Эксперимент

– Я согласен с Епифаном, – начал Алексей, – всё верно. Но я так скажу, преступники они колоритные фигуры, их жизнь бурлит, потому о них Фёдор Михайлович и писал. Его произведения о таких, как мы. Выходит, интересные мы люди! Душа у нас кладезь загадок. Вот и учёного заинтересовали. Везде свой нос суёт, – Алексей доброжелательно посмотрел на Фёдора Николаевича!

– Да кому нужна душа бандюги, чего её изучать! – крикнул кто-то из монахов.

– Оттого изучают, – продолжил Алексей, что мешают преступники людям хорошим жить, вот и писатели вроде Достоевского хотят понять почему, по какой такой причине, такие как мы бандитами становятся. Я полагаю это для того делается, чтобы искоренить те самые причины. Не так батюшка?

– Верно Алёша, всё ты правильно сказал.

– Но как можно понять душу преступника, не будучи им? – спросил Смурых Саша. – Это всё фантазии, вымысел писателя.

Спорили часа два, все косточки перемыли и Алёше Карамазову, и пришли к выводу, что все братья одинаковые, под стать отцу, но обстоятельства жизненные у всех разные и обойдись судьба с Алёшей жёстче, неизвестно кем он был бы.

– Ну, каково? – батюшка довольно посмотрел на друга, когда они вместе возвращались домой. – А ты говорил, с их умишком-то.

– Ты знаешь, – Фёдор Николаевич поддержал друга, – а ведь прав Епифан, говоря, что Достоевский – знаток преступных душ. Очень метко подмечено.

– Они во многом правы, обстоятельства формируют человека. Но что-то с ними самими происходит, и они меняются в худшую сторону. Понять бы что, – батюшка тяжело вздохнул. – Федя, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Фёдор Николаевич, входя к себе в спальню.

  Не включая свет, он прошёл и, сев в кресло, задумался. Душа стыдливо ныла, ведь он прекрасно знал, отчего произошли изменения в поведении монахов. Всему причиной были жестокие фильмы, которые будили в них старое, привычное! Чуть погодя Фёдор Николаевич выдвинул верхний ящичек стола и достал толстую тетрадь. Открыв, он стал её пролистывать. На каждой страничке подробнейшем образом были записаны конфликты, в которых замешаны участники эксперимента.

  -Да, бузят парни и всё чаще, и чаще. Но что делать Лёня, нет у нас времени ждать пока представится подходящий случай. Ты уж извини, – удовлетворённый, найденным оправданием, Фёдор Николаевич закрыл тетрадку и убрав её в ящичек стола, успокоенный лёг спать.

Глава 11

  Обычно поставив фильмы Фёдор Николаевич уходил к себе и не появлялся до утра, но сегодня, забыв книгу в клубе решил вернуться. Каково же было его удивление, когда он увидел Смурых Сашу, который, стоя в коридоре и приоткрыв дверь, смотрел садистский фильм.

– Саша, ты чего прячешься? Зайди, сядь и смотри, – Фёдор Николаевич обратился к монаху.

Тот даже вздрогнул от неожиданности, не ожидавший увидеть учёного, он быстро захлопнул дверь.

– Я так, проходил мимо, – Саша стал оправдываться. – Вы, не подумайте ничего такого. Такие страсти не для меня. Я человек тихий, – и монах, пятясь, вышел на улицу.

"Странно, мне казалось он обыкновенные детективы смотрит. Зря ему вообще датчик подсадили, слабоват он для преступления, даже не может решиться смотреть фильм, да и рост, метр с кепкой", – с такими мыслями Фёдор Николаевич, взяв книгу, вернулся к себе. Почитав некоторое время, он убрал книгу и решил лечь спать, но предварительно набрал московский номер своих аспирантов, чтобы узнать, как у них дела.

– Алло! Славик, ты? Как дела?

– Здравствуйте Фёдор Николаевич. Всё хорошо! – Слава как всегда переполненный впечатлениями и плохой слышимостью кричал в трубку, да так что Фёдор Николаевич отстранял трубку от уха, боясь за свои перепонки. – У нас третий датчик активизировался, это – Александр Смурых. Негативных мыслей много. Убийствами восхищается.

– Брось его Славик. Слышишь? Я только что с ним разговаривал.

– Слышу! Почему?

– Слабоват он для преступления и ростом маленький, хотя – красавец. На него время не тратьте. Вы главное за Епифаном и Алексеем следите, они на самых жестоких фильмах сидят, должны сорваться. Не пропустите! Понял меня?

– Понял.

– Ну, вот и хорошо, спокойной ночи.

Глава 12

Дни проходили за днями. Жизнь в монастыре шла своим чередом.

Бригадир Алексей работал красиво. Его рубанок, не прерываясь ритмично и легко скользил по доске, словно утюжил её, не оставляя за собой ни одной зацепки, шероховатости. Обработать доску не останавливаясь, на одном дыхании, мог только Алексей. Смурых Саша, работающий рядом, пытался следовать примеру бригадира, но после двух-трёх движений зацеплял рубанок о сучок и тот предательски останавливался. Алексей, прежде, доброжелательно учил его, давая советы, но последнее время стал каким-то раздражительным и грубым. Вот и сегодня не успев прийти в цех, как он стал ругаться.

– Беспалый, ты чего тут накуролесил, – Алексей швырнул детский стульчик на пол.

Смурых задело, что при всей бригаде о его работе так грубо отозвались, но сдержавшись он молча поднял стульчик с земли и вертя в руках стал пристально разглядывать, надеясь найти огрехи. Стульчик был выполнен вполне прилично и раздражение в груди Саши опять стало нарастать. Грубо, еле сдерживаясь в ответ он бросил.

– Нормальная работа и потом, сколько раз тебе говорил не называй меня беспалым.

– Ой, испугал. Говорил он мне. Безобразно работаешь, никуда не годится! Беспалый и есть беспалый! – дразня, вновь повторил бригадир.

– Тебе же сказали, – глаза Саши налились кровью.

– И что ты мне сделаешь, – Алексей презрительно усмехнулся.

– Братья мои, что за шум? – батюшка Леонид вместе с Фёдором Николаевичем проходили мимо и, услышав громкие голоса, зашли в мастерскую.

– Полюбуйтесь на это уродство, – и Алексей протянул стульчик священнику.

Пышущий от злобы, Саша стоял в сторонке.

– Алексей, зря ты так, по-моему, хорошая работа. Прошлые стульчики – такие же были, – священник вступился за Сашу.

– Месяца два назад они ему нравились. Кто-то ему настроение испортил, теперь на мне зло срывает, – почувствовав поддержку, Смурых стал обвинять бригадира.

– Не нравится, как работаю, ищите другого, – Алексей, бросив рубанок, вышел из мастерской.

– Что с ним? – батюшка Леонид вопрошающе посмотрел на присутствующих.

– Он как с месяц таким стал, – в разговор вступили другие монахи, которые работали в бригаде. – Несдержанный, грубый. Мы как вроде отпор дать можем, нас не трогает, а вот до Сашки постоянно докапывается.

– Я тоже отпор дать могу, только не хочу связываться, – сверкнул глазами Саша.

Фёдор Николаевич всё это время стоял в сторонке и молча слушал, рассматривая стульчик.

– По-моему тоже хорошо, – учёный посмотрел на Смурых. – Он точно к тебе придирается. Ты, Саша, Епифану пожалуйся, – Фёдор Николаевич видел, как Смурых побагровел от бешенства, что его считают слабаком, но продолжал заводить парня.

– Батюшка, – теперь учёный обратился к священнику, – этого громилу Алексея надо пожурить, может быть даже наказать, чтобы не повадно было слабых обижать. Надо нам всем заступиться за Сашу.

– Братья мои, мы же люди! – в сердцах воскликнул батюшка. – Какой отпор, что значит достаёт, что по-другому разговаривать разучились.

Вконец расстроенный, батюшка вышел из мастерской. Фёдор Николаевич поспешил за ним, опасаясь за себя, зная, что сильно задел самолюбие Смурых.

И действительно, после ухода незваных гостей, Саша долго не мог успокоиться. Слова Фёдора Николаевича ему особо не понравились. Он почувствовал в них издёвку.

– Вот с.…, – Саша, не находя себе место, грязно ругаясь метался по мастерской. – Пижон проклятый! Ишь ты, вырядился и стрижка модненькая, и надушен всегда. Ходит тут всё, чего-то высматривает. Сидел бы у себя в Москве.

Впервые за пять лет пребывания в монастыре, его так унизили, что ему захотелось убить обидчиков.

Глава 13

Фёдор Николаевич между тем понимал, что рано или поздно батюшка узнает о направленности фильмов, которые смотрят монахи, потому опасаясь, что эксперимент сорвется, продолжал всячески способствовать разжиганию конфликтов среди монахов. Особенно он старался натравить друг на друга Епифана и Алексея. Этим двум монахам никак не удавалось одновременно приходить в клуб для просмотра фильма. Приходящий первым, начинал смотреть фильм раньше, что раздражало опоздавшего. Назревал конфликт.

Сегодня Епифан задержался, так как дежурил в столовой. Алексей знал об этом, потому придя первым, не стал просить Фёдора Николаевича поставить фильм, а листая телевизионные каналы, смотрел что придётся.

– Алексей, я включаю фильм, – Фёдор Николаевич засунул флешку в разъём телевизора.

– Может подождём, а то опять Епифан ворчать будет, что без него начали.

– Ну, знаешь ли, каждому не угодишь! – с раздражением бросил учёный. – Я что вам в киномеханики нанимался, ждать, когда весь зал соберётся. Кто пришёл – тот пришёл. Некогда мне, – и он включил фильм.

Алексею ничего не оставалось делать как смириться. Этот громадный детина был в прошлом сибирским охотником. Он прошёл тайгу вдоль и поперёк многие километры. Хорошо бегал на лыжах. Как он оказался в Подмосковье точно никто не знал. В монастырь пришёл в тулупе и в валенках, ни то, что чемодана с вещами, даже узелка со сменным бельём при нём не было. Выглядел он в то время мрачным и подавленным. За пять лет проживания в монастыре приободрился, стал общительным, много рассказывал о таёжной охоте. По всему он был хорошим охотником, да и хозяин радиевый. И сруб поставить умел, и пахал, и сеял. Очень лошадей любил. Батюшка Леонид диву давался как такой мужик, да не в одном хозяйстве не сгодился. По душам поговорить, не словоохотлив был, так и жил в монастыре словно черепаха в панцире.

Включив фильм Фёдор Николаевич вышел во двор, чтобы встретить Епифана. Ждать пришлось недолго, через десять минут тот уже показался на дорожке к клубу. Учёный пошёл ему навстречу.

– Слышь Епифан, – Фёдор Николаевич остановился, давая понять, что у него к нему разговор.

Монах с неудовольствием, но остановился. Чувствовалось, что он спешит на фильм.

– Достал меня этот Алексей, – сделав небольшую паузу, Фёдор Николаевич продолжил. – Я ему сегодня говорю, давай Епифана дождёмся, как никак вы тут все, как одна семья. А он мне в ответ такую тираду грязи на тебя вылил, что мне даже не по себе стало. И что ты бездельник, и что на руку нечист, некоторые пожертвования себе присваиваешь и ещё чёрте что.

С каждым словом Фёдора Николаевича лицо Епифана всё более искажалось злобой. Его глаза буквально источали мощные разряды молний, сдерживающая ненависть крошила зубы, скрежета ими. Громадные кулаки сжались в ярости. Фёдор Николаевич между тем продолжал подливать масло в огонь.

– Тут такое открылось, – начал он заговорщицки, – это конечно не моё дело, но за Алексеем числятся два убийства. Он ведь родом не из местных краёв, издалека приехал. Убийства, которые он совершил были с особой жестокостью. Ты мне Епифан симпатичен, потому я тебя предупреждаю, остерегайся ты Алексея. Невзлюбил он тебя, мне сегодня сам говорил, что достал ты его, убить тебя намерен.

После этих слов, изрыгая проклятия Епифан развернулся и ушёл в ночь. Смотреть фильм этим вечером он так и не пришёл.

Фёдор Николаевич в волнении потёр руки. Он нутром чувствовал, что надвигается страшная гроза и стычка между Епифаном и Алексеем не минуема. Епифан был намного слабее физически Алексея, но имел более взрывной характер и в отличие от Алексея о нём было точно известно, что в прошлом он отбывал в тюрьме срок за разбой, пьянствовал, дебоширил, нигде не работал. В монастырь попал случайно, сильно избив бывшую сожительницу, спрятался от милиции в монастыре. Потом как – то привык, втянулся. Как оказалось, характера он был весёлого, заводного. В монастыре его полюбили все. От работы не отлынивал, с товарищами был честен. Но со времени начала эксперимента изменился до неузнаваемости. Производил впечатление бомбы замедленного действия, готовой разорваться в любую минуту. Все монахи заметили столь разительные изменения в его характере, но понять причину не могли.

Глава 14

Ночь, словно чёрное покрывало как-то незаметно накрыло землю. Сегодня она была особенно чёрной, ни свет луны, ни свет звёзд не смогли проникнуть сквозь толщу свинцовых туч, которые оповещали о надвигающейся грозе. Фёдор Николаевич, набрал номер своего аспиранта.

– Слава, здравствуй. Как у вас дела?

– Здравствуйте! Хорошо, что вы позвонили, я уже сам собирался, – Слава как всегда из-за плохой слышимости орал в трубку.

– Что такое?

– Смурых точно убить хочет! Он весь в бешенстве, кипят эмоции. Так и говорит, ну вернее его мысли говорят. Сейчас дословно прочитаю. Вот. "Я ему покажу беспалый, я ему глотку перережу".

Фёдор Николаевич прервал ассистента.

– Слава, я же тебе говорил, сосредоточьтесь на Епифане. Смурых только пыхтит как чайник, ничего он не сделает. Слабак, понимаешь?

– Да, понимаю я, Фёдор Николаевич, но этот Епифан конечно тоже зол, тоже вроде убить хочет Алексея, но у него это не навязчивая идея, как у Смурых, который ночами перестал спать всё думает, как осуществить убийство.

– Всё Слава, забыл о Смурых! – чувствовалось, что Фёдор Николаевич раздражён. – Говоришь, Епифан убить хочет?

– Да.

– Спасибо Слава, пока, – и Фёдор Николаевич, прервав связь с ассистентом, стал набирать номер Эдуарда Семёновича, директора института.

– Фёдор Николаевич, что случилось? – директор ответил на звонок сразу.

– Эдуард Семёнович, наш подопечный Епифан сорвался и ни сегодня завтра намеревается убить одного из монахов.

– Это точно известно?

– Да, конечно. И если мы ему сейчас помешаем осуществить свои намерения, то мы так и никогда не узнаем, смог ли он убить, или только об этом думал. У нас не будет на руках доказательств, что подобные мысли у преступников подкрепляются делами.

– Верно, Фёдор Николаевич. Я с вами полностью согласен. Необходимо довести эксперимент до конца, во что бы то ни стало. Не вмешивайся, понял?

– Хорошо, спокойной ночи, – и Фёдор Николаевич положил трубку и остался ждать разрешения ситуации.

Глава 15

– Епифан, – Смурых Саша тряс за плечо друга. – Просыпайся, говорю тебе, просыпайся.

– Чего тебе? – Епифан с трудом открыл глаза, было половина третьего ночи. – Не ори, о тебе беспокоюсь.

– Я не ору, чего тебе?

– Там милиция орудует, Алёшку зарезали. На тебя всё валят, убегай скорей.

– Я тут, причём? – Епифан сразу проснулся.

– На ноже твои отпечатки. Давай поторапливайся.

– Какой нож, какие отпечатки? Куда я пойду? – Епифан всё же встал с кровати и стал одеваться.

– Завалил вопросами. На ноже, котором убили, твои отпечатки.

– Откуда?

– Не знаю, тебя спросить надо. Церемониться не будут, у тебя судимость есть. Помнишь или память вышибло. Теперь насчёт того где жить будешь. Алёшка тебе рассказывал, где он раньше проживал?

– В лесу что ли?

– Да. Там пока поживи. Я навещу тебя позже. Вот возьми, тут кое-что из еды и денег немного. Особо не светись. Тебя будут искать. Ну, всё. Иди.

Монах Александр сунул в руки Епифана узелок и вытолкнул его в ночь. Подождав некоторое время ближе к пяти часам утра, Смурых Саша потихонечку подошёл к койке Алексея и закричал, изображая панику.

– Убили! Монаха Алексея убили!

Фёдор Николаевич этой ночью практически не спал, прислушиваясь к каждому шуму. Он ожидал известия из спален монахов. И такое известие пришло под утро. Крик, переполох, включённый свет и когда Фёдор Николаевич вместе с батюшкой Леонидом явились в спальню, откуда доносились крики, то стали свидетелями страшной картины. На полу в луже крови лежал мёртвый Алексей с перерезанной шеей. При виде батюшки монахи замолчали, и в комнате воцарилась полнейшая тишина.  Некоторое время, батюшка Леонид молча, смотрел на убитого.

– Кто это сделал? – суровый его голос, – словно взорвал тишину.

– Епифан, – кто-то ответил из присутствующих.

– Почему так решили?

– Сбежал.

Видя замешательство друга, Фёдор Николаевич вступил в действие.

– Монах Сергий принеси мешок, – скомандовал он.

Когда мешок был доставлен, учёный вытащил из карманов брюк две пары резиновых перчаток, словно заранее приготовленных и, протянув одну из них монаху Сергию, другую одел сам. Вместе с ним они натянули мешок на голову убитого. Затем также вдвоём завернули тело в полиэтилен и погрузили в багажник машины Фёдора Николаевича. Монахи, во главе с батюшкой, не говоря ни слова, наблюдали за происходящим. Прежде чем сесть в машину Фёдор Николаевич обратился к присутствующим.

–Я полагаю вы все понимаете, что в монастыре тело оставлять нельзя. Начнутся проверки и не дай Бог монастырь закроют. Этого не хочет никто. Я вывезу тело за пределы монастыря и закопаю. Насчёт этого можете не беспокоиться, монах Сергий поедет со мной. Вы уж тут сами отслужите по нему что надо. Да, ещё об этом инциденте никому ни слова. Как будто ничего и не было. Мы поехали.

– Нет, Федя, – батюшка Леонид, выйдя из оцепенения, остановил его.

– Братья, – обратился священник к монахам. – Не по-людски получается. Мы Алексея пять лет знаем. Все эти дома – срубы его руками поставлены, а стулья, скамейки, ведь тоже он сделал. За пять лет совместной жизни он никого не обидел. Да и Епифан тоже хорошим товарищем был. Дьявол его попутал. Я сейчас позвоню в полицию, если родственники Алексея не найдутся, то сами как полагается и похороним.

Все присутствующие монахи одобрительными возгласами поддержали своего наставника.

Эту ночь уже никто не спал. Подполковник Герасимов со своей группой приехал на вызов незамедлительно. Пока его сотрудники обследовали место преступления, подполковник решил побеседовать с настоятелем без свидетелей. Они прошли в кабинет священника.

– Батюшка, пять лет без происшествий и тут такое. Что случилось с монахами? Мы ведь с тобой частенько перезваниваемся, ты вроде как на своих не жаловался, наоборот всегда хвалил.

На батюшку было больно смотреть. Сгорбленная спина, потухший, виноватый взгляд. В глаза подполковнику он старался не смотреть.

– Не знаю, Сергей Борисович. Ничего не знаю. И от этого ещё более стыдно. За текучестью дел, не заметил главного, что в ведомом мне заведении не спокойно. Такие страсти выходит бушевали, а я и в ус не дул. Ведь что-то предварило это убийство, не забавы ради Епифан убил Алексея.

– Ты больно-то себя батюшка не вини. Двенадцать мужиков, с криминальным прошлым, да ещё все в одном месте – это всё равно как горящая свечка над бочкой бензина.

– Да не были они такими, Сергей Борисович! Я с ними пять лет бок о бок, ничего плохого ни о ком сказать не могу.

– Но убийство на лицо батюшка, как ни крути.

– Это верно. Моя вина.

– Не буду больше терзать тебя, батюшка. Если вспомнишь что, мой телефон знаешь, – подполковник поднялся со своего места.

Обследовав место преступления и лично допросив всех монахов, подполковник со своими сотрудниками уехал, забрав тело Алексея в морг на экспертизу. Ни батюшка, ни монахи не рассказали полиции об учёном. Тот был представлен, как друг батюшки, приехавший в монастырь лишь вчера. Священник и монахи начали церковную службу по убитому Алексею. Лишь поздно вечером батюшка Леонид постучал в дверь спальни друга. Тот уже собирался лечь спать.

– Федя что происходит? – первое, что спросил он, войдя в комнату и усаживаясь в кресло.

– Ты о чём? – Фёдор Николаевич сразу понял о чём хочет поговорить друг, но сделал недоумённый вид.

– Федя давай на чистоту. Мне монахи рассказали о фильмах, которые ты им демонстрировал и что двое: Алексей и Епифан смотрели садистские фильмы.

– Ну, зачем ты так. Садистские и намёки всякие, – учёный пытался обидеться.

– Я жду объяснений, – священник был непреклонен.

Поняв, что отговорками дело не обойдётся и что вообще Лёня имел право знать об эксперименте, Фёдор Николаевич стал рассказывать.

– Лёнечка мы все и твои монахи в том в числе стали участниками величайшего события, а именно возможности наблюдать процесс рождения преступных мыслей. Это ли не чудеса! У нас есть запись мыслей Епифана, до самого момента убийства. Мы наверняка знали, что он убьёт.

– Почему же не остановили?

– Понимаешь, то, что мы делали – это впервые. Нужно было удостовериться, что он убьёт. Нам просто необходимо было знать наверняка, что подобные мысли действительно опасны.

Батюшка молчал. Фёдор Николаевич, приняв его молчание как знак одобрения, воодушевлённо продолжил.

– Ты представляешь, вживляя в мозг преступника специальные чипы, мы можем заранее узнавать о его преступных намерениях и, следовательно, предотвращать их.

Фёдор Николаевич в этот момент был совершенно искренен, он верил своим же словам. Но батюшка Леонид, напротив, с каждой секундой становился всё мрачней и мрачней.

– Скольким монахам ты вживил чипы, – сурово спросил он.

– Троим.

– Кому?

– Алексею, Епифану и Смурых Саше.

– Разумеется их согласия никто и не спрашивал. Так, значит своими жестокими фильмами ты вынуждал их сорваться, чтобы они породили преступную мысль, которую зафиксировала бы твоя аппаратура. Так?

Фёдор Николаевич молча, кивнул головой.

– Как вы учёные далеки от жизни. Возможно, чисто патетически рациональное зерно есть в ваших разработках, но не ужели вам не понятно, что важно не зафиксировать рождение преступной мысли, а важно не допустить её рождения вообще. Я пять лет боролся, чтобы мои подопечные научились жить, творя добро, а ты пришёл и за какие-то два месяца вернул их к прежней жизни. Зачем?

– Вернувшись в людской мир, они стали бы прежними. Я это доказал.

– Но зачем? Почему ты не изобрёл метод, который бы помог им противостоять пагубности реального мира? Почему ты не научил их этому? Почему?

– У меня была другая цель.

– Ловить преступников?

– Наверно так.

– А ты знаешь, что у Епифана было очень страшное детство. Его мать психически больная женщина. Её изнасиловал какой-то неизвестный. Кто отец, никто не знает. В детстве мать несколько раз пыталась убить сына в моменты приступов. Его отобрали у неё, определили в интернат, но он постоянно убегал. Только в монастыре он зажил счастливо.

– Почему ты мне раньше ничего не рассказал о матери?

– Кто же знал твои намерения. Похоже, это ты организовал мою поездку на симпозиум, чтобы я не мешал тебе. Как ты мог так поступить?

Фёдор Николаевич не нашёлся, что ответить.

– Твои подсаженные чипы несут вред здоровью?

– Нет, Лёня, конечно же нет. В этом будь уверен.

– Уезжай Федя. Мы, то есть я и монахи, ничего не сказали о тебе полиции. Завтра с утра и уезжай. Ещё, – батюшка оглянулся почти у выхода, – если какие-то новые обстоятельства откроются по подопечным, я имею ввиду, если что-то пойдёт не так дай слово, что сообщишь?

– Само собой разумеется. Сообщу, Лёня.

Когда на следующий день Фёдор Николаевич приехал в институт, он первым делом пошёл в лабораторию.

– Шеф, как хорошо, что вы приехали, – радостный Слава встал со своего места. – Мы прочитали его мысли, Епифан намеревается убить!

– Он уже убил Слава, – грустно ответил Фёдор Николаевич. –Ты, Слава и остальные ребята свободны. Не надо больше отслеживать мысли.

– Не расстраивайся ты так, это издержки производства. Никуда от них не денешься, – на пороге стоял директор института, Эдуард Семёнович. – Проходил мимо, услышал знакомый голос. Здравствуйте товарищи, – и, кивнув молодому аспиранту, директор протянул Фёдору Николаевичу руку для приветствия. – С возвращением.

Обменявшись рукопожатием, профессор обратился к шефу.

– Эдуард Семёнович я как раз к вам собирался. Проходите в мой кабинет, мне надо с вами посоветоваться. Слава ты свободен.

Пройдя следом за директором в кабинет и плотно прикрыв дверь, Фёдор Николаевич заговорщицки, взяв стул сел поближе к шефу и весьма тихо заговорил.

– Эдуард Семёнович, может нам пойти на взаимодействие с полицией? – увидев удивлённый взгляд директора, тут же добавил. – Я имею ввиду поимку того самого монаха, который убил. У него ведь наш датчик и мы можем его отследить. А за одно проверим и эту функцию чипа.

Директор молчал всего пару секунд.

– Молодой ещё. А я вот уже пожил и вот что тебе скажу. Нам за это спасибо, лишь полиция и скажет. А вот правозащитники так дело раскрутят, что мы с тобой за решёткой и окажемся. Поясняю. Мы тайно вживили, мы подстрекали. Вообщем, всё мы да мы. Улавливаешь мысль. И потом, мы что банду преступников на свободу выпустили. Подумаешь одного, будь уверен его и без нас полиция мигом поймает, так что спи спокойно, – директор поднялся со стула. Уже у двери он как бы спохватился.