы он входил в дом и поднимался по лестнице. Лифтом, кстати, он пользовался только если нужно было поднять на третий этаж какую-нибудь тяжесть – раму, например, или мольберт. В полночь я ушел спать. Если кто-то приходил к Альберту или выходил позже, я не могу об этом свидетельствовать. Утром, в восемь, как обычно, пришла фрекен Бассо, она убирает у Койпера и Веенгартенов, поднялась на третий этаж и обнаружила тело. Я еще спал, так что крика не слышал – проснулся от звука сирены. Надеюсь, я ответил на все ваши вопросы, господин Манн, вряд ли могу быть вам полезен еще чем-нибудь.
Адвокат встал, давая понять, что аудиенция закончена. Манн тоже поднялся, соображая, что еще спросить у уважаемого юриста, столь детально ответившего на не заданные вопросы.
– Господин Койпер когда-нибудь обращался к вам за консультацией? – спросил детектив.
– Никогда.
– У него был свой адвокат?
– Не думаю. Мне было бы об этом известно.
– Знакомы ли вам имена Ритвелда, художника, и Кейсера, владельца типографии?
– Ритвелд – да, это известное имя, я как-то видел его картины на вернисаже. Фамилию Кейсера слышу впервые.
– Кто-нибудь из них бывал у Койпера?
– Молодой человек, – с легким налетом раздражения сказал адвокат, – если бы мне было это известно, я сказал бы об этом, отвечая на первый вопрос.
– Спасибо, – пробормотал Манн и направился к двери. Почему, – думал он, – у отца такой приятный голос при абсолютно невзрачной внешности, а у дочери удивительная внешность и скрипучий голос, убивающий всякое очарование?
* * *
Хельга и Макс Веенгартен. Манн позвонил, и дверь мгновенно открылась, будто звонок не сообщал хозяевам о приходе посетителя, а служил ключом, чем-то вроде пресловутого «сим-сима». За дверью была пустая прихожая – коридорчик, заканчивавшийся другой дверью, закрытой, и еще была дверь справа, а вдоль стены располагалась длинная вешалка, на которой висела одежда для всех сезонов: два теплых куртки (зеленая и светло-бежевая), несколько дождевиков, мужских и женских, и летние майки, причем одна, с изображением гнусной улыбки Майкла Джексона, нарочито выставила себя напоказ, будто хозяева хотели сказать вошедшим гостям: «Мы вам рады, видите, как мы, глядя на вас, улыбаемся?» Если улыбка соответствовала мироощущению Хельги или Макса… Или обоих…
– Что же вы стоите? Входите! – услышал Манн женский голос, шедший с потолка, и разглядел над своей головой маленький динамик рядом с миниатюрной телекамерой. Он переступил порог и остановился, ожидая появления хозяев.
– Ну что же? – с возраставшим нетерпением повторил тот же голос. – Дверь перед вами. Обувь снимать не надо.
Манн пересек коридорчик, толкнул оказавшуюся не запертой дверь и оказался в огромной гостиной с высокими окнами, выходившими во двор и на улицу. Комната была уставлена большими и маленькими цветочными горшками, и первым впечатлением Манна было ощущение, будто он попал в оранжерею. Цветы были разными, Манн признал только маргаритки, заполнившие длинную кювету на подоконнике, остальные растения он определить не мог, в ботанике детектив считал себя полным профаном: если ему нужно было выяснить, чем отличаются друг от друга гиацинт и глициния, он доставал с полки энциклопедию или искал нужную информацию в интернете.
Под потолком горела пятирожковая люстра в классическом стиле, под люстрой стоял большой круглый стол (без цветов, – отметил Манн), по обе стороны стола сидели и смотрели на него Хельга и Макс Веенгартены, и Манн со смущением понял, почему в прихожей его встретил глаз телекамеры, а не кто-то из хозяев. Оба сидели в инвалидных колясках, было им лет по пятидесяти или чуть больше, у мужчины, похоже, была парализована левая сторона тела, а у женщины что-то с ногами – скорее всего, последствия детского церебрального паралича.
«Черт, – подумал Манн, – адвокат мог хотя бы намекнуть»… О чем? Швейцер наверняка был уверен в том, что детектив, придя в дом, навел справки о соседях Койпера.
– Простите, что я без предупреждения… – пробормотал Манн.
– Почему без предупреждения? – добродушно сказал Макс Веенгартен. – Швейцер нам только что звонил, сказал, что к нему приходил частный сыщик, и сейчас он, то есть вы, поднимется к нам. Что-то вы долго поднимались, мы с Хельгой уже заждались, верно, Хельга?
Женщина кивнула:
– Садитесь, господин Манн, – сказала она. – То есть, сначала возьмите себе выпить – вон в том секретере, поднимите крышку, там есть все, что нужно, а потом садитесь в это кресло, оно самое удобное, вы будете видеть нас, мы – вас.
Наливать себе Манн не стал, опустился в кресло, откуда действительно мог следить за каждым движением хозяев. Все было в комнате устроено очень удобно – много горшков, но располагались они так, что по образовавшимся аллейкам легко можно было проехать в коляске, и к бару можно было тоже не только подъехать, но и открыть его, не вставая, все ручки, рукоятки, кнопки и клавиши – телевизора в одном из углов, компьютера в другом, – находились на таком уровне, чтобы было удобно пользоваться, сидя в коляске.
– Наверняка к вам приходила полиция, – сказал Манн. – На мои вопросы вы можете не отвечать, я лицо не официальное…
– Почему не отвечать? – с легкой обидой в голосе произнес Макс. – Мы с удовольствием…
– Мы с удовольствием, – повторила Хельга.
– Позавчера вечером вы поздно вернулись домой?
– Мы были в опере, – кивнул Макс. – Слушали «Похищение из сераля», вернулись около одиннадцати. Ужасный спектакль. Мы очень любим Моцарта, но не в такой современной интерпретации, когда Констанца в купальнике бросается в бассейн, а Селим гоняется за ней в плавках… Это слишком, вы не находите?
– М-да… – протянул Манн. Для него слишком было посещение оперного театра, какие бы представления – современные или классические – там ни давали. Когда-то, лет ему было то ли шесть, то ли семь, родители повели его на «Воццека», и впечатление жуткой смеси неприятных звуков и вспышек пугающего света оказалось таким непреодолимым, что Манн ни разу после этого не входил в двери Национальной оперы. По телевизору он иногда смотрел отрывки из «Травиаты» или «Фауста» и даже получал удовольствие от пения Доминго или Каррераса (Паваротти был ему неприятен – толстый, потливый, такой же неэстетичный, как музыка «Воццека»), но заставить себя отправиться в театр не мог и не стремился.
– Спать мы легли в половине первого, – сказал Макс.
– Вообще-то, – добавила Хельга, – мы ложимся раньше, но в тот вечер еще посмотрели телевизор.
– Да, – кивнул Макс. – Так что если вас интересует итервал времени от одиннадцати до половины первого…
– Вы что-нибудь слышали в этот интервал времени? – Манн невольно перешел на стиль Веенгартенов. – Я имею в виду: кто-нибудь поднимался или спускался по лестнице или в лифте, кто-то ходил наверху, в квартире Койпера, какие-то другие звуки…
– Вот именно – другие звуки, – подхватил Макс. – Никто не поднимался и не спускался, но в тот вечер мы не прислушивались, да и телевизор играл довольно громко.
– И тем не менее, – сказал Манн, – какие-то звуки сверху вы слышали?
– Да, – Макс переглянулся с Хельгой и добавил: – Будто кто-то перетаскивал шкаф.
– Шкаф, – повторила Хельга и добавила: – Или что-то тяжелое и совсем не мягкое.
– Не мягкое? – уточнил Манн.
– Это не могло быть телом человека, например, – объяснил Макс. – Когда тащат тело, звук глухой, а это был такой… я бы сказал, деревянный, со стуком.
– Что-нибудь еще? – спросил Манн.
– Что-нибудь еще, – задумчиво повторила Хельга и добавила: – Да. В том смысле, что никто из квартиры Альберта не выходил. Я имею в виду всю ночь, а не только период времени с одиннадцати до половины первого.
– Как вы можете быть в этом уверены? – удивился Манн. – Вы сами говорите, что спали.
– Хельга спит очень чутко, – вместо жены объяснил Макс. – Просыпается от любого шума. Я-то сплю без задних ног, а чаще и без передних, если вы понимаете, хе-хе, что я имею в виду. У Альберта очень гулкая дверь. Она не скрипит, но захлопывается с таким шумом… Не пушечный выстрел, конечно…
– Но я всегда просыпаюсь, когда от соседа уходят гости, – вмешалась Хельга. – А это бывает довольно часто…
– Бывало, – поправил Манн.
– Что? Да, вы правы. Никак не привыкну, что о бедном Альберте нужно говорить в прошедшем времени. Позавчера дверь ни разу не открывали – до утра, пока не пришла уборщица.
– Разве нельзя открыть и закрыть дверь так осторожно, что…
– Невозможно! Даже если придерживаешь рукой – я не пробовала, но Альберт мне говорил, когда я ему жаловалась на стук, – все равно в последний момент…
– Понятно, – пробормотал Манн. – Никто к господину Койперу не приходил и никто не уходил, начиная с одиннадцати.
– Точно, – в унисон сказали Хельга и Макс.
– И господин Койпер, будучи в одиночестве, зачем-то передвигал по квартире тяжелый шкаф.
– Именно, – сказал Макс. – Странно, верно?
– Это было…
– Минут двадцать первого. Это точно, потому что вскоре мы выключили телевизор…
– Скажите, а это мог быть не шкаф, а, скажем, тяжелый мольберт? Ведь господин Койпер был художником, мастерская его находится в квартире…
– Мольберт? – Макс надолго задумался, будто сравнивая возникавшие в памяти звуки. – Пожалуй. Но не обычный мольберт, а большой, есть у Альберта такой, но зачем его двигать ночью? То есть, я хочу сказать, что по ночам Альберт никогда не работал. Он говорил мне, что после шести вечера не способен держать кисть. Просто все из рук валится. По утрам – другое дело. Рука, как говорится, тверда…
– К господину Койперу часто приходили гости?
– Каждый вечер, – сказала Хельга. – Он любит… любил поболтать за бокалом вина, но не позже десяти часов. Он жаворонок, ложится… ложился рано.
– Но иногда, – напомнил Манн, – вы все-таки просыпались по ночам от того, что наверху хлопала дверь?
– Очень редко. Поэтому я и не настаивала на том, чтобы Альберт что-то со своей дверью сделал, чтобы…
– Редко, но все-таки… Это были припозднившиеся гости, или господин Койпер выходил подышать свежим воздухом?
– Ни то, ни другое, – уверенно заявила Хельга. – Я бы услышала шаги на лестнице или лифт. Поздняя ночь, каждый звук… Нет, просто хлопала дверь – и все.
– Вам не казалось это странным?
– Нет… Я не задумывалась, честно говоря. Просыпалась от стука, несколько минут лежала, прислушиваясь, а потом опять засыпала.
– Наверно, – предположил Манн, – господин Койпер зачем-то выглядывал на лестничную площадку? Убедиться, что за дверью никого нет?
– Ну… – Хельга пожала плечами. – Это уже предположение, верно? А вы хотите, чтобы мы излагали факты? Предположения – ваша работа.
– Спасибо, – сказал Манн, вставая.
– Да пожалуйста, – улыбнулась Хельга, а Макс добавил:
– Будете уходить, господин сыщик, погасите, пожалуйста, свет в прихожей. Включается он автоматически, а выключаться почему-то не желает.
– Да, конечно. Всего вам хорошего, – Манн повернулся к хозяевам спиной, и в это время где-то наверху совершенно отчетливо что-то стукнуло.
– Дверь! – одновременно воскликнули Хельга и Макс.
* * *
Манн в несколько прыжков поднялся на три лестничных пролета, отделявших третий этаж от второго. Кто-то, возможно, вошел в квартиру Койпера, но выйти из нее не успел – Манн выбежал на лестничную площадку секунды через три после того, как стукнула дверь: никто не мог прошмыгнуть мимо него, а лифт стоял внизу.
Кто-то вошел в квартиру Койпера и сейчас находился там. Как некто вошел в дом? Кроме адвоката или его дочери, впустить посетителя было некому, и Манн оказался перед дилеммой: спуститься вниз и задать вопрос господину Швейцеру или стоять здесь, ожидая, что вошедший, в конце концов, выйдет и окажется перед необходимостью ответить на вопросы детектива?
А если, пока Манн будет бегать вниз и обратно, некто скроется так же таинственно, как появился?
– Интересно, – сказал Макс Веенгартен, – кто бы это мог быть?
Он выкатился на своей коляске к порогу квартиры и выглядывал из-за полуоткрытой двери. Места рядом для Хельги не осталось, но ей было любопытно, и ее недовольный голос Манн слышал из глубины прихожей.
– Меня это тоже интересует, – сказал детектив, перегнувшись через перила, чтобы видеть Веенгартена. – Вы не могли бы проследить, пока я спущусь вниз и спрошу господина адвоката, не впустил ли он кого-нибудь в дом?
– Конечно, – сказал Макс. – Боюсь только, что если нужно будет задержать…
– Надеюсь, до этого не дойдет, – бодро сказал Манн, спустившись с третьего этажа и помогая Максу выкатить коляску на лестничную площадку. – Все равно ему не миновать парадной двери, верно? Или в доме есть другой выход?
– Есть, конечно, – сказал Макс. – Но он заперт и очень редко открывается, разве что когда нужно внести или вынести крупногабаритный предмет. И еще есть выход на чердак, вы не обратили внимание: люк в потолке открыт или заперт?
– Заперт, – вспомнил Манн. Он уже обратил внимание на этот люк – закрытый и с большим висячим замком. Добраться до него можно было, только встав на стремянку. Нет, этот путь исключается.
Оставив Макса и Хельгу (она выехала к мужу) сторожить неизвестно кого, Манн сбежал по лестнице и позвонил адвокату, ожидая еще раз увидеть его дочь. Дверь, однако, открыл сам господин Швейцер – он уже переоделся на ночь, на нем была серая, в мелкую клеточку, пижама и тапочки на босу ногу.
– Вы еще здесь? – хмуро сказал Швейцер.
– Вы кого-нибудь впускали в дом три-четыре минуты назад? – спросил Манн.
– Нет, – буркнул адвокат. – Вы были последним, кто вошел. Все?
Манн не успел ответить – дверь перед его носом захлопнулась.
Парадная дверь была закрыта, Манн подергал ее для верности, войти можно было, либо зная код, либо имея ключ, либо позвонив по интеркому кому-нибудь из жильцов.