Тривселенная

скачать книгу бесплатно

– Конечно, поймете, – пробормотал Чухновский. – Вам прекрасно известно, что, согласно закону тридцать третьего года, в России запрещено упоминание национальности человека в официальных документах.

– Так я же не о национальности – я о религиозной идентификации, – удивился Аркадий. – А Подольский, насколько мне известно, религиозным человеком не был, хотя и ходил в синагогу.

– В синагогу, – вздохнул Чухновский, – приходят евреи, поскольку иудей и еврей – одно и то же.

– Нет, – сказал Аркадий, – этого я никогда не пойму. Я русский атеист. То, есть, если уж нарушать закон тридцать третьего года… Отец у меня был евреем, мать – русская. Я могу при желании назвать себя евреем, но иудеем – ни в коем случае. Хотя Ветхий завет я кое-как знаю. Мы его проходили в школе.

– Могу себе представить!

– Тем не менее, – улыбнулся Аркадий, – по истории религий я всегда получал девяносто. А Генрих Натанович, – это я в его документах видел, – никогда не имел больше шестидесяти. Религией не интересовался. Но сюда приходил регулярно – правда, не во время молитв.

– Он приходил ко мне, и вы прекрасно это знаете, – Чухновский выставил вперед бороду и стал похож на Энгельса, каким его изображали в прошлом веке на известных барельефах. – Вчера, кстати говоря, мы договаривались с ним на девять вечера, и он не пришел.

– Вот как? – заинтересованно спросил Аркадий и тронул воротничок рубашки, где находился микрофон, проверяя, идет ли запись. Чухновский заметил этот жест и усмехнулся. – Что вы хотели обсудить?

– Собирались, как делали всегда, выпить чаю и порассуждать о жизни. Генрих был очень одиноким человеком, вы даже не представляете себе, каким одиноким.

– Почему же? У него был друг – вы. Он играл в шрайк с коллегами, и они к нему хорошо относились. У него была работа, наконец. У многих сейчас нет и этого. Похоже, что была и женщина…

– Друг… – пробормотал Чухновский. – Хороший знакомый – пожалуй. А друг… Друзей у него не было. Мы знакомы с Генрихом больше десяти лет… Я просто предвижу вас вопрос и потому отвечаю заранее. Да, больше десяти. Точнее, одиннадцать лет и семь месяцев. И с тех пор время от времени беседуем на философские темы.

– Интересный контраст, – усмехнулся Аркадий. – Доктор наук в области самой современной бионетики беседует на философские темы с раввином.

– Вам это кажется странным? Он хотел понять, особенно в последнее время, как можно соотнести материальное с духовным в нашем мире. О материальном он знал почти все. А я знаю Тору и Каббалу, я учился Каббале у раввина Шойхата. Впрочем, это имя вам ни о чем не говорит, я прав?

Аркадий кивнул.

– Мы спорили, – продолжал Чухновский. – Нам было очень интересно друг с другом, вот что я вам скажу… Когда мы с Генрихом познакомились, он жил в институтском общежитии, это был еще тот проходной двор. А я вообще не имел в Москве своего угла. И дочь тогда жила на Ближнем Востоке…

– В Израиле?

– На Ближнем Востоке, – повторил Чухновский. – В Палестине, если быть точным. Впрочем, это неважно, я все время забываю, что вас не интересуют старые дела.

– Почему? – удивился Аркадий. – Это очень интересно. Лишний раз убеждаешься, что все, казалось бы, самые странные поступки имеют обычно очень простое объяснение.

– Все действительно очень просто в этом мире, – сказал Чухновский. – Сложности придумываем мы сами. Генрих Натанович умер. А вы создаете из этого очередную сложность только потому, что никто не видел, как именно это происходило.

– Никто, – согласился Аркадий, – вот потому я и хотел спросить у вас: когда Подольский не пришел на встречу, вы поинтересовались, что произошло?

– Я? Нет, он позвонил сам. Это было… м-м… я понимаю, вы хотите знать точное время… Так вот, когда он позвонил, было девять часов тридцать четыре минуты. Я ждал его, читал сидур…

– Что читали, простите?

– Сидур. Молитвенник. Потом отложил книгу и посмотрел на часы. И тут как раз позвонил Генрих.

– Очень удачно, – сказал Аркадий. – Часто вы смотрите на часы и даже запоминаете время?

– Нет, это произошло случайно, – сухо ответил Чухновский.

– Подольский объяснил причину своего отсутствия?

– Нет, почему он должен был что-то объяснять? Просто извинился и сказал, что прийти не может, дела. Мы договорились, что он придет сегодня в обычное время.

– Он был взволнован?

– Нет. Выглядел как всегда.

– Он говорил из дома?

– Не думаю. Я помню обстановку в его комнате в «Рябине», он часто мне оттуда звонил. Это был другой интерьер.

– Какой?

– Пожалуй, он звонил из… гм… Кафе? Нет, какая-то комната. Стена, на фоне которой… Больше ничего.

– А обычно, – сказал Аркадий, – Подольский приходил на ваши встречи вовремя? Я имею в виду, вы с ним договаривались заранее или он являлся, когда ему хотелось?

– Наши беседы не были регулярными, – раввин бросил на Аркадия задумчивый взгляд. – Генрих Натанович приходил после работы, и у нас были час-полтора до начала молитвы.

– Он оставался молиться?

– Иногда оставался, иногда нет. Вы задаете нелепые вопросы, молодой человек. Какое все это имеет отношение к смерти Генриха Натановича?

– Никакого, – согласился Аркадий. – С вашей точки зрения.

– А с вашей может иметь? – удивился Чухновский.

– Ну… – Аркадий говорил медленно, растягивая слова, и внимательно следил за реакцией собеседника. – Например… Вы говорили о Боге и разуме, о жизни и смерти, о религии и науке… Подольского волновали какие-то принципиально важные вопросы, связанные с мирозданием и человеком, иначе он пошел бы в библиотеку, а не в синагогу. Он что-то хотел решить для себя – с вашей помощью. И если он, скажем, задумал покончить с собой…

– Любая религия отрицательно относится к самоубийству. – сухо сказал Чухновский.

– Чего же он хотел от вас?

– Конкретно? – раввин задумался, стараясь дать наиболее точную формулировку. – Его интересовало, например, отношение религии к возмездию.

– Интересно! – вскинулся Аркадий. – Он хотел кому-то мстить? Или кто-то хотел мстить ему?

– Что это вы так взволновались? – раввин покачал головой. – Мы говорили о религиозном аспекте возмездия. И только.

– Религиозный аспект возмездия? – нахмурился Аркадий. – Не понимаю.

– Объясняю на примере. Некто в прошлом совершил богопротивный поступок. Поступок при жизни остался не наказанным. Вопрос: можно ли сейчас вознести к Творцу молитву и просить Его наказать душу этого человека, где бы она ни пребывала?

– Вы это серьезно? – удивился Аркадий. – Посмертное наказание души? И вы хотите сказать, что Подольский обсуждал эту… э… как реальную проблему?

– Именно как реальную, – сухо сказал раввин. – Молитва суть обращение к Творцу, все остальное – Его воля. Кто может знать, каким будет Его решение?

– Только не я, – буркнул Аркадий. – Оставим теологию. Если Подольского интересовали проблемы возмездия, значит, у него были враги, так ведь?

– К чему вы клоните? – подозрительно сощурился Чухновский. – Вы думаете, Генриха кто-то довел до приступа и смерти? Так я вам скажу сразу, что это нелепая идея. Он был человеком очень уравновешенным. Да он даже с нашими хамами-чиновниками разговаривал таким тоном, что беситься начинали они, а он оставался спокойным.

– И при этом мог кипеть внутри, – возразил Аркадий. – А накопление внутреннего напряжения…

– Нет-нет, он действительно был спокоен! По-моему, встречаясь с хамством, он включал в себе какой-то автопилот… Думал о другом, а с хамом разговаривал как бы на уровне подкорки. Согласитесь, что в большинстве случаев этого бывает достаточно, все это вполне примитивно… Правда, я так не могу, – заключил Чухновский, – сразу начинаю нервничать. Если кто и умрет от хамства, так это я.

– Что вы думаете о Наталье Леонидовне Раскиной? – спросил Аркадий, решив резко изменить тему.

Чухновский, видимо, не умел сразу перестраиваться с одной темы на другую – он застыл, раскачиваясь, будто получил подножку. Подумал.

– Раскина? – переспросил он. – Слышал об этой женщине. Она работает с Генрихом Натановичем. Никогда ее не видел, но помню, что Генрих отзывался о ней, как о хорошем работнике.

– А о других своих коллегах – Пастухове, например, – Подольский тоже рассказывал?

– Он мало говорил со мной о своих проблемах на работе, – покачал головой Чухновский. – Мы все больше о духовном… Послушайте, я понимаю, почему вы во всем этом копаетесь. Страховая компания хочет сохранить деньги, вот и ищет, как бы не заплатить, но, уверяю вас, к Генриху Натановичу это никакого отношения иметь не может.

– О чем вы? – удивился Аркадий. – Какая страховая компания?

– Но это же очевидно! Наверняка Генрих Натанович застраховал свою жизнь на случай тех или иных видов смерти. В том числе и от смерти в результате сердечного приступа. А теперь страховая компания наняла вас, чтобы доказать: смерть наступила из-за причины, которая не входит в страховой полис. Я прав? Не вижу, какая иная причина могла бы заставить похоронное управление отказать в погребении по еврейским обычаям.

Аркадий решил не спорить.

– А что вам говорят фамилии Хойзингера и Азизова? – спросил он, давая Чухновскому понять, что он, может быть, и прав в своем предположении о вмешательстве страховой компании. Хотя, конечно, если бы раввин дал себе труд подумать, то вспомнил бы, что частные детективные агентства не занимаются расследованием страховых дел, у компаний есть собственные следственные отделы.

– Об Азизове знаю только то, что он играл с Генрихом Натановичем в шрайк, – сухо сказал Чухновский. – Я лично эту игру не одобряю, но у всех есть свои слабости… А фамилию Хойзингера слышу впервые. Еще есть вопросы?

Он демонстративно посмотрел на часы. Аркадий встал – он и сам собирался уже уходить, разговор навел его на кое-какие мысли, хотя, конечно, дал куда меньше информации, чем он ожидал.

– Вы сами, – сказал он, – может, вспомните, с кем еще встречался в свободное время Генрих Натанович? Были ли у него родственники? Уверяю вас, это очень важно. И не для каких-то там страховых компаний. Для истины.

Это прозвучало фальшиво, и Аркадий увидел, как поморщился Чухновский.

– Родственники, – пренебрежительно отмахнулся раввин. – Был один… Лев его зовут. То ли кузен, то ли еще дальше. В свое время он… Впрочем, это неважно. Генрих не встречался с кузеном и, по-моему, даже не знал, где тот сейчас находится.

– В свое время… Что – в свое время?

– Лев – врач. В пятьдесят шестом он определил у родителей Генриха СПИД-б. Если бы не этот диагноз, они, возможно, были бы живы и сейчас.

– Не понял, – поднял брови Аркадий. Конечно же, он знал, что имел в виду Чухновский, но хотел, чтобы тот высказался более определенно. Мнение о том, что СПИД-б – болезнь скорее психическая, нежели физическая, было достаточно распространено, особенно почему-то в среде интеллигенции. Конечно, все знали о существовании вируса, с этим никто не спорил. Но в ходу была идея о том, что на самом деле вирус СПИДа-б разрушает иммунную систему не организма, а мозга, ослабляя его способности к анализу окружающего мира, заставляя без всякой критики воспринимать чужое влияние. И тогда достаточно было человеку сказать, что он заражен страшной болезнью, как у него действительно – при полном физическом здоровье! – появлялись все типичные симптомы иммунодефицита. Если врач не успевал разобраться в том, что симптомы эти фантомны, человек погибал, и только вскрытие показывало, что умирал он практически здоровым. Идея эта, имевшая широкое хождение, на самом деле была вздорной и очень мешала медикам бороться с эпидемией. Но ведь вздорные идеи часто бывают убедительнее реальных.

– Прекрасно вы все поняли, – с досадой сказал Чухновский. – Извините, мне пора, в шесть начинается вечерняя молитва.

– Спасибо за разговор, – откланялся Аркадий.

– Постойте, – сказал Чухновский, когда Аркадий уже собирался закрывать за собой дверь. – Вы думаете, что Генрих умер, как его родители – от этой болезни? Но ведь эпидемия закончилась десять лет назад!

– Всего хорошего, – улыбнулся Аркадий и закрыл дверь. Господи, что за фантазии! Ну да ладно, пусть остается при этом мнении. Кстати, идея не такая нелепая, какой выглядит на первый взгляд. Подольскому кто-то говорит о том, что вирус СПИДа-б в его организме на протяжении всех этих лет сохранялся в латентной фазе, а теперь начал себя проявлять. Он понимает, что ему осталось недолго – помнит, как умирали родители…

Глупости. Идея хорошо только с точки зрения Чухновского – если принять на самом деле, что вирус разрушает иммунную систему мозга, чего на самом деле нет и никогда не было. Подольский, будучи профессионалом в области бионетики, не мог этого не знать – в отличие от Чухновского, который был специалистом лишь в области теологии.

Выйдя из синагоги, Аркадий остановился на верхней ступени лестницы, которая вела к проезжей части улицы. Начало темнеть, западные башни застили свет солнца, и потому казалось, что сейчас намного позднее, чем было на самом деле. Шесть часов восемь минут. Потерянный день. Ничего он не узнал, если не считать невнятных рассуждений раввина о смысле жизни, а впереди еще вечер с Раскиной, который, скорее всего, тоже даст нуль информации.

Аркадий спустился к стоянке, сел в водительское кресло и проверил записи на автоответчике. Звонил Виктор, сообщал, что сматывается по делу об аварии на Электрокомпе (это еще что за дело? – удивился Аркадий. – Поступило в течение дня, наверное). Звонила Алена, ничего не сказала, только подышала в трубку, но аппарат зафиксировал номер. Б еще одно сообщение, которого Аркадий не ждал. Высокий мужской голос – чуть ли не контратенор, сначала Аркадий подумал, что говорит женщина, – сказал напряженно:

– Это Подольский Лев Николаевич. Я узнал, что вы занимаетесь делом о смерти брата. Мне нужно с вами поговорить. Очень срочно. Желательно до того, как вы будете общаться с неким Чухновским. Если вы, конечно, вообще собираетесь с ним общаться.

Так. Откуда Льву Николаевичу стало известно о том, что смертью Генриха занимается агентство «Феникс»? И откуда он узнал номер телефона Аркадия? И почему, наконец, нужно было связываться с Подольским до разговора с раввином?

Впрочем, можно было предположить, что Лев по каким-то причинам не любил Чухновского, а тот платил взаимностью, достаточно вспомнить идею о психическом СПИДе.

Судя по номеру, Лев Николаевич звонил из Москвы, район Юго-Востока, Кунцево. Что он здесь делает, если, как сказано в его досье, работает в Туле, а живет в Протвино? С Львом нужно, конечно, пообщаться. Разговор с Раскиной не перенести, а значит… Почему, собственно, и нет? Иногда такой ход выявляет совершенно неожиданные обстоятельства, можно попробовать.

Аркадий набрал номер, запуская одновременно двигатель и перестраиваясь в нижний эшелон. Лев Подольский не отвечал. После пятого гудка автоответчик предложил оставить сообщение, и Аркадий сказал:

– Это детектив Винокур из агентства «Феникс». Я буду занят весь вечер, но, если хотите, приходите к восьми часам в ресторан «Тамилла». Если вы не знаете, то это на проспекте Китаева за Пушкинским. Спросите обо мне у метрдотеля.

Глава восьмая

В аварию Аркадий попал не по своей вине, но зато по собственной глупости потерял полчаса и появился в зале «Тамиллы» лишь в четверть девятого. Если у Раскиной было чувство собственного достоинства, ждать она, конечно, не стала.

Минут через пять после вылета со стоянки у синагоги Аркадий перестраивался в верхний эшелон при полном зеленом наборе на всех уровнях, когда грузовик «мандиаль» пересек ему траекторию. Такое не могло случиться даже теоретически, это любой водитель намертво усваивал еще в школе вождения, и потому навыков на подобные случаи в обучении не предусматривалось. Оставалось положиться на интуицию, мгновенно просчитавшую варианты и пришедшую к выводу, что лучше всего бросить руль и попрощаться с жизнью. Именно так Аркадий и поступил, совершенно не помня, что делает, потому что единственным его ощущением в тот момент было ощущение незаслуженного конца. «О Господи! – билась не мысль даже, а какой-то ее замученный осколок. – О Господи! Неужели все?»

Машина Аркадия врезалась в бок грузовика на крейсерской скорости сто тридцать километров в час. Должен был последовать чудовищный удар, дробящий кости и выбивающий мозги, а потом, может, и взрыв. Но ничего не происходило, даже боли в раздавленном теле Аркадий не ощутил. Он открыл глаза, которые зажмурил в последний момент перед ударом, и понял, во-первых, что жив, и во-вторых, что даже не ранен.

Невероятность столкновения совпала с другой невероятностью: передний бампер машины Аркадия с ювелирной точностью вошел в жерло бортового воздухозаборника грузовика и, естественно, прошил его насквозь. «Сибирь» Аркадия вывалилась с противоположной стороны и остановилась лишь потому, что жвалы воздухозаборника растянулись, подобно резиновым нитям системы безопасности. Машина висела в этом своеобразном коконе, а грузовик, потеряв летучесть, планировал на закрылках и должен был шмякнуться о землю в районе площади Гагарина. Хорошо, если о землю, а если удар придется по крыше здания?

Машины, шедшие в нижних эшелонах, бросались врассыпную, как тараканы. Должно быть, произошло немало скользящих столкновений, и хорошо, если без серьезных последствий. Сделать Аркадий ничего не мог, но и водитель грузовика, судя по полному отсутствию разумных движений, находился в ступоре или вовсе в отключке. Осталось одно – сгруппироваться и принять удар, как учили в колледже. Авось, сломает только ноги. А может, и вовсе пронесет, если…

Пронесло.

«Мондиаль» упал на зеленый газон между площадью и Москвой-рекой, пропахал метров десять, взрыхлив мягкую почву, и застыл. Все это время «сибирь» тащилась за грузовиком, зажатая коконом воздухозаборника, да так и осталась висеть в нитях на высоте двух с половиной метров от земли. Нити пружинили, и машина дрожала как в лихорадке, Аркадию казалось, что он скачет на дикой лошади, которая сейчас выбросит его из седла на потеху возбужденной публике.

Вой сирен раздался почти сразу – дорожная полиция свое дело знала, патрульные всегда появлялись раньше авиеток «скорой помощи». Через минуту, когда приехавшие патрульные ходили вокруг, соображая, как им добраться до водителей обоих транспортных средств, Аркадий пришел в себя настолько, чтобы вспомнить устройство бортовых воздухозаборников, устанавливаемых на грузовиках международного класса. Амортизаторы там, конечно, были мощными, почти такими же, как на межпланетных лайнерах, один из таких амортизаторов типа «паук» спас сейчас Аркадию жизнь. Убить такой амортизатор было достаточно легко – это предусматривалось его конструкцией, поскольку после аварии в межпланетном пространстве первое, что должен был сделать оказавшийся в беде навигатор, – это схлопнуть сети, иначе из одной беды он немедленно попал бы в другую, оказавшись в критический момент лишенным свободы движений. Аркадий переключил бортовой излучатель на стандартную волну – одну из тех, что в школе водителей вдалбливают в подсознание вместе с основными правилами дорожного движения, – и державшие машину нити начали медленно сворачиваться. В полуметре от почвы нити наконец не выдержали тяжести, и автомобиль упал на колеса, ударив хозяина по пяткам. Не больно и не страшно. Господи, пронесло…

Следующие полчаса Аркадий провел в салоне «транзита» дорожной полиции, не столько отвечая на вопросы, сколько дожидаясь результата медицинского экспресс-анализа. Майор-автоинспектор не скрывал изумления – авария не привела к жертвам. В грузовике водителя не оказалось, это был автоматический перегонщик, опустившийся в нижний эшелон по причине, которую предстояло выяснить представителям власти.

Аркадий предъявил свое служебное удостоверение и сказал:

– Ребята, нельзя ли быстрее? Я при исполнении, у меня в восемь встреча с информатором.

– У тебя своя работа, у нас своя, – бросил майор, не отрывая взгляда от экрана ноутбука. – Тебя можно в цирке показывать, парень. Такой случай бывает раз в тысячу лет – умудриться попасть точно в центр воздухозаборника… А то бы тебя сейчас со стенок соскабливали.

Аркадий содрогнулся, представив эту картину.

– А как, черт возьми, – возмутился он, – эта сволочь, да еще автомат, могла оказаться перед моим носом?

– Разберемся, – философски обронил майор. – Хотя что тут разбираться, между нами говоря. Скорее всего, сбой в диспетчере на Пресне. Раз в тысячу лет случается всякое…

– Ну знаешь, – сказал Аркадий, потирая шею, которую он едва не свернул, когда пытался, вылезая из машины, заглянуть под днище, чтобы не свалиться в густоту сети, – раз в тысячу лет взбрыкнул компьютер, раз в тысячу лет машина врезалась в воздухозаборник на полном ходу… Слишком много редчайших случайностей на душу населения.