Девочка Давида

Амина Асхадова

Девочка Давида

Глава 1

Давид

Наручники постыло звякнули.

Я поморщился: за пять лет заключения этот звук мне осточертел.

Три, два, один…

Поворот ключа. Руки беспардонно дернули, после чего – наступила долгожданная свобода.

Свобода, черт побери. Что это такое?

Это яркое солнце вместо тусклого тюремного освещения. Это земля под ногами и зелень вокруг вместо камеры два на два.

И еще это женщины. Много женщин на любой вкус и настроение.

Надеюсь, мой подарок уже ждет меня. Красивый, грешный подарок. Рустам обещал подсуетиться и привезти мне такую. Красивую, покорную.

– Эй, Дава.

Желая укрыться от солнца, я ускорил шаг, а в тени обернулся. Начальник зовет, кто еще посмел бы остановить меня на свободе?

Начальник от солнца не щурился, он к нему привык. А я от него почти ослеп – камера отучила от нужды в солнечном свете.

– Чего еще? – процедил сквозь зубы.

– Не светись шибко. Ты понял, Дава?

Сам знаю. И о причине осведомлен.

Слишком много моих недоброжелателей осталось на свободе. Придет время напомнить им о себе.

– Понял, гражданин начальник.

– Бывай, – кивнул полноватый мужичок, которого здесь боялись даже заядлые авторитеты.

Местные прозвали его Комаром – столько крови у каждого он высосал и бабла.

Пошел ты, гражданин.

Я размашисто зашагал прочь. За спиной громыхнули ворота, провожая меня в путь. В добрый ли? Впереди маячил внедорожник, к счастью, тонированный. Больше солнца я на сегодня не выдержу. Лимит исчерпан. Глаза почти слезятся – так сильно отвык от настоящего, от зелени и света.

– Привет, Давид! – из внедорожника вылез незнакомый парнишка.

– Кто такой? И где мой любимый брат, который обещал меня встретить? – я притормозил.

И тут же присмотрелся: по сравнению с моим телосложением гость хиленький. Если что скручу его быстро, хреново только, что пушки с собой нет.

Я автоматически пригнулся, наблюдая за ним.

– Я муж твоей сестры, – оскорбился он, – Рустам не смог встретить. Полина начала рожать.

Муж сестры? Полина уже рожает?

Многое я упустил, пока сидел за убийство, которого не совершал. Я помню кровь на своих руках, но знаю, что не убивал. Только пять лет все равно отсидел и вышел почти к тридцати.

– Давай, увози меня отсюда, – велел я.

Я забросил в салон дорожную сумку и забрался вперед. Это барахло надо сжечь.

В салоне пахло кожей и богатством, от которого я чертовски отвык. Самые бесполезные и голодные годы в моей жизни прошли за решеткой.

А мог бы жить такой же богатой жизнью или даже детей воспитывать.

Своих.

– Меня Максим зовут, если что.

– Мне ровно, если что. Вези меня домой, муж сестры.

Парень явно растерялся от моей беспардонности. Грубо? Плевать. Я и раньше не был подарком.

– Домой – это в отцовский дом? – смутился Максим.

– Ты меня видишь, Макс? – разозлился я, – я только что вышел на свободу. Я голодный. И далеко не по еде, так что давай к набережной. Меня ждут.

Муж сестры оказался неженкой: надулся, но повез. Черт, у меня даже телефона нет, а без него я как без рук. Вовремя же у брата ребенок родиться решил.

– Покурить есть? Сигареты другу по камере оставил.

– Не курю.

Я с досадой потер запястья. Звяканье наручников так и сидит в голове. Это навечно. Когда красные следы исчезнут, они в голове останутся. А учитывая мое бурное начало тюремной биографии, на место красным следам придут глубокие, пропитанные временем шрамы.

Со шрамами от врезавшегося в плоть металла мне нормальную девочку не найти. Хорошие девочки с такими как я не водятся. На их счастье.

– Поближе к подъезду высади. Солнце сегодня яркое, мне не нравится.

– Обычное солнце, – пожал плечами муж сестры.

– Яркое, я сказал.

Сжимаю руки в кулаки. Я злой как собака. Надеюсь, Рустам не прогадал, и подарок смягчит меня.

– Как мой племянник поживает? – интересуюсь холодно.

– Спасибо, Камиль растет. У Рустама тоже мальчик будет.

– У магазина тормозни. Пацан – это хорошо!

Я хрипло рассмеялся и похлопал Макса по плечу. Замечательная новость, надо бы отметить ее, но вместе с красивым подарком.

Надеюсь, что у моего подарка будут длинные волосы и обернута она будет в красную ленту. Рустам должен знать мои предпочтения. Люблю красный цвет и длинные шелковистые волосы.

– Купи, что я скажу. Мне сейчас лучше не светиться.

– Скоро буду, – кивнул Макс.

Муж сестры вернулся в машину с пакетом еды и сигаретами. Прекрасный день. Уже лучше.

Виды свободной Москвы подкидывали удушливые воспоминания. Я не должен был сидеть все эти годы. В конце концов, то было не первым делом, в котором я был замешан. Из всякого дерьма выбирался, а тут – засел.

– Приехали.

Выглядываю из окна, прищуриваюсь. Мой адрес.

– Рустам уже передал мне подарок? Кто его привезет, ты? – уточнил я.

– Я вообще не знаю, о каком подарке идет речь, – ощетинился муж сестры, – мне сказали только ключи передать.

– Позвони Рустаму, – велю резко.

– Он в роддоме. Телефон не берет на нервах, – угрюмо закончил Макс.

Твою мать. Черт с тобой. Схватил ключи и багаж с заднего сидения.

– Бывай, – кивнул сухо, – матери передай, что заеду завтра.

Квартира встретила меня звенящей тишиной. В сейфе завалялось несколько пачек купюр и новый ствол, а вообще здесь изрядно порылись. Тяжелые были времена, всю квартиру после обысков переколошматили.

Ствол я тут же спрятал в поясе, толстый металл вернул мне забытое чувство власти.

Что имеем? Телефона нет. Женщины нет. Только холодильник забит, но едой мне свой голод не утолить.

– Забыл про обещание, что ли? Положился на брата, твою мать, – хлопнул холодильником.

Чертыхнувшись, торможу на пороге. Я сдохну, если останусь дома. Что дома, что в тюрьме – одиночество везде одинаково добивает.

Кулак впечатался в стену, не принося должного удовлетворения. Заперли как щенка в четырех стенах.

Удар в стену резко перекликнулся со звонком. В дверь.

Я оскалился: приехал подарок или верная смерть? По мою душу многих может принести, этот урок я усвоил. Рука по привычке двинулась к стволу, сноровки не отнять.

Но за дверью меня ждал сюрприз.

Уверен, что красивый. И наверняка с длиннющими волосами, как я заказывал Рустаму. Только сперва придется красную ленту снять, потому что сейчас передо мной сиротливо лежал мешок – большой, телесного цвета.

Подумал бы, что внутри сидит моя смерть, если бы не ее дыхание.

Красивое, женское, прерывистое. Тяжелое, будто испуганное дыхание.

Силой тащили? Или почему тогда напугана?

– Интересно… – прохрипел тихо.

От моего голоса она задышала чаще, точно напугана. Я четко услышал шелест – внутри мешка дернулись. Едва заметно, но прекрасно слышно. А еще слышен запах цветка. Я вдохнул этот аромат невинности и едва не сошел с ума. Он чертовски пленил.

Я забыл, как пахнут цветы. Едва ли знал, но это вторично. Все-таки брат преподнес все по красоте. Не разочаровал.

Я медленно приблизился к мешку и стволом подвинул записку – на ней показался знакомый кривой и торопливый шрифт.

«Самое лучшее для брата».

Порывисто сдираю красную ленту. Тяжелое дыхание усиливается. Сладкое дыхание, возбуждающее. Едва сдерживаюсь, чтобы не разорвать ленту на хрен. Красный цвет мне уже не нравится, он злит и от него хочется избавиться.

Чтобы поскорее увидеть ее.

– Ты боишься? – прохрипел с усмешкой, – мне придется напугать.

Мешок крепко связан веревкой. Ну точно все круги ада – перевязали девчонку так, будто ее насильно в этот мешок запихнули. И веревкой сверху обернули, чтобы не сбежала.

Расправляюсь с веревкой, а самого трясет от ожидания. Ее сопротивление мне бы на хрен не сдалось, но здесь я уже не уверен, что смогу отпустить.

Если что хоть чай попьем. Полюбуюсь да отпущу.

– Смешно, Давид, – хрипло усмехнулся сам себе.

С веревкой было покончено. С силой дергаю мешок вниз, а сам прицел не свожу, пока ее тело медленно оголяется. Меня колошматит так, будто в мешке не очередная на пару ночей, а нечто важное.

Нечто глубокое… светлоглазая.

Нечто губительное… длинноволосая.

Нечто убийственное… на ней был запах чистого тела и цветка. Смертоносного цветка – но слишком сладкого, чтобы отказаться.

Я дико втянул ноздрями этот аромат и ослеп.

В глазах осел туман, и я понял: если не возьму ее сейчас, лишусь рассудка.

– Грех мой, вот ты и попала.

Глава 2

Жасмин

Хочу забыть, как меня к нему несли.

Хочу забыть запах мешка, обернутого ненавистной мне красной лентой.

И дыхание его – тяжелое, учащенное – забыть хочу.

– Интересно… – припечатало снаружи.

Его хрип меня до дрожи пробрал. До этого я безуспешно застыть пыталась, в статую желала превратиться, чтобы не чувствовать запах убийцы.

А теперь дернулась. Его развлекла. Запах жертвы его манит, я знаю.

Я сцепила ледяные пальцы за спиной. И зубы стиснула, и глаза зажмурила – все, что можно было, поджала.

Лишь бы не сбежать тотчас.

Ведь он за мной не побежит. Он позволит уйти. Он взрослый мужчина с криминальным прошлым, и в кошки-мышки играть не станет, если женщина еще не его.

Если сбегу, к себе он больше не подпустит. И меня быстро раскусит. Мои намерения.

Нет, нельзя. Пришла к нему – иди до конца.

А конец уже близок.

Его конец.

– Боже, – прошептала тихо-тихо, чтобы не услышал.

Он копошится снаружи. Нетерпеливо режет красную ленту, натирает веревку.

Вот-вот я увижу его в живую. Второй раз за жизнь. От осознания этого я хочу закрыть рот ладонью, чтобы сдержать крик.

Но мои руки связаны.

Поэтому я молчу.

Я сама сюда пришла. И сама себя связала. Добровольно.

Зачем? Потому что себе не доверяю. Не доверяю рукам, которые жаждут расцарапать ему лицо. Пальцам не верю, которые непременно захотят выхватить пушку у него из-под пояса и…

А пушка у него точно там. Рядом с увесистой бляшкой ремня.

Но такая быстрая месть слишком проста за то, что он отнял у меня.

– Ненавижу, – прошелестели мои губы.

Я все о тебе знаю, Давид Басманов. Каждую привычку. Я не жила с тобой в одной камере, но я знаю того, кто жил с тобой. Я знаю твои любимые слова и имена… мое имя тебе тоже понравится.

Он закончил с мешком.

Скоро ты увидишь меня.

Три, два, один…

Я готова. Спина давно выпрямлена, руки сцеплены сзади. Колени уперлись в ткань мешка, мешок – на бетоне. Жестко и грубо. Поза гола как правда, на многие мысли наводит.

Ему понравится…

Ему должно понравиться. Иначе все зря.

Холод пробрал меня до костей. Или жара. Я перестала различать эти тонкости с тех пор, как упал чертов мешок, оголяя мое тело.

На него я посмотрела не сразу.

Сперва распахнула стеклянные от страха глаза, привыкая к свету, затем тревожно облизнула губы. Ни тело, ни губы – он их не трогал никогда. Он только сделал меня сиротой, а это куда больнее первого секса с ним. Я почему-то была уверена в этом.

Вот мы и встретились, Дава. Ты помнишь меня?

Сердце, загнанное в тиски обстоятельств, гулко забилось.

Взгляд моментально уперся в мужские брюки – настолько он близко к моему телу стоял. Серебристая пряжка ремня отпечаталась в голове, кажется, навечно. Внушительная пряжка. И не только она.

С шумом сглотнув, я наткнулась на кулаки. На крепко сжатые, на широкие. Одна его рука сжимает холодный металл, дуло ожидаемо смотрит на меня. А на левом мизинце плотно натянут перстень. Я много раз видела его на фотографиях.

Что этот перстень значит для тебя, Давид Жестокий?

Если он важен для тебя, я заберу его вместе с твоей жизнью.

– Грех мой, вот ты и попала.

Меня передергивает от его голоса.

Он снился мне в кошмарах много раз.

Похож. До боли похож. Я этот голос из тысячи узнаю и даже после смерти – помнить буду.

И смех его… я содрогнулась.

Веду подбородком вверх, встречаясь с ним взглядом. Глаза в глаза. Его такие темные, а мои – кажется – выдают все без остатка.

Я не просто твой грех. Ты догадываешься об этом?

Я твой конец.

– Восемнадцать есть?

Его голос страшно хрипит.

Я отдана на растерзание настоящему хищнику. Кинута ему в клетку, ему в пасть.

А ключи от клетки я собственноручно выбросила. Добровольно все пути себе отрезала. Ты мой смысл жизни, Давид. Месть – смысл жизни.

– Мне двадцать два.

За туманом в его глазах уже ни дьявола не видно. Давид уже не здесь. Он будто только что мной овладел, он уже во мне.

Мне стоило больших усилий не дернуться от его приближения. Последнее, что я увидела, это как загораются его глаза – от вседозволенности, что вроде можно. Можно делать все, что он захочет.

И я не убегу – мы это оба знаем.

Его шершавые пальцы жадно коснулись моей шеи. Я помню его пальцы до сих пор. Наощупь. Они же грубо заставили меня подняться. Его руки без удара ударили. Как током, кипятком ошпарили.

От его прикосновений хотелось плакать, но я послушно встала на носки. Лишь бы отпустил, не касался, не трогал…

Какая ирония! Ведь я пришла сюда именно за этим.

Чтобы не отпустил.

Чтобы касался.

И чтобы непременно – трогал.

Какой же он высокий, мама. И сильный. Воспоминания нахлынули, ударив в самое сердце. Я помню его таким.

– Ты чья? Кто отправил? Кому? – отчеканил он, проглатывая буквы.

Пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на его растянутые в жажде губы.

Он хочет меня. Свой подарок. Хочет прямо сейчас по случаю освобождения.

Вопрос только: получит ли?

– Я не знаю, – голос предательски дрожит, – я для Давида Басманова. Ему предназначена.

Ответ его удовлетворил. По глазам потемневшим увидела и по кадыку, дернувшемуся от голода.

Он почти нежно толкнул меня в квартиру. Я попятилась, наблюдая за тем, как он хватает с пола мешок и запирает за нами дверь. Все улики в дом. Внутрь.

Меня тоже внутрь, оставлять там не хочет. Себе хочет.

Поворот ключа. Всего один. До второго он уже не терпит, достаточно одного. Я – все его внимание и все желание.

– Иди ко мне, красивая.

Я пятилась до тех пор, пока связанные за спиной руки не уперлись в стену. Костяшки ударились в декорированный бетон. Взгляд мой непроизвольно упал на металлическую рукоять, выпирающую из-за его пояса.

– На это смотришь? – он ухмыльнулся и достал пушку, – для тебя сегодня другая программа. С плашкой восемнадцать плюс.

Я шумно сглотнула. Теперь я поняла, для чего я связала себе руки.

Чтобы не сбежать, когда он двинется на меня.

Чтобы скрыть свою ненависть, когда он впервые поцелует меня.

И чтобы случайно не выхватить из-за его пояса пистолет, заряженный сладкими пулями. Одна из таких непременно окажется в его лбу. Непременно.

Я обещала. Ему, себе, им. Всем обещала.

Убийца моих родителей приблизился и схватил меня за щеки.

– Только не говори, что ты невинна, – услышала я одурманенным сознанием, – нежности сегодня не будет.

Я сцепила челюсти – его пятерня жадно впилась в мое бедро, другой рукой он бездумно поднимал мое платье. Он потерял рассудок. Я – кусок мяса, кинутый в клетку с тигром. С одним очень жадным тигром.

Платье на мне было белоснежным и искусным. Я не прогадала: этот кусок ткани ему понравился. Он без ума.

Я пропала.

Боже, я пропала.

Я смотрела на убийцу, и его глаза были нечеловечески пустыми. Он словно не здесь, а еще там, в тюрьме. Где ему самое место.

– Ты слышишь меня?! – его губы яростно сжались.

Крик непроизвольно вырвался из моей груди. Я задумалась. Я не слушала. А он что-то говорил, продолжая терзать мое безвольное тело.

– Невинна, – выдавила я.

На его лице отразилось недовольство, губы сжались в тонкую полосу. Я огорчила его. Он хотел быстро, грубо и много раз, а здесь я.

– Если ты не согласна с тем, что дальше будет происходить, пошла вон. Сюсюкаться не стану, красивая.

Нет, нельзя вон.

Я хотела улыбнуться, но его тело так сильно вжало меня в стену, что стало больно говорить.

– Решай быстро, пока я не передумал, – он проглатывал буквы. Нетерпеливый.

– Я добровольно. Меня специально прислали. Для Давида Басманова, – вторила я как безумная.

Ему нравилось это слышать.

Специально для него прислали. Для Давида Басманова. Как сладко и по-хозяйски это звучит, правда?

– Ладно, пусть будет так, – он сцепил челюсти, – тогда ты можешь остаться. Но ты знала, на что шла. Знала кто я. Так, девочка?

– Вы правы, – согласилась я, – я согласна на все.

– Так уж на все? – ухмыльнулся он, как тогда. Пять лет назад.

Его руки моментально оголили меня. Сорвали тряпки за миг. Голодно, остро. Больно.

На мне осталось одно белье – тонкое, которое порвется от одного толчка. А еще он гладил мою голову и что-то нашептывал страстно. Я перестала различать слова – он прожевывал буквы. Мои волосы ему понравились.

Я вся ему понравилась.

И то, что я в его власти – тоже.

Как иначе? Меня для него растили. Для него берегли. Все годы, что он сидел за решеткой, меня для него… для него.

– Как тебя зовут, грех мой?

– Лола.

– Лола? – недоверчиво.

– Ляля, – усмехнулась я.

– Ляля? – щурится недовольно.

– Или Кровавая Мэри. Или Мать Тереза… я ведь всех прощаю. Кроме тебя.

– Кроме меня? Говоришь так, будто я успел тебя обидеть.

Я хотела отвести взгляд.

Только он не позволил. Он шуток не любил, а я посмела… пошутить.

– А какое имя тебе больше нравится? – опаляю жаром.

– Я тебя и без имени сожрать готов, – облизывается без утайки.

– Мое имя Жасмин. Жасмин.

– Кайфовая… – в его глазах зажегся неистовый огонь.

Глаза в глаза.

От его голода мне хочется сбежать, но я не показываю страх. Страх – это красная тряпка для него. Старт к действиям.

– Красивая, красивая девочка, – вторил он безумно и трогал мое тело.

– Красивая, – покорно склонила голову.

Его дыхание сбилось. Потяжелело. Как и взгляд, полный голода. От его бездны в глазах мне мерещится, будто он уже поимел меня. Пряжка ремня больно уперлась в мой живот. И еще кое-что – налившееся, тяжелое.

Моя покорность его возбудила. Голодный тигр ждал женщину на одну ночь, а досталась девочка – выращенная специально для него.

А еще эта девочка ненавидела его. И всем обещала отомстить.

Поэтому она здесь. Поэтому обнаженная.

Поэтому сегодня она будет принимать ласки от своего убийцы.

– Вставай на колени.

Хриплый приказ.

И взгляд, который обещает: «Ты пожалеешь, если ослушаешься меня».

– Сначала развяжи меня, – я вздернула подбородок.

И взмолилась всем богам, чтобы – развязал.

Глава 3

– Хочешь, чтобы я развязал тебя?

Он усмехнулся, мол я наивная. А я такой никогда не была. Я другая, и он таких ни разу не встречал.

На его счастье.

– Так будет даже лучше, – прошелестел он губами.

И принялся сдирать с меня веревки. Сильные руки неоднократно задевали мое тело, обтянутое тугим и чересчур облегающим бельем. Его грубые прикосновения порождали болезненные воспоминания.

Прошли годы. Давид Басманов меня не помнит.

«Оденься красиво, затми его глаза тряпками и своей покорностью, и он тебя не вспомнит».

Он так сказал. Мой спаситель. Тот, благодаря кому я здесь.

Когда мой палач стянул с меня последнюю веревку, я испугалась саму себя. И крепче вжалась в стену, впиваясь глазами в пистолет на его поясе. Он манил и притягивал. Я любила держать этот металл в своих руках. Басманов еще не знает, как хорошо я стреляю. Как я опасна для него.

Стало жарко. Я задышала чаще и подняла взгляд.

Мое состояние убийца воспринял как попытку к бегству. Он недобро прищурился, и оскал появился на его полных губах. Но я знала, какими тонкими могут быть эти губы, когда он зол.

– Куда собралась?

Я смело улыбнулась, а его пятерня обхватила мою шею – чуть ниже затылка. Невольно шагнув вперед, я впечаталась в жесткую грудь и охнула. Его язык с силой вторгся в мой рот.

Он хочет открыть свой подарок.

Прямо сейчас.

– Мм… – простонала я, прокручивая план событий.

От его поцелуя во рту оставалась лишь горечь.

Я ненавидела его.

Но позволяла себя целовать. Мои губы казались ему сладкими, отрываться от них он был не намерен.

Он был голоден.

Грудь пронзила боль: первый поцелуй – это так важно. У меня он состоялся с убийцей и был далек от романтики. Сильные пальцы на моей шее сжимались все крепче и крепче.

– На хрена тебя нарядили в белье? – выдохнул он прямо в губы.

– Я тоже не знаю, – шепотом ответила я.

Я боялась, он искусает меня до крови.

Говорят, что язык – это самая сильная мышца. Я в этом убедилась. Он этим языком весь мой рот обследовал – так жадно, ненасытно. А еще мое дыхание его возбуждало. Испуганное. Храброе.

Когда он отпустил меня, я закашлялась.

И увидела на его руках красные следы от наручников, а на своих – от веревок. Туго перевязанных, накрепко. Следы пройдут нескоро, как и губы.

– Ты мне нравишься. Тебя ждут дома?

– Дома? – я с трудом дышала.

– У тебя кто-то есть? Ты свободна? – недовольно повторил он.

Его глаза давно повязли во тьме. Он хочет меня. У него давно не было женщины.

Я понимаю, что мне не уйти от него невинной.

– У меня никого нет. Я свободна.

Это была правдой. Из-за него у меня никого нет.

Ответ Давиду понравился, ведь он хочет оставить меня себе.

– Это хорошо. Возможно, ты сегодня задержишься.

Возможно, ты ошибаешься.

Сегодня все будет иначе.

Последующий треск ткани отрезвил меня. Бюстгальтер треснул и полетел прочь – он стал уродливым и не нужным. В чем мне теперь уходить от него – я не знала, а убийцу это мало заботило.

– Красивая…

Груди коснулись чужие руки.

Грубо, жестко. Я охнула.

Услышав скрежет зубов, я старалась не смотреть на его искривившийся в голоде рот. Я облизала опухшие губы и уставилась на пряжку ремня. Снова. Рядом с ремнем торчал ствол. Вот, что манило меня.

Давид отошел на шаг и впился в мое тело голодным взглядом.

Если он возьмет меня – я не переживу. Как не пережила бы, если бы ему удалось поставить меня на колени.

– Подойди. Ко мне, – отчеканил зверь.

Я встрепенулась. И сделала шаг, смотря только на рукоять. Он думает, что я возбуждена, и это его убьет. Убьет надменность, самолюбие, спесь и гордыня.

Но когда я приблизилась – обнаженная по пояс – он схватился за рукоять и бросил пушку на пол. С диким грохотом.

И начал меня ласкать.

– У тебя красивая грудь, – он задаривал меня комплиментами, – ты хорошая девочка. Нравишься мне.

Как же я ненавижу тебя, Басманов Давид.

Я думала, сердце выпрыгнет из моей груди.

Быть рядом с ним и не сойти с ума – мне многого стоило.

И поэтому, когда в квартиру ворвались неизвестные, я осторожно выдохнула. Это мое спасение.

Еще бы немного, и он бы он сломал меня. Взял бы прямо здесь, надломив мою волю.

Когда в дверь застучали, он уже раздвинул мне бедра и почти трахнул меня пальцем.

– Запомни, где мы остановились, – прохрипел голодный зверь.

Давид нехотя отпустил меня, а я нашла взглядом пистолет – он укатился в самый угол. Поправив штаны, Басманов первым делом схватил его.

– Кто это? – спросила я.

Давид бросил на меня хмурый взгляд, словно уже забыл о моем существовании. Он устало потер лицо ладонью и быстро проверил магазин.

– Я разберусь. Спрячься. И не выходи, пока я не скажу, – велел он.

Я оглянулась. Подхватив с пола платье, я спряталась за шкафом и натянула на себя порванную одежду. Лучше, чем ничего.

Последнее, что я увидела, это как лицо Давида исказилось в гримасе ярости. Кажется, друзей он не ждал. У него их попросту не было.

Я притаилась за шкафом, а в коридоре послышались звуки борьбы. Удар за ударом заставляли стены дрожать.

Я спокойно отсчитывала до трех. Пыталась понять, кто лидирует, а кого сейчас методично избивают.

Судя по тому, что Давид один, сила не на его стороне.

– Ну что, сукин сын, будешь еще бросать тех, кто тебе добро сделал?!

Чужой бас пробрал до дрожи. Он лидировал.

Кто-то рядом засмеялся – их было двое.

– Смотря что ты зовешь добром, – сплюнул Давид.

Звуки борьбы возобновились. От досады я прикрыла глаза и дождалась, пока прозвучит первый выстрел.