скачать книгу бесплатно
Что будет, то и будет. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 6
Павел Амнуэль
Роман состоит из двух десятков новелл. Действие романа происходит в альтернативном Израиле 21 века – в Институте альтернативной истории проводятся исследования прошлого, повлиявшего на события настоящего и способного изменить будущее.
Что будет, то и будет
Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 6
Павел Амнуэль
© Павел Амнуэль, 2022
ISBN 978-5-0056-1909-9 (т. 6)
ISBN 978-5-0056-1581-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Павел Амнуэль
Книга 6. ЧТО БУДЕТ, ТО И БУДЕТ
роман
Оглавление:
Часть первая. ИСТОРИИ ИЗ ИСТОРИИ
Глава 1 ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ ЕФИМА ЗЛАТКИНА
Глава 2 КОЗНИ ГЕОПАТОГЕНА
Глава 3 ЦИАНИД ПО-ТУРЕЦКИ
Глава 4 ВЫБОРЫ
Глава 5 НЕСКОЛЬКО КАПЕЛЬ КРОВИ
Глава 6 ЧИСТО ЕВРЕЙСКОЕ УБИЙСТВО
Глава 7 А БОГ ЕДИН…
Глава 8 ПОСЛЕДНИЙ
Глава 9 МАРК ИЗ РОДА ДАВИДА
Глава 10 ПРИДИ, ИБРАГИМ!
Глава 11 АВРААМ, СЫН ДАВИДА
Часть вторая. ИНСТИТУТ АЛЬТЕРНАТИВНОЙ ИСТОРИИ
Глава 1 ДА ИЛИ НЕТ
Глава 2 ПОСОЛ
Глава 3 ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СПАС ИИСУСА
Глава 4 ПОТОМОК ИМПЕРАТОРА
Глава 5 ПЯТАЯ СУРА ИРИНЫ ЛЕЩИНСКОЙ
Глава 6 СЛИШКОМ МНОГО ИИСУСОВ
Глава 7 ТАКИЕ РАЗНЫЕ МЕРТВЕЦЫ
Глава 8 КЛУБ УБИЙЦ
Глава 9 ШЕСТАЯ ЖИЗНЬ ТОМУ НАЗАД
Глава 10 ШЕСТАЯ ЖИЗНЬ ТОМУ ВПЕРЕД
Глава 11 УБИЙЦА В БЕЛОМ ХАЛАТЕ
Глава 12 РИМ В ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЧАСОВ
Глава 13 НАЗОВИТЕ ЕГО МОШЕ
Возвращение из будущего
Множество пророков, провидцев, предсказателей ежедневно пророчествуют, провидят и предсказывают, какой будет жизнь конкретного человека, общества, страны, планеты или даже всей Вселенной. Предсказывают футурологи, астрологи, ясновидцы, а также, среди всей этой пестрой и не всегда (далеко не всегда, к сожалению) честной компании, еще и писатели-фантасты.
Если собрать все прогнозы и пророчества, сделанные хотя бы за один прошлый год, получится толстая книга, в содержании которой было бы затруднительно разобраться, поскольку противоречивость и порой явная глупость прогнозов не позволяют составить не только единую, но хотя бы сколько-нибудь логичную картину ближайшего будущего.
Я не говорю о предсказаниях конца света – это уже стало общим местом. Можно назвать наугад любую дату, и непременно окажется, что кто-нибудь когда-нибудь именно на этот день предрекал страшные стихийные бедствия, мировую войну или иную гадость, способную прервать существование рода людского.
Интересен практический аспект: сбываются ли предсказания той или иной группы интересантов; если сбываются, то в какой степени; является ли эта степень достаточно высокой, чтобы говорить не о случайном совпадении, и если существует метод реальных предвидений, то можно ли этому методу обучить каждого желающего.
Вынужден разочаровать экстрасенсов и их фанатов, готовых верить любому слову своих кумиров. Многолетняя статистика показывает, что прогнозы ясновидцев и астрологов сбываются не чаще, чем того можно ожидать по обычной теории вероятностей. С такой же частотой сбывались и сбываются предсказания ученых, которые вроде бы по долгу службы должны снабжать человечество надежными сведениями о будущем – я говорю о футурологах, использующих для своих прогнозов всю мощь современной науки. Пророчества писателей-фантастов тоже сбываются не так часто, как, возможно, хотелось бы авторам.
О фантастах, впрочем, разговор особый. Сами они, например, утверждают, что вовсе не обязаны предсказывать, и, если покупаешь в магазине покетбук с приключениями межзвездного рейнджера, нечего ожидать от автора каких бы то ни было пророчеств. Фантастика – художественная литература, и задача у нее: развлекать читателя, а не служить справочником по будущему.
Ученые, читающие фантастику, радостно соглашаются с этим утверждением, забывая о «чистоте эксперимента», чего в собственной научной деятельности, конечно же, никогда себе не позволяют.
О «чистоте эксперимента» я говорю вот в каком смысле.
Если ученый ставит опыт по влиянию медицинского препарата на здоровье человека, он, естественно, отбирает две группы испытуемых, одним испытуемым он препарат дает, другим – нет, затем сравнивает результаты. С точки зрения науки нонсенс, если ученый дает новый препарат десяти случайным людям, а потом собирает сотню столь же случайных людей (среди которых могут быть и эти десять, а могут и не быть) и по их здоровью определяет: подействовал препарат или нет.
Легко представить результат подобного эксперимента.
Точно так же ставится эксперимент над фантастической литературой: критики читают подряд произведения Вернора Винджа, Дэна Симмонса, Терри Прэтчетта, Роджера Желязны, Роберта Асприна и множества других (не только, естественно, англоязычных) авторов, сравнивают описанную ими «реальность» с нашим мирозданием и говорят: «Видите, совпадений или нет, или их настолько мало, что говорить о какой-либо предсказательной силе фантастической литературы не приходится».
И верно: какая может быть предсказательная сила, если ни Прэтчетт, ни Желязны, ни десятки и сотни других авторов не ставили себе целью что бы то ни было предсказать в нашем реальном будущем?
Если ставить эксперимент, то делать это нужно по всем правилам науки.
Нужно отобрать две группы писателей-фантастов. В первую включить авторов, которые цель своего творчества видели в том, чтобы представить, каким может стать будущее человечества. Во вторую группу – авторов, для которых фантастика лишь метод, антураж, фон для создания «сказания о человеке».
Авторами, относившимися к первой категории, были Александр Беляев, Генрих Альтов, Иван Ефремов (из советских писателей) и Жюль Верн, Герберт Уэллс, Хьюго Гернсбек, Олаф Стэплдон, Станислав Лем (из писателей западных). Разумеется, говоря о Жюле Верне и Герберте Уэллсе, я имею в виду не все их творчество, слишком многогранное, чтобы уместиться в прокрустово ложе сугубо научной фантастики. У Жюля Верна это, к примеру, «Двадцать тысяч лье под водой», «С Земли на Луну», «Вокруг Луны», «Необыкновенные приключения экспедиции Барсака» и пр., у Герберта Уэллса – «Машина времени», «Война миров», «Первые люди на Луне», «Спящий пробуждается», «Освобожденный мир», а также многочисленные рассказы.
Если рассматривать только этих авторов и только произведения, относящиеся к научно-фантастическому направлению, то количество новых идей и количество сбывшихся предвидений окажутся аномально высокими – во всяком случае, далеко выходящими за пределы случайных совпадений. На эту тему немало написано, статистика достаточна для того, чтобы сделать определенный вывод. Вывод этот был сделан Генрихом Альтовым еще тридцать лет назад: если автор-фантаст ставит себе целью написать прогностическое произведение, то цели своей он обычно достигает. 90% сбывшихся проектов Жюля Верна, столько же, если не больше, – Уэллса и Беляева, да и у самого Альтова более чем достаточно сбывшихся прогнозов или таких идей, которые были антинаучными в момент публикации произведения, но перестали быть таковыми по прошествии лет, когда наука дошла, наконец, до того рубежа, который был ранее обозначен в произведении фантаста.
* * *
Множество новых научно-фантастических идей, значительно опередивших свое время, можно найти в произведениях замечательного польского писателя Станислава Лема. Особенно продуктивными были для Лема шестидесятые годы, когда из печати вышли «Магелланово облако», «Возвращение со звезд», «Солярис», множество рассказов и, конечно, «Сумма технологии».
К счастью, пан Станислав жив и может сам проследить, как и почему входили в жизнь его идеи – например, идея компьютерного «фантомата», виртуальной реальности, о которой в шестидесятые годы даже и не думали специалисты по кибернетике.
Недавно впервые на русском языке вышли книги Станислава Лема «Диалоги» и «Мегабитовая бомба». Это не фантастика, это сборники эссе, статей, интервью. Большая часть материалов появилась в польской периодической печати в середине девяностых годов прошлого века, но есть и статьи новые, датированные 2002 и 2003 годами. Прожив тридцать-сорок лет после публикации сочинений, создавших ему имя в мире научной фантастики, Лем мог «остановиться, оглянуться» и здраво оценить и то, что произошло за эти годы с человеческой цивилизацией, с культурой, с той ее частью, что называется научной фантастикой, и, естественно, с той частью научной фантастики, развитие которой прямо зависело от его, пана Станислава, личного вклада.
Эволюция взглядов Станислава Лема показалась мне настолько удивительной для писателя-фантаста и философа, что возникло желание поспорить, доказать автору, что он не прав. Я понимаю, что вряд ли состоится (во всяком случае, в этом мире) наша личная встреча, и потому мне не остается ничего иного, как поговорить со Станиславом Лемом в той форме, в какой он сам порой отвечал своим оппонентам.
– Дорогой пан, – сказал бы я ему, – тридцать семь лет назад в «Сумме технологии» вы рассказали не только об идее виртуальной реальности, вы разработали эту концепцию в развитии кибернетики, оценили практически все известные сейчас плюсы и минусы «фантоматики», довели идею до ее логического завершения – той стадии, которая еще далеко не достигнута не только в нашей реальности, но и в нашей сегодняшней фантастике об этой реальности. Понятно, что ни появление самой идеи, ни, тем более, ее разработка не могли быть игрой случая, данью беллетристике, поводом создать смешные или трагические приключения персонажей. Идея «фантомата» была из тех идей, что называют прогностическими, такие идеи определяют развитие науки и техники на многие годы. В жанре эссе идея «фантомата» тщательно разработана в «Сумме технологии», в жанре фантастической новеллы – в «Формуле Лимфатера». В те же годы опубликовал свой «Онирофильм» итальянский фантаст Лино Алдани, подтвердив (независимо от вас, пан Станислав), что развитие кибернетики приведет к появлению новой реальности, неотличимой от обычной, реальности, в которой человек захочет остаться навсегда, потому что она будет лучше, как лучше для наркомана те игры подсознания, в которые вовлекает его доза героина.
Вы высказали идею, вы ее разработали, жизнь подтвердила ее прогностическую силу. И что же вы говорите сейчас?
Цитирую «Диалоги»:
«Однако же трактовать даже полностью сбывшиеся прогнозы как часть прогностических исследований не следует, ибо они были родом из беллетристики. Не стоит также и потому, что покровительствующая всякой беллетристике licentia poetica (поэтическая вольность) (вместе с привилегией, основанной на праве высказываний с преувеличениями, то есть таких, которые истинными быть не обязаны) придает высказываниям необязательность достоверности.
Возможно, будет так, как описано в романе, а возможно – совсем иначе, потому что как одно, так и другое беллетристам позволено».
И далее:
«Однако как-то так получилось, что мои прогнозы, фантазии родом из science fiction… начали понемногу осуществляться».
«…Со мной было почти так, как было бы с человеком, который еще при отсутствии первой старой пролетки с одноцилиндровым двигателем, встроенным господами Фордом или Бенцем, принялся бы рассуждать, какие страшные проблемы повлечет за собой общемировой рост моторизации, какие отравления окружающей среды она вызовет продуктами сгорания, какие возникнут транспортные пробки-инфаркты, какие проблемы с парковкой будут иметь городские власти и обладатели автомобилей и, в связи с этим, окупится ли людям вообще взрыв моторизации, принесет ли им пользу в туристическом и зрелищном (автомобильные гонки) смысле или, скорее, принесет опасности, неизвестные до сих пор в истории? А если бы еще этот провидец из середины XIX века захотел порассуждать о психосоциальных последствиях автомобильных заторов и пробок, его пророчества неизбежно посчитали бы странным черновидением! Так, собственно, и я не стремился переусердствовать в этой моей «фантомологии» эксплуатированием онтологических эффектов ее ВНЕДРЕНИЯ НА РЫНКЕ в рамках спроса и предложения (а как одно, так и другое находится уже СЕЙЧАС в фазе колоссального ускорения, миллиардных инвестиций и «технологически» возбужденных новых аппетитов, видимых пока хотя бы только в шокирующем нас лозунге – «иметь секс с компьютером…")».
История с провидцем из XIX века станет понятнее, если сопоставить ее не с придуманной личностью, а с теми действительно существовавшими предсказателями, которые писали о том, как жутко будет жить в Лондоне ХХ века, по крыши заваленном лошадиными нечистотами и овсом, поскольку «город растет быстрыми темпами, число жителей увеличивается непомерно, а значит, и лошадей скоро станет столько, что придется спасаться от них в деревне, где „прелести“ цивилизации еще не так чувствительны».
Над таким предсказанием, естественно, впору было посмеяться – и смеялись три четверти века спустя, когда в Лондоне действительно стало не продохнуть, но не от лошадиного навоза, а от зловония автомобильных выхлопов. Будь среди английских фантастов конца ХIX века свой Лем, возможно, и сегодняшний Лондон выглядел бы чуть иначе – во всяком случае, улицы стали бы строить более широкими в расчете на то, что по ним будут двигаться в два-три ряда эти «жуткие грохочущие телеги» – автомобили.
Но вас, пан Станислав, в том Лондоне не было. Зато вы были в середине ХХ века и писали о фантоматах, вошедших в жизнь три десятилетия спустя. Вы начали разрабатывать эту тему в фантастике (и в прогностике, кстати, тоже), вы ПОЧТИ довели ее до логического финала, и что же вы сделали, когда поняли, что ваша фантазия начала постепенно превращаться в факт жизни?
Цитирую по тем же «Диалогам»:
«Перестал писать, когда заметил, что то, к чему я с легкостью относился как к фантазии, проявилось в реальности, конечно, не в идентичном плодам моего воображения виде, но в подобном им. Я решил, что нужно сдержать себя, ибо еще додумаюсь до чего-нибудь такого, что мне уже совершенно не будет нравиться».
И вы действительно сдержали себя – в семидесятых годах перестали писать о фантомологии, так и не доведя до конца литературное исследование этого явления. Вы переключились на другое исследование, удавшееся вам, кстати, не меньше, и так же, как фантоматика, брошенное на половине дороги. Я имею в виду исследование НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОГО разума. Разума не обязательно неземного (об этом вы писали в «Солярисе», «Непобедимом», «Эдеме»), но разума механического («Маска») или электронного («Голем XIV»), или того, казалось бы, фантастичнее – разума, рожденного в той Вселенной, что существовала до Большого взрыва, не пережившего этот ужасный катаклизм, но сквозь «космологическую щель» отправившего в будущую Вселенную свое послание («Глас Божий»).
Разумеется, и эти идеи были прогностичными, причем в гораздо большей степени, чем идеи популярной тогда науки, якобы предсказывавшей будущее – футурологии.
«Расцвет футурологии, – пишете вы в „Диалогах“, – породивший множество бестселлеров и осыпавший авторов золотом и славой ввиду надежд (иллюзорных) на то, что, в конце концов, будущее УДАСТСЯ предвидеть, надежд, подпитываемых политиками и широкой общественностью, быстро перешел в фазу увядания. Разочарование, вызванное неверными прогнозами, было большим, а обстоятельства возникновения и распространения известности главных футурологов – скорее забавными».
И далее:
«Но футурология вышла из моды. Продолжая действовать, она функционирует как бы вполсилы и тише, причем железным или, скорее, золотым правилом ее сторонников и деятелей является правило тотальной амнезии. Никто из них к своим прогнозам, когда они не сбываются, не возвращается, а просто пишут ворох новых и представляют их со спокойной совестью, ибо именно так зарабатывают на хлеб с маслом».
Почему ни тогда, ни позднее – сейчас, оценивая пройденный путь и сделанные вами же научные открытия (пусть и представленные в виде фантастических идей), – вы не задались вопросом, на который безусловно дали бы ответ и тем самым разрешили бы для себя (и для коллег по цеху фантастики) дилемму: надо ли писать о том, как представляешь себе будущее, или, не будучи способен гарантировать правильности предсказания, лучше им вовсе не заниматься?
Вы совершенно правы, пан Станислав, когда пишете, что «разочарование, вызванное неверными (футурологическими – П.А.) прогнозами, было большим». Это разочарование и вы, и другие фантасты могли бы в свое время предвидеть! И предвидели, кстати – в пример могу привести слова советского писателя-фантаста и изобретателя Генриха Альтова. «Футурология, – говорил Альтов в семидесятых годах, – менее способна к реальному предвидению будущего, чем научная фантастика. Причина проста – футурологи экстраполируют уже имеющиеся тенденции и потому ошибаются, поскольку тенденции имеют свойство прерываться в результате возникающих качественных скачков. Фантасты же, зная о тенденциях, предвидят именно качественные скачки в развитии и потому чаще футурологов оказываются правы».
И это действительно так. Футурологи XIX века экстраполировали в будущее существовавшую тенденцию – увеличение количества гужевого транспорта в Лондоне. Писатель-фантаст Герберт Уэллс в романе «Когда спящий проснется» (1899) правильнее оценил ситуацию, отдав будущие улицы английской столицы только что появившимся «механическим коляскам» – через сто лет в Лондоне Уэллса лошадей нет, но автомобилей более чем достаточно, а также многочисленных авиеток (одна из которых становится причиной гибели главного героя), о возможном господстве которых в воздухе не только футурологи и обыватели, но даже сами изобретатели «летающих машин тяжелее воздуха» и думать не думали.
Фантасты умеют предвидеть качественные скачки – в этом их сила по сравнению с сугубо научным подходом к предсказанию будущего. В этом была, кстати, и ваша сила, пан Станислав. Сила, от которой сейчас вы отказываетесь единственно по той причине, что сила эта оказалась, на ваш взгляд, слишком велика!
«Я дописался в ней даже до „чистого выращивания информации“, – утверждаете вы в „Диалогах“, – то есть такого выращивания, которое в жизни не имело никакого практического применения, но приносило нам в качестве плодов научные теории».
Иными словами – вы писали о КАЧЕСТВЕННОМ СКАЧКЕ в развитии теории информации, о том, чего еще вообще не было в науке и чего футурологи предвидеть не могли по причине отсутствия соответствующей тенденции. Тогда же и о том же писал в научно-фантастическом очерке «Машина открытий» советский фантаст Генрих Альтов.
Речь шла о саморазвитии информационных систем, о способности компьютеров «выращивать новую информацию», а не только видоизменять уже имевшуюся. Речь шла о способности вычислительных машин выдавать принципиально новые научные идеи. Футурология этого предвидеть не могла, фантасты же предположили, что в будущем компьютеры смогут проводить научно-исследовательские работы и совершать научные открытия, то есть производить действия, которые современная футурология считает ПРИНЦИПИАЛЬНО непредсказуемыми.
«Машина открытий» еще не создана, но сейчас, в отличие от шестидесятых годов прошлого века, когда был опубликован альтовский очерк, тенденция «интеллектуализации» компьютеров существует реально, и изобретать компьютеры уже могут – я имею в виду «Изобретающую машину» минского инженера И. Цурикова (живущего сейчас в США). Создана эта машина, кстати, на идеях все того же Генриха Альтова (Альтшуллера), «отца-основателя» новой науки – ТРИЗ, теории решения изобретательских задач.
* * *
Впрочем, одна цитата из «Диалогов» позволяет понять, почему изменилось за эти годы мнение Станислава Лема о «фантастической футурологии». Дело в том, что в давние уже времена несколько иной, нежели сейчас, была пропорция между строго научной фантастикой (так называемой hard science fiction) и фантастикой квазинаучной (soft science fiction) и вовсе ненаучной (fantasy). HSF имела гораздо больший вес, как, впрочем, имела в сознании обывателя (в том числе и читателя фантастики) больший вес и сама наука. Фантастика социалистического лагеря (Польши в том числе) практически вся относилась именно к «жесткой» разновидности. Новые фантастические идеи были востребованы, они не имели шанса затеряться на общем фоне.
Времена, однако, менялись. Менялось отношение общества (в том числе, на Западе) к науке, в фантастике все больше «правило бал» направление fantasy. Из чего не следовало, конечно, что новые научно-фантастические идеи перестали появляться на книжных и журнальных страницах, но выделить их на изменившемся общефантастическом фоне становилось все труднее. Процесс этот в российской фантастике привел к тому, что новые научно-фантастические идеи вовсе исчезли из обихода – считается, что вполне можно обойтись и без них. В фантастике западной полного «вымывания» научно-фантастических идей не произошло (достаточно вспомнить гиперионский цикл Дэна Симмонса, марсианский цикл Кима Робинсона и др.), но разглядеть жемчужные зерна новых фантастических гипотез стало труднее среди многочисленных произведений поджанра fantasy.
Станислав Лем, наверняка отслеживающий процессы, происходящие в любимом им жанре, пришел в результате к такому заключению:
«Если кто-то на самом деле желает скрыть от всего мира какую-то информацию (в данном случае прогноз) так, чтобы она была спрятана наилучшим образом от всех глаз, то не в несгораемых шкафах, не в сейфах, не за шифрами, не закапыванием в полночь на кладбище следует ее прятать – достаточно опубликовать ее даже миллионным тиражом в качестве Science Fiction, и в таком виде ее сам черт не найдет, и она будет скрыта самым надежнейшим способом».
Это действительно так, и потому скептицизм Лема по отношению к литературе научных прогнозов – той литературе, которой он сам отдал десятки лет жизни – понятен. Другое дело, что согласиться с этим выводом нельзя, не подписывая тем самым «футурологической фантастике» смертный приговор.
И мне, честно сознаюсь, было горько читать в тех же «Диалогах» такое признание Станислава Лема:
«…я, собственно говоря, не занимаюсь такой „футурологией“, которая стала модной лет двадцать тому назад, так как никаких конкретных „открытий“ не пытаюсь предвидеть, а если то, о чем я писал, и было похоже на „прогнозы“, то только в том смысле, в каком Бэкон 400 лет тому назад выразил уверенность, что самодвижущиеся машины, созданные человеком, достигнут глубин морей, будут передвигаться по материку и покорят воздух».
Чтобы убедиться, что это не так, достаточно перечитать «Сумму технологии» и «Глас Божий», «Эдем» и «Солярис». Или даже давнее «Возвращение со звезд». Самое интересное, что в глубине души и сам пан Станислав прекрасно понимает, что создавал в свое время вполне прогностические (вовсе не в Бэконовском смысле) идеи. Там же, в «Диалогах»:
«В романе SF „Возвращение со звезд“ в 1960 году я ввел в сюжет „калстеры“ как маленькие приспособления, заменяющие оборот и циркуляцию денег. Конечно, в романе нет места для описания инфраструктуры этого „изобретения“! Но в настоящее время в периодике (например, американской) уже пишут о „smart card“, использующих тот же принцип».
А идея нейтринного послания к обитателям нашей Вселенной, созданного обитателями Вселенной, предшествовавшей Большому взрыву («Глас Божий»)? А идея «механических мушек» («Непобедимый»), которые, объединяясь в единое существо, способны быть разумнее человека? А идея о том, что известные нам законы природы являются результатом деятельности цивилизаций («Новая космогония»)? Не говоря уже об идее «фантомата»…
Все эти, а также десятки других научно-фантастических идей, придуманных Лемом, интересны именно тем, что являются КАЧЕСТВЕННО НОВЫМИ структурами в области «фантастической футурологии». Идеи, продолжающие в будущее уже существующие тенденции в науке и технике, в большинстве своем не выживают, они не прогностичны, поскольку, как уже было сказано, тенденции «ломаются», не достигая своих логических пределов, и возникают новые тенденции, вот их-то и должен предвидеть писатель-фантаст. Они-то и выживают, и становятся в конце концов реальными открытиями и изобретениями.
Это обстоятельство упустил Станислав Лем, анализируя собственное творчество и творчество своих коллег по фантастическому цеху.
